– Послушай, Андрей, – Богдан натянул одеяло до самого подбородка и подложил ладонь под щеку, – сегодня я слышал, как старушенция рассказывала Марату о своей невестке. Они очень любили ее и всячески привечали в своем доме. Всегда готовили вкусненькое к приходу детей, подавали все с пылу с жару, старались угодить! Но однажды выяснилось, что она была не верна своему мужу – их сыну! Но тот простил ее. А вот бабуська не смогла! Сын строго настрого велел родителям вести себя с женой как раньше и никогда не вспоминать о измене. Родители повиновались. Но старушка уже не могла относиться к невестке по-старому! С тех пор, когда сын с женой приходили в гости, она все так же радушно им улыбалась, так же вкусно готовила, но только для сына, а ей подсовывала что-нибудь вчерашнее, залежавшееся, заветренное. В этом состояла ее месть!

– Ну и что? – спросил Андрей с нижнего яруса. – Есть вещи и п-п-пострашнее вчерашней яичницы – тут уж кто во что горазд! К счастью для женщины, у старушки воображение хромает!

– Но ты не слышал, как она говорила! Как горели ее глаза! Сколько яда было в голосе, сколько злости! Старушка просто захлебывалась желчью! – Богдан поднялся на локте и посмотрел вниз на брата. – Как думаешь, это может считаться злым поступком или нет?

Андрей задумался.

– В заветренных макаронах нет ничего злого. Или в остывшем супе, или в п-простокваше. Скажу больше – ни в дохлой птице, ни в инфекционных заболеваниях, ни в лесных п-пожарах нет ничего дурного, точно так же, как в первом снеге, ростках или радуге нет добра. Это не более, чем естественность! Добро и зло живут только в человеческой душе, а вне ее они не существуют; так что мы сами наделяем предметы нужными нам качествами, оружие – злом, а п-п-плюшки – добром. Наши поступки говорят о по-по-порывах души, так что, я думаю, если старуха намеренно стремилась сделать гадость, то это считается дурным делом.

– Думаешь, поступок можно считать злым только потому что она исходила из гнусных побуждений?

– Именно.

Богдан на минуту притих:

– А я считаю, что ничего в нем не было. Ведь это же мелочь! Сам посуди – какая месть может заключаться во вчерашних макаронах! И сколько б старуха ни свирепствовала, ее выходка ничтожна!

– А если бы она задумала убийство, а оно не удалось – это тоже не злобное дело?

– Уф!

– В любом случае, старушка та еще пройдоха и хорошо, что мозгов ей хватило только на вчерашнюю яичницу!

– Видимо, раз Бог не дал ума, то это не случайно.

– Не забудь, что у н-нее гроб на чердаке хранится!

– Андрей, я никогда в жизни это не забуду!

Дома было тихо, но за окном бушевало ненастье! По крыше барабанил дождь, поднялся и завыл ветер, бросая жесткие капли в окно, в небе гремело. И среди этого вдруг послышался скрежет! Люба прислушалась, но звук пропал. Она не боялась грозы или непогоды, однако, иногда природа умеет навести жути! Снова скрежет – странный звук! Может ветер треплет ветку о стену дома? Раньше такого не было. Люба посмотрела в окно, но мрак стоял непроглядный, виднелись лишь струи воды на стекле да желтый фонарь у дороги. Краем глаза Люба заметила какое-то движение у дома! И снова скрежет! Она ринулась к двери и заперла ее до последнего оборота замка, но тут скрежет стал настойчивей, перерос в стук и неразборчивый зов! Люба выключила свет и прижалась к окну в прихожей. Кто-то невысокий метался у двери! Собака… Кудряш! Люба отперла дверь и высунулась. Пес взвизгнул, завилял хвостом!

– Ты что здесь?

Значит, и Лодочник здесь же. Зачем он пришел? Он же сам прогнал Любу. По спине пробежал холодок…

– Сергей Вячеславович! – осторожно позвала Люба. Она вышла на крыльцо посмотреть вокруг – было пусто, только Кудряш нервно топтался и скулил. Люба хотела погладить его, но пес рванулся к воротам, сел там и стал таращится на Любу.

– Кудряш! – позвала она. – Иди ко мне, Кудряш!

Пес подбежал к ней, лизнул ладонь и снова бросился к воротам. Он уже изрядно промок от дождя, шерсть обвисла и испачкалась, но собака не тянулась в дом. Кудряш сидел у калитки, просяще перебирал лапами на влажной земле и скулил. Зовет – догадалась Люба!

