– Семейные тайны – это наша стезя! Только вот, Мишка, – Богдан посмотрел на Герасимова, – тебе следует с большей уверенностью в голосе говорить, что твои родители – геологи. И лучше не на севере, а на востоке, например!

– Согласен.

Андрей сидел приунывший. Мишка подал ему еще рябиновой настойки, друг взял ее, но пить не стал. Погода, помаленьку, менялась, тучи пришли в движение, заворочались, заворчали, подул холодный ветерок.

– Деньги и шизофрения – вечные болезни человечества, – задумчиво сказал Андрей. – В средневековье еще чума была, но она не так опасна! У меня осталась уйма денег на каких-то банковских счетах. Теперь мне придется стать финансистом, экономистом, или еще бог знает кем!

– Это зачем?

– Разве мне теперь не полагается учиться управлять капиталом? Стать коммерсантом, постигнуть банковское дело, вкладывать инвестиции и играть на бирже? Я должен что-то делать с этой пропастью деньжищ!

– Брось! – махнул рукой Герасимов. – Эти деньги и так принесли тебе много несчастья! Лучше, когда вступишь в права наследства, промотай все и заживи, как нормальный человек!

– Дельная мысль! Это кровавые деньги, из-за них погибла мама! – и пробубнил себе под нос: – Надо будет как-то помянуть ее.

– Думаю, она хотела бы, чтоб ты ни в чем не нуждался, – сказал Мишка.

– А я думаю, она хотела бы, чтоб ты стал хорошим человеком! – добавил Богдан.

– Пожалуй, потрачу их на что-нибудь полезное. У меня еще много времени, чтобы подумать над этим. Ты лучше скажи, Богдан, как нам теперь относиться к нашем родителям? Я имею ввиду тех, которые сейчас.

Богдан вопросительно поглядел на Андрея.

– Что значит, как?

– Всю жизнь я думал, что они мои мама и папа, но оказалось не так! Оказалось, мои родители мертвы, а я с трех лет живу в приемной семье! Я никак не могу переварить эту мысль, она застряла в мозгу – никак ее не вывернуть! Как мне быть? Как смотреть на наших родителей, если они и не родители вовсе?

– Ты забываешься, Андрей! Если вдуматься, от того, что ты узнал правду ничего не изменилось! Мы всю жизнь живем в старом монастыре, у нас есть мама, отец, Сашка и куча сестёр – это и есть наша жизнь! Я тоже думал об этом и вскоре понял, что правда о нашем рождении ничего не меняет. У нас есть только одни родители!

– Всего три дня прошло, а ты уже уверился в этом!?

– Чтобы понять очевидное, много времени не нужно!

– Это очевидно только для тебя. – со вздохом сказал Андрей. – Тебя, Богдан, бросили, когда ты был еще зародышем. А у меня все же была счастливая семья. Пусть не долго, но была! Что же, я должен забыть об этом, вычеркнуть из жизни?

– Судя по рассказу, твоя семья была не такая уж счастливая! Да и зачем вычеркивать их? Это твое прошлое, от него никуда не деться – прошу заметить, наши родители в нем не виноваты! А мы твое настоящее и будущее. Так сложилась жизнь – не самым плохим образом, – а жизнь не повод для нытья!

– Тем не менее, я считаю, что родители должны были рассказать нам обо всем раньше! Мы имели право знать! Такое укрывательство правды почти что вранье!

– Отсутствие правды не всегда означает наличие лжи, иногда это просто неведение! К тому же, как ты себе это представляешь? Ходить за маленькими детьми и толдычить: твои родители умерли-повесились-умерли-ты-нам-не-родной; тебя нашли в лесу; папа убил маму…

– Мда… – Андрей сложил ладони лодочкой. – Тогда, может отец был прав, что ничего не говорил нам. Может, для правды тоже должно быть свое время. Взгляни на Марину, она ходит, как тень! Может, зря мы все это затеяли?

– Теперь уже нет смысла сомневаться. Мы разворошили эту тайну и должны с полной ответственностью принимать все известия. Мы должны подходить к этому разумно и с головой!

Андрей устало вздохнул:

– Думаю, ты прав.

– Ты лучше ответь, зачем ты лезвие в рот потащил?

