– Этого не повторится!
Отец сунул дневник ей в руки и ушел. Марина тоже вскочила на ноги и понеслась к себе в комнату. Андрей проводил ее сочувственным взглядом.
Лика сидела на кровати, красная от обиды, стиснув руки на груди.
– Если бы не ты, отец и не сунулся бы ко мне в дневник! – разъяренно крикнула Марина.
– Не переживай, тебе не долго меня терпеть осталось! – ответила Лика.
– Ты о чем?
– Я переезжаю! – хитро улыбнулась она.
Марина взглянула на нее с сомнением:
– На второй этаж, в старую комнату Любы, что ли?
– Нет! – у Лики сверкнули глаза. Она нарочито медленно повертела в пальцах браслетик, наслаждаясь нетерпением сестры.
– Лика!!
– В медвежий угол. В келью!
– Брось! Там невозможно жить!
– По большому счету, да. Но кое-где сохранились весьма приличные помещения! Я давно приглядела одно и довела его до ума!
– Там холодно и сыро! Здание все в трещинах, там ветер гуляет! – Марина просто не могла поверить, что сестра хочет осуществить такую затею.
– Там в каждой келье по печке! В тайне от отца Сашка провел туда электричество – я его упросила! Места мало, но… Но не меньше, чем мне перепадает тут, в нашей комнате на троих!
– Но, извини, Лика, это же келья! Монашеская!
– Не важно, хочу личное пространство!
– Отец ни в жизни не позволит тебе переехать!
И снова глаза Лики сверкнули и сузились, она лукаво улыбнулась, подошла к зеркалу, поправила волосы, вывернулась, осматривая себя сзади, порадовалась своей красоте и прощебетала:
– До поры до времени он не узнает, а там… – она неопределенно махнула рукой. – Там мне стукнет восемнадцать! Будем считать, что это такой подарок на совершеннолетие.
– Тем не менее, отец на это не пойдет! Не важно, подарок или нет, он не устраивает сделок!
– Восемнадцать – не простая дата! И подарок должен быть под стать – то, что хочу я, а не очередную захудалую обложку на молитвослов! К тому же, что в этом такого? Всего лишь келья!
– Мы все знаем, к чему дело клонится! – Марина с укоризной глянула на сестру. – Из кельи убежать проще, чем из под неусыпного ока отца!
– Ох, и не говори! – Лика сняла туфельки, взяла их в руки и выглянула в коридор.
– Ты что!? – изумилась Марина. – Отец запретил тебе уходить!
– А я все равно пойду, – шепнула Лика.
– И зачем только ты взводишь ему нервы!
Лика бросила взгляд через плечо и ее лицо озарила мягкая улыбка:
– Ну я же любя!
***
Из-под крепких сводов храма на Мишку властно взирал Архангел Михаил. Фреска занимала большую часть потолка, так что казалось, будто херувим нависает , назидательно склонив голову над мирянами. За спиной на фоне темного неба сильные могучие крылья архангела и развивается алый плащ, а строгий взгляд уверяет, что меч в руках не напрасно! Служба вот-вот должна была начаться, так что в храме было полно народу, Мишка подошел к ребятам, которые что-то шептали друг другу и поздоровался. Марина была в старом сером платке, и, если бы из-под него не высовывались шоколадного цвета кудряшки, Мишка не узнал бы ее.
– Бабушка рассказывала, что ей ее мама рассказывала о силе имени Христа! – шепнул Герасимов. – Однажды, в войну, в город пришли немцы и семья чуть не угодила к ним в руки! Прабабушка от страха позабыла все молитвы и только про себя повторяла: Иисус, Иисус… Им удалось спастись! Прабабка уверена, что помог ее призыв! Это все правда, о чудодейственном имени?
– Хм, Мишка… – задумался Андрей. – Дело в том, что сила в тебе самом, в духе! Не в-вважно, как зовут Хртста, п-п-пусть даже Сюзанна – все равно! Вся сила в в-вере, в душе, чистых намерениях … Герасимов! Чего ты смеешься?
– Сюзанна!
– Тише ты! Тут вообще нельзя хохотать!
К ребятам подошел батюшка и Мишка тут же оборвал веселье.