– Куда? – крикнула она. – Что-то случилось? Куда идти?

Кудряш почувствовал, что его понимают и пуще заметался! Он заскулил, завыл, снова отбежал к воротам! Люба схватила плащ, черкнула записку для мужа и выскочила под дождь за собакой. Кудряш припустил по дорожке и быстро скрылся из виду, но Любе не нужен был провожатый, она и так знала, что надо идти в домик у реки! Пес иногда возвращался, подгонял ее, Люба и сама торопилась. Вскоре, они прибыли на место. Кудряш, похныкивая, прошел за калитку. Люба – за ним. Дом стоял темный, окна не горели, но дверь оказалась приоткрыта. У Любы засасало под ложечкой! Она поспешила войти и зажгла в прихожей лампу.

– Сергей Вячеславович! – негромко позвала она. Ответа не последовало. Пес, поджав хвост, прохлюпал мокрыми лапами в комнату. Вдруг стало страшно! Сердце забилось быстрее, руки отяжелели, но Люба прошла за собакой и заглянула в комнату. Там стоял мрак, было тихо, лишь какой-то неуловимый звук… Люба распахнула дверь и полоска света упала на кровать. Сергей лежал поверх покрывала, прямо в одежде, и тяжело дышал! Люба бросилась к нему:

– Что случилось?

Ответа не было. Он спал. И во сне вздыхал болезненно и громко, но не так, как Андрей в приступе удушья – от астмы дыхание сухое, оно свистит, а тут словно хрипит и клокочет! Люба тронула Сергея за плечо и даже сквозь грубую ткань свитера ощутила жар и неровную дрожь! Она прикоснулась ко лбу – горячий, с испариной! Волосы слиплись от пота, над губой выступали мелкие капельки, одежда взмокла ! Лицо бледное, бесцветное, веки воспалены, сизая щетина покрывала щеки. Люба щелкнула выключателем, Сергей Вячеславович заворочался от яркого света, но веки не разлепил. Тут она заметила в его руке окровавленную тряпку. Ранен? И на подушке кровь! Люба решила осмотреть Лодочника – сначала голову, руки, потом задрала свитер. Какой же он худой! Плечи торчат, рёбра выделяются под кожей жесткими дугами! В плотной штормовке это не бросалось в глаза! Но где же рана? Тут Сергей шевельнулся и приоткрыл глаза – взгляд был туманный, больной. Он что-то пробормотал – Люба не поняла – и уронил голову на другую сторону.

– Сергей Вячеславович! – Люба постучала его по щеке, чтобы привести в чувства, он снова шевельнулся и заговорил, быстро и неразборчиво. – Что? – переспросила Люба. – Что с вами?

– Соня…

– Нет же, это я, Люба! – она наклонилась, чтобы расслышать тихие слова Лодочника.

– Прости…

– За что простить? – удивилась Люба.

– Прости нас…

– Вас?

Тут Люба заметила красную полоску на сухих губах и догадалась! Словно в подтверждение, Сергей разразился долгим, тяжёлым кашлем. Приступ оказался затяжной, мучительный, от него рвались грудь и горло, Лодочник конвульсивно дергался в беспамятстве, яростно выплевывая воздух, который не успевал вдохнуть! Наконец, отпустило. Сергей изнуренно откинулся на подушку и отдышался сквозь влажно клокочущую мокроту. Он попытался поднести тряпку к лицу, но рука, в бессилии, упала на кровать – из уголка рта на подушку сбежала струйка крови. Люба ахнула и отпрянула назад. Чахотка!

Люба заметалась по комнате: схватила стакан – пуст, поставила; чистое полотенце, чтобы стереть кровь, стерла; компресс… Нет! Сначала надо сменить влажную одежду на сухое белье! Она бросилась к шкафу, отыскала чистую рубашку, отдуваясь, стянула с Сергея свитер и одела его в новое. Потом укрыла одеялом.