Андрей растянул засохшие губы в хитрой ухмылке и стукнул о Мишкин стаканчик своим. Разом опрокинул в себя содержимое, быстренько зажевал шоколадкой и снова улыбнулся:

– Я хотел сделать что-нибудь дикое, ненормальное! Чтоб Курицын в штаны наложил от страха и даже не подумал бы больше соваться к такому чокнутому, как я!

– У тебя получилось.

– Груз дурной наследственности должен иногда сыграть и на благо! – тут вдруг Андрея осенила мысль. – Отец был прав! С таким прошлым меня бы никто не усыновил, так что мне сильно повезло с нашими родителями!

– Наконец-то!

– Наверное, я должен сказать им спасибо? Но, честно говоря, я не чувствую сыновней благодарности, я не могу питать благодарность только потому что должен! С одной стороны, я понимаю, что для меня все сложилось как нельзя лучше и я признателен им, но при этом, в душе, этой признательности не испытываю. Ее нет, не созрела! Все это так сложно и неправильно!

– Оставь, – махнул рукой Богдан, – человеческие чувства, как правило, не бывают просты.

– Да-да. – промямлил Андрей, зажмурившись и вдруг вскочил на ноги и закричал. – Я злюсь на него, Богдан! Я очень зол на нашего отца, так, что видеть его не хочу! Даже знать не хочу! Но с чего бы? – продолжая Андрей ринулся к Богдану и схватил его за плечо. – Ты все на свете знаешь, так ответь пожалуйста, с чего бы мне злиться на отца!?

Богдан медленно отвел руку брата, но не далеко и сжал ее.

– Он принес тебе дурную весть. То, что ты узнал и что пережил в детстве – это очень тяжело. Такие известия оставляют след не меньшей глубины, чем само горе! Ты злишься на отца, потому что из его уст прозвучали эти слова, потому что все это время он хранил твою историю в памяти. Тебе кажется, что он виноват в чем-то только потому, что все это время знал о твоем прошлом. Но злость – это лишь поверхностная реакция, лишь то, что следует сразу за плохими новостями. Истинные чувства лежат глубже и, я уверен, они все так же исполнены любви и почтения, как прежде!

– Я не такой человек, чтобы жить реакциями, как опарыш в пробирке! И мне не требуются виноватые, чтобы отвести на них душу!

– Иногда можно позволить себе чувствовать то, что есть. Дать волю душе израсходовать злобу, а не засовывать ее гнить в глубине!

– Умник! – бросил Андрей и отвернулся от брата. Богдан нахмурился, но промолчал. Оскорбление его не тронуло, однако, он заметил, что в Андрее назревает что-то неприятное. Брат метался по роще, резко останавливался, то закусывал ноготь, то сжимал руки на груди. Он излучал беспокойство! Видно было, что в сердце у него что-то тлеет, что-то тревожно и требовательно жжется изнутри. В порыве, Андрей снова подскочил к Богдану:

– Вот какой человек поистине добрый? Тот, который от природы знает только хорошие , светлые чувства, или тот, кто превозмогает, ломает в себе злобу, корысть, ненависть, чтобы на их месте выросло что-то стоящее и человечное!?

– Эээ… С христианской точки зрения… – начал Богдан.

– Впрочем, плевать! – грубо оборвал его Андрей и вновь заходил из стороны в сторону. Вскоре он остановился, выражение лица смягчилось и уже совсем другим тоном, сказал:

– Еще бы как-нибудь смириться с мыслью, что мне судьбой уготовано помереть от шизофрении в расцвете лет!

– Никогда не слышал, чтоб от шизофрении умирали! Наверное, человек просто становится настолько сумасшедшим, что делает что-то опасное, или специально причиняет себе вред. А сама по себе шизофрения не смертельна!

Андрей вздохнул:

– Так или иначе, а от судьбы не удрать!

– Ну что ты заладил! – возмутился Богдан. – Судьбы вообще нет! Нет такого природного явления! Это всего лишь пустое слово, которое придумали те, кто не хочет отвечать за свои поступки. Те, кто хотят, чтоб за них уже все было решено!

Мишка вдруг подался вперед. Взгляд его горел, в лице виднелся интерес, но он замешкался, прежде чем сказать. Герасимов поднес к губам кулак, открыл рот, тут же захлопнул его, вздохнул и наконец произнес:

– Вы меня простите ребята, но я должен сказать! Судьбу я тоже не признаю, но считаю не ее, а веру в бога трусостью и способом укрыться от окружающей жизни!

