– Конечно, как скажете. Но, я думаю, ваше платье плавает сейчас где-то брассом. Или баттерфляем, если угодно. Словом, если вы спешите, давайте я подвезу…

– В таком виде?

– Вы не дослушали. По дороге заедем в мой бутик и, думаю, сможем быстренько подобрать что-нибудь подходящее.

Заспанные дежурные медсестры в полном составе расплющили носы о больничные стекла с целью получше разглядеть картинку из красивой жизни.

Из серых рассветных сумерек на совершенно пустынной (если не считать прилепившегося у крыльца небесно-голубого «ауди») площадке перед центральным входом сгустился серебристый «мерседес». Из него выпорхнула белокурая топ-модель в блекло-зелёном платье. Вероятно, стоимость одёжки тянула на то, что её сшили из стодолларовых купюр. Красотку сопровождал – ах и ах! – сам знаменитый кутюрье Станислав Славский (которого кто же не знает в лицо!) Впрочем, сопровождал только до входных дверей. Здесь он галантно поцеловал спутнице руку и ретировался с заметной неохотой.

В столь ранний час гулкие коридоры-тоннели лечебницы, освещенные холодным нереальным светом люминесцентных ламп, были совершенно пусты. Казалось, по ним бродят отрывки тревожных, бредовых сновидений больных. Попавшаяся навстречу Вареньке странная пара, похоже, как раз воплотилась из такого горячечного сна. По коридору быстро шагали ухоженная, вся пропахшая французскими духами женщина и шкафоподобный парень, на лице которого крупными противопожарными буквами было написано несмываемое выражение «Не лезь – убьет!»

Никита был без сознания. С трудом верилось, что это равнодушное ко всем краскам дня, опутанное трубками и проводами тело еще вчера было сильным и чутким. На лице юноши, даже не бледном, а каком-то сероватом, казалось, уже отметилось своими жуткими мазками нечто страшное и потустороннее. И это был Никита, сгусток энергии, олицетворявший саму жажду жизни…

В силу своего возраста Вареньке никогда еще не приходилось близко видеть смерть или неизлечимые страдания. Поэтому она никак не могла постигнуть жестокого предательства такой многообещающей, такой щедрой жизни. «Нет! – билась в голове одна мысль. – Нет! Нет! Нет!»

– Деньги? На операцию? – переспросил Челентано, глядя, как всегда, куда-то мимо Вареньки. – Сочувствую. Всем нам нужны деньги… И всем почему-то срочно.

Менеджер лениво подвигал челюстями, перемалывая жвачку, и процедил:

– Единственное, что могу предложить, – выступление в VIP-кабинках. Топлесс – пятьдесят баксов, обнаженка – сто. Все, как говорится, в ваших руках. Некоторые умудряются за ночь по полтора куска наколбасить. Но учтите: хотя девочки и называют такие танцы «за пять минут до секса», сам секс должен быть все-таки исключен…

В ресторанном зале «Титаника» тем временем отец и сын Славские, уютно расслабившись и потягивая мартини, с увлечением обсуждали какие-то свои внутрикутюрьевские дела. Обычно эти представители двух поколений отечественного модельного бизнеса не особенно стремились к обществу друг друга. Поэтому родившаяся прямо на глазах у изумленной публики традиция демонстрировать родственную приязнь, каждый день (вернее, каждую ночь) встречаясь в «Титанике», несколько озадачила всезнающую тусовку.

К столику Славских подошел официант и передал каждому из представителей славного семейства по пластиковому пакету. В одном из них лежала фирменная куртка, в другом – бледно-зеленое, словно сшитое из бумажек достоинством в сто баксов, платье. Отец и сын посмотрели сначала в пакеты, потом друг на друга – и весело расхохотались.

Варенька в кабинете Челентано молчала, опустив глаза.

– Хорошо, я согласна, – сказала она наконец.

– Ну и ладненько, – рассеянно резюмировал менеджер, набирая по сотовому очередной номер, – сегодня и приступайте.

Выйдя из кабинета, Варенька была неприятно удивлена, нос к носу столкнувшись с Климом. Кутюрье как бы ненароком загородил девушке дорогу свои тучным телом. Он явно был настроен основательно пообщаться.

