Первым уроком шел английский, что не могло не радовать! Занятие еще не началось, вокруг нарастали гам и возня, но Андрей сидел притихший. Он думал о предстоящем дне и легонько улыбался. Юлия Борисовна положительно ему нравилась! Ему нравились и грубоватость ее голоса, и дерзость поведения, и небрежность с которой она вела уроки. Без сомнения, Юлия Борисовна было необычным учителем. Конечно, необычный – не то слово! Она была нахальной, себе на уме! Но, главное, она была уставшей. Утомленной и издерганной учениками, обществом, быстротой жизни. Андрею казалось, что он единственный понимает эту женщину, он остро осознавал, как ей хочется остановить спешку, не гнаться за лошадиным галопом современности, приостановить мгновения, растянуть их. Андрей думал, что разделяет ее взгляды. Он думал, что мог бы стать ей другом! И она могла бы увидеть в нем родственную душу, если бы пригляделась. К сожалению, ей мешала привычка грубить в ответ на помощь.

– Она никогда не появляется вовремя? – Герасимов ерзал на стуле, как гипервозбудимый.

– А тебе невтерпеж? – вскинул брови Андрей. В тот же миг в класс медленно вошла Юлия Борисовна. Она была в длинной юбке, просторной блузе с узором и огромных темных очках. Мишка дернулся, принимая дозволенное сидячее положение и столкнул с парты учебник. Тот громко шлепнулся на пол! Лицо учительницы исказила гримаса страдания и она тихо выдохнула:

– Ставлю тебе "два", Герасимов.

– Ядрена вошь! за что!?

– За шум! – почти шепотом ответила Юлия Борисовна. – Тот, кто будет сидеть тише всех, получит отличную отметку. – добавила она, присаживаясь за стол.

– Блин, да у нее похмелье! – догадался Мишка. Щеки Андрея вспыхнули:

– Мигрень! – тут же бросил он.

– Ну-ну !

Несколько минут стояла тишина. Ученики наблюдали за Юлией Борисовной, пока та держала голову руками, глядя куда-то в окно.

– Мне нужен доброволец. – сказала она. Лишь одна рука взметнулась вверх. Слабым жестом учительница подозвала Андрея к себе. – Вот, – немощными пальцами она выковыряла деньги из сумочки, – купи мне воды без газа и покурить. Андрей мгновение поколебался:

– Но сигареты мне не п-пр-продадут.

Юлия Борисовна сняла очки и подняла на Андрея глаза в красных прожилках:

– Ты хочешь меня расстроить, Чижов?

– Нн-нет! Я…

– Сейчас покажу, какие нужно, – она принялась снова ворошиться в сумке негнущимися пальцами, но Андрей ее прервал.

– Я знаю, какие вы ппп-п-преее-… курите! – и ушел.

Андрей воротился быстро, точнее, он сам так думал. Впрочем, в классе ничего не поменялось за его отсутствие, лишь Юлия Борисовна снова одела очки и глядела в окно. Молча она забрала воду, открыла ее и припала к бутылке. Спустя несколько долгих секунд, отставила ее в сторону и можно было заметить, как ее дыхание наполняется жизнью.

– Итак, – учительница принялась листать учебник , но руки все еще не слушались. – Ох. – Андрей открыл нужную страницу и протянул книгу Юлии Борисовне. Та осталась безучастна – снова отвернулась к окну и замерла.

– Страница двад-двадцать с-семь, читать и п-п-пппер-пп… Ну вы поняли! – Андрей взглянул на учительницу – она не шелохнулась – и вернулся на свое место, где его поджидал Мишка.

– И как ты польстился на эту тетку? – шепнул Герасимов. – Таких пучок за пятачок в каждом дворе!

– Много ты по-понимаешь!

– Она тебя использует, а ты и рад!– шепнул Герасимов. Андрей нарочито не замечал его и с великой важностью раскрыл учебник. – Быть тебе подкаблучником! – пропел Мишка ему на ухо.

– Страница двадцать семь! – напомнил Андрей. Мишка брезгливо поморщился и откинул тетрадь подальше от себя.

– Где ты взял сигареты? – удивился Богдан.