Повисло молчание. Мальчики смотрели на Мишку с недоумением, а тот застыл с кулаком у рта и молчал. Спустя немного времени Андрей спросил:

– Ты все это время считал нас трусами? – он говорил спокойно, однако Мишка расслышал стальные нотки в его голосе.

– Нет-нет! – поспешил оправдаться Герасим. Он почувствовал, что должен объясниться перед ребятами, должен рассказать им все, что думает о вере в бога! Что не правильно и несправедливо с его стороны дольше утаивать свои убеждения! Что это даже обман! Мишка с жаром продолжил: – Нет! Вас я считаю друзьями и то, что хочу сказать, не имеет к вам отношения! Именно потому, что мы друзья, будет некрасиво с моей стороны умалчивать то, что веру я считаю проявлением трусости к жизни.

– Почему же, позволь узнать? – с присущим ему спокойствием поинтересовался Богдан.

– Тут все просто. Верующие люди привыкли уповать на бога, а не на себя; возлагать в его руки всю ответственность за свою жизнь, только бы самим ни за что не отвечать! Ничего не делают и гордятся бедностью, как залогом райской жизни, а в тех, кто живет получше, тычут пальцем! В трудные минуты на них нет надежды! Будь то война, тюрьма или болезнь, верующий падает ниц перед распятием и шушукается с иконами пока его храм горит! – Мишка испугался, что перегнул палку! Слова повисли в воздухе и Герасимов уже упрекнул себя за длинный язык, как вдруг Андрей расхохотался:

– Ты из средневековья что ли! Все, что ты говоришь, было во времена инквизиции у католиков, когда они ведьм сжигали! Или отлучали от церкви неугодных! В те времена богом пугали народ! Сейчас бога любят и верят иначе! Взгляни на наш монастырь, сколько там всего: общежитие, Зеленый городок, Бесплатная трапеза, волонтеры… Разве это устроят те, кто просто шушукается с иконами!?

Мишка откинулся на ребристый ствол дерева и поежился. Ветер стал дуть сильнее, от недавней духоты и след простыл, со стороны горизонта катился гром, природа настойчиво твердила о приближающейся буре.

– Речь о том, что истинное добро в поступках! – продолжал Андрей. – Вся вера в бога сводится к стремлению к свету, к вере в абсолютное добро! А если человек совершает добро, но не верит в бога – не беда, на небе все решено! Ты скажи, во что же ты тогда сам веришь, раз не в судьбу и не в бога?

Мишка пожал плечами:

– Ни во что. Нет ни вселенской справедливости, ни написанного плана. Есть только я и жизнь. И то, что я нажил, то и получаю.

– Но это же и есть вера! Вера в то, что каждый получает по заслугам. Все едино!

– Бог тоже вроде бы един, зато сколько из-за него войн!

– Воюют те, кто хочет воевать! Верующий скорее подставит вторую щеку…

– Ладно! – прервал его Мишка. У него вдруг закружилась голова и слова Андрея стали казаться нудными и тяжелыми. – Это все мозгоблудие! Хотя, надо признать, я еще ни с кем так не разговаривал! Согласись хотя бы, что жизнь одна и прожить ее нужно всласть, чтоб нравилось!

– Верно!

Мишка подал Андрею еще рябиновой настойки.

– Может пойдем домой? – робко спросил Богдан

– Нет… О! – мир вдруг пошатнулся, когда Андрей вскочил на ноги, роща зарябила и поплыла перед глазами. – У меня есть замечательные планы на вечер! Но я вот что подумал: мне не так уж и много осталось до слабоумия, нужно успеть пожить! Я чувствую нестерпимое желание натворить что-то! Что-нибудь безрассудное и веселое, запоминающееся! Чего мы никогда не делали, то, чего нельзя! – Андрей вновь заметался меж деревьев, охваченный небывалым бушующим возбуждением. Он закусил ноготь и на минуту задумался.

– Но ты уже натворил! – напомнил ему Богдан. – Устроил драку с Курицыным, смыл его телефон, слинял с уроков, теперь это! – мальчик обвел рукой поваленный ствол, на котором восседал Герасимов. – Уйми свой нервный срыв!