– Я слышал вашу историю, – покровительственно начал воротила модельного бизнеса, – прямо страничка из Достоевского.

– Возможно, – не возражала Варенька, отметив про себя между прочим, что модельер все-таки счел нужным называть ее на «вы».

– Напрасно, напрасно вы себя так изводите, – проникновенно продолжал Клим, – уверяю, вашу проблему можно решить куда проще…

– Благодарю, – слегка перебила Варенька. – Я думаю, что сумею справиться сама.

– Ну, а если нет?

«Тогда и поговорим», – подумала Варенька, но решила не афишировать эту мысль.

– Извините, мне пора, – она аккуратно обошла Славского-младшего и направилась в гримерку.

Клим смотрел вслед затуманенным взором. Словно провожал глазами не стройные ноги в колготках фирмы «Леванте», а плавно стекающий по мраморным ступеням шлейф…

Варенька сидела на кухне, гипнотически уставившись в одну, видимую только ей, точку и неумело затягиваясь сигаретой из Лолкиной пачки.

Вошла Лолка и, застав подругу за столь нетипичным для нее занятием, сочувственно осведомилась:

– Что, паскудно?

– Ох, не то слово, – не сразу отозвалась Варенька, морщась то ли от своих раздумий, то ли от сигаретного дыма. – Слушай, Лолка, я вот думаю одну мысль… Когда мы про Сонечку Мармеладову в школе проходили, точно помню, усвоила, что она была порочна телом, а душой вроде как невинна… Но разве может такое быть? Ведь душа и тело всегда вместе. Слитно. Как получится у них жить – каждый по себе? Когда душа отделяется от тела, человек умирает…

– Ну знаешь! – возмутилась подруга. – Кончай свою никому не нужную философию! Она тебя до добра не доведет. Противно, да! Но за это «противно» – какие бабки отваливают! Да в конце концов, если тебе нужно…

– Если бы было нужно мне, – перебила Варенька, – я бы лучше удавилась…

– Ах, ну как же, как же! еще больше взъерепенилась Лолка. – Русская, блин, женщина из одноименной поэмы А.Н. Некрасова! Ясное дело! «Жизнь – Родине, честь – никому»!

– Н.А. Некрасова, Николая Алексеевича, – машинально поправила Варенька. – И вообще, что ты несешь, Лолка! У тебя же каша в голове! Это совсем из другой оперы.

– Плевала я на твои оперы! – не унималась подруга. – Да, пусть у меня в голове каша! Зато ее лопать можно! Ложками! – неожиданно поднялась она до афоризма. – А с твоими операми – только подохнуть! Под них и похоронят…

Варенька помолчала, зажигая вторую сигарету. Лолка забрала у нее пачку и как могла утешила.

– Ладно, не горюй, подруга. Главное, запомни: если ты беременна, то это временно. Если не беременна – то это тоже временно.

– Все проходит… и это пройдет, – перевела на свой язык Варенька.

– Все пройдет, – замурлыкала Лолка старую, из детства, песенку, – и печаль, и радость… Все пройдет, так устроен свет…

– …все пройдет, только верить надо, что любовь не проходит, нет… – подхватила Варенька.

Коли это так, то можно было жить дальше.

Навстречу Вареньке по больничному, ставшему к этому времени родным, коридору шла женщина с некогда красивым, но, казалось, уже навеки заплаканным лицом. Это была мать Никиты.

– Все хорошо, – сказала она, обнимая девушку, – Никите сегодня сделали операцию…

Варенька ахнула и вся обратилась в немой вопрос.

– Все хорошо, – заклинающе повторила женщина и заплакала, привычно поднеся к глазам платок, ставший, видимо, в ее руках несменяемым атрибутом. – Операцию, главврач сказал, делал талантливый хирург. Он где-то заграницей стажировался, поэтому и стоит так дорого: за учебу еще не заплатил. Слава Богу, все удачно совпало: молодой организм, травма ничем не осложнена. Говорят, после такой операции все функции должны обязательно восстановиться… Дай-то Бог…

Здесь Варенька не выдержала и тоже заплакала.