– По-попросил бездомного. Мы и впрямь всех их знаем!

– Зачем вести кружок по английскому, если даже уроки вести не можешь!? – философски заметил Мишка.

– За это же доплачивают! – шепотом пояснила Рита Калашникова.

Мишка покачал головой:

– Какая же она несчастная ! Несчастным людям нельзя идти в учителя. Чему они могут научить детей, если сами потеряны и побиты жизнью!

– Герасимов, замолчи! – шикнул Андрей.

Раздалось щелканье зажигалки – в тишине класса звук походил на гром – зашипело пламя. По воздуху поползли серые кольца дыма, медленно растягиваясь вверх и в стороны. Андрей предусмотрительно достал ингалятор.

– Ты не станешь заниматься английским? – спросил он Мишку. Герасимов откинулся на стуле, вытянул ноги и запрокинул голову:

– У меня есть дела поважнее!

– Какие!? – усмехнулся Андрей.

– Предамся своим мыслям!

Мишка застыл в одной позе, ленно наблюдая за медленным танцем сигаретного дыма, и позволил себе погрузится в умиротворение и тишину этих мгновений. Андрей тайком взглянул на учительницу. Она все так же сидела чуть обернувшись к окну. Худое лицо с оттенком землистости, прямой нос, острый подбородок; темные волосы были зачесаны назад и собраны под заколку. Длинная шея такая сухенькая и хрупкая! Пестрая блузка совершенно не к лицу.... Юлия Борисовна подняла руку, потерла лоб и снова застыла, глядя на улицу. В тонких пальцах сигарета томно выпускала дым.

" Почему люди такие странные? – подумал Андрей.– Если вдуматься, каждый человек считает другого странным, а правильным только себя. Наверное, это от того, что все мы разные. Эта разность заставляет народы веками искоренять друг друга; а кого-то толкает на самопожертвование и мученичество! Неужели люди так далеки друг от друга!? Все мы одинаково рождаемся на свет и мозг, вроде бы, у всех одинаково устроен… Зато живем по-разному. Любовь и ненависть – это не выбор разума! Не удивительно, что в мире столько одиночества! У каждого внутри своя галактика, только вот если взглянуть в космос, там они редко соприкасаются. "

***

– Нет, не понимаю. – Мишка решительно покачал головой. – Зачем мы явились в библиотеку? Как это может помочь!?

Богдан сложил руки на груди и терпеливо объяснил:

– Часто, если читателям понравился материал, в газете пишут продолжение. Или разные издательства печатают статьи на одну и ту же тему, если та остра и злободневна, вот мы и хотим просмотреть другие выпуски газет за тот период. Понимаешь? – Мишкино лицо оставалось непроницаемым, взгляд не дрогнул. – Наша статья было написана восьмого июля две тысячи девятого года, в день семьи, любви и верности. Мы посмотрим ближайшие выпуски тех дней, чтобы отыскать там что-нибудь про нас и нашу семью. – Мишка не отреагировал. – Герасимов, ты слышишь!?

– Конечно, слышу. – его лицо так и было неподвижным, словно он глубоко ушел в себя, – просто, эта затея кажется бессмысленной. Ты правда думаешь, что вы что-то найдете?

Богдан пожал плечами и сильнее стянул руки на груди:

– Честно, не знаю, – ответил он неуверенно, – маленькая надежда есть всегда. – Мишка уставился на спину Андрея, который разговаривал со старушонкой в пуховой шали. Она уже вручила Марине скудную стопку материалов и теперь снова скрылась в недрах библиотеки. Марина положила все на стол между Богданом и Мишкой.

– В нашем городе всего две газетенки! – пожаловалась она.

– Для меня вообще большая новость, что кто-то бережет столь старые выпуски! – признался Мишка. – Я думал, хранятся только книги и справочники. Ну, может, журналы в добавок!

– Это же библиотека, – вздохнула Марина, – тут полно старья. Богдан решил промолчать. На несколько мгновений он закрыл глаза, чтобы остаться одному в прохладе библиотеки: за столом меж высоких стилажей, меж узких полок, среди шероховатости страниц и сухого шелеста бумаги. Богдан вздохнул поглубже, стараясь впитать в себя пряный аромат старых книг и задержать, запомнить его подольше. Дух всевозможных историй! Было столько силы и спокойствия в этом запахе, что даже кощунственные речи двух дикарей не могли нарушить душевную гладь безмятежности и умиротворения Богдана.

