Иллюзии сада камней

«Ты не права, – мягко возражал здравый смысл. – Разве нужно заниматься запланированным самоубийством только ради того, чтобы что-то доказать мужу? Да, воинские искусства – вещь привлекательная, заманчивая. Но ты не знаешь ничего о том, что это такое на самом деле. Неужели нет других способов изменить свою жизнь? Например, действительно заняться собой?»

«Наверное, есть, но я их не вижу. Слишком поздно. Для этого нужно любить себя или, по крайней мере, уважать. Ничего этого давно нет. Не люблю и себя не уважаю. И теперь мне нужен кто-то посторонний, кто сможет направить мою жизнь в другую русло. Причем, жестко, чтобы я даже не посмела возразить и передумать. Я чувствую, что время упущено. Моя благополучная семейная жизнь превратила меня в бесполезное существо без цели и смысла. А в воинских искусствах есть смысл. Я это чувствую».

«А ты не боишься ошибиться?»

«Боюсь… Очень боюсь… Но гораздо страшнее – бояться будущего».

Ася споткнулась, остановилась посреди пустой аллеи. Желтые верхушки тополей гладили листвой ярко-синее небо. Природа дышала покоем. Какая-то девушка вдалеке стала громко звать подругу «Маша, Машка!», потом побежала за ней. Ася вдруг расслабилась и вяло подумала о том, что ей будет очень сложно жить. И улыбнулась этим мыслям: «Как такое вообще могло в голову родителям прийти – родить ребенка? Вон, какой-то Машке хорошо, весело. И подруге ее хорошо… Ладно, я уже есть, я существую, но пока не живу. Надо попробовать». Примирившись с собственным существованием и немного успокоившись, Ася пошла дальше.

Тренера она не застала. Пожилая уборщица объяснила, что он бывает только по вечерам. Ася с облегчением выскочила из темного гулкого спортзала и потрусила домой: «Вот и хорошо, не нужно никаких тренировок, это была глупость!» Она переоделась, наскоро перекусила, степенно дошла до школы. Первый урок Ася провела на каком-то странном подъеме, обрадованная тем, что никого в спортзале не нашла. Ей даже показалось, что Сидоров неплохо отвечал, и она поставила ему четверку, чем вызвала у класса нескрываемое удивление. К концу второго урока ее начала грызть совесть: «Что, испугалась? Смалодушничала? А где же твое желание что-то изменить? Так и просидишь всю жизнь возле своих кастрюль! Обслуга!» Настроение упало, необходимость сделать задуманное грызла душу, словно надоедливая мышь. И не выгонишь, и убить жалко. А когда закончились все уроки, она отвела сыновей домой, быстро накормила, расцеловала, потискала (на что они тут же начали отбиваться), усадила смотреть фильм и, собравшись с духом, направилась в спортзал снова. «Ничего, если я и в этот раз никого не найду, больше ходить не стану. Неудача два раза – это уже знак».

Но тайные надежды не оправдались – дверь в спортзал оказалась открыта, в нем двигались несколько странных одинаковых фигур в белых кимоно.

– Как найти тренера? – спросила Ася у хмурого паренька. Тот молча махнул рукой в сторону потертой дерматиновой двери. Ася постучалась. Через несколько минут оттуда вышел светловолосый человек в черном спортивном костюме.

– Здравствуйте, вы тренер?

– Да.

– Я пришла узнать насчет тренировок, по объявлению, – Ася пыталась говорить уверенно, но голос дрожал.

– Тренировки по понедельникам, средам и пятницам, с шести часов вечера.

– А возраст? Мне тридцать…

– Заниматься воинскими искусствами можно в любом возрасте.

Повисла пауза. Странный это был человек – полноватый, низкорослый, сутулый, он не смотрел в глаза и все время кидал мимолетные взгляды в стороны, словно искал кого-то за ее спиной и готов был тут же на этого «кого-то» отреагировать. Говорил коротко, отрывисто и при этом – очень тихо.

– Можно мне остаться посмотреть?