Андрей не внял словам брата. Внутри бурлила кровь, жарким демоном жалило безумие, вскипал бунт и душа куда-то рвалась и требовала небывалых утех!

– Я хочу татуировку! – заявил Андрей.

– Эвана че! – вскинул брови Герасимов. Богдан вскричал:

– Ты что, дурак!

– Где ее можно сделать?

– Очнись! – Богдан подскочил к брату и встряхнул его за плечи. – Я тебя не узнаю, Андрей! Ты несешь ахинею!

– В центре есть маленький салон, где вставляют сережки и делают татуировки. Там еще работает Сашкин одноклассник, такой белобрысый и тощий. Думаешь, я могу его упросить?

– Как ты сунешься домой с татуировкой?!

– Вряд ли он согласится. – сам себе ответил Андрей. – Он знает нас и тут же все разболтает Сашке.

– Андрей! – Богдан хорошенько встряхнул его и Андрей, наконец, взглянул на него.

– Богдан, я к тридцати годам стану или шизик или деградант! Я хочу жить сейчас, иначе будет поздно, как ты не понимаешь!

– Но татуировка…

– Мне нужно до зарезу! И надо придумать, как сделать ее без чужого ведома.

– Мишка, скажи ему! – взмолился Богдан. Но у Герасимова снова горели глаза:

– Я слышал, что можно и самому ее набить с помощью чернил, если вгонять их неглубоко в кожу.

– И где же ты мог это слышать… – Богдан оборвал себя, чтоб ни сболтнуть гадость, но Мишка ничего и не заметил. Он уже был по уши увлечен сумасбродной идеей Андрея и продолжал:

– Нужно только найти человека, который умел бы рисовать.

– Хм, – Андрей лукаво улыбнулся, – за мной! – и он стремительным шагом отправился в сторону города. Мишка затолкал бутылку и шоколад в сумку и вскоре нагнал друга. Богдан глядел им вслед. Андрей сказал, к тридцати годам… Да он уже сбрендил! В мгновение Богдан проклял и газетную вырезку, и их неуемное любопытство, и Курицына, и весь сегодняшний день! И потащился за братом.

Дашка Шестакова как раз возвращалась из художественной школы, так что не пришлось заходить к ней домой. Завидев ее, Андрей тут же стащил с себя драный пиджак и запихал его поглубже в портфель.

– Привет! – сказал он.

Шестакова остановилась и недоверчиво прищурилась:

– Почему ты прогулял художку и кружок по английскому?

Андрей лишь пожал плечами.

– Впрочем, в таком виде я бы тоже не пошла в приличное место. Говорят, Курицын порядочно тебя отделал!

– Вранье, – вальяжно ответил Андрей. Язык порядком распух и болел, так что мальчик еле-еле им ворочил.

– Ты правда плюнул в него кровью?

Андрей снова пожал плечами, так, словно не знал ответ. Он подошел поближе к Дашке и забрал у нее портфель:

– Развеселый нынче день! А погода-то какая, благодать!

– Какая!? Сейчас дождь ливанет!

– Пойдем погуляем?

– Нет.

– Отчего же?

– Во-первых, ты странно себя ведешь. А во-вторых: я в обиде на тебя, Чижов! Ты здорово подставил меня на обществознании! Могила и так терпеть меня не может, а теперь еще эти двойки исправлять! Я даже родителям в них еще не призналась!

– Я тут не при чем, но если тебе так хочется думать, что ж… Я, как истинный джентльмен, должен искупить свою вину, даже если леди ее выдумала! – Андрей наклонился к Дашке и зашептал ей на ухо о том, как он подрисовал отметку в журнале.

– Ах! – Дашка отпрянула от него и прикрыла рот рукой. – Как ты мог? Что же теперь будет?

– Не бойся!– Андрей улыбнулся, ему понравилось как Дашка пискнула. – Если Могила что-то заподозрит, я тут же во всем сознаюсь!

– Ты совсем свихнулся!

– Предположим. А еще я придумал чудесную месть Могиле – тебе должно понравиться!

– Ты!? – Дашка рассмеялась. – Да что ты можешь сделать – просфирку отравить!?

– Идем с нами и узнаешь.

Дашка перестала улыбаться, что-то в поведении Андрея, в том, как он говорил и держался, сильно насторожило ее.

– Мы просто немного прогуляемся до школьного двора, – бархатным голосом уговаривал он.