– Сергей Вячеславович, где у вас лекарства? – Люба потрясла его за плечо, но ответа не было. – Сергей Вячеславович! Сергей, где лекарства? – Люба снова пошлепала его по щекам, но тщетно, он не пришел в себя. Что же делать?! Люба кинулась к окну, открыла его – ведь нужен свежий воздух! Потом побежала в кухню, намочить компресс; намочила, приложила ко лбу! На улице громыхнула гроза, в комнату ворвался ветер. Люба закрыла окно – можно ли, чтоб было влажно и прохладно? Дома тепло, но может печь растопить? Люба не знала. Она снова подбежала к Сергею, обтерла мокрой тряпицей ему лицо и шею, уложила компресс обратно на лоб и села. Тотчас вскочила, отыскала градусник, сунула больному подмышку. Вскипятить чаю! Люба метнулась на кухню, зажгла плиту и вернулась к Сергею. Стала ждать. Он снова залепетал, невнятно, быстро! Люба наклонила ухо к его губам и прислушалась:

– Соня, прости их… Мы не подумали… Соня… Соня, стало хуже, никто не думал…

– О чем вы говорите? За что простить?

– О тебе никто не подумал… Соня… – и почти крикнул: – Соня!

– Ну что вы, что вы! – Люба погладила его по плечу. – Все хорошо! Здесь только я и Кудряш, а вы совсем бредите!

Сергей обмяк, но продолжал бормотать, только тихо и вовсе не понятно. Сначала Люба еще старалась разобрать слова, но он говорил сумбурно, невнятно, так что она оставила попытки – в конце концов это бред, а значит ничего важного. Люба снова вскочила, чтобы найти лекарства. В шкафу, в комоде – пусто. Тут Люба припомнила, что искала бинт в первый день и заглянула в коробку над раковиной. Там что-то было, но мало и знать бы что нужно! Засвистел чайник, она заварила горячего чаю, но как напоить? Лучше дать просто воды! Люба приподняла голову Сергея и поднесла стакан к сухим губам. Дрожью он расплескал немного, но отпил. Немного погодя отпил еще и словно успокоился. Но потом рванулся, хватил Любу за руку и ясно отчеканил:

– Возьми плоскодонку, коли поплывешь!

– Непременно! – Люба мягко уложила Сергея на подушку. – Ни о чем не волнуйтесь.

– Не разводи битум, не смоли… Пройдись по днищу канифолью… Оно не благо муторно, почище будет… – добавил он и послушно улегся. Ох… Только спустя минут сорок суетливых метаний и компрессов Люба догадалась вызвать скорую помощь!

Ехали долго.

Наконец в дом ввалился хмурый фельдшер и протопал в комнату:

– Что тут?

Люба сбивчиво объяснила ситуацию. Дядечка поставил на стол чемодан и выудил из него принадлежности:

– Какая температура? – Но Люба совсем забыла о градуснике, он давно провалился под рубаху или в недра постели. – Что вы мне голову морочите! – вспылил фельдшер. – Первым делом измеряют температуру! На что же мне опираться!?

– Есть ли разница, какая температура, когда видно, что очень высокая!

Мужичок присел на кровать и стал недовольно осматривать Сергея Вячеславовича. Любе показалось, что она уже видела этого дядечку прежде, но не могла припомнить где. Может, прихожанин? Впрочем, городок маленький, так или иначе, а все пересекаются. Тем временем фельдшер залез в свой чемоданчик, извлек лекарства и сделал Сергею два укола. Потом дал Любе листочек с рецептом и отправился на выход .

– Это все!? – изумилась Люба.

– А что еще? – пробурчал мужичок.

– Он же совсем плох! Возьмите его в больницу, нужно лечение!

– С ним ничего страшного.

– Как это?! У него жар, бред, он харкает кровью! Сделайте что-нибудь!

– И так оклемается, – пробурчал фельдшер. Люба видела в его лице безразличие, тягость и это вывело ее из терпения. Она подскочила к мужичку и вскрикнула:

– Это все из-за слухов, да! Все из-за того, что в городе болтают!? Это же вранье, а вы давали клятву!

Фельдшер устало вздохнул :

– Выбрось ты эту бешеную романтику из головы, деточка! Мы живем в реальности, сейчас! Что за охота тебе вошкаться с душегубом?

– Но… Что же мне делать? Самой везти в больницу? Но он неприподъемный, я не справлюсь! Дайте уколы, лекарства!

– Я написал на листочке рецепт, – сухо ответил мужичок.

– Это утром, а сейчас?

– Больше ни чем не могу помочь.

– Постойте! – взмолилась Люба. – Взгляните сюда, может есть что подходящее? – она вытрясла коробку с таблетками на кухонный стол. Фельдшер нехотя поелозил руками по скудной горке.

– Это пойдет, – он откинул в сторону серую упаковку и пошел к двери.