– Можно. Вон там, на скамейке, – тренер кивнул головой в сторону стены, где стоял спортивный инвентарь, и исчез за дверью, словно бесплотный дух. Молодая женщина села на скамейку. Как раз в это время стали выходить из раздевалок одетые в кимоно ученики и по резкому окрику одного из них выстроились в правильный строй. Старший поклонился строю, строй ответил традиционным поклоном, и все побежали по периметру зала, тяжело топая босыми ступнями. Среди учеников было много девушек. Когда они устали и зал наполнился тяжелым дыханием и запахом пота, началась разминка. Отжимания от пола, выпрыгивания, растяжки – все это выглядело убийственно. Девушки и даже многие ребята не могли встать на кулаки, как того требовал старший, их лица были багровыми от напряжения. Но никто не жаловался, все старательно выполняли команды. Открылась дерматиновая дверь, тренер, переодевшись в кимоно, покинул свое убежище и стал бродить по кругу, заложив руки за спину. Его лицо абсолютно ничего не выражало, он казался посторонним в этом месте.

Как ни странно, атмосфера тренировки Асе понравилась. Скептически относившаяся к восточным единоборствам, она впервые собственными глазами увидела то, что так красиво преподносилось в знаменитых фильмах о самураях – строжайшую дисциплину, четкость движений, какое-то совершенно особое сосредоточенное настроение. Что скрывалось за всем этим, понять с первого раза было невозможно. Если только попробовать. Самой…

Дома, как ни удивительно, вечер оказался спокойным. Глеб принес шампанское, торт, цветы, рассказал в подробностях, как прошла вечеринка, как он танцевал с сотрудницей отдела и когда она его поцеловала, как он с кем-то слегка повздорил. Всё было действительно довольно безобидно, и начальница – пожилая тетка необъятных размеров – не имела к помаде на его рубашке никакого отношения. Врал он мастерски. Ася настолько была измучена переживаниями, что также мастерски изображала радость. Но осадок от слов пьяного Глеба навсегда отравил ее душу, а синяки, которые она ему так и не показала, жгли кожу. Отношения уже никогда не будут прежними. И, возможно, только от нее теперь зависит, в какую сторону качнется маятник. Поэтому Ася изо всех сил делала вид, что верит ему, что никакой обиды нет. И он, понимая это, подыгрывал. И тоже делал вид…

Когда ужин почти закончился, Ася неожиданно сказала:

– Я хочу попробовать заняться спортом.

Он с интересом посмотрел на нее.

– О-о, да это похвально! Тебе не помешает немного привести себя в порядок. А то дети… Работа… А в какой тренажерный зал ты решила пойти?

– Нет, не в тренажерный зал. Это будет секция каратэ при институте.

Глеб закашлялся от неожиданности. Он хорошо знал, что такое каратэ, – сам долго тренировался, поэтому, не сдерживая эмоций, от души рассмеялся.

– Да на себя посмотри! Тебя же ветром сдувает! Какое тебе каратэ? До первого удара? Ты хотя бы мышцы подкачай для начала, – Ася насупилась, отвернулась, на глаза набежали слезы. – Ну, зайка, не сердись, – Глеб смягчился, стал серьезным. – Это очень тяжело. Пойди для начала хотя бы на шейпинг, в тренажерный зал. Ну не для тебя это, поверь!

Ася смахнула слезы и упрямо покачала головой.

– Знаешь, Глеб, думай, что хочешь. У тебя есть свое мнение, и я его ценю. Но дело тут не в мышцах, а во мне самой. Я хочу попробовать. Не получится – пойду на шейпинг. Просто хочу сделать попытку что-то в себе изменить. Ведь это не только мышцы, но и философия, система…

– Да нет там никакой системы, – он махнул рукой. – Один мордобой…

– Это тоже иногда полезно, – Ася зябко передернула плечами. – Для самообороны.

Глеб поднялся из-за стола, с преувеличенным вздохом обнял жену за плечи и снисходительно погладил по голове, как маленького ребенка.

– Иди, солнце мое домашнее, на свое каратэ. Только не забудь вернуться… Кстати, ты мою рубашку на завтра погладила?