– Постой… Чем от тебя пахнет? – Андрей промолчал. – Ты что, пьян!?

– Если только совсем чуть-чуть!

Дашка снова отпрянула от него, но потом подошла поближе и взволнованно шепнула:

– Хорошо, я пройдусь с вами, но только…

Андрей вопросительно вскинул брови.

– …только я тоже хочу попробовать!

Андрей подарил ей льстивую улыбку волокиты:

– Все, что дама пожелает!

Когда ребята пришли на школьный двор, все уже были навеселе. У Дашки Шестаковой появилось игривое настроение, она стала сговорчивее, на щеках разгорелся румянец. Мишка много болтал и без конца разбрасывал шуточки, все охотно смеялись, только Богдан боролся со сном в стороне. Поднялся и загудел ветер, постепенно вечерело, серые сумерки только-только окропили небо. Заметно похолодало. Богдан присел на торчащую из земли покрышку и стал наблюдать за друзьями, не вторгаясь в их веселый кутеж.

– Ну и что мы сюда притащились? – требовательно спросила Дашка.

– Еще каплю терпения! – прощебетал Андрей. – Мишка, у тебя есть спички? Нам нужно собрать костер!

– Объясни наконец, мне становиться скучно! – Дашка вперила в Андрея грозный взгляд, но мальчик только лукаво улыбнулся и полез за сарай . Спустя мгновение он выволок оттуда большую корявую палку с каким-то тряпьем на конце. Андрей скинул ветошь, вонзил корягу в землю, так, чтобы она торчала, удостоверился, что ветка стоит крепко и стал натягивать тряпки поверх нее . Богдан подавил зевок и растер лицо ладонями, чтоб отогнать сон. Ему было вовсе не интересно наблюдать за дурачествами брата, но когда Андрей расправил лохмотья, в них мелькнуло что-то знакомое … Осознание пришло резко, Богдан лишь успел округлить глаза!

– Это же жакет и палантин Могилы Лаврентьевны! – вскрикнула Дашка. – Это ты их стащил!

– Сожжем всю мерзость Могилы вместе с ее чучелом! – Андрей надел на палку пиджак и накрутил шарф сверху. Герасимов притащил сушь и свалил на землю, создав жертвенный костер.

– Дай спички, Мишка! – скомандовал Андрей. – Если в огонь выкрикивать все пакости, что мы натерпелись от Могилы, то они забудутся! Если упомянуть также черты ее отвратительного характера – она лишится их! – Андрей чиркнул спичкой и поднес огонь к хворосту, тот задымился и робко запылал. – Мы сделаем одолжение и ей самой и ученикам, что есть и будут у нее!

– Нужно шибче огонь, а то не займется! – крикнул Мишки и выхватил у Андрея коробок. Герасимов ловко поджег кучу с разных сторон и дунул внутрь – костер заурчал и вспыхнул ярким огнем! Пламя медленно полезло вверх по ветке, потрескивая в обвислой коре, и, наконец, тронуло краешек пиджака. В секунду ткань занялась и вот уже все чучело полыхало, объятое пламенем!

– Что ты хочешь сжечь, Дашка!? Говори, пока не поздно! – Андрей заскакал вокруг горящей ветки, увлекая и Мишку за собой в уродливый танец.

– Высокомерие. Бахвальство, – начала Дашка, – хамство! Оскорбления! Эволюционная теория происхождения жизни! Первая парта! Холодная бесчувственность, мстительность! Злость! – стало совсем горячо от огня и Дашка отступила подальше. Но мальчишки продолжали прыгать и драли глотку :

– Цинизм! Самодурство! Гори, поганый жупел! Дьявольское пугало с пучком на голове!

Герасимов затянул "We are the champions", Андрей подхватил…

Грянул гром и небо разразилось ливнем. Богдан возвел кверху взгляд и шепнул:

– Спасибо, боже!

Огонь погас с шипением, оставив лишь черные ошметки на обугленном стволе. Мишка прервал богохульный танец и оперся о колени, чтобы отдышаться. Дождь колотил ледяными каплями по спине, темные волосы слиплись в отдельные пряди и повисли вдоль лица; задору заметно поубавилось, Мишка сказал:

– Пора домой. – они с Андреем обнялись, Герасимов распрощался со всеми и побрел прочь. Однако, Андрей и Дашка , похоже, только вошли в раж!