– Отец, это Мишка Герасимов – наш новый знакомый, – сказала Марина, тронув отца за локоть. Батюшка Иоанн повернулся на зов дочери. Мишка обомлел ! Отец Иоанн оказался большущим бородачом в ризе, с тяжелым взглядом и волевым лицом. Герасимов попытался что-то то сказать, но слова застряли в горле! Иоанн лишь коротко кивнул. Он выудил из складок пышного одеяния старинные часы-медальон, сверился со временем, властно бросил детям последние наставления и ушел.
– Какой он у вас! – изумился Мишка.
– Вы лучше взгляните, кто здесь! – шепнул Андрей и указал в сторону, левее от входа. Ребята обернулись, у канунного стола в бессменной потертой штормовке стоял Лодочник! В руках он держал свечи.
– Сюда ставятся за упокой! – пояснил Андрей для Мишки. Видно было, как Лодочник пробормотал что-то, зажег одну за другой две свечи и поставил перед распятием.
– Ох, две… – срывающимся шепотом пролепетала Марина.
– Он убил двоих! Думаешь это о них он ставит свечи?
– Мишка, видишь, какой у него на лице шрам!?
– Да, его даже отсюда видно! Весь искореженный! Наверное, заполучил его в тюрьме! – Герасимов вдруг передернулся и замолк.
– Что с тоб-бой? – нахмурился Андрей. Мишка качнул головой.
Не отрываясь, ребята смотрели, как Лодочник грузно переместился к иконе Спасителя, перекрестился, снова побормотал и поставил еще свечу.
– А это? – шепнул Мишка.
– За здравие!
– А можно за себя ставить?
– Можно… – Андрея вдруг охватила жуть и по спине пробежали мурашки. – Хочешь сказать, он о себе хлоп-п-почет!
– Не стыдно!? – шикнула Люба так, что Андрей вздрогнул от страха. – Церковь – не место для пересудов и дрязг! Позвольте человеку помолиться без ваших обсуждений! – она очень надеялась, что пристыдила младших, хотя и сама, конечно, приметила эти три свечи.
– Неужели он молился о душах своих жертв? – возбужденно забормотал Мишка, когда Люба отвернулась. – Вдруг он сожалеет о содеянном?
– Не сожалеет! П-п-помнишь, я рассказывал о разговоре Сашки с отцом? Отец совсем было п-признался, что Лодочник не раскаивается! Да и разве так можно : убить, а потом молиться! Еще и ставить свечу о себе п-перед Спасителем!
– Нельзя! – заявил Богдан. – Так делать нельзя – это кощунство!
– А вдруг ему это приносит наслаждение! – прошептал Мишка, – Вдруг ему приятно поминать своих жертв – у изуверов всякое принято!
– Мне страшно, – пискнула Марина.
– Скорее всего, он молился совсем о других людях! – поспешил заверить ее Андрей. Вдруг чья-то тяжелая рука упала ему на плечо, мальчик подскочил на месте и обернулся. Сашка! Бросил сверху многозначительный взгляд и ребята затихли – служение уже началось.
Отец Иоанн вёл службу горячо и с душой. Его голос, зычный, пробегал раскатами грома по сводам церкви, звенел за стеклами икон, насыщался переливами витража и, наконец, достигал ушей прихожан. Во время проповеди отец был исполнен самозабвения и страсти! Его грудь вздымалась, борода колыхалась от могучих речей; он помогал себе руками! Громко и вдохновенно говорил отец Иоанн, не жалея сил, лишь бы донести мысль божию до людей и тронуть сердце. Прихожане любили проповеди батюшки и молча внимали его словам. Но Мишка еле-еле выстоял!
– Как тебе служба? – поинтересовался Андрей, когда ребята вышли из храма в сад. Герасимов запрокинул голову, подставляясь солнышку, поглядел на Андрея и тяжко выдохнул:
– Тошно!
– Что ж… – Андрей с сожалением поджал губы. – Тогда я пойду за удочками. Увидимся у боковых ворот.
– Куда это вы?– удивилась Марина.
– С Герасимовым на рыбалку, – пояснил Богдан.
– А как же Бесплатная трапеза?
– Отец нам позволил!
– А я!?
– Идем с нами!
– Но я не спрашивалась у отца, он не пускал меня!
– Спросись же быстрее, Мишкин дедушка ждать не станет!