– И только-то! Он же страдает!

– Ну, помолись! – раздраженно крикнул мужичок. – Сделай ему припарку святым духом! А я поехал.

Люба кинулась наперерез и преградила дверь:

– Я не пущу вас!

– Не надо устраивать сцен!

Кудряш подорвался с места к Любе на подмогу и ухватил мужичка за штаны.

– Убери псину!

– Кудряш, фу! – Люба замахала руками на Кудряша и отбежала от двери. – Видите, даже собака понимает, что человеку нужна помощь!

– Да, сейчас каждый считает своим долгом говорить гадости про врачей! – взъелся мужичок. – Мол, каждая собака умнее их!

– Дело не в том, кто умнее, а у кого есть душа!

Штанина затрещала и порвалась:

– Тьфу, дрянь! – фельдшер пнул Кудряша, тот взвизгнул и отлетел. – Который раз дерет на мне одежду!

Тут Люба вспомнила, где видела этого человека – это же тот самый мужичок, которого Сергей вытащил из воды намедни!

– Это же вас Сергей Вячеславович вынул из реки! Вы были так пьяны, что перевернулись на лодке и чуть не утопли! Сергей спас вам жизнь!

Мужичок не ответил, но было и не нужно.

– Сергей полез за вами в холодную воду и застудился! Из-за вас он в бреду, а вы показываете пятки!

– Посторонись! – уже совсем другим, грубым, голосом потребовал мужичок.

– Стой, вражина! – Люба снова перегородила дверь.

– Дамочка! – фельдшер покрутил пальцем у виска, но Люба не двинулась с места. Тогда он решительно шагнул к ней и просто отодвинул в сторону.

– Куда… Куда же… – Люба не могла поверить, что он уходит! Она смотрела фельдшеру вслед – тот засеменил под дождем и поскорее забрался в машину. Зарычал мотор. Люба выскочила из дома, размахивая маленьким кулачком:

– Нехристь окаянная! Бандит!

Но машина уже удалялась. Кудряш рванулся вослед с лаем, но Люба позвала его.

– Идем, Кудряш! Они уехали, а Сергей Вячеславович ждет нас.

Люба вернулась в дом, прихватила с кухни остывший чай и села возле кровати. Сергей словно успокоился. Он больше не метался в постели, унялись дрожь и бред, он тихо уснул. Наверное, с уколов полегчало. Люба не знала что ей дальше делать. Хотелось пойти домой, отдохнуть, а утром вернуться уже с лекарствами. Но будет ли Сергей спать до утра или лихорадка скоро вернется? Как обычно люди поступают в таких ситуациях? Прислушавшись к внутреннему голосу, Люба решила остаться.

Неожиданно раздался стук в дверь! Люба поторопилась отворить – вдруг, это скорая вернулась! Но на пороге стоял Артем. Он стремительно вошел в дом и недовольно заозирался.

– Что стряслось? Почему ты торчишь тут среди ночи!?

– Тссс! – Люба прижала палец к губам. – Сейчас объясню!

Она рассказал мужу все по порядку и провела его в комнату. Вскоре, они уже вдвоем сидели у постели больного.

– Он не имел права уезжать! – возмутился Артем, когда услышал про фельдшера. Люба пожала плечами:

– Но он уехал! – она немного помолчала и добавила. – Ты знаешь, думаю именно поэтому Сергей Вячеславович меня прогнал – он почувствовал, что приступ близко!

– Какая глупость! Зачем выгонять единственного человека, который хочет тебе помочь!

– Далеко не каждый может выказать свой недуг перед посторонним! Некоторые готовы всю жизнь страдать молча, только бы спрятать слабые места!

Артем вздохнул. Он предложил жене отправиться домой, но Люба отказалась. Так они и остались, по очереди смачивали компрессы и сдували пылинки с Лодочника – за тем и прошла ночь.

Было сонное утро, может быть поэтому Андрей прошел мимо Курицына, а тот его даже не тронул. Но что-то странное просквозило во взгляде Никитки, что-то ядовитое – впрочем, теперь это его обычный взгляд. Андрей неторопливо преодолел коридор и вошел в класс. Со всех сторон слышались смешки и перешептывания, которые он сперва не заметил, но тут кто-то с силой пихнул его в плечо:

– Чижов – звезда печати! – с издевкой крикнул Прихвостень Аникин. Андрей устало вздохнул:

– Чего тебе еще? – он поднял взгляд и увидел, что на доске приколот газетный лист. Андрей вздрогнул, решив, что это та самая вырезка, ринулся вперед, но, в тот же миг понял – это совсем другая страница." Порция милосердия", прочитал Андрей. А в центре – фотография изображает, как он , засучив рукава, усердно черпает половником из большого чана на фоне внушительной очереди из бездомных. Газетчики все же сочинили статью!