– Герасимов, стой! – завопила Дашка. Мишка обернулся к ней, – Оставь нам настойку! – Мишка отдал Андрею бутылку и ушел.

– Нужно скорее убраться от дождя! – Дашка Шестакова вопросительно взглянула на Андрея.

– Я знаю, куда нам идти! – сверкнул глазами тот.

– Ты решил покутить в монастыре!? – изумился Богдан, когда ребята подошли к обители.

– Богдан, не суетись! – ленно поговорил Андрей.

– Вы что же, рассядитесь прямо в гостиной ?

– В самом деле, Андрей, зачем мы сюда заявились, – подхватила Дашка.

– Сейчас увидишь!

Андрей распахнул перед Дашкой калитку боковых ворот и позволил даме войти первой.

– Постой, ты куда? – удивился Богдан, когда Андрей свернул с аллеи на заросшую скользкую тропинку.

– К Лике в келью. – ответил тот и повернулся к брату. – Иди домой, Богдан. А то стоишь над душой и причитаешь, как монашка!

Богдан смотрел на Андрея, пока они с Дашкой пробирались по тропинке к ветхому строению и чувствовал, как внутри у него борются два порыва. Один, наверное совесть, влек его отправиться в келью – на край света – вслед за братом, чтоб уберечь его от неприятностей. Другой давил усталостью и гнал домой, прочь от дождя и забот. Да и что Богдан может сделать? Ведь не получилось же остановить Андрея, когда тот затеял пьянку и жертвенный костер… Все уговоры и взывания к разуму оказались тщетны. Ну и в конце концов, Андрей уже в стенах монастыря!

На груди слева, ближе к плечу, под ключицей, вот там Андрей хотел татуировку! Птица – сокол или ястреб, главное хищник, вырывается из клетки, разбивая ее сильными крыльями! Рисунок фломастером получился хорошо, теперь Дашка скрупулезно тыкала в Андрея иголкой. Когда она нагибалась поближе, пряди волос соскальзывали с ее головы и щекотали голую кожу Андрея.

– Ты знаешь, что так можно всякую заразу схлопотать: нагноение, нарыв, заражение крови!

Андрей безучастно махнул рукой. Силы вдруг покинули его, веки отяжелели и стали слипаться; язык болел и так распух, что трудно было держать рот закрытым! Он никак не мог определить, сколько времени они уже находятся в келье, ему казалось, что долго, хотя с тем же успехом могло пройти и пара минут.

– Как там получается?

– Отлично! Я почти завершила контур! – Дашка оторвалась от своего занятия и полезла в портфель. – Нужна музыка! – она достала телефон и включила какого-то простенького иностранного исполнителя. Андрей воспользовался моментом и поднес маленькое зеркальце к груди, чтобы получше рассмотреть татуировку. Здорово! Получается просто здорово! Грозный кречет рвется из заточения, израненными крыльями и грудью разбивает стальные прутья клетки! Дашка окунула кончик иглы в чернила и снова склонилась над Андреем. Он откинулся на стуле и огляделся. Все вокруг дрожало и разлеталось на множество расплывчатых кусочков, но Андрей напрягся и сосредоточил взгляд на келье. Помещение было совсем крошечным, с низким потолком и окном, которое защищали кованные решетки. В углу стояла кровать, напротив у стены – маленькая кирпичная печка, тут же рядом – старинное пузатое бюро с просторной столешницей и бессчетным количеством ящичков! На нем Дашка и разложила бумагу, телефон и блюдце с чернилами. Пол устилал какой-то дешевый серый линолеум, немного в стороне валялась почти пустая бутылка с рябиновой настойкой. Последний раз, когда они с Дашкой приложились к ней, Андрей сильно пожалел о том, что не забрал у Герасимова остатки шоколада! Еще немного улавливался в воздухе тяжеловатый запах краски – Лика выкрасила стены в темно-синий цвет, теперь келья казалась еще мрачнее и теснее, хотя и в этом было что-то уютное.

Дашка отложила иглу и села на кровать.

– В чем дело? – спросил Андрей.

– Я устала. Глаза слипаются!

– Неужели ты хочешь вздремнуть? – с издевкой проговорил Андрей. Тут в носу защекотало, мальчик зажмурился, поднес ладонь к лицу, но не удержался и чихнул! Продрало все раны, которые лишь недавно затянулись! Из носа хлынула кровь в два ручья, закапала на грудь и на пол.