Марина завертела головой, отыскивая отца среди людей:
– Отец! – крикнула она, срывая платок с головы. – Отец! – Батюшка Иоанн беседовал с пожилым человеком. – Отец, можно мне с ребятами на рыбалку!? – Глаза Иоанна сузились – он был не доволен выкриками и шумом на святой земле, но все же одобрительно кивнул.
– Спаси… – тут восторженный вопль прервался испугом, у Марины перехватило дыхание , слова застряли в горле – рядом стоял Лодочник и смотрел на нее не отрываясь! Его лицо было каменное, как маска, а взор упорным и прямым. Он вперил в Марину долгий, пронзительный взгляд; впился в нее глазами! Пригвоздил к месту! Девочка замерла.
– Бежим! – Богдан дернул сестру за руку и ребята припустили по дорожке к боковым воротам. Прочь, прочь отсюда!
Только когда монастырь остался позади, Богдан и Марина остановились перевести дух.
– Ты видел, как он пялился?
– Да, не отрываясь! Что он хотел?
– Если бы я знала!
Люба навещала Сергея Вячеславовича вот уже неделю, но общение не ладилось. Он был молчалив и скрытен, на вопросы не отвечал, а если и говорил, то односложно и сухо. Чаще всего он просто уходил и возился на станции, порой давал Любе простенькие поручения по дому, только чтобы она отстала или же уплывал на середину реки с удочкой, туда, где его точно не достать. Люба догадывалась, что Сергею действительно не нужен помощник, а порой и сама недоумевала, зачем ходит к нему! Но потом вспоминала о болезни и со спокойной душой продолжала свое дело. Кстати, болезнь никак себя не проявляла! Люба ничего о ней не знала, но догадывалась, что бывают периоды обострения и спада. Она даже пыталась расспросить Сергея об этом, но в ответ получила молчание. Может он не болен, а дядя просто ошибся?
Благородные замыслы побеседовать с Лодочником о добре и зле таяли с каждым днем. Зато Люба подружилась с Кудряшем! Пес был ласковый и игривый. Люба приносила ему лакомства, бегала с ним, гладила и вычесывала. Кудряшу нравилось внимание, он чуял Любу издалека и встречал приветливым скулежем, однако, стоило Лодочнику двинуться проч от дома, пес бросал ласки и преданно семенил за хозяином. Да, Сергей был скупой на слова, неразговорчивый и мрачный, но Люба не ощущала в нем враждебности. Он не хотел с ней разговаривать, но не был злодеем!
Сергей не отличался рвением к пунктуальности и порядку, поэтому конкретного времени для посещений не сложилось – ему было все равно, когда избегать Любу. Сегодня она пришла во второй половине дня. Дом оказался пуст, Сергей с Кудряшем были на лодочной станции, Люба немного похлопотала по хозяйству и решила спуститься к реке. Еще издали она услышала надрывный лай! Люба присмотрелась и увидела Кудряша, он метался по берегу и истошно вопил, а в реке кто-то бился! Сергей Вячеславович! Люба побежала к собаке, выдумывая на ходу, как бы поудобнее ей взять лодку, чтобы доплыть до места бедствия! Или лучше броситься вплавь? Почему пес не поплыл на подмогу, а рвет глотку на берегу!? В мгновение ока Люба оказалась на месте, и тут заметила, что в реке не только Лодочник, но и другой человек! И тот второй кричит и вырывается, а Сергей тащит его на берег!
– Кудряш, замолчи! – прикрикнула Люба. Пес надсадно заскулил, но замолк, нетерпеливо перебирая лапами на одном месте. Тут же стали слышны плеск воды и грязные ругательства, которые выкрикивал человек, Сергей что-то отвечал, но тихо и неразборчиво. Неожиданно мужичок запнулся и скрылся под водой! Сергей схватил его за куртку, приподнял, закинул его руку к себе на плечо и поволок на берег. Мужичок снова стал вырываться, но уже вяло, нехотя. Он был невысокого роста, с круглой лысиной и усиками под носом, вторая рука болталась плетью, как не живая, да и сам он стал обвисать мертвым грузом. Лодочник упал на колени, мужичок соскользнул с его плеча и снова разразился бранью! Сергей подобрал его и потащил дальше, тут Кудряш не выдержал и ринулся в воду, помогать хозяину! Он вцепился мужичку в рукав и потянул за собой. Послышался треск разрываемой ткани!