– Я п-п-принес выпуски , по-посвященные дню семьи и за другие года. Вдруг, что-то по-по-попадется!

Богдан открыл глаза и увидел перед собой потрепанные страницы. Марина права, материалов действительно мало. Ребята просмотрели все со скрупулезной тщательностью – оказывается, газеты любят писать о празднике Петра и Февронии! Несколько раз попадалась история праздника, переиначенная и переделанная под интересы статей. Впрочем, изменения мало влияли на легенду. По мимо этого, ничего. Никаких упоминаний ни о старом монастыре, ни о семье батюшки Иоанна, ни о его детях не встретилось. Первым сдался Мишка. Он откинулся на спинку стула и, с полуприкрытыми веками, простонал какую-то ересь о невыносимости печати. Ребята еще нависали над газетами, но вот Андрей снял очки и устало вздохнул. Невольно, вздох получился слишком печальным, даже скорбным. Это погибала надежда унять любопытство! Впервые он решился пойти наперекор отцу и сделать все по-своему, но, жаль, попытка сорвалась ! Андрей не мог понять, что больше опечалило – бесплодность дерзновения или нулевой исход поисков. Но наверняка он знал одно – интерес разгорелся сильнее и жарче. Герасимов достал из сумки шоколадку, разломал на части и положил среди стола.

– Для мозгов полезно.

– Твоя п-правда.

Еще какое-то время ребята посидели в тишине, которую нарушал лишь звук переворачиваемых страниц и шуршание фантика. Вскоре Андрей достал из кармана вырезку и зачитал ее вслух.

– Одного оставили в род-д-доме, д-д-другой осиротел в связи с трагедией, – Андрей снова стал перечислять ключевые моменты статьи, – шестидневный младенец в лесу, ребенок самоубийц и Сссашка. Он шел вдоль дороги, это мы знаем т-точно.

– Нет смысла снова мусолить все по кругу, – вяло заметила Марина, – мы говорили об этом вчера весь вечер! Старые выпуски газет не помогли, я больше не знаю, что еще может пролить свет на нашу историю.

–У меня от этого уже голова болит. – Андрей напряженно уставился в одну точку и стал грызть ноготь. Он ссутулился, погружаясь в свои думы, так что пиджак оттопырился в плечах и пошел складками на животе, но мальчик не придал этому значения. Он только острее вгрызся в ноготь и весь сжался, скукожился в погоне за мыслью, меж бровей пролегла усердная складка. И снова Богдану показалось, что можно кожей ощутить волны мысленных потуг, что исходят от брата. Вдруг, карие глаза Мишки Герасимова сверкнули:

– Постой! Что там про младенца в лесу?

– " Шестидневного младенца подобрали в лесу с гипотермией и сорванными голосовыми св-связками",– пробормотал Андрей с пальцем во рту.

– Ну вот! – вскричал Мишка. Но остальные не разделяли его восторга, поэтому Мишка решил объяснить. – Это событие наверняка освещали в газете!

– Но мы же не знаем, когда это произошло, – напомнила Марина.

– Нужно всего лишь прибавить шесть дней к одному из ваших дней рождения!

На мгновения все замерли.

– А это дельная мысль! – подхватил Андрей. – С кого начнем?

– Давай, начнем по старшинству. С Любы, – предложил Богдан.

– Нет! – выпалила Марина. – Начнем с нас! Нас тут трое, много газет брать не придется, но если ничего не найдем – тогда, по старшинству.