– Господи, деточка, – сказала мать Никиты, утирая девушке слезы своим платком, – где ты деньги-то такие достала, чтобы задаток заплатить? Это ж фантастика – такие деньжищи!

«Как заплатить? – ахнула про себя Варенька, при этом что-то довольно складно (актриса!) сочиняя вслух – Я же их вот только что несу… Но кто же тогда заплатил? Кто же из тех двух?!»

На какое-то время работа в ночном клубе стала для Вареньки рутинной повседневностью (вернее – повсеночностью). Львиную долю времени занимали репетиции новых номеров, поэтому в театре пришлось взять отпуск за свой счет.

Для того, чтобы составить репертуар, Вареньке сутки напролет приходилось проводить в «Титанике». Основываясь на успехе премьеры, ей совместно с тамошним режиссером удалось придумать чрезвычайно удачный имидж прелестной «динамовки», которая ловко заводит зал, но никогда, под разными предлогами, до конца не раздевается. Уловки с каждым разом изобретать было все трудней. Но девушка, зная, что это ненадолго – только день простоять да ночь продержаться – фантазию не экономила. То она танцевала с партнером ожившую индийскую фреску (которые известны своей эротичностью), то весталку в античном храме, то скромницу, впервые попавшую на нудистский пляж (в окружении обнаженного кордебалета), то фантастически гибкую тигрицу, буквально выпрыгивающую из шкуры под лучами тропического солнца и убегающую, услышав выстрелы.

Номер с тигрицей Вареньке нравился. Девушка отличалась нерядовой пластичностью, поэтому еще в институте обожала изображать всякого рода и вида кошачьих.

Был еще сложный номер, который придумал режиссер, чтобы показать все таланты новоявленной стриптизерки. В нем девушка играла статистку, вообразившую себя порнозвездой. Она музицировала на рояле, пела, танцевала, при этом как бы между прочим скидывая с себя предметы туалета. Появлялись рабочие сцены, девушка пряталась в рояле, который вместе с ней укатывался за кулисы.

Казалось, такой имидж не может иметь стабильный успех, но он держался. Впрочем, режиссер любил поучать бездарных стриптизёрок: чтобы быть сексапильной, не обязательно оголяться. Эротично можно выглядеть и в скафандре космонавта. Таким образом, Варенька служила живым подтверждением творческого кредо создателя ночных шоу.

Впрочем, творческая работа, пусть на самом презренном уровне, стимулировала и вдохновляла. Подлинной же Голгофой, доводившей Вареньку до нервного истощения и стрессов, стали VIP-кабинки. Отказаться от них девушка уже не могла: именно благодаря нестандартному имиджу там ей платили особенно щедро.

Утром в гримерке она с ужасом смотрела в зеркало на себя, выжатую, вялую и потухшую. Привычным уже жестом зажигала сигарету и, прикрыв глаза, повторяла как заклинание:

– Ну, еще немножко. Еще чуть-чуть. Так надо. Я выдержу… Я выдержу…

Внимательно изучив незамутненную признаками продуктов чистоту холодильника, Лолка заглянула в хлебницу. Здесь ее взору предстала та же картина. Если не считать скрюченной в приступе хлебного радикулита черствой корочки более чем скромных размеров.

– Варька! – заорала сладкая девушка. – Ты что, вчера даже хлеб не купила?

– На какие, пардон, шиши? – пробормотала Варенька, поворачиваясь на другой бок.

– Как, а деньги от плаща оставались? – не унималась подруга.

– Купила Никите фруктов в больницу.

– У него от твоих фруктов скоро диатез будет… на одном месте, – немилосердно пообещала Лолка, пристально обследуя корочку хлеба. Внезапно со словами «А! Гулять – так гулять!» она широким жестом кинула корку шустро скачущим по подоконнику нахальным воробьям. Птички не замедлили последовать ее совету.

Раздался звонок в дверь. Лолка отправилась отпирать, на ходу ворча: «Самим жрать нечего, еще гостей черт принес». Открыла – и ахнула. На пороге благоухал огромный куст чайных роз. Куст вплыл в прихожую и, утвердившись на тумбочке, обнаружил за собой юношу с внешностью клерка.