– Скотина! – заревел мужичок.
– Кудряш, кому сказал сидеть на берегу! – огрызнулся Сергей и пес тотчас метнулся обратно. Люба присмотрелась к мужичку и поняла – он совершенно пьян! Она помогла выволочь его на берег. Мужчины повалились на землю. Лысый тут же встал, недовольно забубнил и, шатаясь, побрел вверх по склону. Сергей остался на песке перевести дух. Он дышал тяжеловато и хрипло.
– Что произошло? – удивленно спросила Люба.
– Подпивший мужик перевернулся на лодке.
– И вы полезли за ним в воду?! Погода холодная, зябко!
– Деваться было некуда. – Сергей с усилием поднялся и побрел к станции.
– Идемте в дом, вам нужно обогреться! – велела Люба.
– Лодку унесло течением, мне нужно ее догнать.
Кудряш запрыгнул в моторку раньше хозяина, послушно дождался Сергея, и вместе они отправились вниз по течению. Люба поежилась на ветру и поспешила в дом. Там она поставила чайник на огонь, затопила печь и стала ждать. Наконец, с улице донеслось жужжание мотора, а вскоре послышался и грузный топот Кудряша у самого дома.
– Скорее одевайтесь в сухое и попейте горячего чаю! – потребовала Люба, как только Сергей вошел. На удивление, он не стал отпираться и пошел в комнату переодеться. Пес пристроился на полу поближе к печке. Люба нашла малиновое варенье и подала его к чаю, Сергей молча сел на табуретку и прихлебнул из чашки. Он был очень бледным, грудь сильно вздымалась. Неужели он еще не отдышался?
– У вас есть еще варенье? Оно очень полезное, нужно, чтоб на зиму обязательно были запасы! Есть?
Сергей кивнул.
– У нас дома полно заготовок, я принесу вам что-нибудь!
– Спасибо, не стоит.
– Мы всегда снабжаем стариков или тех, кого посещаем – тут нет ничего такого!
Сергей вдруг как-то резко отодвинул чашку и закричал:
– Что ты ходишь то и дело! Зачем донимаешь меня, кто тебя звал! Мне не нужно, чтоб ты копошилась у меня дома! Уходи!
Нечто странное прозвучало в этом выкрике, что-то, помимо грубости, но Люба не стала вникать. Лодочник сильно задел ее! Она ушла.
Возможно, стоило уйти сразу, в первый же день.
Наверное, человек получает то, что заслуживает. Не только общество отвергает Лодочника, но и он сам отвергает людей. Нельзя забывать, что он убил человека! Сделал это намеренно, и ни чуть не сожалеет – таков был его выбор ! Зачем лезть в темную душу убийцы, что там искать!? В конце концов, муки совести – это личное дело каждого и соваться в них не следует!
11
Одной рукой Саша держал ручку и нажимал на клавиши старого пианино, другой – придерживал гитару. Он выводил себе под нос мелодию, переделывал ее на разный манер, перемежал слова, клавиши и струны. Сейчас он был центром сосредоточия! Напевы – несколько нот – быстрая пометка в тетради. Саша был полностью погружен в свое занятие, захвачен им, увлечен, унесен в другое измерения творческого созидания! Богдан наблюдал это множество раз. Лицо брата становилось глубокомысленно-отрешенным, значит, до него уже не достучаться. Наверно, он даже не слышал просьбу, которую Богдан озвучил несколько минут назад. Мальчик хотел уже повторить вопрос, но Саша повернулся к нему и сказал:
– Может тебе еще тушь для ресниц подобрать?
Кхм… Весьма красноречиво! Богдан поджал губы и ушел. Обед недавно кончился, ужин наступит не скоро, но Лика уже во всю прыть возилась в кухне, наполняя дом теплыми вкусными ароматами. Богдан оперся плечем о дверной косяк и немного понаблюдал за сестрой. Она достала из шкафчика какую-то крупу, приправы, масло, недовольно заглянула в хиленький пакетит с солью, подскочила к блокноту на холодильнике и стремительным легким движением записала в него что-то . Приплясывая, вернулась к плите, чтобы взыскательного потыкать вилкой в содержимое сковородки. Несомненно, Лика пребывала в приподнятом настроении.