– Официант! Прислуга… – Аникин подбивал класс на издевку! Ребята прекрасно отзывались на подстрекательства и вот уже отовсюду летели хихиканье, колкие взгляды, подковырки и улыбочки.

– Они тебя тоже угощают? Из чего там суп сварен.... из очисток? С каждым лично знаком....

Удивительно, подумал Андрей, как легко человек перестает быть личностью и вливается в общую людскую массу! В глупую толпу! В ватагу! И как легко потом направить всю эту свору в нужное русло, особенно, если обладаешь звучным голосом здоровяка. Среди какофонии звуков выделился особенно колкий смех, Андрей увидел в дверях Курицына и выскочил из класса:

– К чему это глумливое лицедейство, Никитка!? – Курицын лишь злее рассмеялся:

– Я задел тебя за живое?

– Замучили твои бесп-п-п-почвенные нап-падки! Для чего это, ответь?!

– Чтоб ты не забывался.

– Ты же сам все п-п-прошлое лето п-п-пр-пррроторчал со мной в Бесплатной трапезе! П–п-п-ппп…

Курицын сделал резкий выпад вперед и прижал Андрея к стене:

– "П-п-п-ппп"! – передразнил Курицын. – Языком подавился? Сейчас помогу! – он схватил Андрея за галстук и затянул узел сильнее …

– Сдурел!

… сильнее, еще сильнее. Узел пренеприятно вдавился в гортань, Андрей почувствовал, как напряглись вены на шее, к лицу прилила кровь. Он вцепился в Курицына, но кто-то отвел его руки мертвым хватом.

– Строишь из себя красавчика, а возжаешься с бомжатиной! – выдохнул Никитка Андрею в лицо. – Отпущу, когда признаешь, что ты занюханный пижон!

Андрей ни проронил ни слова.

– Не слышу! – крикнул Никитка. – Твоя реплика, Чижов – "Я занюханный пижон", говори же!

В груди слишком знакомо стал стягивать ледяные цепи приступ астмы, в ушах пульсировала кровь, горло саднило, но мальчик молчал.

– Сфотографируй, – скомандовал Курицын и протянул Аникину телефон. И с нажимом: – "Я – пижон и хлюпик"!

"Странгуляционная борозда" – пронеслось в голове у Андрея. Тут в поле зрения возник Герасимов и Курицын повалился на пол. Андрей, с кашлем, оперся о колени и припал к ингалятору. Богдан помог ему ослабить узел, но мальчик содрал с себя галстук и запихнул его в карман.

– Кто просил тебя соваться, новенький! – встрял Аникин. Мишка сделал резкое движение, и тот оказался на полу рядом с Курицыным.

– Опасайся, Герасимов! – вскочил Прихвостень и направился к Мишке. – Без году неделя в нашем классе, а уже руки распускаешь! Нам с тобой хорошо известно, чем это может кончиться!

– Нечего пугать меня длинным языком! – рыкнул Мишка и припер Аникина к стене. – Я знаю, что ты таскаешь у своей матери сигареты, я видел, как ты обхаживаешь ее сумочку! Так что и мне есть, что рассказать!

Прихвостень толкнул Мишку в грудь, хотя наглости в миг поубавилось:

– Какая разница, расскажешь или нет – все одно, тебе дорога в обезьянник!

– В таком случае, и мне все равно, лишь бы тебе плохо было! – Мишка ощутил, как сами собой сжались кулаки, но тут Андрей тронул его за плечо:

– Идем, Мишка, не разоряйся на него.

Герасимов нехотя послушался и сделал неверный шаг к классу.

– Беги, Герасимов! Тебе ничего другого не остается! – хохотнул Аникин.

– Ну, паскудник, берегись! – хлесткий выпад вперед, но Андрей снова схватил Мишку за локоть:

– Он просто тебя дразнит!

Аникин злорадно рассмеялся.

– Смердячая сволочь! Прихвостень! – не унимался Мишка, пока Андрей тащил его в класс.

– Лохмано! – крикнул вдогонку Аникин.