– О, мерзость! – воскликнула Дашка. Андрей схватил угол рубашки и стал утирать им кровь, но та бежала слишком сильно, чтобы так просто с ней сладить!

– Зараза-Курицын разбил мне нос дважды за неделю!

– Дважды? Ты же вроде ударился об лавку?

Андрей серьезно взглянул на Дашка, словно вспомнил что-то и пробормотал:

– Ах, да!

– Что между вами произошло? Вы же раньше были друзьями!

Который раз уже этот вопрос заводит Андрея в тупик! И по-прежнему мальчик не знает, как на него ответить! Что может случиться, чтобы лучший друг возненавидел тебя и стал всячески унижать!? Наверное, что-то серьезное… Андрей откинулся на стуле и запрокинул голову назад:

– Никитка всегда был гадом, но я раньше этого не замечал.

– Хочешь сказать, это ты поломал всю дружбу?

– Да, я. – Андрей даже удивился, как легко с его уст соскользнула эта маленькая ложь! Дашка все равно рассмеялась:

– Ни за что не поверю, чтоб ты пошел на кого-то войной!

– Почему это?

– Зачем тебе злить их? Курицын лупит тебя нещадно, он из тебя душу может вытрясти, к тому же и Аникин с ним спелся! Правда, теперь этот второгодник Герасимов на твоей стороне…

– Пусть даже против будет целая армия Курицыных, я никому не позволю впрягаться и решать за меня проблемы! – возмутился Андрей.

– Но что с ним поделаешь? Против лома нет приема! Сегодня вы подрались и он здорово тебя отметелил, а значит, понял, что справится с тобой при любых обстоятельствах!

Андрей хитро улыбнулся:

– Есть решения и поумнее драки! Запугать, например.

– Брось, Чижов! Не пори горячку! Чем ты его, кадилкой запугаешь!?

Андрей почувствовал, как внутри что-то неприятно шевельнулось и подался вперед, тем временем Дашка продолжала:

– Ты божья коровка, Чижов! Очкастый астматик-заика, тебе только псалмы читать!

– Вот как ты считаешь! – Дашкины слова его сильно задели.

– Да! – с вызовом ответила она. – Вот только сегодня ты словно с цепи сорвался!

– Это верно подмечено! – Андрей вскочил на ноги. – А что если я тебя поцелую!

– Да у тебя кишка тонка! – снова хохотнула Дашка.

– Прямо в губы! – Андрей направился к ней.

– Не посмеешь. – Андрей уверенно потянулся к ней, за долю секунды девочку осенило, что он не врет и она оттолкнула Андрея! Он качнулся, угодил губами Дашке в плечо и рухнул рядом с ней на кровать. Она тут же попыталась выпихнуть его:

– Ты что разлегся! Уйди!

– Сейчас-сейчас, минутку полежу… – пробубнил он в подушку, понимая, что ему уже не вырваться из липких лап сна.

Богдан резко проснулся от сумбурного сна. Он уснул прямо в одежде, на нижней кровати Андрея, но теперь вскочил с дрожащей тревогой в груди. Стояла темень, дома тишина, а Андрея так и не было! Богдан тихо вышел из комнаты и направился к выходу. Стараясь не шуметь, он пробрался на улицу и быстро пошагал к кельям. Дождь прошел, земля была сырая и скользкая, так что мальчик тут же вымок. Вдруг Богдан услышал шаги! Он завертел головой, ища куда бы спрятаться, но…

– Все бродишь! – услышал он голос Сашки. Старший брат положил ему руку на плечи и повлек за собой к дому.

– А ты что тут делаешь? – взглянул на него Богдан.

– Запирал замки! Что это вас не было на ужине?

– Эээ… Мы…

– Отец решил, что вы от позора прячетесь!

– От позора?

– Ему звонили из школы и приглашали завтра явиться к директору!

– Ох!

– Где Андрей?

– Он…

– Он дома? Давай и ты домой, мне надо дверь закрыть!

– Я сейчас, Саш, я только кое-что… Надо посмотреть, уточнить, у ворот…

Но Сашка только подтолкнул его к двери:

– Живо в дом, Богдан! Хоккей уже идёт!

