Глава XIII. Мужество
Валя
… Утром, как договаривались, они с Нонной поехали к Вале. Ильи дома не оказалось. Валя наскоро покидала в рюкзак вещи (остальное заберёт потом) и поехала к родителям, с трудом отделавшись от Нонны, которая порывалась её сопровождать, но Валя решительно скомандовала: «А теперь кругом – и шагом марш! Одна доеду, не заблужусь», и Нонна, кажется, на неё обиделась.
Избавившись от Нонны, Валя вздохнула с облегчением: наконец–то одна! Ей надо побыть одной, чтобы собраться с мыслями и что–то решить. Как раз этого делать не следовало: отослав от себя Нонну с её надоедной заботой и «доврачебным» собачьим чаем (вспомнив про чай, Валя хихикнула), она словно оттолкнула надёжный спасательный плот – и осталась совсем одна, а вокруг бушевали волны и не видно было – берегов!
Не надо бы ей одной, ей бы поехать с Нонной… Но Валя с детских лет занималась спортом, где не могли помочь папа с мамой, где всё зависит только от тебя. И привыкла со всеми проблемами справляться самостоятельно. И в спорте, и в жизни. И ни к кому не обращалась за помощью.
То, что случилось с ней, обрушилось на Валю как мастерски проведённый удар, от которого она не успела поставить «стенку», и надо было перетерпеть эту боль и ответить ударом на удар. Но как? – Она же любит его! И Валя поехала к родителям, которые (Валя знала) оба были на работе. Никто не увидит её слёз…
Бросив в прихожей рюкзак, Валя с тяжёлым сердцем прошла в гостиную и ничком бросилась на диван. Зачем она сюда приехала? Разве она сможет здесь жить – без Ильи? Она же любит его, и он её любит. И ребёнка не сможет не любить. Валя не говорила Илье о беременности – хотела сделать ему подарок. Сюрприз! Она вообще никому об этом не говорила. Даже маме. Полгода прошло, – усмехнулась Валя, – а никто ни о чем не догадывается, даже Илья. Впрочем, Илье в последнее время было не до неё, он пропадал в Саратове. Валя всех обвела вокруг пальца: свободные джинсы, просторные свитера… Никто и не заметил! Вдобавок к всему, Валя обладала стальным прессом.
… А Нонка всё-таки дура! Дадут, говорит, тебе наркоз, и «не заметишь как». И не заметишь, как исчезнет то невесомое и родное, что уже жило в ней, беспокойно ворочалось и толкалось крошечными ножками («Хороший удар! – морщась, оценивала Валя. – А у неё сильные ноги! Так и рожу её – с чёрным поясом…») Наркоз?! Ну уж нет! Ни за что.
Ей вдруг припомнились найденные в Саратове фотографии. А если её дочка родится такой? Господи! Ну за что? За что ей всё это! Грехов, наверное, много? Практичная Валя наморщила лоб – и не смогла вспомнить ни одного мало-мальски стоящего… Так, мелочёвка, на рекорд не тянет.
Прямо над Валиной головой висела икона Спасителя в золотой тяжёлой раме. В их семье не было верующих, и маленькая Валя долго считала Спасителя папиным начальником, как шутя называла его мама. Отец работал врачом в Институте скорой помощи им. Склифосовского и не верил ни в бога, ни в чёрта, но икону Спасителя в дом принёс именно он, многозначительно сказав удивлённой жене: «Начальство надо знать в лицо!», и она тогда не поняла, шутит он или говорит всерьёз.
– Не молчи, будь человеком, – сказала Спасителю Валя. – Намекни хотя бы, ты же всё знаешь!». Бог смотрел со стены всевидящими и всепрощающими глазами и молчал. Не ожидал, что я приеду, и теперь не знает, что сказать, подумала Валя. Нет, она здесь не останется. Поедет домой, к Илье. Только лекарство возьмёт – от головы, которая, кажется, сейчас треснет, как арбуз…
Валя выдвинула ящик комода, где мама держала лекарства (в их семье болеть не позволялось, это было не принято – и никто не болел) – «на случай пожара». Пожар, бушевавший в Валиной душе, надо было тушить немедленно – иначе душа выгорит дотла.