Богдан сорвал газету с доски и скомкал ее в тугой шар. Мишка плюхнулся на свое место, потирая кулак:

– Ух! Когда-нибудь я втащу этому гаденышу! – утешал он себя.

Андрей снял очки и основательно протер их, пытаясь возродить загубленное самолюбие. Никитка здорово надоел за последние дни, что же будет дальше!?

– Не обращай на них внимания, Андрей! – вдруг услышал он вкрадчивый голос за спиной – Дашка Шестакова с мудреной прической из косичек. – Это была лишь неудачная попытка тебя очернить!

– П-п-попп-ппытка как раз удалась!

– Не принимай близко с сердцу! Слабаки всегда тянут вниз тех, кто сильнее, так легче пережить собственное ничтожество! – Андрей удивленно повернулся и посмотрел ей в глаза. У Дашки были светло-зеленый глаза, под ними веснушки … – Ты решил задачу?

– Ах, вот что! – Андрей протянул ей тетрадь.

– Я просто свериться! – Дашка взяла ее и юркнула к себе за парту. Андрей пригладил медные волны на голове, оправил пиджак, одел очки и тут же нарвался на колючий взгляд Курицына. Неужели он еще не истратил всю сегодняшнюю злость!?

Сегодня легкая персиковая блузка и брюки из плотной ткани. Елена Сергеевна стремительным вихрем летала по классу, раздавала сочинения, и говорила приветливые слова ученикам. Богдан ждал. Он старался не глазеть на учительницу, но кожей, спиной и каждым своим волоском ощущал все ее движения, слышал мимолетные замечания, улавливал дуновения воздуха , который нес терпкий, чуть заметный аромат духов. Вот она подошла к Андрею:

– Андрей Чижов, ты слишком к себе строг!

Тетрадь легла рядом с Ритой Калашниковой. Рядом с Дашкой… Очередь Герасимова, учительница на минуту остановилась и прижала пальцем тетрадь :

– Когда ты перестанешь хитрить и лениться, Миша!? – Мишка поднял на нее виноватый взгляд. – Даю тебе последнюю возможность исправиться! – и снова стрелой по классу.

Герасимов открыл тетрадь и Андрей мог заметить одну сиротливую строчку под заголовком сочинения: я не доживу до старости.

Елена Сергеевна ушла вперед к парте Курицына. Богдан позволил себе направить взгляд в ее сторону. Тут он заметил, что Прихвостень, пока учительница не видит, протянул руку в ее сторону и схватил… Ох!… Там, где нельзя хватать! Елена Сергеевна вздрогнула, Прихвостень это заметил и сальная улыбочка расползлась по его лицу! Богдан даже смог расслышать, как он слюнявым шепотом бросил Курицыну что-то вроде: "Покраснела, как рак"! Елена Сергеевна вернулась к своему занятию, будто ничего не случилось. Но кое-что случилось – гадкий омерзительный акт бесчестия! Богдан стиснул зубы и буравил затылок Прихвостня неподвижным взглядом. Возможно, впервые в юной душе обжигающе вспыхнула колкая ярость и заклокотал , завозился гнев! Взвыло остервенение! На миг Богдан даже забыл где находится и хотел вскочить, закричать, но опомнился. Он сглотнул, пропихивая оковалок злости подальше от поверхности и опустил взгляд. Перед ним лежала тетрадь. Богдан завертел головой в поисках учительницы, она уже была за своим столом.

– Что она сказала? – взволнованно спросил он Риту Калашникову.

– Что?

– Что Елена Сергеевна сказала о моем сочинении?

Рита пожала плечами:

– Вроде бы, ничего.

Наверное, она видела, что Богдан заметил выходку Прихвостня и ей стало неприятно, решил он! Как же это все все неудобно! Богдан почувствовал, как где-то под языком его кусает досада.

– Шестакова, пошла вон с первой парты – терпеть не могу, когда перед учительском столом сидят ученики!

Дашка Шестакова ловко подцепила свои вещи и переместилась на соседний ряд.

– Отвечать идет… – Могила в раздумьях постукивала ручкой по журналу. Ее волосы так крепко были стянуты в пучок, что , казалось, уголки глаз отползают вверх. Губы незаметно скривились в ниточку отвращения. Глухие удары кончиком ручки: пэк, пэк, пэк… Пэк! Ручка застыла, взгляд сверкнул – избрала жертву… – Ну иди, Даша, отвечай!