– Лика, ты можешь сходить со мной, выбрать линзы? – спросил Богдан.
– Какие линзы?
– Для глаз.
Лика бросила свое занятие и взглянула на брата.
– Ты стал плохо видеть?
Меньше мгновения Богдан искушался солгать, но все же ответил честно:
– Нет.
– Тогда я не понимаю!
– Бывают цветные линзы, – Богдан опустил взгляд, ему вдруг стало очень неудобно говорить об этом, – которые придают глазам любой цвет, какой захочешь!
– Ах, вот оно что! – Лика совсем отвернулась от плиты. – Тебе это не нужно!
– Как раз мне это и нужно!
– Богдан! Подумай, как это противоестественно! Ты будешь засовывать в глаза какие-то штуки, только чтоб другие люди видели в них цвет!
– Уж кто бы говорил! – Богдан перевел дух, стараясь не опускаться до взаимных оскорблений. – Бабушка моего одноклассника перекрестилась, увидя мои глаза.
– Хо! – Лика махнула рукой. – Такое будет происходить часто! – Она наклонилась к брату, зажав сложенные ладони между коленей и светлые волосы волной спали с ее плеч. – У тебя удивительные глаза, – прошептала Лика, – чистые, искристые, необычные! Если приглядеться, можно заметить легкий серо-голубой оттенок далекого неба! Вот такой же сверкающий бриллиант я хочу на свой пальчик!
И тут, помимо пряных запахов приправ и шкварчащих ароматов жареной курицы, Богдан заметил еще один, подозрительный, чуть слышный!
– Лика, ты что, пьяна!?
Сестра отпрянула от него, прикрывая пальцами губы.
– Нет.
– С ума сошла! А если отец заметит?
Лика бросила на него вороватый взгляд:
– Он никогда не замечает! – она снова стала возиться у плиты.
До встречи с Маратом было еще долго и Богдан зашел к себе в комнату. Он шагнул за порог, но тут же почувствовал напряжение, что витает вокруг, он ощутил вязкий, тягучий воздух, бешенную силу и энергию, бьющую в нем – Андрей сидел за столом, хмурив брови над тетрадью. Воздух словно бился, пульсировал энергией!
– Чем ты так занят? – спросил он Андрея.
– Рассуждаю над сочинением по литературе. – промямлил тот, не вынимая сморщенного пальца изо рта. – Каким я вижу себя в старости… Необычная тема! Ты нап-п-писал? – Богдан кивнул. – И каким же?
– Буду много читать, копаться в земле и водить внуков на рыбалку.
– А я хочу ходить в шляпе и с т-тростью. Еще хочу играть в бридж!
– Что это такое?
– Карточная игра, где нужно много думать. Я тут нап-п-пал на мысль о путешествиях, но… Дотяну ли я до старости с моей астмой – вот большой вопрос! Наверняка, я буду весь больной! Раз уж сейчас еле дышу, то п-потом и по-подавно буду сипеть, как гадюка. Трудности с дыханием приведут к больному сердцу, оттуда рукой подать до гипертонии, диабета и п-подагры! – Андрей откинулся на спинку стула и протер очки. – Еще и ослепну! Если свезет дожить до пенсии, буду сварливым вредным старикашкой. Злыднем!
– Ты нормальный?! – съехидничал Богдан. – Что ты придумываешь себе ужасы!
– Зачем только задают такие темы!
– Чтоб мы подумали о жизни.
– Сам знаю! – Андрей остервенело впился в ноготь на большом пальце .
– Ты решил задачу по математике? – Богдану хотелось отвлечь брата ои гнетущих мыслей, что у него и получилось! Андрей мгновенно забыл о сочинении:
– Интер-р-ресная задача, правда? – улыбнулся он, протягивая брату тетрадь.
– Ничего хорошего, – буркнул Богдан.