…Так, что у нас тут? – О-ооо, у нас тут как в аптеке перед ревизией: чего только нет! Анальгин от головы. Пустырник от нервов. Снотворное – без него ей сегодня не уснуть (а ночью спала как убитая, не иначе – Нонкин чай помог! – фыркнула Валя. Хорошая всё–таки у неё подруга!). А от сердца что? Впрочем, болело не сердце, а то неведомое, что зовут душой. «Лечите душу ощущениями, а ощущения пусть лечит душа» – вслух процитировала Валя Чарльза Спенсера Сноу. И Бог на иконе неприметно улыбнулся, соглашаясь. Он знал – всё.
Валя ласково кивнула Спасителю на прощанье (ведь он давно был членом семьи) и захлопнула за собой дверь. Ключи остались на столике в прихожей. Они ей больше не понадобятся. На лестнице Валя с удивлением обнаружила, что держит в руках набитый вещами рюкзак. Значит, так тому и быть… И Валя отправилась домой.
Квартира встретила её тишиной – Ильи дома не было. Да и как он мог приехать, поезд–то только вечером, – тоскливо подумала Валя. Бросив на пол рюкзак, прошла на кухню, машинально зажгла горелку и поставила чайник. Она не сможет жить с Ильёй – после того, что узнала. И вернуться к родителям тоже не сможет: там с ней не будет Ильи…И ребёнка родить – не сможет! Круг замкнулся и крутился в голове бесконечным колесом, мельтеша стальными неумолимыми спицами и не оставляя ни малейшего просвета надежды. И вдруг – распался, брызнув ослепительными искрами. И Валя увидела – выход!
Засвистел, закипая, чайник, и вспомнив Нонкин метод «оказания доврачебной помощи», Валя рассмеялась. Он будет очень кстати, этот метод! Она так и сделает: напьётся горячего чая и ляжет спать. Она очень устала сегодня.
Вывернув карманы джинсов, Валя выложила на стол прихваченные «пожарные» таблетки и задумалась. Вряд ли ей поможет пустырник. Анальгин тоже не исправит положения. Остаётся – чай…
Валя высыпала заварку прямо в чашку – пусть будет покрепче. Положила, не вспоминая о калориях, три кубика сахару – пусть будет послаще. Ещё она бросила в чашку таблетки снотворного, извлекая из блистера по одной, пока упаковка не опустела. Как там, в Нонкиной книжке? – «Обеспечьте собаке покой»…
Валя долго размешивала чай, прислушиваясь к чему-то внутри себя. Там, внутри у Вали, было тихо. Она тихонько прошептала: «Спи, моя хорошая… Мама тоже сейчас ляжет. Мы будем спать долго-долго, а когда проснёмся, всё будет хорошо».
Всё будет хорошо, надо только напоить собаку сладким чаем и обеспечить ей покой. Хорошая у Нонны книжка, на все случаи в жизни годится… Валя улыбнулась, засыпая.
Илья
Когда Илья, задыхаясь от быстрого бега, ворвался в квартиру, с треском распахнув дверь, – его встретила тишина. В прихожей валялся брошенный Валей рюкзак. – «Повезло! Не успела уехать!» – с облегчением выдохнул Илья.
Валя спала, подложив под щёку ладонь и тихонько посапывая. Илья сел рядом и долго слушал её дыхание. С раскаянием вглядывался в припухшее от слёз лицо, в мокрые слипшиеся ресницы. – Валя всё знает! Вот и вещи собрала. Но – не уехала. Всё–таки она не уехала! Значит, не всё ещё потеряно для него… Он ведь любит её! Жизни себе не представляет без этой хрупкой тоненькой девочки.
Ей двадцать девять, а выглядит на семнадцать. Каратистка, твою мать… Кто–кто, а Илья доподлинно знал эту её обманчивую хрупкость, за которой скрывались железные мускулы. И железная выдержка! Другая бы в истерике билась, глаза бы ему выцарапала, а эта – спать улеглась…
Илья с нежностью смотрел на спящую Валю. Друзья до сих пор не знают, сколько лет его жене. Илья улыбнулся, вспомнив, как на их с Валей свадьбе у него всерьёз спрашивали, как им разрешили оформить брак: ведь невесте восемнадцати нет! И как она за тебя пошла, медведюгу такого!