***

Доброе утро, вы хорошо выглядите! – Лодочник, конечно, не выглядел хорошо – он осунулся, побледнел, под глазами пролегли темные круги, – но все же лучше, чем в бреду! Он сидел на кровати, когда Люба вошла, и коротко кивнул в ответ.

– Как вы себя чувствуете сегодня? – как обычно, он не ответил, но Любу это больше не задевало. Она поставила сумку на тумбочку и выудила оттуда иконы.

– Целитель Пантелеймон, Матрона и Спаситель. Я повешу их над кроватью. Не возражайте, так надо!

Сергей и не думал возражать. Казалась, что сил у него едва хватало на то, чтобы дышать и сидеть прямо. Он безучастно следил за тем, как Люба вколачивала гвозди в стену и развешивала иконы.

– Какое сегодня число? – хрипло спросил он, когда Люба перестала стучать.

– Вы пролежали четыре дня.

– Стало быть… Ясно.

Люба слезла с табуретки, отложила молоток и села на стул рядом с кроватью:

– Вы бредили, бормотали в горячке, – вкрадчиво сказала она Сергею. Он поднял на нее взгляд, но не ответил. – Вы все время повторяли имя… Звали какую-то женщину. – Люба тайком поглядывала на Лодочника, чтобы узнать, какое впечатления произведут ее слова, но он совсем не проявлял интереса. – Вы все звали Соню…

– Соню!? – удивленно переспросил он.

– Да! Вы просили простить вас… Нас… Или их, я не разобрала.

– Простить!? – Лодочник с великим изумлением смотрел на Любу, но вдруг словно забыл о ее существовании и пробормотал себе под нос: – Да, наверное, у нее стоит вымаливать прощенье.

– Почему вы так удивились? – спросила Люба. – Ведь это ей вы пишите письма, верно?

Сергей промолчал, но молчание звучало как "да". Его взгляд стал странным, туманным, словно он смотрел вглубь себя.

– Кто она такая? – Люба не ожидала, что он ответит, но Сергей послушно сказал:

– Она… Она дочь моего старинного друга.

– Вы часто с ней переписываетесь?

– Нет, мы не переписываемся. Я пишу, но она не отвечает.

– Зачем же вы пишите ей?

– Потому что я перед ней виноват. Я чувствую, что должен писать… Хотя, возможно, лучше оставить ее в покое!

– Но почему она не отвечает? – Люба говорила шепотом, она боялась шевельнуться или издать громкий звук, боялась, что Лодочник опомнится и перестанет с ней разговаривать. Сергей молчал и Люба решилась на вопрос: – Она не хочет отвечать, потому что вы сидели в тюрьме?

Лодочник помотал головой:

– Скорее, потому что я убил ее сестру.

Сердце екнуло и зашлось! Люба прислонила ладонь ко рту и вжалась в спинку стула, а Лодочник так и сидел с отсутствующим видом, еле дыша.

– Да, я слышала, что вы убили двух человек.

– Двух? – с новым удивлением переспросил Сергей. – Я убил лишь одного. Хотя… – он снова поник и ушел в себя. – По совести, конечно, двух.

– Ложитесь, у вас снова температура поднимается! Ложитесь, поспите, а я сварю суп.

Стало невыносимо душно, страшно находиться в одной комнате с этим человеком! Любе захотелось уйти, лучше убежать, но ни в коем случае не быть с ним под одной крышей. Она встала и пошла на кухню, но за спиной вдруг раздался жесткий голос Лодочник:

– Ты для этого сюда приходишь? Чтобы умаслить любопытство, покопаться в грязном белье?

Люба резко обернулась :

– Не скрою, мне любопытно, что вы за человек и что натворили, но вы не можете обвинять меня во лжи! Я прихожу к вам с чистыми намерениями, потому что вы больны! Другого повода соваться в дом к душегубу у меня нет!

Сергей опустил взгляд и тихо сказал:

– Извини. Не думал, что кому-то интересна моя судьба.

Люба решила еще немного задержаться в комнате:

– Я очень испугалась, когда вы заболели, – призналась Люба.

Сергей поднял на нее взгляд и произнес:

– Возможно, она не получила ни одного письма. Когда я освободился, то сразу уехал, не справлялся о ней. Не знаю, может она давно живет в другом месте, у меня сохранился только ее старый адрес.