– Варвара Мещерская здесь живёт? – любезно осведомился он.

– Здесь, здесь, не сумлевайтесь, – заверила Лолка.

Варенька из экономии решила уйти с прежней съёмной квартиры, где они жили с Никитой, и теперь обреталась у щедро приютившей её подруги.

– Это для нее, – сообщил юноша и растворился в сгустившемся от тяжелого аромата воздухе.

– Варька! – завопила начинка для торта в глубину квартиры.

– Отстань, – послышалось оттуда. – Дай поспать!

– Варька! Тебе цветы принесли! Розы!

– Еще раз разбудишь из-за ерунды – я за себя не ручаюсь! – пообещала Варенька, швыряя в сторону кухни тапком.

– Варька! – голосила девушка-сюрприз, не обращая на угрозу абсолютно никакого внимания. – Здесь визитная карточка есть! Вот: Славс-кий… – она присвистнула. – Это тот самый, что ли? Ну ты, мать, даешь!

Варенька не ответила. Лолка, потоптавшись возле корзины, оторвала нежный лепесток. Понюхала, пожевала и, скривившись, выплюнула. В сердцах вынесла вердикт:

– Лучше бы отдал колбасой.

– Жаль, жаль, что не хотите продлить контракт, – Челентано впервые за время их знакомства смотрел целенаправленно на Вареньку, а не мимо. – Ну, если что – просим, будем рады.

– Спасибо, – ответила девушка, подумав: «Не дай Бог».

Дверь деликатно приоткрылась, и в кабинет просочился господин с худощавым профессорским лицом, украшенным элегантными очками в тонкой оправе и студенческой косматой гривой седеющих волос.

Он слегка поклонился Челентано, а в Вареньку прямо-таки впился настырным взглядом. Девушке показалось, что сейчас незнакомец потребует у неё зачётку, чтобы влепить пару. Но лицо лжепрофессора вдруг выразило одобрение, и он сказал с акцентом:

– Я был на вашем выступление… О! Впечатление – колос-саль! Да! Как это…ши…карно!

Иностранец опустился в кресло и незамедлительно принялся обстряпывать свои грязные капиталистические делишки. Для начала он широко осклабился продемонстрировав Вареньке дорогую вставную челюсть.

– У меня к вам деловое… как это… предположение… предложение. Вот. – Здесь господин соорудил загадочную паузу, словно фокусник, делающий пассы перед тем, как продемонстрировать маленькое чудо. – Хотите сняться для «Плейбоя»? – Этот вопрос, по его мнению, был сродни блистательному фейерверку. Варенькино же молчание пришелец оценил как потерю дара речи от счастья и продолжал поощрительно: –Вы – то, что нам нужно. Вот.

Иностранец, оказавшийся американцем, щедрым жестом протянул девушке визитную карточку.

– Благодарю. – Варенька сделала отстраняющий жест. – Я должна посоветоваться с мужем.

– О, с мужем – конечно! – с пониманием согласился гражданин Штатов, шустро вскакивая и навязчиво засовывая карточку в кармашек Вариной сумки. – Конечно, с мужем. Муж есть ваш… как это? – защелкал он пальцами.

«Хочешь сказать – сутенер», – про себя усмехнулась Варенька.

– Продюсер, – подсказал Челентано.

– Продюсер, да! – обрадовался господин.

– Нет! Он… он священник, – ляпнула Варенька первое, что пришло в голову. И подыграла сама себе, скромно потупив глаза.

Не ахти какая, прямо скажем, острота. Но ошарашенный вид профессора пикантных наук чрезвычайно веселил.

– Священник? Не совсем хорошо понял… Священник… это который церковь?

– Ну да, – кротко подтвердила Варенька.

– А…А! Шутка! – наконец дошло до труженика фривольного глянца . – Шутка?

Варенька загадочно улыбнулась и, сделав ручкой, скрылась за дверью.

Вот он и настал, наконец, этот долгожданный день! В сумочке у нашей героини лежала толстенькая пачка долларов – сумма, необходимая для окончательной уплаты за операцию.