В простом белом платьице, расшитом сверкающим бисером, тоненькая большеглазая Валя выглядела девчонкой, больше шестнадцати не дашь. А никто и не давал! Илья тогда отмалчивался, кивал, соглашаясь, разводил руками – мол, что поделаешь, женился вот… Жена!
Он никому никогда не рассказывал о том, как эта «девочка» вполне серьёзно пригрозила ему перед свадьбой: «Только пикни обо мне! Только рот раскрой, – и свадебная ночь тебе обеспечена. «Винни–Пуха» читал? «В гостях у кролика». Там Пятачок говорит: «До пятницы я совершенно свободен». Вот и ты будешь свободен – до пятницы. Вспомнишь тогда Пятачка!
Илья ей тогда не поверил, но просьбу выполнил – никто до сих пор не знает, сколько лет его жене и по какому виду спорта у неё разряд. По шахматам! – смеялась Валя. Но если она говорила Илье «нет», подойти к ней двухметровому почти, крепко сбитому Илье не удавалось – он раз за разом неизменно оказывался на полу.
– Как ты это делаешь? – каждый раз удивлялся Илья.
– Я же сказала, не подходи ко мне. Не надоело ещё падать? – был ответ. Илья пытался ещё раз, ещё… и отступался, понимая, что не сможет прикоснуться к жене, пока она ему не позволит. Ну, дела–ааа…
– Проспорил, проспорил! – прыгала вокруг мужа Валя и весело смеялась. Об этом Илья тоже никому не рассказывал – кто же ему поверит? Да и стыдно было рассказывать.
Пусть спит. Он не станет её будить. В конце концов, это его проблемы. А ей и без того досталось. Илья на цыпочках вышел из комнаты и побрёл на кухню. Не зажигая света, подошёл к окну, прижался пылающим лбом к холодному стеклу и долго стоял, глядя в ночь. Господи, ну за что ему всё это? За какие грехи?
И как обухом ударило: за Марину. Он так легко вычеркнул её из своей жизни (или это она его вычеркнула?…). А ведь когда–то любил! Дочку в интернат спихнул (а Марина не хотела, она так просила оставить Анечку дома, да разве он слушал?..). И не навещал почти, всё на Марину свалил. Он так легко убедил себя, что во всём прав! Он разменял Маринину квартиру, к которой не имел ни малейшего отношения… Даже суд был на его стороне! Но у Бога свой суд. И пришло время платить по счетам. Значит, Бог всё-таки есть?
Размышления о Боге были прерваны самым жестоким образом: поскользнувшись, Илья пребольно долбанулся головой (которая и без того раскалывалась) о холодильник и с размаху хрястнулся на пол. «О майн Готт!» – вырвалось у Ильи, и он провёл рукой по холодильнику – в полной уверенности, что осталась вмятина. В глазах плыли огненные круги, боль накатывала пульсирующими обжигающими волнами.
– О майн Готт! Господь всемогущий! Верю, верю, что ты есть – убедил… Болевой приём провёл – мама не горюй, в Валькином стиле. А Валюшка–то меня так никогда не роняла, она осторожненько, тебе бы у неё милосердию поучиться! Да–аа… На чём же это я навернулся–то? – Илья огляделся и заметил на полу блистер от таблеток. Пустой. Илья поднял его, машинально прочитал название – и бросился в комнату…
Глава XIV. Солнечный свет
Валя открыла глаза и зажмурилась от солнечного света. Значит, сейчас день, она опять проспала, опоздала на работу, будет скандал. Валя работала тренером в спортивной школе. Шотокан каратэ-до (больница – после), джиу-джитсу, хатха-йога. Школа была закрытая.
– Понимаете, – объясняла на занятиях Валя, – это не просто набор приёмов. Это философия. Мировосприятие. Взгляд на жизнь, если хотите. И каждый мастер – философ!
На вопрос, где она работает, Валя отвечала не задумываясь: «Преподаю философию». – «Врёшь ты всё, Валентина, это тебе, наверное, философию преподают! На филфаке учишься? На каком курсе?»