3 глава

Первая тренировка оказалась нечеловечески сложной. Каждую минуту Ася думала, что она жестоко обманулась, но упрямо продолжала заниматься. В синих тренировочных штанах и фиолетовой футболке, висевшей на ее плечах, словно знамя поверженной державы, молодая женщина контрастным пятном выделялась на фоне белых кимоно. Она постоянно сжималась, пряталась, старалась сделаться как можно незаметнее. Но спрятаться в этом огромном сумрачном зале с черными иероглифами на стенах было невозможно. Ей казалось, что все видят, насколько она неуклюжа. И смеются.

После разминки, которая длилась почти час, Ася уже была готова обессилено упасть на крашеный пол: дыхание срывалось, сердце бешено колотилось в грудной клетке. Всё! Конец! Это невозможно! Но тут прозвучала новая команда, ученики разобрались по группам. Ася растерянно осталась стоять у стены в полном одиночестве. Неожиданно к ней подошел старший ученик и показал, как бить по воздуху кулаком. И она, то и дело пугаясь непонятных команд, звучавших в разных углах зала, начала разучивать непривычные движения. Это оказалось не менее сложным, чем изнуряющая физически разминка.

Потом снова начались отжимания на кулаках от деревянного пола, выпрыгивания, бег по залу, работа в строю. Поблажек не было никому – тренер, которого почему-то здесь называли «Учитель», действовал на своих учеников прямо-таки устрашающе. Время от времени он исчезал в своей глухой каморке, но при его очередном появлении ученики начинали работать еще усерднее, разговоры замолкали, лица делались сосредоточенными. Понимая, что боевые искусства не для слабых, Ася старалась, как могла. Было бы очень стыдно уйти посреди тренировки, и она решила терпеть до конца, а дома хорошенько подумать и, скорее всего, больше не возвращаться. «Лучше шейпинг, пилатес – или что там еще бывает, модное и современное? Но почему-то именно туда мне не хочется. И здесь тяжело до невозможности. Когда это все закончится?»

Время, как ни странно, пролетело незаметно.

В этот вечер Ася мечтала только о том, как доползти до кровати и старательно улыбалась домашним, не выдавая своей растерянности. Она еще не решила, что делать дальше, и не могла понять, как поступить. Слишком сложно. Радовало то, что она не бросила тренировку, дотерпела все издевательства над собой до конца. Впрочем, ее удивило, что для остальных, в том числе и молодых девушек, тяжелые упражнения не казались издевательствами. Их лица были спокойны, движения отточены. И это ее задело: неужели для нее, тридцатилетней, всё уже окончательно потеряно? Ася пришла на вторую тренировку, на третью, четвертую. И всё повторялось сначала. Невозможно терпеть! Нет сил! Бежать отсюда! И почему-то не сбегала. Казалось, красное японское солнце на белом плакате под потолком издевалось над ней, черные иероглифы плыли в глазах. Не для тебя это, ты слабая, немощная, глупая! «Для меня, – упрямо отвечала красному солнцу Ася, – сегодня точно для меня, а потом посмотрим! Отвяжись!»

Самым сложным оказалось начать выполнять удары ногой. Так называемое «маэ-гири» было не просто махом вперед, а складывалось из нескольких движений. Сначала нужно было поднять согнутую в колене ногу к животу, а потом с силой выбросить пяткой в воображаемого противника, наклонив при этом чуть вперед корпус, чтобы удержать равновесие. Главная проблема оказалась в том, что Ася не могла подтянуть колено к животу! Ее мышцы настолько атрофировались и ослабели, что обычный мах коленом оказался таким же недоступным, как акробатическое сальто! Но Ася настойчиво повторяла этот мах от тренировки к тренировке, снова и снова. Ноги болели невыносимо, но она терпела боль, решив во что бы то ни стало справиться и с ней, и с проклятым махом коленом. Впервые в ее сложной жизни появился настоящий личный вызов – преодолеть себя. К тому же, боль от синяков, оставленных на ее теле мужем, была еще нестерпимее. И ее надо было заглушить.