Уже сегодня не надо идти в «Титаник» и ломать себя, перевоплощаясь в столь отвратительный для ее натуры образ. Мерзко было, но ведь смогла, выстояла, получилось! Доказала всем, что она – настоящая актриса. А главное – заработала деньги, чтобы спасти любимого!

Словом, худшее – позади, и все теперь у нее будет хорошо. Жизнь усовестится, что подвергла влюбленных такому страшному испытанию и вернет ужасно несправедливо отнятые здоровье, бесшабашность, веру в себя.

С такими мыслями Варенька распахнула дверь в палату и… застыла в изумлении.

Хотя, возможно, надо было радоваться. Потому что с первого взгляда выяснилось, что функции организма у больного явно восстанавливаются. Причем некоторые из них восстанавливались семимильными шагами.

Это было понятно из того, что в палате у Никиты почему-то оказалась та самая пропахшая французскими духами женщина в элегантном офисном костюме, которую Варенька уже как-то видела в пустом утреннем коридоре с телохранителем.

«Да она ж спонсор с телевидения! – наконец осенило Вареньку. – Которая финансировала рекламу кофе!»

Спонсорша оказалась не только в палате, но и в самой непосредственной близости от больного. Мало того, ей вдруг пришла в голову фантазия обнимать Варенькиного мужа, и объятия эти были чересчур темпераментными для больного человека.

Увы, Никита так не считал. Напротив, он отвечал гостье поцелуем, который, при всей богатой фантазии нашей героини, трудно было назвать братским.

Обернувшись на скрип двери и увидев Вареньку, женщина не спеша отстранилась от Никиты, ленивым жестом поправила прическу, хладнокровно одернула юбку. Затем спокойно поднялась, подхватила крошечную сумочку, в которую мог поместиться разве что носовой платок, слегка потрепала молодого человека по волосам и деловито сообщила:

– Ну, ребята, мне пора. Пока!

Проходя мимо Вареньки, она дружески подмигнула девушке и поделилась с заговорщической интонацией, слегка понизив голос:

– Терпеть не могу семейных, сцен!

«Ребята» молча проводили её взглядами.

Оставшись наедине с женой, Никита в первую минуту так растерялся, что лицо его пошло красными пятнами.

– Как ты мог… – только и нашла в себе силы выдавить Варенька.

– Как мог… я? И ты смеешь спрашивать? – Никита быстро оправился от неловкости и понял, что лучший способ защиты – это нападение. – А ты как можешь? Думаешь, я не знаю, чем ты в ночном клубе занимаешься?!

Муж швырнул Вареньке чуть ли не в лицо газету, которая услужливо лежала рядом с ним на тумбочке. Девушка уже видела этот номер. Там, в отделе светской хроники, прозванном в богемно-тусовочных кругах «Сточной канавкой», скандалезный актер-репортер тиснул-таки поганенькую заметку о восходящей порнозвезде «Титаника». О Вареньке то есть. Вот только интересно, откуда у Никиты могла оказаться эта газета? Ясно было одно: пятая колонна работала, как всегда, исправно.

– Танцуешь голая перед пьяными мужиками! – орал Никита, накручивая сам себя. – Шлюха! Проститутка!

– Опомнись, что ты несешь! – пыталась остановить его Варенька. – Я же для тебя деньги зарабатывала! На операцию!

– На операцию? Мне? – Никита заставил себя расхохотаться по всем правилам актерского мастерства. – Да знаешь ты, кто задаток за операцию заплатил? Ксения заплатила!

Он кивнул вслед ушедшей спонсорши и вдруг осекся.

Варенька обернулась, проследив за взглядом мужа. На пороге стоял… тот самый бритоголовый парень, которому она когда-то изливала душу на заднем дворе больницы. Теперь он был в чистом докторском халате, а в правой руке держал какой-то неприятно блестевший, как все медицинское, инструмент, постукивая им о ладонь левой.

– Слушай, ты, Казанова недоштопанный, – глухим голосом обратился к Никите этот медицинский оборотень, – жалко, что лежачего не бьют. Ну, ничего, я тебя на ноги поставлю. Тогда объясню, кто из вас проститутка – ты или она.

Санитар, оказавшийся врачом, сделал движение к Никите, показавшееся Вареньке угрожающим. Она закричала.