Жмурясь от яркого света, Валя лениво думала – может, ей не стоит сегодня ехать? Так спать хочется…
– Валюшка, хорош дрыхать. Я шахматы привезла. Сыграем? Только чур, ты мне фору дашь.
Валя открыла глаза и увидела… Нонну. Она сидела на стуле и на ней почему–то был белый халат. Нонна держала в руках плоский свёрток, обёрнутый платком, и теребила зубами краешек.
– «В зубах она держала кусочек одеяла» – пропела Валя (и стоящая здесь же медсестра испуганно дёрнулась). – Нонка, прекрати жевать, тебе вредно, там калории сплошные! Я сейчас встану… А ты чего вырядилась? Женщина в белом…
– Ничего, это у неё бывает, – успокоила медсестру Нонна. – Она ещё и драться умеет, так что вы близко-то не подходите.
– Спасибо, мы уже в курсе, – непонятно ответила медсестра, еле сдерживаясь от душившего её смеха.
– Я тебя убью, – пообещала Валя Нонне.
– Ой, а ты умеешь? Покажешь? – обрадовалась Нонна. Медсестра, зажимая рот рукой, выбежала из палаты. Из коридора донёсся её раскатистый смех. – Чего это она?
– А Илья где? – вопросом на вопрос ответила Валя.
– В коридоре… мается. Он тебя боится. Боится, что ты его ненавидишь. Позвать?
– Позови. – Валя откинулась на подушку. Тело не слушалось, не желало подчиняться, в нем ощущалась противная слабость… Нет, на работу ей сегодня нельзя, она явно не в форме…
– А что у тебя в руках, в одеяло завёрнуто?
–Да шахматы же! И не в одеяло, а в платок.
– ?..
– Ты же сама говорила, у тебя разряд по шахматам. Только ты мне фору дай, я же не мастер, я любитель. Я плохо играю. Сыграем, а? Врач сказал, тебе можно – в настольные игры.
– Я не умею – в настольные, – призналась подруге Валя.
– А чего ж тогда врала про разряд? Врушка–завирушка!
– Ну, разряд. Только не по шахматам. А ты вправду поверила? Ой, с тобой сдохнуть можно, шахматы она привезла! Ой, не смеши, мне смеяться больно!
– Нет, нет, не надо сдохнуть! – испугалась Нонна. – Я их обратно увезу, если ты не хочешь. – И выметнулась из палаты в коридор.
В дверь боком протиснулся Илья.
– Валюшка! Проснулась? С тобой сдохнуть можно! Я твоим родителям не стал звонить, ни к чему им это… (Валя молча кивнула). – Валь, ты прости меня. Простишь? Я без тебя не смогу. Жить не смогу. И дочка тоже.
– Какая дочка? – выговорила Валя чужими губами.
– Да наша! В барокамере она лежит. Абсолютно здоровый ребёнок, сказали, только слабенькая очень, слишком рано родилась. Сказали, отдадут, когда немного подрастет. А главврач тебя из больницы выкинуть грозился. Хулиганка, говорит.
– Я? Но что я сделала – такого…
– Да ты когда рожала…
– Я?! Ой, а я думала, это мне сон такой снится!
– Ну не я же! Ты, конечно. Чуть живая была после таблеток этих, еле откачали тебя. А ты вдруг рожать надумала – под капельницей лёжа! У тебя же всё не как у людей! – не удержавшись, добавил Илья. – Главврач спасать тебя примчался, сам роды принимал. ОН помочь хотел, а ты его ногой в живот лягнула! Он и лёг – не охнул, головой о кафельный пол! Медсёстры в панике: кого спасать, не знают. Устроила ты им… показательные выступления!
– Я его слегка только… Он мне больно сделал! – пожаловалась Валя. – Я ему говорю, не лезь ты, уйди от меня к такой–то матери, сама справлюсь. А он всё лезет! Я его – тихонечко так…
– Тихонечко! Его нашатырём в чувство приводили, а после спиртом отпаивали. У него на затылке такая бубуля… И живот, говорит, сплошной синяк! Что я ему скажу?
– Скажи, пусть пресс подкачает.
– Вот сама ему и скажешь! Он злой как чёрт. Выпишу, говорит, из больницы к такой–то матери! А с виду–то, говорит, просто ангелочек… – Илья хохотал, вытирая слёзы.