Ученики скоро привыкли к ней, перестали обращать внимание на нелепые спортивные штаны с полосами по бокам и болтавшуюся на плечах футболку. Впрочем, никто бы не удивился, если бы ее сине-фиолетовый силуэт исчез – в спортзал многие приходили всего на несколько тренировок. Такие исчезновения давно стали здесь обычным явлением. Но только не для Аси – само пребывание в этом месте казалось ей единственным шансом вырваться из привычного комфортного семейного рабства. Кажется, у нее, наконец, появилась цель, и она искренне поверила, что каратэ поможет сделаться другой и внешне, и внутренне. Возможно, эта вера помогла ей остаться.

После месяца тяжелейших тренировок Ася почувствовала себя так, словно ей, наконец, выделили для существования новую, давно ожидаемую ячейку, где, осваивая невероятные знания, она могла бы быть хорошим исполнителем и до поры до времени не привлекать лишнего внимания. Знала бы она тогда, как неизмеримо расширятся границы этой ячейки, и к чему все это приведет! Каратэ действительно изменило ее с той первой секунды, когда Ася переступила порог сумрачного спортзала. Изменило раз и навсегда.

В понедельник, среду и пятницу Глеб во время Асиных тренировок оставался с детьми – никаких задержек на работе. Поздно вечером Ася спешила домой – уложить их спать. Как ни странно, ее муж быстро согласился на такие условия, будто решил подождать, когда закончится случайная блажь жены, и она с позором вернется в семью. А, может, испытывал чувство вины после скандала с губной помадой. Как бы то ни было, Ася посещала тренировки постоянно и боялась их пропустить, чтобы не нарушить шаткое равновесие, на какое-то время скрепившее ее семью. Она соврала Учителю про тридцать лет, ей был уже тридцать один. И она никогда не занималась спортом, если не считать изнурительные школьные километровые кроссы по набережной местной речки. Шустрые симпатичные девчушки, от которых невозможно было скрыть ни сухие морщинки возле глаз, ни раннюю седину, ни потухший взгляд, быстро окрестили ее «мамочкой». Но Ася не обижалась, ей было всё равно. Да и против истины они никак не грешили – для них она действительно выглядела мамочкой.

Ее присутствие от тренировки к тренировке оказалось неожиданным для всех. Возможно, Учитель, растерявшись, не смог сразу отказать ей – ищущий да обрящет! – но, поразмыслив, твердо решил в ближайшее время избавиться от мрачной великовозрастной ученицы без физической подготовки. Поэтому и предложил встать в строй с молодыми учениками. С другой стороны, иного места на тот момент по законам воинских искусств у нее и быть не могло. Поэтому Ася встала в строй с полной ответственностью, по собственным, никому не известным причинам, и все были удивлены тем, что в этом строю она еще оставалась. Впрочем, ненадолго. В этом никто не сомневался – слишком она была слаба и неумела.

Положение Аси в спортзале было пока крайне неопределенным. Мужчины ее возраста и старше приходили в спортзал, когда им позволяло время, занимались отдельно и вольно – как знакомые Учителя, со всеми вытекающими привилегиями: никакого строя, отжиманий на кулаках, окриков, правил. Они вальяжно расхаживали по спортзалу, тренировались по собственной программе, часто и задушевно беседовали с Учителем. Он даже улыбался им! Ася подозревала, что именно так развлекался ее муж Глеб Кондрашов, когда у него возникало желание подтянуть мышцы и испытать выбросы адреналина в спарринге. И от этого было противно – как же низко она пала в собственном уничижении, как уныла и безнадежна была ее жизнь! Именно поэтому Ася твердо решила не обращать на них никакого внимания и пройти весь путь с самого начала. По сути, пути в ее жизни еще не было. Этот волей случая оказался первым достойным направлением, по которому можно было двигаться, не опасаясь быть осужденной. Единственное, в чем ее могли обвинить – в странности, не от мира сего. Но это Асю не пугало, ее уже давно считали странной.

На тренировки изредка приходил второй тренер, Максим Юрьевич, – высокий, вальяжный, интеллигентный, с выступающим брюшком, плотно подвязанным черным поясом. Белое выстиранное кимоно сидело на нем, как влитое. И сам он весь был ладный, высокомерный, снисходительный. Как-то раз он решил показать младшим ученикам комплексы формальных упражнений, объясняя их название, назначение и смысл. Он демонстрировал технику небрежно, лениво, с надменным выражением узких губ и делал это с большим одолжением, будто все в этом спортзале, кроме Учителя, ему были глубоко омерзительны. Но Асе очень понравилась его демонстрация. Так понравилась, что она не могла оторвать от него восхищенных глаз. Она следила за ним жадно, стараясь ухватить в полумраке спортзала каждое движение, каждый поворот его грузного тела. И ей стало обидно, когда ката быстро закончилась – так обидно, что она до боли закусила губу.

Впервые в своей жизни, не имея ни малейшего понятия о красоте формы ката, Ася увидела ее вживую. Откуда-то появилась твердая уверенность в том, что она сама смогла бы делать это не только сильно, но и изящно. Слово «изящно» возникло перед ней осязаемое и почему-то глубоко понятное в своей истинной семантической основе: именно изящество и разум, а не стихия силы. Изящество как удел, направление слабой женщины. В тот момент ей показалось, будто она почувствовала сокровенный смысл воинских искусств и на мгновенье заглянула в будущее. Но она не стала осознавать этот смысл, оставив осознавание тому долгому пути, которое, возможно, принесет ей лично искусство боя. Появилось острое желание самой выучить ката. Но до этого было далеко – она пока не могла четко выполнять боевые движения, поэтому повторяла их безостановочно. Бросок рукой вперед, выпад, поднять колено, нога вперед, поворот на девяносто градусов, поворот на сто восемьдесят, упереться в пол, остановиться, снова выпад, зафиксировать стойку. Так, чуть-чуть получается. Хорошо…

Ася часто ловила на себе странные взгляды Максима Юрьевича, когда проходила мимо него, ей казалось, что он недоумевает, глядя на нее. Впрочем, трудно было понять этого тренера: его слова «источали елей», а взгляд был острым и безжалостным, как у Учителя.

Как-то раз он подозвал ее к себе и спросил очень вежливо:

– Вы раньше занимались спортом?

– Нет.

– Тогда что вы делаете здесь? – он сделал акцент на слове «здесь».

Ася растерялось, и тренер, видя ее замешательство, продолжил:

– Вам поздно заниматься каратэ, этот стиль требует большой выносливости и физической силы. Могут начаться проблемы с сердцем, суставами. Не надрывайтесь так, отойдите в сторону, отдохните, – он говорил мягко, доверительно, будто пытался урезонить ее.

Ася стояла босиком на холодном деревянном полу навытяжку, смотрела в его двигающийся кадык и думала: «Чего он от меня хочет? Дает понять, что я старуха?» Конечно, этот спортзал и она сама были несовместимы. Но характер не позволял отказаться от начатого. Слишком многое было поставлено на карту. Ася сделала первую в своей жизни попытку доказать мужу и себе, что чего-то может добиться сама, не подумав, что выбранный ею путь окажется таким экстремальным и необычным. К сожалению, другого пути на тот момент она не видела, идти ей было некуда, и стоявший перед ней благополучный во всех отношениях мужчина – сильный и уверенный в себе – этого знать не мог.

– Объясните, чего вы ждете от каратэ? – Максим Юрьевич приблизился к ней на расстояние ладони и почти касался ее груди своим шикарным кимоно. Тонкий аромат дорогого французского одеколона был чужеродным и нелепым. Этот странный тренер смущал ее, как смущал бы любой мужчина, задумавший вдруг поухаживать. Набравшись смелости, она посмотрела в его лицо и ляпнула откровенную чушь, лишь бы не молчать.

– Я хочу стать сильной и научиться управлять собственной волей. Мне не хватает силы воли…

– Вот как? И что вы подразумеваете под силой волей? – Максим Юрьевич склонился к ней, как нагибаются взрослые, чтобы услышать, что лопочет ребенок. Ася почувствовала его мятное дыхание.

– Это когда заставляешь себя делать то, что не хочется, – ее голос сорвался, захотелось отшатнуться и исчезнуть с его глаз, перестать чувствовать этот волнующий аромат, так сильно диссонирующий с его кимоно и местом, где девушки отжимаются на кулаках и бьют, не щадя себя, по макиваре с засохшими пятнами крови на брезентовом покрытии.

Максим Юрьевич рассеянно улыбнулся, окинул ее взглядом с ног до головы и отошел в сторону, потеряв интерес. Асе вдруг представилась роскошная блондинка с кукольными глазами, которая обвивает белыми руками шею Максима Юрьевича каждый раз, когда он переступает порог собственной квартиры. Она встала в стороне, глядя на строй учеников, выполняющих связки ударов и блоков, и стала ругать себя за то, не смогла сказать правильные и нужные слова, не смогла заинтересовать Максима Юрьевича своими знаниями, не привлекла его внимание. Да еще и парфюм знакомый – сама выбирала Глебу на день рождения такой же. В голове, словно заполошные воробьи, вскинулись и замельтешили мысли о собственной несостоятельности, стало обидно до слез.

Подошел Учитель.

– Почему стоите?

– Тренер сказал, что нагрузки слишком велики для меня…

– Глупости! В строй!

Его окрик был грубым, но Ася с облегчением заняла свое место. Смущение исчезло, видение блондинки и Максима Юрьевича испарилось, как туманное наваждение. «Нет, я не поддамся, вы ошибаетесь. Да и кто вы такой, чтобы мне указывать? Это теперь мой спортзал, моя тренировка! Да, я знаю, что выгляжу жалко, но это не ваше дело!» Ее внутренний диалог был тревожным и бесконечным, Ася придумывала запоздалые аргументы и доказывала, доказывала Максиму Юрьевичу свое право поступать именно так, и злилась. «В конце концов, из любой ямы можно выбраться, надо только пробовать. Вы же ничего обо мне не знаете! И, если у меня что-то получится, я действительно изменюсь. Я – этого – хочу!»

Когда тренировка закончилась, она набралась смелости и подошла к Учителю.

– Максим Юрьевич предостерегает меня от физических нагрузок, а вы нет. Почему?

Учитель посмотрел на нее неожиданно внимательным, понимающим взглядом, будто вдруг разглядел что-то хорошее, понятное и близкое ему.

– Он не прав! В человеке самое лучшее проявляется только тогда, когда его прижимают к стене, – Учитель хотел что-то добавить, но к нему подошел старший ученик, и он отвлекся.

Красивая фраза! Слишком красивая! Здесь должен быть подвох. А, может, и нет. Но размышляла Ася недолго и пришла к выводу, что такое отношение к трудностям – одна из составляющих таинственного ритуала боевых искусств. И поверила в это искренне, потому что другой веры у нее на тот момент не было. Она еще ничего не знала о боевых искусствах.

Перед каждой тренировкой ученики выбегали на стадион, который расположился в самом центре микрорайона. Окруженный тополями и орехами, он практически был скрыт от любопытных взглядов жителей близлежащих пятиэтажек. Бег вокруг футбольного поля оказался для молодой нетренированной женщины крайне изнурительным. Вечерний осенний воздух был резким, холодным, он разрывал легкие, словно воздух чужеродной планеты, наполненный ядовитыми испарениями. Горло жгло огнем, давящая боль в ушах не давала думать, глаза застилали слезы. Хотелось упасть на беговую дорожку, сжать голову руками и разрыдаться. Но она не падала, а бежала на негнущихся ногах за мелькавшими в сумерках белыми кимоно, считала собственные вдохи и выдохи, стараясь не споткнуться. К счастью, Ася была упряма донельзя, и окружающие думали, что она действительно способна бежать, поэтому никто ее не жалел. Она себя – тоже. Потом все возвращались в спортзал и после традиционной разминки приступали к отработке боевой техники. Эти моменты возвращения – в сумерках, по шуршащей опавшей листве, когда разгоряченное тело наслаждалось отдыхом, дыхание восстанавливалось, а октябрьский воздух становился вкусным, – были для нее самыми желанными.

Техника каратэ оказалась очень и очень непростой. Тело на поворотах постоянно бросало в сторону, связки не запоминались, японские названия резали слух и сбивали с толку. Ей было удивительно наблюдать, как старшие ученики не только спокойно держали удар ногой, но и могли присесть на одной ноге раз десять. Их движения были четкими, отточенными, спокойными, будто они родились с такими удивительными умениями и выполняли их всю жизнь, как бегали или дышали. Камнем преткновения оказалась концентрация на ударе, о которой Ася никогда не имела никакого понятия. По воздуху надо было бить так, словно перед тобой живой противник – с полной отдачей. Но откуда было взять эту отдачу, если не только мышцы, но и связки у нее тоже были крайне слабые? «Я не смогу, я не смогу, – говорила себе Ася и тут же возражала. – Делай, дура! Просто делай! Зачем ты сюда пришла? У тебя теперь нет выбора!»

Особенно волнующим моментом оказалась первая работа на макиваре – доске, обитой грубой мешковиной с мягкой подстежкой внутри, которую держал ученик. Все по очереди отрабатывали удары руками и ногами, и Ася с замиранием сердца ждала того момента, когда это придется сделать и ей. Впервые. Удар оказался неправильным, она едва не вывихнула запястье, но никто не обратил на это внимания, ее место тут же занял другой ученик, за ним – следующий. Младшие ученики продолжали с остервенением бить по мешковине, словно собирались превратить ее в отбивную, старшие били направлено и четко. Ася стояла в стороне, потирала ноющую кисть и с завистью наблюдала за ними. «Да, у меня так не получится никогда…»

…Прошел месяц. Несмотря на сложности, она скоро освоилась в спортзале, свыклась с положением самого младшего ученика, даже купила белое кимоно. Когда она надела его первый раз, впервые почувствовала одобрительные взгляды молодых девчонок. Ничем не выделяясь, наравне с восемнадцатилетними студентами, она спокойно выполняла команды старших учеников и старательно мыла полы перед тренировкой. Это было абсолютно нормально – ученики каратэ не имели возраста или пола, их личный авторитет определялся только мастерством. И полы они все, невзирая на пояса, мыли по очереди. Это уравнивание подарило ей, наконец, свободу не чувствовать себя порочной – в кимоно все они были одинаковы, разделение на ущербных женщин и во всех отношениях совершенных мужчин в этом спортзале напрочь исчезло.

Как-то раз перед началом тренировки она подошла к Учителю и протянула ему деньги – оплату за занятия. При этом она была, как всегда, очень вежлива и имела неосторожность улыбнуться. Откуда ей было тогда знать, что эмоции младших учеников и каратэ, по понятиям Учителя, не совместимы? Он побагровел.

– Почему без поклона? Да кто ты такая?.. Как ты смеешь ко мне подходить со своими жалкими…? – дальше пошла нецензурщина.

Привыкшая к самому интеллигентному обращению, Ася в первый момент опешила от его «ты» и втянула голову в плечи. И …удивилась. Но, уже привыкшая к нестандартным ситуациям в спортзале, быстро взяла себя в руки, послушно согнулась в поклоне – чтобы не смотреть на его перекошенное от ярости лицо. Что-то внутри ее мгновенно застыло, закостенело, ожесточилось, но обиды, слез, истерики с последующим уходом, которого так ожидал Учитель, не случилось. Молча выслушав брань, она получила разрешение встать в строй, и спокойно, с достоинством, сделала это, но в будущем пообещала себе быть очень осторожной. Впрочем, ей это не удалось. В последующие два месяца Учитель начал оскорблять Асю постоянно, намереваясь выжить из спортзала, и она к этому быстро привыкла, воспринимая такое его отношение, как часть тренировочной программы. Впрочем, кричал он не только на нее. Кажется, он люто ненавидел весь женский род, но, согласно духу воинских искусств, не имел права отказать особам женского пола в тренировках. В зале действительно все были равны, и он это понимал лучше других.

В школе каратэ, куда волей случая попала Ася, были правила и ритуалы, которые соблюдались неукоснительно. Все действия, слова, поступки старших и младших, отработанные до автоматизма, выстраивали некую призрачную и одновременно прочную реальность, категорически отличную от привычного мира повседневных забот. Одним из таких ритуалов, отработанных до автоматизма, был приход на тренировку. Ученики собирались в маленьком скверике среди многоэтажных домов, перед входом в спортзал. Казалось, что этот сквер со старыми высокими деревьями живет собственной загадочной жизнью, и нет ему никакого дела до маленьких человеческих проблем. Иногда в его ветках цокали и резвились белки, забежавшие сюда из соседнего парка. Иногда залетевший ветер баловался верхушками, и старые натруженные ветви скрипели, тяжело раскачиваясь в стороны. Но чаще всего здесь было очень тихо: дома стояли к скверу своими задними, глухими стенами, и люди не беспокоили деревья ненужным вмешательством. В общем, заповедное место, и священнодействие начиналось именно здесь.

Ученики подтягивались неспешно. Сначала возле черного входа в спортзал начинали одиноко маячить одна или две фигуры – как правило, старшие. Они были такими же молчаливыми, как и деревья, изредка тихо переговаривались. Потом по одному подтягивались остальные. Они шли друг за другом цепочкой, словно проникали на вражескую территорию, занимали свои места и начинали шепотом обсуждать дела. Последними обычно приходили молодые, но они были еще непугаными, веселыми. Именно с их приходом сквер оживал. Но эта странная феерия продолжалась очень непродолжительное время, потому что приход Учителя моментально обрывал все звуки. Даже первогодки замолкали, устремляли на него напряженные взгляды, и с этого торжественного момента – шествия Учителя через сквер – фактически начиналась тренировка. Он медленно доставал из кармана большой амбарный ключ, вставлял в замок, отмыкал его, входил первым, и черный зев открытой двери втягивал в себя притихших учеников. Потом дверь захлопывалась, закрывалась на засов, старый сквер снова засыпал. И только неясный желтый свет, загоравшийся в высоких спортзальных окнах, закрытых густой металлической сеткой, свидетельствовал о том, что внутри есть живые души.

Еще одним правилом было не говорить об Учителе. В его сторону боялись смотреть, к нему опасались обращаться по пустяковым вопросам. В зависимости от настроения он мог наказать, оскорбить, унизить – это Ася на себе испытала в полной мере. Или мог дать короткие, но дельные разъяснения по технике. Мог поговорить по-дружески, и такие беседы становилась лучшей наградой для его старших подопечных. С учениками первых месяцев обучения он не разговаривал вообще. Младшими занимались старшие, в функции Учителя входило наблюдение за порядком в зале и наведение этого порядка. Никаких лишних разговоров, никаких улыбок и тем более смеха, никаких эмоций.

Правда, иногда он читал долгие нотации ученикам, стоявшим перед ним строгим строем, – об отношении к старшему и младшему, о морали и нравственности. Эти беседы казались Асе правильными, но слова были жесткими, словно мораль и нравственность надо было насаждать только силой, ибо, по мнению Учителя, люди безвозвратно погрязли в пороках. Ей думалось, что в этих речах не хватало сострадания, будто Учитель глубоко презирал этот мир вместе со всем, что по нему бегает, ходит, ползает и летает. Но это не могло быть правдой, нельзя жить в такой ненависти. Возможно, это был его стиль поведения, тщательно отработанная система защиты от излишнего панибратства приходящих в спортзал извне – таким оказалось единственное логическое объяснение, которое Асе удалось найти. Все новенькие хотели чуда, но чудес в воинских искусствах, как она уже поняла, просто так не бывает. Настоящее чудо – сам ученик, а не его умение отбиться от хулиганов. И до этого было потрясающе далеко. Поэтому, а грубость Учителя сразу отпугивала гордецов, здесь мало кто задерживался.