Желтый кленовый лист взвился на ветру. Богдан подпрыгнул и бережно поймал его. Конечно, большинство из того, что он напридумывал о себе в сочинении не правда, но осознание этого пришло только сейчас. Оно явилось нечаянно, неожиданно! Вдруг оказалось, что Богдан совсем не такой в своей обычной жизни, каким представляется в голове! И вовсе он не станет ходить с внуками на рыбалку! Или посещать собрания Зеленого городка, или играть в бридж… Простой обычный старичок так и поступил бы, и было бы это очень правильно и хорошо. Но не Богдан! Перед лицом правды нельзя пасовать, надо признать себя таким, каков ты есть, иначе так и проживешь во тьме неверных иллюзий. А правда в том, что мальчик до дикости замкнут! Любое общение ему в тягость, любое общество гнетет и мучает. Дома, в школе, в Бесплатной трапезе, он желает лишь одиночества! Нет ничего лучше, чем ускользнуть от чужих глаз и погулять одному или почитать книгу, забившись за куст смородины! Речи о внуках и быть не может! Ведь если внуки, значит он будет, худо-бедно, а женат. Совершенно невозможно! Трудно представить, что однажды Богдан так потянется к человеку, что захочет разделить с ним жизнь, отказаться от затворничества. Если начистоту – вряд ли! Вот взять хотя бы Марата. Марат много времени проводит в монастыре, они часто видятся, разговаривают, играют в шахматы – сейчас Марат попросил о помощи и Богдан тут же готов ее оказать. Бесспорно, они друзья. Но жажда одиночества сильна, она так и тянет в пустынный угол! Ну и что теперь, не любить себя? Поломать в угоду окружающим? Еще чего! Придется принять себя таким, как есть; осознать, понять, думать о себе не как о далеком образном человеке, а как о конкретной личности, вместе с тем, что она в себе несет! Богдан никогда раньше об этом не размышлял, даже не догадывался! В детстве кажется, что все люди примерно одинаковые. Все знают о добре и зле, о хороших поступках и плохих, все учат вежливые слова и стараются повернуться лучшим боком. У людей по две руки, две ноги, два глаза, голова на плечах – люди похожи внешне, значит и в голове одноименные черты. Ха, как бы не так! Вот он, Богдан, и совсем он не похож на других людей, даже на своего брата, с которым они живут и растут вместе тринадцать лет! И совсем по-другому он видит мир, жизнь и то, что происходит вокруг; отражает, воспринимает все по своему, делает свои выводы; совершает свои поступки и говорит свои слова; мыслит своим разумом, чувствует своей душой! Ведь далеко не каждый берет на себя смелость думать и поступать по-своему! Тут вдруг Богдану показалось, что он обладает каким-то сокровищем! Он почувствовал порыв необычайной любви к своим странностями! Захотелось лелеять, баловать и лобзать свои причуды, играться с ними, качать на руках, как маленького ребенка! Даже смешно! И уже не кажется таким страшным то, что глаза без цвета, и что манеры отшельника! И жить ему бобылем – ну что поделаешь, раз так хочется, раз это близко! Посему, будет он в старости жить один, сам по себе, может с собакой. Будет читать и рыбачить один, гулять по лесу. Будет доставать из внутреннего кармана флягу с горячительным и прикладываться к ней, когда вздумается! А дом будет стоять где-нибудь на отшибе, обособленно и уединенно. Как-то все слишком напоминает Лодочника… Но Богдан уже предвкушал, как это будет замечательно! Тем не менее, не писать же об этом в сочинении, чтоб его прочла полная жизни Елена Сергеевна и ужаснулась! Наверняка она решит, что Богдан замученный и уставший, раз думает такое; захочет поговорить с родителями. Разумеется, Богдан не скажет ничего маме и отцу, а если учительница станет настаивать, то он позовет Лику. Почти наверняка, Елена Сергеевна удивиться, почему сестра, а не родители, но ребята растолкуют ей, что дома так принято и она понимающе кивнет. Тихонько закроется в классе и поговорит с Ликой, потом сестра выйдет в задумчивости. Перепугается, что плохо влияет на младших, припомнит то, как Богдан почувствовал запах спиртного на кухне, возможно обвинит себя! Скажет, что в действительности никто не пишет то, что думает, а пишут, то что уместно написать и прочитать, и, чтоб избежать подобных конфузов, не стоит вываливать все мысли в тетрадку. А в старости хорошо бы о душе подумать… Вот еще странное дело! Почему в молодости думают о теле, а в старости о душе? И как люди это делают, что они имеют в виду под этим!? Какие-то очищающие ритуалы, молитвы? Душа не продукт жизнедеятельности, а самое живое , что есть в человеке и думать о ней надо всегда, а не только в старости! Когда век за плечами , о чем уж тут думать! Это надо делать раньше – когда бушует страсть и разрывает горе, когда колет совесть и снедает порок, когда отводишь взгляд от нищего на паперти или кладешь манеты ему в кружку; думать надо пока душа растет, пока не закостенела и не зачерствела, пока она еще может принять изменения и искупить грехи. В старости уже поздно, пожалуй!