Дашка с готовностью выскочила из-за парты и встала у доски. Не ней была бордовая безрукавка и серая юбка в складку. Андрей взглянул на девочку и ощутил что-то теплое и успокаивающее при виде восхитительно отглаженных острых углов ее юбки. Дашка бодро начала зачитывать доказательства божественной теории происхождения человечества, как вдруг Могила резко повернулась к ней, мотнув головой:

– Стоп! – Шестакова оборвалась на полуслове и бросила на учительницу боязливый взгляд. – На дом было задание по рядам! Ты сидишь на втором ряду, а второй ряд доказывает теорию эволюции!

– Но вы же только что меня пересадили! До этого я была на первом!

– Хочешь сказать, ты не готова?

– Готова! – на лице у девочки появился румянец. – Когда вы раздавали задания я сидела на своем привычном месте. Доказательства божественной теории у меня в тетради!

– Делаешь из меня дуру!? – рявкнула Могила. Дашка ссутулила плечи и судорожно сглотнула. – Не можешь ответить, значит не готова! Раз не готова, получай заслуженную оценку! – Могила черкнула что-то в журнале.

– Но… – пискнула Дашка, ее глаза покраснели, а голос дрожал.

– Тебе так нравится слушать свой голос, Шестакова!? С тобой разговор окончен, марш на место!

Дашка бесшумно села за парту и низко склонила голову. Повисла гробовая тишина и только ручка упруго пэк, пэк…

– Герасимов!

– Уф!– Мишка подскочил на месте, богопротивно выругался, помянул матушку, уличную девку, собаку и затих!

– Тебе лучше выйти к доске, – шепнул Андрей.

– Но… – Мишка замялся и потрепал тетрадь. – У меня тут кукиш!

– Да ты что! – удивился Андрей. – Ты вообще к урокам не готовишься!

– Готовлюсь!

– Неуж-то! И когда это было по-последний раз?

– Ммм… Давеча!

– ГЕРАСИМОВ!

– Иди! – Андрей сунул Мишке в руки свою тетрадь. – Глобус не забудь!

– Зачем мне гло… – Герасимов заметил на лице Андрея лукавую ухмылочку – Хм.

Мишка встал перед классом, раскрыл тетрадь и неловко принялся читать написанное. Он чувствовал себя не важно, честно говоря, совсем глупо, и все ждал, что учительница оборвет его. Но этого не происходило! Мало-помалу он стал обретать уверенность, голос становился ровнее, а под конец удалось придать даже какое-то выражение своим словам. Завершил он свое выступление с гордо поднятой головой.

– Вполне неплохо. – нехотя сказала Могила. – Это точно твоя работа? – Мишка плотно сжал губы с намерением молчать. – Покажи ее мне, Герасимов! Очень может быть, что тетрадь не твоя. – Мишка не шелохнулся. Могила ударила ладонью по столу. – Я не собираюсь ждать и умолять! Герасимов, живо!

Мишка отдал ей тетрадь и отошел.

– Угу! Чижов! – удовлетворенно вскинула брови Могила, рассматривая округлые завитки почерка. – Пожалуй, я поставлю отлично вам обоим.

Мишка открыл было рот, но тут же захлопнул его и быстро сел обратно.

– Это не справедливо! – вскрикнула Дашка Шестакова.

– Что не справедливо, Шестакова? – рявкнула Могила. – Герасимов смог ответить, в отличии от тебя! А Чижов замечательно выполнил работу!

– Магдалина Лаврентьевна, так же нельзя!

– Вторая пара в журнал, Шестакова – за то, что споришь с учителем!

Дашка бросила на Андрея свирепый взгляд и с негодованием отвернулась, ее косички бойко взметнулась в воздухе. Что ж, это действительно было несправедливо .

– Я такой ненормальной тетки еще не встречал! – признался Герасимов.

Курицын нагнал Андрея, когда тот спускался по лестнице к спортивному залу. Никитка с наигранной важностью потыкался в телефоне, потом аккуратно запрятал его в карман и заговорил:

– Ох, даже не знаю, что с тобой делать, Пижон!

Андрей решил молчать во что бы то ни стало и притворился, что не заметил Никитку.

– Поганая ты личность.

Мальчик в молчании преодолел лестничный проход.

– Что ты за человек!? Подвел Дашку Шестакову сегодня!

Впрочем, Андрей никогда не славился выдержкой:

– Я не могу отвечать за выходки Могилы! – гаркнул он.