– Еще бабской истерики тут не хватало, – поморщился бритоголовый и, взяв девушку за локоть, скомандовал:

– Ну-ка, пошли.

Вареньку трясло, как в ознобе, зубы стучали о край стакана с водой, который сунул ей вервольф в белом халате. Сам он сидел за столом напротив и терпеливо ждал, когда девушка успокоится.

Наконец Вареньке удалось взять себя в руки. Она глубоко вздохнула и одарила хирурга вполне безмятежно-светской улыбкой, подумав при этом: «Мастер сказал бы: “Неплохо, неплохо…”»

– Ах да, я же деньги принесла! За операцию, – вспомнила девушка, с трудом высвобождая из сумочки денежный кирпич и помещая его на стол. – Кому отдать?

Врач, уже знакомым жестом шаря у себя по карманам, вперился в увесистую пачку задумчивым взглядом. Хлопанье по карманам продолжилось хлопаньем дверцами и ящиками стенных шкафов. Наконец эскулап извлек из мебельных недр какую-то замученную сигарету и попытался закурить.

– А знаешь, возьми-ка их себе, – ошарашил он вдруг девушку, кивнув на деньги.

– Как – себе?! Это же за операцию…

Бритоголовый швырнул в пепельницу сигарету, оказавшуюся сломанной, и раздраженно воскликнул:

– Да имею я право, в конце концов, хоть одну операцию сделать бесплатно?! Я же, блин, врач! Клятву Гиппопотама… тьфу… Гиппократа давал…

– А за аппаратуру, лекарства?… Вы же сами говорили.

– Вполне хватит того, что заплатила эта телевизионная мадам. Так что бери, пока я добрый.

– Такие деньги… – растерялась Варенька. – Да что я с ними делать буду?

– В ресторан сходишь со своим… – Лекарь кашлянул, заглушив готовое сорваться с языка определение. – Когда помиритесь.

– Помиримся?! Никогда! – воспылала благородным гневом Варенька.

– Все так сначала говорят. А потом… матрасы покупают, – пообещал хирург.

– Ну хорошо, вы – благородный человек. Я ценю ваш порыв. Спасибо, конечно. Но лучше оставьте его для какого-нибудь ребенка, у нас-то уже все решилось.

– Нет, ты меня утомила! – взорвался целитель. – Мы что, в благородство играем? Кто кого переплюнет? Решилось у нее все! Да пошутил я начет ресторана, пошутил! Твоему… гм… еще реабилитации предстоит. А это не месяц и не два. Тогда не только тряпки – шкуру с себя снимешь!

Врач помолчал, вновь машинально похлопывая себя по карманам.

– Слушай, у тебя… ах да, ты же не куришь…

Варенька молча выложила перед собеседником пачку длинных дорогих сигарет. И тут же поняла, что этого не надо было делать. Хотя бы потому, что вместе с сигаретами из кармашка сумки вытряхнулись все накопившиеся за время стриптизерства визитные карточки.

Предательские картонки аккуратным веером легли на поверхность стопа прямо перед альтруистски настроенным лекарем. Который не поленился собрать и не постеснялся внимательно прочитать тисненые золотом квадратики.

– Вот такой, значит, пасьянс, – констатировал он, недобро усмехнувшись.

– Ой, да ерунда это все, – покраснела Варенька, – выбросить надо…

– Выбрасывай, – испытующе глядя девушке в лицо, бритоголовый протянул ей кусочки картона.

Несостоявшаяся стриптизёрка схватила визитки, с наслаждением изодрала их в мелкие кусочки (порвав, таким образом, со своим тёмным прошлым как в буквальном, так и в переносном смысле) и бросила в пепельницу.

Хирургу этот темпераментный поступок явно прибавил хорошего настроения. Он с удовольствием закурил сигарету с ментолом. Но, затянувшись, сморщился и сплюнул.

– Эх ты! Богачка, а сигарет приличных не имеешь, – укорил Вареньку представитель самой гуманной профессии. – А знаешь что? Давай купим на твои тыщи пива, «Приму» и пойдем побазарим на тех ящиках?

1998 г.