– Да ладно, выживет главврач. А я что, и вправду родила? Ты не врёшь? Рано же ещё, семи месяцев нет… или есть? Я думала, мне снится… А кого я родила?
Тонкие Валины пальцы обхватили руку мужа, и Илья блаженно зажмурился. – «Родила царица в ночь не то сына, не то дочь, не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку» – забормотал Илья. И почувствовав, как на его запястье сжались стальные пальцы, намертво пережимая пульс, выдернул руку и зачастил: «Ну а куда тебе деваться? Родила как миленькая. Пока с врачом возились, ты и родила. Сама, как обещала… Ты руки–то не распускай, шахматистка!»
– Врачи говорят, абсолютно здоровая девчонка! – повторял счастливый Илья. – Абсолютно! Сказали, отдадут, если будешь хорошо себя вести. И перед главврачом извинишься. Над ним вся больница ржёт – и медперсонал, и больные! Да, совсем из головы вылетело. Дом в Саратове я на тебя оформил. Ты ж хотела! Так что выздоравливай – и поедешь домывать второй этаж. Ты ж хотела… Вот и поедешь – свежим воздухом дышать. И обои заодно поклеишь.
– Один–один, – прокомментировала ситуацию Нонна. – Боевая ничья. (И Валя улыбнулась, соглашаясь).
– Маму твою пригласим, внучку нянчить будет. Нонка в отпуск приедет со своей болонкой. Дом большой, поместимся! – мечтал Илья.
– Ловлю на слове, обязательно приеду! Я купаться люблю! И моя Ритуля тоже очень любит воду. И кушать она тоже любит… очень! – призналась Илье Нонна.
– Ритуля – это болонку твою так зовут? А как по отчеству? – серьёзно спросил Илья.
– Ритуля это шарпей, – улыбнулась Нонна. – Она у меня тяжёлая собачка, шестьдесят килограммов мышц и костей. Она тебя если уронит, ты главврачу ещё и завидовать будешь, – пообещала Нонна Илье.
Валя слушала их «безлимитный» стёб и вспоминала улыбку спасителя. – Он знал!
Глава XV. Адреналин (продолжение)
Игорь Софронович спустился к реке в самый неподходящий момент: оседлав бревно, Марина ползла по нему на другой берег. Берег был немного выше, ползти приходилось вверх, и Марина безнадёжно застряла на середине.
Новые вельветовые джинсы промокли насквозь, и рейтузы под ними промокли. Марина сидела на бревне, с ужасом вглядываясь в чёрную быструю воду. От воды веяло ледяным холодом и начинала кружиться голова. Марина вцепилась руками в бревно и зажмурилась.
– Рюкзак почему не сняла? Кто же с рюкзаком по бревну… Вниз не смотри. И не сиди, шевелись… Кукла! – гаркнул над её ухом Игорь Софронович, и Марина чуть не свалилась вниз.
– Эх, ты… жоп-слеистка! Трусы–то мокрые, небось? Как поедешь – в мокрых? А не надо выпендриваться, надо как все: вниз не смотреть, – и вперёд!
Подстёгиваемая Игорем, Марина кое-как одолела чёртово бревно и теперь стояла, ёжась от холода: джинсы промокли насквозь, и всё, что под ними, тоже…
– Ну что, теперь переодеваться будешь? – спросил Игорь Софронович Марину и, не сдержавшись, добавил: «Возись тут с тобой… Штаны–то взяла запасные? У меня есть, хочешь, достану?» – и полез в рюкзак.
– Нет, нет, не надо, у меня есть, Вы не беспокойтесь, – испугалась Марина. Запасных штанов у неё, конечно же, не было, но переодеваться на глазах у Игоря в его брюки – она не станет ни за что на свете!
– Ну, тогда надевай и поехали! – согласился Игорь. – Я отвернусь, а ты быстренько раздевайся, в мокром замёрзнешь насмерть.