Так и поступили. Вскоре, стол снова был занят старыми номерами газет и каждый просматривал подшивки. Несколько минут фанатичного вгрызание в текст, судорожного перелистывания и безудержного проглатывания статей, и тут Богдан почувствовал, как сердце ухнулось в пропасть! С его и без того бледного лица медленно исчезла краска, даже вишневые губы стали меловатыми! Он тревожно глянул на сестру и хрипло шепнул;:

– Вот оно. – мигом все сгрудились возле Богдана. Он указал на небольшую статью в центре газетного листа. Андрею потребовалось время и ингалятор, чтобы волнение позволило осознать прочитанное. В статье говорилось о человеке, который наткнулся на новорожденного во время прогулке в лесных зарослях за рекой. О том, как его арестовали, подозревая в умышленном желании принести вред ребенку и о том, как позже отпустили на волю, поняв, что человек хотел помочь младенцу, а не погубить его. Андрей посмотрел на дату в верхнем углу страницы и перевел взгляд на Марину. В отличии от Богдана, ее бросило в жар! Рот в удивлении приоткрыт, на лице играло негодование и брезгливость.

– Взгляните на фото, – добавил Богдан. В замызганном расплывчатом изображении ребята безошибочно узнали изъеденное шрамами лицо Лодочника!

Отголоски скандала все еще гуляли по дому, как блеклые тени; как призраки, снующие по углам. Воздух все еще был наполнен звоном голосов, бунтарский румянец не сошел с лиц, дыхание не унято, а тиканье огромных часов в столовой вторило брошенным в сердцах словам.

Лика переезжала жить в келью.

Отец был против.

Как и обычно, Лика не выбирала слова для своих доводов, и, как и ожидалось, отец вспыхнул за считанные минуты. Он знал, что дочь получает несказанное, больное удовольствие от того, что заставляет его нервничать, выходить из себя и повышать голос! Множество раз отец Иоанн мысленно зарекался не идти на поводу у чувств, обещал себе оставаться спокойным – он верил, что именно спокойствием и сможет убедить дочь. Но тем не менее, каждый раз Анжелика умудрялась выкинуть что-то такое несусветное – куда уж ему, грешному, стерпеть!

Отец был категорически против!

Слишком ярко воображение рисовало ситуации и картины, которым могут произойти, если Лика вырвется из-под родительского крыла. При этом, еще больше Иоанн страшился того, что скрыто от его глаз, того, что он и представить себе не может – что произойдет вполне вероятно, зная непредсказуемый нрав дочери!

Лика утверждала, что ей нужно личное пространство, собственная комната, чуть больше свободы.

Отец стоял на своем.

Лика говорила, что взрослеет , и, порой, необходимо скрыться от чужих глаз!

Отец был несгибаем.

Вскоре, скандал вышел за пределы комнаты девочек и стал достоянием всей семьи. Отец Иоанн знал, что их слышат младшие дети, хоть и не показываются; со двора появился Саша. Отец хотел отложить разговор до лучших времен, но Лика не привыкла откладывать ругань.

Отец сдался.

– В конце концов, она переезжает не за тридевять земель, а в соседнее здание. – успокаивал Александр. – В келью!

В келью… Так и есть. Откуда же тогда это навязчивое чувство неправильности происходящего?

Отец сидел за столом собранный и строгий, но впадинка меж бровей сегодня была глубже, чем обычно, что выдавало его настроение. Лика была нарочито медлительна и спокойна, Иоанн догадывался, что этим дочь пытается еще больше поддеть его.

Марину, впрочем, мало тревожили чужие события и настроения; она сидела ровно и тихо, к еде не притронулась, щеки ее горели, под столом пальцы крепко сжимали подол юбки.

– Почему вы никогда не рассказывали, что меня нашли в лесу? Что меня подобрал Лодочник!? – наконец выпалила она.

Сердце Андрея екнуло в груди! Он вздрогнул, выронил вилку, та звякнула о тарелку и упала под стол. Андрей наклонился за ней, желая скрыться от глаз отца. Но отец Иоанн лишь мельком взглянул на Марину:

– Ешь скорее, а то ужин простыл.

– Мама! – Марина взгляд на матушку. – Почему вы никогда не говорили, что мы усыновленные!?

– Я просил вас оставить это дело! – прогрохотал гулким басом отец. Андрея раздирали на диво разные чувства – одновременно ему хотелось скукожиться в невидимый комочек и вскочить, расправить плечи, требовать ответов! Он не знал, как поступить лучше, поэтому, по привычки, втянул голову в плечи и ссутулился, ожидая не доброго.

– В лесу!? – удивленно переспросила Лика. – С чего ты взяла?