Марат жил в многоквартирном доме на широкой улице. Он еще не вышел, так что Богдану пришлось немного подождать. Несмотря ни на что, мальчик собирался стать волонтером и сегодняшний поход к старикам – хорошее начало. Однако, от волнения тянуло живот! Богдан не мог стоять на одном месте и мысленно поторопил приятеля. Марат всегда ходил медленно. Наверное, это из-за горба, с ним не разгонишься. Трудно ли ходить, когда спина изогнута во всех направлениях и тащит на себе костный нарост? Богдан попытался представить себя на месте Марата, он огляделся вокруг – улица нелюдима – выгнулся дугой вправо, подался вперед и, согбенный, заковылял. Ничего особенного. Хотя… Возможно, Марат мучается болями. Наверное, когда несгибаемая сила болезни мнет спину изнутри – это очень даже больно!
***
– Ты очень чувствительный мальчик, верно? – Тетя Тамара – радушная полная армянка – протянула Богдану чашку с горячим какао.
– Вовсе нет! – Богдан старался, чтоб голос звучал ровно, и не был похож на лепет новорожденного птенца, как пятнадцать минут назад. Он взял напиток и поблагодарил. Его дыхание уже пришло в норму, но в голове еще оставалось ощущение бестолкового надутого пузыря. Мальчик уже успел возрадоваться природной бледности своего лица – хоть это черта не выдает его состояния. Какао обжигало! Это оказалось довольно приятно. Бархатистый напиток нес в себе спокойствие, мягкость и вскоре Богдан почувствовал, как волнение отступает. Он даже осмелился расслабить пальцы, которые сжимал в кулаки, чтобы скрыть дрожь. Да, он немного понервничал, но… Пф! Это же не значит, что он чувствительный мальчик!
– Если ты оклемался, то пойдем ко мне в комнату, – с улыбкой предложил Марат. Богдан еще раз поблагодарил тетю Тамару и пошел вслед за другом. Комнату освещала только настольная лампа, но большего и не нужно – Богдан и так знал тут все наизусть. Особенно привлекательным был книжный шкаф во всю стену. Марат всегда позволял Богдану выбрать что-нибудь почитать, и сейчас мальчик впился взглядом в полки. Вскоре выбор пал на книгу с золотыми буквами на корешке. Богдан взял ее в руки:
– Эта хорошая? – спросил он Марата. Марату требовалось подойти почти вплотную и прищуриться, чтоб разглядеть название.
– "Три товарища"! Конечно, хорошая! – улыбнулся он. Богдан посмотрел Марату в глаза – за стеклами очков они казались огромными. Удивительно, но Богдан никогда на пытался прятать свой белый взгляд от Марата. Он попросту не стеснялся! Чего стесняться, когда у Марата горб! Вдруг, Богдана хлестнуло чувство стыда! Он поспешно опустил взгляд и притворился, будто рассматривает книгу. Как же получается, он не дичится своих глаз рядом с Маратом только потому, что Марат еще больше уродлив, чем он? Рядом с горбом бесцветье глаз уже не столь срамно? Так? Или не стыдно, потому что Марат друг? Но ведь и Андрей друг… Бешеной гидрой взвились стыд и омерзение к себе! Богдан вскинул взволнованный взгляд и спросил:
– Марат, как ты живешь с горбом?
Вопрос захватил врасплох и Марат несколько секунд простоял ошарашенным, но потом всего лишь пожал плечами.