– Но за свои поступки отвечать можешь! Ты, Пижон, наверняка помнишь – у нас с отцом есть договоренность на счет моих оценок: за хорошим он дает мне деньги, за плохии – чего-то лишает.

– Да, я знаком с вашей п-п-прогнившей системой.

– Так ты мне уже кое-что задолжал! – Курицын толкнул Андрея в плечо. – Урок литературы, помнишь! По твоей милости я схлопотал пару!

Андрей резко повернулся к Никитке, чтоб ответить, но тот перебил:

– Выворачивай карманы, Пижон! С тебя причитается! – Курицын протянул руку к карману пиджака, но Андрей хлестко отбил ее.

– Тебе ли не знать, что у меня с рррроду не было денег!

– Мне не важно, где ты их возьмешь!

– Ни оценки, ни даже деньги всего света не в силах помочь тебе, Курицын, поскольку мозгов у тебя, как у дрозофилы! – Андрею очень понравилось, как он сказал, получилось даже не заикаться! Ингалятор, все же, понадобился. Мальчик вынул его и поднес ко рту, но тут Никитка выхватил его и швырнул Андрею за спину, прямо в открытое окно спортзала. Андрей ломанулся к подоконнику, но успел лишь услышать, как ингалятор, с кротким металлическим звуком, ударился о ствол липы и упал в траву.

– Балда, я же без него дышать не могу!

– Так тебе и надо, церковная мышь! – Курицын подкрепил свои слова неприличным жестом.

– Ну ттты и урод!

Курицын дернулся было вперед, чтоб задать Андрею, но тут раздался резкий свист:

– Строимся!

– Твое счастье, Пижон. Однако, я тебя прищучу!

Дмитрий Осипович был добродушным бесхитростным мужичком лет сорока. Каждое занятие он приобщал Андрея к труду, вручал ему тряпку и отправлял мыть подоконники, плинтуса и батареи спортзала. На уроках физкультуры Андрей научился штопать маты толстой иглой, чинить лыжные ботинки, клеить подошвы на кроссовках , ставить крепления, мастерить набивные мячи , вкручивать шипы в шиповки и еще много чего. Однако, в начале года он всегда делал одно и тоже, а именно, переписывал своим красивым почерком списки учеников разных классов из журналов в специальную тетрадь – для Дмитрия Осиповича эта тетрадь являлась самым весомым документом. Андрей должен был внимательно написать все фамилии, разлиновать листы и внести в таблицу нормативы – работа не пыльная. Осипович усадил его за стол в коморке и Андрей раскрыл журнал. Спустя четверть часа дело было сделано, мальчик отложил тетрадь в сторону и потянулся к журналу, чтобы закрыть его. Вдруг его взгляд упал на имя учителя на верхней строке листа – журнал был раскрыт на предмете Могилы. Повинуясь сиюминутному порыву, Андрей подался вперед и нашел фамилию Дашки – напротив нее стояла основательная двойка, но лишь одна! Вместо другой виднелась легенькая точка. Испокон веков точка в журнале означала, что учитель сомневается! Кто бы мог подумать, что Могила хоть в чем-то может сомневаться! Без раздумий Андрей схватил ручку и нацелил ее в клеточку журнала – слегка волновался, будет ли похоже, ведь Могила пишет остро, у нее даже круги выходят угловато! Медленно поверх точки стала появляться горделивая отметка отлично. Вот и посмотрим, подтвердится ли миф о дырявой памяти Могилы! Мальчик закрыл журнал и поспешил скрыться с места преступления в раздевалку.

Андрей старался поаккуратнее пробраться через зал. Физкультура, как ни один другой школьный предмет, разделяет учеников на охотников и их жертв. Очень хорошо в этом помогает так называемая Перестрелка. Суть ее в том, что ученики с двух сторон спортзала лупят мячом по тем, кто оказался в центре. Конечно, те, кто послабее, быстро, а иногда и позорно, выбывают из игры, ребята половчее остаются, захлебываясь в пылу сражения. Герасимов и Прихвостень норовили побольнее засадить друг другу мячом. Девочки визжали. Иной раз, когда игра затягивается, Осипыч разрешает взять второй мяч. Вот и сейчас Богдан остался один на площадке, а остальной класс гонял его мячами с двух сторон, как вшивого по бане! Богдан маленький и шустрый, так что с ним такое не впервой.