– Вы знали, что мы не родные? – в отчаяние обратилась Марина к остальным.

– На прямую никто об этом не говорил, но не нужно большого ума, чтоб догадаться. – тихо ответила Женя.

– Неужели вас никогда не интересовала правда!?

Женя не нашла что ответить и повернулась к отцу. В ее глазах, как и в лицах остальных, явственно читался вопрос.

– Прекратите это немедленно, мое терпение вот-вот лопнет! – потребовал отец.

– А меня где нашли? – нахмурилась Лика.

– Тут две возможности: или твоя семья п-п-погибла ппри трагических обстоятельствах, или – самоубийцы.

–ЧТО!? Папа!

– Не желаю продолжать!

– Нет! – отчеканила Марина. – Мы уже многое узнали, поэтому вам стоит рассказать все как есть!

Дерзость! Отец хотел было возразить, но тут же оборвал себя – дети, с разной степенью удивления во взгляде, смотрели на него не отрываясь. В едином порыве они затаили дыханье и лишь Марина возмущенно сопела на грани взрыва. Отец Иоанн ощутил мягкое прикосновение к своей ладони :

– Пожалуй, нам стоит все рассказать, – тихо проговорила матушка.

– Да, расскажите все о каждом из нас по очереди! – взмолилась Лика.

Отец еще минуту колебался, наконец, взглянул на Марину и заговорил:

– Тебя нашли в лесу, Марина, это правда.

– Лодочник меня нашел!

– Не Лодочник, дочка, а Сергей. А если точнее, то его пес. Это было двенадцать лет назад, когда он только перебрался в наши края. Однажды, он отправился прогуляться в лес, далеко заходить не стал, ведь места незнакомые, как вдруг собака скрылась из виду. Сергей звал и искал ее, но бестолку. Наконец, он решил, что пес сам найдет дорогу домой и совсем было отправился уже вон из леса, как собака, в большом возбуждении, выскочила из кустов. Животное взвизгивало, лаяло, делало короткие пробежки и хватало за полы плаща, так что легко можно догадаться, что оно куда-то зовет хозяина. Если уж на чистоту, то собака была единственным существом, которое общалось с Сергеем, именно поэтому он отправился за ней в чащу незнакомого леса. Вскоре они нашли тебя. Ты была совсем перезябшая! И только открывала рот, а крика не было! Сергей укутал тебя в плащ и унес из леса. Конечно, его тут же арестовали, помятуя темное прошлое, но, поняв что к чему, вскоре отпустили. С тех пор он часто справляется о тебе! Все спрашивает: как там девочка? Я отвечаю, мол, хорошо! Тогда он радуется!

– Вот почему он пялился на тебя! – взволнованно прошептал Богдан. – Просто хотел взглянуть!

– А кто… Кто же оставил меня в лесу?

Отец пожал плечами и тяжело вздохнул:

– Этого не выясняли. Проверяли родильные дома – ведь тебе было лишь несколько дней от роду, искали семьи, женщин, но безрезультатно. Дело не зашло дальше догадок.

– Я не понимаю, – покачала головой Марина, – зачем оставлять ребенка в лесу? Почему не в роддоме, или в приюте? Ведь это же верная… – тут она осеклась и замерла.

– И из-за этого, в частности, вам не нужно было копаться в прошлом!

– Нет! – встряла Лика. – Теперь расскажи нам все! О каждом!

Отец в глубокой задумчивости хранил молчание.

– Папа! – не выдержала Лика.

– Будь по твоему! Но, Анжелика, прошу тебя отнестись к моим словам спокойно и с пониманием!

Лика смиренно кивнула.

– Думаю, для всех вас не секрет, что вы, девочки, – Евгения и Анжелика – родные сестры. Это становится очевидно стоит только взглянуть на вас! Я был немного знаком с вашим отцом, но лишь мельком, поверхностно – тем не менее, я и впредь корю себя за прошлое легкомыслие! За то, что не разглядел опасности, не повлиял на него! Мы вместе были в семинарии, но он учился на несколько лет младше. Слыл вольнодумцем, был весельчак, но себе на уме! Мог днями сидеть в задумчивости взаперти, а мог пуститься во все тяжкие, нарушая мыслимые и немыслимые правила! Мы посмеивались над ним и только! После учебы меня определили сюда, жизнь потекла своим чередом, но я все еще немного общался со старыми приятелями. Доходили слухи и о вашем отце. Он избрал темную тропу – сочлинял ересь и лженауку в своих умозаключениях и тем жил! Говорили, у него даже были приверженцы и ученики, впрочем этот горячий человек всегда умел убеждать! Очень жаль, что тогда я не придавал значения его чудачествам. Так, один за другим, проходили года ; дела монастыря шли в гору, мама задумала организовать Бесплатную трапезу – да, это было именно в тот год – как вдруг нас поразила страшная новость: две маленькие сестренки целый день бродили по дому, заходили в гости к соседям, пили с ними чай, играли до поздней ночи, пока кто-то не забил тревогу и не решил проводить их в квартиру. Входная дверь была открыта, а вот одна из комнат оказалась заперта… Ваши мама и папа покончили с собой в этой комнате. Повесились. Рядом друг с другом, едва соприкасаясь руками! Позже выяснилось, что таковым был взгляд вашего отца на загробную жизнь – погибнешь молодым, значит душа останется молодой на том свете. Глупость, конечно, но он твердо в это верил! Его жена всегда была тиха и смиренна, она отправилась бы за ним куда угодно – в итоге так и вышло. Они специально вкрутили два больших крюка в потолок, чтобы…

– Иоанн!

Отец осекся. Девочки смотрели на него со смесью изумления и ужаса.

– Возможно, – виновато продолжил он, – если бы я серьезней отнесся к слухам о вашем отце, все могло бы сложиться иначе! Мне стоило поехать к нему, поговорить, вразумить! Даже после того, как мы взяли вас, я не переставал упрекать себя за то, что не распознал беду!

– Ты не в чем не виноват, папа! – бросилась защищать Лика. – Ты же сам говоришь, что едва был знаком с нашими родителями. Вряд ли бы они к тебе прислушались!

– Но чем же еще объяснить груз вины у меня на душе!

– Они похоронены на кладбище? – хрипло спросила Женя

– На кладбище. Далеко от сюда, в другом городе. Если хотите, мы съездим посетить могилы.

Девочки в задумчивости промолчали.

– Лика, ты помнишь что-нибудь из прошлого? – обратилась к сестре Женя.

Та медленно покачала головой:

– Увы… Вот только мне часто сниться сон, будто я брожу по дому и не могу найти из него выход …

– Вы были еще маленькие, – вставила матушка, – Анжелике было всего пять лет, она водила тебя по дому за ручку! Вполне вероятно, что воспоминаний не осталось совсем.

– Странно, – пробормотала Женя, – пять – уже достаточно, чтобы помнить!

– Почему вы не рассказывали об этом раньше?

– Собирались рассказать, когда ты достигнешь совершеннолетия, Анжелика. Тогда бы мы больше не имели права утаивать правду! Согласись, эти знания не из легких, еще несколько дней неведения не помешали бы!

– Но как они могли так поступить с нами!? Они же оставили нас!

Отец грузно поерзал и вздохнул:

– Каждый из вас, ребята, еще не раз будет задавать этот вопрос. Беда лишь в том, что ответа на него нет! Зачастую люди совершают необъяснимые поступки. А иногда – ужасные, немыслимые! Их трудно даже осознать, а понять совсем нельзя. Пытаться разгадать причину или постичь ход мысли людей во многом невозможно! Поэтому, постарайтесь впредь не мучить себя тупиковыми вопросами, поисками виноватого или, еще хуже, самобичеванием! Вы только исковеркаете душу, обмусоливая эти вопросы на разный лад в поисках ответа, который, если и есть, то не принесет вам ничего, кроме новых страданий! Иногда прошлое должно оставаться далеко под толщей лет, а не хватать за сердце цепкими крючками воспоминаний и загадок.

Отец Иоанн немного помолчал, ожидая от девочек новых вопросов, коих не последовало – до поры до времени, – и перевел взгляд на Сашу. Тот быстро, коротко мотнул головой и опустил глаза; отец повернулся к Богдану :

– Богдан… – пробурчал он в бороду. Богдан почувствовал, как сердце замерло на миг, а потом забилось в лихорадке! Во рту пересохло, в горле ком:

– Отец… – бесцветно произнес он.