– Сначала, когда я только узнал о болезни, было очень тяжело. – медленно начал он. – Я все возненавидел, был зол! Со временем мне удалось осознать, что меня ждет неминуемая смерть от болезни, я даже смирился с горбом и внутри что-то перевернулись! Можно сказать, что я влюбился в жизнь, когда понял, что умираю! Я преодолел отвращение от собственного уродства и теперь стремлюсь жить. Я хочу сделать что-то, представлять из себя что-то! Понимаешь? Я остро осознаю значимость и прелесть жизни! Вокруг столько красоты, что можно быть счастливым лишь от того, что ты живой! Отведено мне немного, поэтому надо постараться все успеть. Понимаешь? К тому же, думаю, все это со мной не так страшно.
– Не страшно!? – изумился Богдан.
– Ну да. Есть кое-что и похуже! Посмотри хотя бы на моих родителей – им же еще тяжелее!
– Как это?
– Они видят, как меня перекашивает день ото дня, мучаются, но ничего не могут поделать!
Богдан снова опустил взгляд, но тут же поддался неожиданному порыву и метнулся к Марату:
– Марат, прости меня! Прости, пожалуйста!
– За что?
– Ну, мало ли…
– Эээ, чудишь! – Марат похлопал его по плечу. – Ты, видно, не отошел еще от своего вечернего приключения!
– Да, пора домой. – Богдан направился в прихожую.
– Я тебя провожу.
– Нет, спасибо! Я немного проветрюсь.
– Как знаешь. – Марат протянул Богдану ладонь для рукопожатия и тот вцепился в нее, как очумелый. – Я приду завтра в монастырь. Сыграем в шахматы?
Богдан улыбнулся:
– Идет.
На улице похолодало, накрапывал дождь. Прекрасная погода, чтоб привести мозги в порядок. Ни к чему Марату болтаться вечером под дождем, Бог знает, как повлияет это на его кости! Но, главное, Богдан не мог больше выносить на себе этот добрый взгляд , он так и чувствовал свою подлость и низость. Он чувствовал себя гадиной, изменником! Как там говорит Герасимов… Гнидой!
Марина валялась на ковре и хохотала, как истеричка! Издаваемые ей вопли уже перестали походить на смех, к ним примешивалось совершенно невероятное бульканье, влажные горловые звуки, протяжный клокочущий стон, хрюканье, писк, и, кажется, вой. Безудержные приступы веселья иногда находили на сестру, поэтому происходящее не казалось чем-то их ряда вон. Наконец, Марина бухнулось лбом о ковер и затихла, чтоб перевести дух. Нет, пока Андрей лицезреет это с завидным постоянством, никто не сможет убедить его в том, что женщины – нежный пол.
– Я немного недоп-п-понял, раскажи еще раз. – сказал он Богдану.
– Мы с Маратам пришли в дом к старикам – бабушке и деду. Они много болтали, как часто делают старики, все хвастались старым купеческим самоваром, что стоит у них на подловке, просили за ним слазить. Ну, я влез наверх, а там темень, хоть глаз выколи! Свет, конечно, не работал. Под ногами что-то мягкое и трухлявое. Стою и ума не приложу, как там что-нибудь отыскать!? Но самовар – не иголка, решил , найду его на ощупь , пошел по чердаку и буквально через несколько шагов наткнулся на что-то жесткое и длинное. Прямо посредине стоит. Я стал это трогать, да и глаза потихоньку привыкли к темноте – что-то деревянное, а внутри сукно, не разобрать… Старый шкаф? Тут меня словно ледяной водой окатило – я сунул руки в гроб! Шарахнулся со страху, запнулся пяткой и упал! Упал тоже на что-то твердое и неровное. Сижу, ощупываюсь вокруг – опять сукно! Вскочил и пулей с подловки! Сказал, что нет там самовара! Соврал. Но меня уже трясло от жути! Сумасшедшие – хранить гробы на чердаке! Никогда не знаешь, что у людей на уме. Больше не войду в чужой дом!
– Выходит, ты упал во второй гроб.
– Выходит, так.
Марина забилась на ковре с новой силой!
– Мне это вовсе не кажется смешным! – одернул ее Богдан.
Андрей только махнул рукой:
– У нее припадок.
– Может ты в гробу еще что-нибудь нащупал? Скелет? – послышалось сквозь смех. Богдан решил, что не опустится до ответа.
– Ладно, пора спать. – сказал Андрей, расстегивая рубашку. – Марина, доброй ночи! – недвусмысленно добавил он.
Марина, покачиваясь, отправилась на выход: