– Ха-ха. Вообще да, хорошо. Хочешь просто поваляться с книжкой, а они так и начинают гулять чуть ли не по тебе, как коты, старые, молодые… будто медом намазано.

– Прошлогодний греческий дедок к тебе был особенно неравнодушен. А мне нагадал на кофейной гуще большую любовь. Теперь я гадаю, то ли сбылось, то ли как всегда.

– Классный мужик. Я уверена. Но это игра. В этой игре каждую неделю новая любимая жена.

– Я тоже уверена, что мужик. За семьдесят, а пахнет как мужик, а не как старпер. Обнимает крепко. Зато в обществе Саши ты под надежной защитой от домогательств.

– Определенно. О, наши возвращаются. Быстро они. Мы плавать! А потом по берегу погуляем. Надоело мне тут сидеть.

В обед женская компания накормила меня жареной рыбой, манго и арбузом. Я же известная халявщица. Все в этой группе, кроме Натали, были разведенки.

Есть свои плюсы в женщинах бальзаковского возраста: попиздон попиздоном, а обед по расписанию.

Я не впервые в Испании. Несколько лет назад была с туристической группой, и снова зареклась связываться с организованным автобусным туризмом. Обычно я сама по себе, но бывает, раз в десять лет выцепишь глазом по дешевке соблазнительный маршрут, и вперед. Дешевый маршрут по факту прирастает расходами мама не горюй, впрочем, есть свои плюсы. Славный пикник закатили, например, в полночь на набережной Сены. Прямо на парапете. Бри. Оливки. Ветчина. Обожаю французский окорок. Розовое полусухое и бургундское. Вода плещется у ног. Монетки кидали. Один Шрек сам по себе бухал наверху, только здоровенные крысы рядом бегали.

Когда наши бабы, профессионалки торгового бизнеса, пытались выцыганить пару-тройку евро за сувенирные эйфелевы башенки у черной мафии, а черные скалили зубы, тянули время и вихлялись, потому что бабы в соку, и за версту несет недоебом с обеих сторон, но наши бабы все сигналы к совокуплению высоконравственно игнорировали, денежная сторона сделки их занимала больше, вот да, это был спектакль. У меня живот заболел от смеха.

В Монте-Карло… да не поперлась бы я сама в Монте-Карло, что я там снова забыла? У дворца Гримальди на лавке посидеть? Вид с горы красивый. Посмотрела виды с одной и с другой стороны. В казино бы меня не пустили в пляжном балахоне. Там такая резервация, где по этикету полагается рассекать средь бела дня в смокингах и вечерних платьях. А я по-простому, с моря, с нечесаными волосьями, без косметики и без лифчика, не в мокром же ехать. Вечером тронулись в путь, и застряли в пробках, естественно, потому что братский французский народ массово возвращался с побережья. Ограничитель скорости на трассе 120, а мы стоим. Проедем 20 метров и снова стоим… Уснула, не дождалась, когда выберемся. Проснулась, когда остановились на заправке. Выхожу, осовело осматриваюсь, иду в туалет. Взяла с полки в супермаркете минералки и молочный коктейль, а цены, гляжу, непонятные. Да еще навалено тряпичных оленей и кожаных шортов. Ничего себе отдохнула, думаю, такие глюки пошли. И только окончательно проснувшись, сообразила, что мы уже в Австрии. Вот и путешествуй после этого с туристической группой.

Ах да, Шрек и Вера. Вере шестьдесят. Она из числа тех женщин, которые в меня быстро влюбляются и дня через три стремительно начинают ненавидеть. Во-первых, потому что я не гожусь на роль компаньонки. Во-вторых, потому что не могу заменить мужика. Фирма посадила нас на соседние места в автобусе. Поездка началась с пропажи Вериного паспорта: турфирма проставила визу и забыла документ в офисе. Когда нестыковочка выяснилась, автобус на полном ходу чесал к границе. Остановились на паркинге и ждали, пока паспорт доставят.

Вера даже обиделась на фирму, когда нас хотели поселить в разных номерах и поменялась, чтобы жить в одном. Жаль, меня этот порыв не насторожил сразу. Роль компаньонки я провалила сразу. На очередное предложение «Хочешь посмотреть фотографию моего внучека? Дочка только что прислала» я резко ответила «Не хочу». То есть просто честно ответила, но Вера восприняла отказ как хамство и надулась. «Ты не женщина, ты не понимаешь».

И началась моя вторая роль в верином спектакле, роль морально затраханного супруга. «Ты храпишь». («Выпейте снотворное вместо того, чтобы полночи висеть в чате со своими подругами» «Чем тебе не нравятся мои подруги?» «Подруги как подруги. Почему они должны мне нравиться?»). «Мне мужчина каждое утро дарил букет ромашек. У тебя такого никогда не было». («И на столько его хватило?» «На четыре года»). «После тебя столько волос в раковине. Сильно выпадают».(«Длинные, просто ломаются»). «Возьми нам еще бутылку вина. Мне неудобно у официантов просить». («Вам хочется выпить, вы и просите» и т.д.)

Мне не впервые попадаются женщины с трепетным отношением к раковине. Как будто это их персональный кошачий лоток. Через неделю сосуществования в одной комнате у меня было полное впечатление, что я не только в раковину бреюсь, но еще туда и ссу, причем стоя и на глазах у Веры. Несмотря на все подсознательные усилия Веры, виртуальный хуй не вставал. Зато восстал дикий внутренний мужик.

Инициативу познакомиться со Шреком проявила Вера («Вон какой интересный мужчина, один, скучает»). У него было настоящее имя, которое я не помню, но он реально был похож на Шрека. И не скучал. Тем не менее, познакомились и немного потусили.

Вечером в день заезда я, Вера и Шрек пошли гулять по Лоретту. Дошли до конца набережной, решили подняться к памятнику Донье Маринере, верной морячке. Лесенка шла зигзагами, образуя несколько укромных ниш, прикрытых с другой стороны деревьями. В одной из ниш три молодые девицы занимались гипертрофированным сексом с бутылкой колы. Одной уже было хорошо. Не знаю, из какой страны девицы приехали, стонут везде одинаково.

– Ужас, – сказала Вера. – А мы еще до памятника не дошли.

На площадке Маринеры не было ничего предосудительного. Несколько подгулявших туристов смотрели на море и на звезды. Мы тоже постояли и посмотрели. Спустились другой дорогой. Шрек купил в лавке бутылку вина, мы ее выпили на пляже, и он полез купаться. Представьте бегемота, который плещется на мелководье с блаженным выражением лица.

– Хорошо!

– Эй, вы не боитесь, пьяный и ночью в море? Шаг назад – и там сразу глубоко.

– Днем я на солнце обгораю.

Поэтому днем Шрек просто пил и лежал ничком на пляже. Одетый. Иногда он вообще не приходил. Номер Шрека был покруче, в главном корпусе. Наш был больше похож на студенческую общагу, где «кондиционер» состоял из мотора, воздуховода и десятилитровой бутыли воды. Эта штука ревела, в бутыли поднимались волны, но, как ни странно, воздух охлаждала. На крыше были теннисные столики, небольшой бассейн и джакузи, где Шрек обычно зависал. Меня крыша больше чем на час не увлекла. Я люблю простор. Да и в джакузи лучше сидеть с кем-то, а не в одиночку. Это уж, извините, французские привычки.

– Шрек, вы на море почти не ходите. Зачем тогда ехать в такую даль, да еще так неудобно, автобусом?

– Мне все равно куда ехать. Я два раза в год, в мае и в сентябре, когда мертвые сезоны в торговле, прихожу на турфирму и говорю: дайте путевку. По фиг, сколько стоит. Беру и еду, куда дадут.

Это был дешевый тур, и жил он в трехзвездочном отеле. Что сколько стоит, никому не по фиг. Подругу жизни он с собой не взял. Мы-то, интеллигенты-голодранцы, кого только с собой не тянем.

– Вот и дали вам тур на море, а вы даже не плаваете.

– Подумаешь, не плаваю. Бывает, с верхней полки в магазине опрокинешь ящик, болты, шурупы, саморезы ебаные на голову сыплются, взял бы весь магазин и расхуячил к чертям. А вспомнишь море, вечер какой, небо Испании – и можно жить дальше.

Чем дальше в Лоретте, тем больше портились мои отношения с Верой и Шреком. Есть люди, которых я раздражаю только потому, что никогда не буду с ними спать. Мотивация Веры, не исключено, была схожего толка, хотя лейтмотивом ее грез оставался гипотетический «мужчина».

– Ты очень много ешь и не поправляешься. С генами повезло – такая фигура!

– Вы для своего возраста тоже неплохо сохранились.

– Ты сначала доживи до моего возраста, и посмотрим, что из тебя получится.

– Начну работать моделью (мрачно шучу, но Вера принимает всерьез).

– Ха! Растолстеешь, все обвиснет, я живой пример. Я тоже в молодости стройная была.

– Я лучше буду брать пример с Джейн Фонды.

– А мы вчера так здорово погуляли по городу, был праздник, народные танцы… хотела тебя позвать, но не нашла. Ты спала, наверное.

– Да и я вчера неплохо отдохнула.

Накануне мы с другими великовозрастными девушками, укрывшись в зале за колоннами, приняли кувшин сангрии и смотрели шоу. Потом началась дискотека. Девушки немного попрыгали и ушли. Меня еще до их исхода подхватил красивый испанец, испанские мужики почти все красивые, мы лихо отплясывали, держались за руки и играли в ладушки. От этих плясок взбодрились и полезли на сцену британские геи, которые весь вечер робко просидели в уголке. Может, и не геи, сейчас не разберешь: англичане все робкие, пока не выпьют. Покрутила задницей с англичанами. Потом еще пришли испанцы, очень красиво танцевали, чем, заметим в скобках, кардинально отличались и от меня, и от англичан. В общем, мы что-то с кем-то пили, с кем-то обнимались, и когда я выбралась в город, праздник уже закончился.

Это был праздник конца сезона. Еще немного, и разъедутся толпы праздных туристов, умолкнут дискотеки, и курортный городок почти опустеет. А нам пока везет с погодой, ни дождей, ни ветра, и шторма не начались.

На пологих участках раньше не селились близко к воде, здесь неплодородные земли и во время осенних и зимних штормов берег бывает покрыт пеной на сотни метров. Но чтобы добро не пропадало зря, государство субсидирует проживание на море в несезон пенсионерам. «И для вас почти отдых, все-таки не буйная молодежь». Отельеры качают головами: «Как раз молодежь в отелях ведет себя организованно. Буянят они в других местах. Вы бы посмотрели на этих дедушек и бабушек: скандалят, дерутся из-за еды – шведский стол, всем хватит, зачем драться? – мусорят, ломают мебель, крадут полотенца. Это вы для нас отдых».

Зимой нечего делать в курортных поселках. Поселках, рожденных из пены морской.

И мы скоро поедем домой.

– Ты отличницей в школе была, наверное? – наехал на меня Шрек.

– Да.

– Оно и видно. Со мной училась одна отличница, мужика убила, еле батя с адвокатами отмазал. А тебя и отмазывать не будут. Такая сука.

– У нас в классе был троечник. Тоже спился.

– Самая крутая? Думаешь, остальные люди ничего не стоят и с ними можно делать все что угодно?

– Людей больше жалеть надо. Причем всех без разбору, и правых, и виноватых. Жалеть.

– О. Это правильно, – Шрек сменил гнев на милость и призадумался. – Люди все слабые. Только откуда тебе это знать…

Взрослый сын Шрека погиб от передоза, и незадачливый отец осудил себя. «Упустил я сына. Я виновен». Трагедия, где бессильны и деньги, и море, и звездное небо. И животная злость по отношению ко всем, кто такой трагедии не пережил. Так говорят умирающие от рака: «Почему я, а не ты? Еще неизвестно, кто раньше сдохнет, ты-то чем лучше? Почему я?»

Жалеть. Каждый в этом мире носится со своей экзистенциальной трагедией, со своей постыдной тайной, как с писаной торбой.

«Знаешь, как говорят? Не дай мне бог вываляться в твоей грязи!» Да что вы понимаете, Вера: ничего в целом мире не было чище моей грязи.

Даже Веру я жалела. Люди часто думают, что им не хватает секса, а им на самом деле не хватает любви. Они абьюзеры, и даже себе боятся в этом признаться. Но я не без удовлетворения наблюдала, как Вера, забывшая свой нож в чемодане, на выезде из Ниццы пытается запихнуть в рот целый батон колбасы и остервенело его кусает.

– Вера, ножик нужен? Возьмите мой.

– Не надо ко мне подлизываться!

– Я не подлизываюсь. Просто предлагаю вам отрезать колбасу ножом. Так есть удобнее.

– Что ты ко мне вяжешься? Вижу, как ты меня любишь! Как собака палку.

– Не очень-то вы похожи на палку.

– На что же я, по-твоему, похожа?

– На футбольный мяч.

После этого рядом целые сутки было тихо. Вера демонстративно со мной не заговаривала. На вторые сутки не выдержала. Обменялись репликами. И снова стало тихо. Я опустила спинку сиденья автобуса, надвинула шляпу на лицо, и легла поспать. Хер с вами, Вера, буду храпеть. Еще немного, и начну курить и рыгать.

Когда приехали в Минск, туристы из нашей группы довезли меня до дома на машине. Вера осталась одна до утра на вокзале ждать поезда. Шрек тоже был из другого города, и быстро укатил.

Знаю, что сказали бы Вера и Шрек, прочитай они мой рассказ: «Вот дрянь, мы к ней с добром, по-человечески, с лучшими своими намерениями, а она, дура, сделала из нас уродов!» Не гневайтесь, случайные мои попутчики, я вас и правда не кормила-поила и не облизывала. Я вас всего-навсего увековечила. Заодно и себя в образе редкого хама, защищая наш никчемный творческий класс. Свое женское достоинство. Да и мужское тоже.

Выбрались с Нувель погулять в центр. Спустилась я в метро, и там выяснилось, что проездная карточка продается в табачном киоске, а в кассе метро баланс можно только пополнить – ну не абсурд? – а везде гребаная сиеста. Пришлось пешком, высунув язык, по жаре, сверяясь по карте, бедная Нувель прождала на перекрестке полтора часа. Присели в орчатнице. Типа нашего молочного кафе, только подают там не коктейли, а напиток из орчаты. Земляных орешков, хотя это на самом деле клубни.

– Почему вы не поженитесь?

– Когда я была в браке, ни разу не кончила с мужем. Никак. Для меня этот человек уже стал физически непереносим во всех проявлениях. Как он ест, ходит, звук его голоса, а он возьми да предложи венчаться. Чтобы навек. Дескать, это все исправит. Нет, я не настолько сошла с ума. А с этим стариком, представь, всегда получается, и всего обожаю.

– Возрастное. Аппетит приходит, сама знаешь, во время еды. И особенно когда есть уже не можешь, ну это пока не про нас… Ты говоришь, депрессия. Откуда депрессия, если всегда?

– Он мне всю душу, как бы приличнее выразиться, встряхнул и вытряхнул.

– Я бы только радовалась на твоем месте. С чувствительной душой жить тяжело.

– Да, такая невезуха. Чувства у меня есть. Я в них путаюсь.

– Хм. Невезуха – это другое. Это когда не было ни одного, а потом вдруг сразу два.

– Да ты предательница всемирного дела феминизма.

– Как будто ты нет. Может у тебя сейчас и без венца брак на небесах?

– А может, и в аду.

Мне почти нечего вспомнить о своем замужестве, хотя казалось, что я выходила по любви. И все-таки…

Вернемся на двадцать лет назад. «Какая красивая пара», говорили нам. Мой единственный законный брак сошел на нет очень быстро. До регистрации мы останавливались в одном номере отеля и вместе спали, но если эпизодическое сосуществование еще имело место быть, то совместная жизнь не задалась никак. Волоокое существо, набравшись смелости, стало раскрывать душу.

«Развратная еврейка… В детстве я рисовал в тетрадях свастики и звезды. Я целые страницы заполнял свастиками. Свастики били звезды. Я представлял себя фашистом» – слышали что-то более мерзкое? Хотя есть еще: «В пять лет я сломал руку, и меня не пускали играть со двора. Никаких активных игр с другими детьми. Я сидел с молотком и бил муравьев. Они ползли по дороже один за одним, а я их бесконечно бил, бил, бил… Сначала просто так, пока мне это не стало доставлять удовольствия. Я был богом для этих муравьев, они все равно тупые, дохли и ничего не понимали». Интимные откровения – а он редко когда не лгал, потому что привык лгать самому себе – вызывали отвращение. Содрогание. Красавчик, несколько слащавый, неглупый, хотя и ленивый, был редкий ханжа. Не лишенный на первый взгляд очарования.

Его одноклассник, завиральный пройдоха, украл мои деньги и смылся. Благоверный злорадствовал: «Ты ему столько за секс заплатила? А мне, жидовка, на бутылку дать жалко… Я шучу, шутка такая. Я тебя люблю. Не уходи». На афериста я злилась, ибо накрылась моя машина, на бывшего… нет, это уже было за пределами презрения.

«Он и меня кинул – это были наши деньги». Деньги, заработанные мной на двух работах. В это же время я ищу квартиру, делаю ремонт, таскаю на себе коробки с плиткой и рулоны с обоями, договариваюсь со строителями; бывший поживает у своих мамы с папой, пьет, плачется мне в телефонную трубку и не дает развод.

«В развратной женщине достоинств больше. Что же ты все не хочешь? Как до свадьбы огонь, а теперь сплошной лесбийский политклуб. Если бы ты мне изменила с женщиной, я бы не возражал. Даже смотрел. С другим, нет, ни за что, а ты изменяешь со всеми, у меня эта картина так и стоит перед глазами, и меня держишь за лоха. Говоришь, я вообще не могу? Бухаю, потому и не стоит. Да я тебя отымею во все места. Я тебя так отымею, что всем дурно станет».

Бывший истово крестился на купола, попрекал меня атеизмом, пилил, что надо бы воцерковиться, но, как выражается та же православная церковь, сам предавался духовному блуду. Секты, мистика, ему бы клочок шагреневой кожи с последним желанием для прозрения, да не настолько сказочен современный мир.

Небездарен. Но с такой корявой душой. Чего проще: имел несчастье родиться – живи. Страдай, если надо страдать. Радуйся, если надо радоваться. Дерись, если надо драться. «Боженька, а можно тебя обмануть? Нельзя? Но я все-таки попробую».

Как по-моему, обмануть черта можно и попробовать. А с боженькой не надо торговаться по мелочам.