– Мы забрали тебя из больницы совсем маленького, и знали о тебе совсем немного – только то, что рассказала нам санитарка. Твои настоящие мама и папа долго прожили вместе, но никак не могли зачать дитя. Много лет ожиданий, попыток, врачей, процедур привели к нулю, тогда они решились на последнее… – отец Иоанн вдруг сконфузился, что было совершенно не свойственно для него, и поджал губы в поиске подходящих слов, но при этом намерено избегал называть вещи своими именами – Они, знаешь ли, пошли на… Они привлекли к этому постороннего человека…

– Еще одного врача?

– Нет. – отец опустил голову и засопел в бороду, стараясь скрыть отвращение к тому, что собирался сказать. – Твои родители пригласили женщину. Наняли ее для весьма странного дела… Наняли женщину для…

– Суррогатную мать, – прервал его потуги Саша.

– Именно так!

– Как? – вскочил Богдан. – Вы обалдели, что ли!?

– Выбирай выражения, сын!

– Простите.

– Так вот, твои родители наняли женщину, чтоб она выносила и родила им тебя. В нюансы таких дел я вдаваться не привык , знаю лишь то, что этой женщине нужны были деньги. Она забеременела. Сначала все шло прекрасно! Родители были на седьмом небе от счастья, всячески лелеяли и обхаживали свою новую подругу, ни в чем ей не отказывали, готовились к рождению дитя. Они носились с медицинскими анализами, детскими кремами, распашонками, сосками; разговоров было – только о малыше! Тебе придумывали имя, для тебя выбирали кроватку и одеялко, весь мир был только для тебя, как вдруг случилось непредвиденное! Отчего-то организм этой женщины отказался дальше вынашивать чужого ребенка и она родила намного раньше срока! Я слышал, как врачи говорят про таких детей: они не говорят "ребенок", они называют его "плод". "Плод" – обезличенно, обесчеловечено, обездушенно, – возможно, чтобы было легче смириться со смертью такого ребенка. Так или иначе, а ты родился совершенно не готовым жить и дышать, ты был все еще эмбрион. Родители отвернулись от тебя – им нужен был здоровый и сильный ребенок! Женщина, родившая тебя, пошла на все это ради заработка, поэтому ей ты тоже оказался не нужен. По слова санитарки, скандал разгорелся прямо в больнице! Родители обвиняли женщину в неосторожности, она требовала свое – чем все кончилось, я не узнавал. Мне это не важно. Важно то, что тебя положили под прозрачный купол, затыкали всего трубочками и тебе пришлось лежать там одному без поддержки, любви и внимания!

– Они что, просто ушли?

– Да. В лесу оставлять детей по закону нельзя, а вот в больнице, приложив дополнительно специальное заявление, почему-то можно! Они ушли и больше ни об одном из них вестей не было. Мы узнали о тебе по слухам и решили взять к себе. Мы дали тебе имя, которое сами выбрали – Богдан. Потому что решили, что ты Богом дан этому миру!

– Зачем прилагать столько усилий, чтоб отказаться!?

Отец развел своими большими руками:

– Я уже говорил – есть поступки, осознать которые нам не под силу. Остается только принять все как данность. Или постараться забыть.

– У меня складывается впечатление, что я вообще не должен был рождаться! Кто же их просил!

– Прекрати, Богдан! – отец строго взглянул на него. – На планете проживают семь миллиардов человек – прошу заметить, никто на этот свет сам не просился – треть из них живет хуже, чем наш дворовый кот Порфен. И не жалуются, а даже находят, за что поблагодарить Бога! И вот, что я скажу, – он окинул детей строгим взглядом и поднял внушительный перст, – никто из вас пусть не смеет роптать и жалобиться на жизнь! Не приведи Боже хоть кому-то из вас строить из себя обиженное дитя, ссылаясь на прошлое! Пока я жив, пусть никто даже не думает утопать в унынии и жалости к себе – это удел слабых! Пресмыкающихся! У вас есть все для счастливой жизни и для будущего, хотя многие на этом свете не представляют, что станет с ними к вечеру – цените то, что вам дано жизнью, цените настоящее! Помните, что в каждом есть великая сила духа!