Марина представила, как поедет вдвоём с Игорем. Она ведь не мастер спорта, она не сможет так быстро, и Игорь Софронович всю дорогу будет её подгонять и злиться. И рассказывать потом: «Эта Марина – достала! Два часа до станции с ней добирались, а идти-то всего полчаса! Я думал, кончусь. Она на лыжах ходит по-ленински: шаг вперёд, два шага назад (прим.: «Шаг вперёд, два шага назад» – название статьи В.И. Ленина о революционном движении в России). Пристрелить её хотелось, чтоб не мучилась».
Марина представила – и стала уговаривать Игоря: «Вы езжайте, я дорогу знаю, я дойду!». Игорь Софронович не заставил себя долго уговаривать: взметнул палками снежную пыль и исчез. «Мастер!» – восхитилась Марина. Ничего, она доедет, вот же лыжня!
Но через двадцать минут лыжня неожиданно кончилась: проложенная группой Карпинского по твёрдому насту, она была неглубокой, и её замело позёмкой. Как ни старалась Марина – не могла ничего разглядеть!
– И Игорь уехал! – в отчаянии думала Марина. – Ехали бы сейчас вдвоём, и пусть бы он подгонял её и грозился пристрелить, но не оставил бы одну. Была бы у неё карта… Но Марина не умела ориентироваться по карте. В открытом всем ветрам поле ей было холодно и неуютно. Ветер пронизывал насквозь, швырял в лицо колючие снежинки. Марина изо всех сил рванула по снежной целине. Наст держал – и она летела стрелой! (Видел бы кто сейчас Марину! Не зря она каталась с Карпинским, всё же чему–то научилась…).
Поле наконец кончилось, и она оказалась на просеке. Здесь не было ветра, и Марина остановилась передохнуть. Мокрые джинсы тут же обледенели, и Марина замёрзла. Та ли это просека, по которой ушла группа?
Марина бежала по лыжне довольно долго и скоро почти согрелась. На бегу тепло даже в мокрой одежде, и значит, ей надо всё время двигаться. Просеку пересекла другая просека, по ней тоже была проложена лыжня. Потом была ещё одна просека и ещё одна лыжня. Кажется, она где–то свернула…
…Или не сворачивала? Марина не помнила, ей не хотелось думать, не хотелось бежать… Она устала. Пришлось остановиться – и сразу же стало холодно. Очень холодно! Марина огляделась – и с ужасом поняла, что уже смеркается. И едет она уже давно, и два часа давно прошли, а станции всё нет! Даже электричку не слышно. Марина знала, что слышно – за восемь километров. Значит, идти… ещё десять? Ей так хотелось верить, что – десять. Тогда она доедет часа за полтора. Может, даже быстрее, если поднажмёт.
Только где она, станция? Хоть бы встретился кто-нибудь! – Но никто Марине не встретился, и спросить дорогу было не у кого. «Хоть бы деревня попалась или дачи!» – с надеждой думала Марина. Но не было на её пути ни деревни, ни дач. Только бесконечная просека, которую пересекали другие – такие же бесконечные – просеки, ведущие неведомо куда. Кажется, она свернула, а налево или направо, Марина не помнила. Бежать уже не получалось. Марина шла, тяжело дыша, плечи ей оттягивал тяжёлый рюкзак, в котором – увы! – не было даже термоса – чай всегда несли мужчины.
Сейчас бы чаю! Горячего, с сахаром… – тоскливо думала Марина. – Все, наверное, уже в поезде, сидят в тёплом вагоне и пьют из термосов обжигающий чай с пряниками. А её бросили. Оставили одну. – Нет, всё не так! – сказала себе Марина. Никто её не бросал, она сама отпустила группу (а они ждали, они не хотели без неё ехать!). Игорю Софроновичу Марина солгала, что знает дорогу. Думала, здесь близко уже, за полем – станция. Он и убежал. А могли бы ехать вдвоём, и Марина упросила бы его сделать остановку – на пять минут всего! И Игорь напоил бы её горячим чаем из термоса.
Но Игоря давно и след простыл. Его нет, и ей придётся – самой. И никакого чая! – сказала себе Марина. – И никаких больше остановок. Только вперёд!
… Лес наконец кончился. Впереди расстилалось поле. В зыбком свете луны оно казалось призрачным, ненастоящим. А за полем – светились огни! Значит, она всё–таки дошла. Вот только поле перейти…