– А как же мои глаза? С ними-то что?

– Тут все остается по-прежнему – такой уж ты родился. Мы показывали тебя врачам, но они лишь разводили руками. Может быть, потому что ты родился раньше срока, а может быть Бог знает что еще.

Богдан притих. У него было еще много вопросов, но в груди с необычайной силой клокотали чувства, и они казались такими горячими и громкими, что затмевали даже голос разума, который требовал ясности и немедленных ответов на все! Богдан откинулся на стуле и сложил руки на груди, стараясь перебороть ревущиеся изнутри ощущения.

– Так значит, правда! – вдруг вскрикнул Андрей.

– Что такое?

– Люба – ваш родной ребенок! В статье не сказано лишь об одном ребенке – о родном! Остаются т-т-ттолько Люба и я! Но это не я, п-п-потому что я – рыжий! Т-так значит – Люба!

– Нет, не Люба.

– …

Матушка Анна сжала ладонь мужа:

– Господь не дал нам своих детей.

– Любу мы взяли малюткой. Ее родные погибли в страшном пожаре! Огонь разгорелся ночью, когда все спали, большинство людей угорели в дыму. Любина мама, совсем еще молодая девушка, смогла выскочить из горящего дома с ребенком на руках, но сама она так сильно пострадала от ожогов и дыма, что вскоре скончалась в больнице. Люба тоже оказалась ранена, но не сильно – у нее до сих пор остались шрамы на руках.

– Ее история кажется нормальной. – Заявила Марина.

– Что ты имеешь ввиду?

– Все мы здесь начали жизнь через пень-колоду – так или иначе безумно – но только не Люба!

– Она все-таки первенец! – сказал отец. – Мы просто пошли и усыновили ребенка.

– А мы? Почему мы, как на подбор, с темным прошлым? Вы, будто, специально собирали!

– Специально, дочка. – Все разом устремили взгляды на отца Иоанна. – Когда мы с вашей матушкой углубились в вопросы усыновления – а это было именно тогда, когда мы взяли к себе Любу – мы убедились, с какой неохотой люди берут на воспитание чужих детей! К таким детям относятся несмело и с опаской, а если у ребенка дурное прошлое – оно как клеймо! Мы поняли, что если дитя сделалось сиротой из-за пожара, автомобильной аварии, или стихийного бедствия, то у него есть шансы попасть в новую семью. А вот если ребенок несет за душой темную историю прошлого – самоубийство, лес, и все, что угодно – он пугает! Не важно насколько он маленький и беззащитный, главное, что тени былого плотно окутывают его, рождая дурные образы в чужих глазах! Возможность обрести семью становится совершенно мала, мы решили, что это несправедливо! Мы решили, что возьмем тех, кого никто не захочет брать.

Отец закончил говорить и в столовой повисла тишина. Андрей занервничал. Вдруг ему показалось, что стало душно, в ладонях загудело, грудь стала медленно наполняться тяжестью – мальчик безотчетно нащупал ингалятор сквозь ткань кармана. Андрей ждал, что вот-вот отец переведет на него взгляд и заговорит; сейчас, с минуты на минуту; еще мгновение… Однако, после некоторого молчания, отец Иоанн лишь кивнул, поднялся во весь исполинский рост и отправился к двери.

– Отец, п-п-пппостой! – Андрей вскочил. – А как же я!?

Отец Иоанн устремил на него вдумчивый, тяжелый взгляд, сложил руки за спиной и произнес:

– Хорошо. Как доешь, зайди ко мне во флигель.

– Я уже п-п-по-по-ппп… Сыт! – Андрей ринулся за ним.

Богдан лежал без сна. Он пытался читать, но книга не занимала. Мальчик отложил ее и дал волю мыслям. Ему казалось, что сегодня произошло нечто безбожное и кошмарное! Не правда. Нечто безбожное и кошмарное случилось с ним тринадцать лет назад, а сегодня он всего лишь узнал об этом. Богдана не покидало ощущение, будто он выпачкался в нечистотах!