Шурочка рада была вгрызться в работу, чтобы отвлечься от мыслей о поцелуе и возбуждающей близости сидящего рядом шефа. Она сначала обрадовалась, что отелей в городке было не много, не больше десятка, потом испугалась, когда они, один за одним, стали отпадать – у кого-то не было свободных номеров, а кто-то и вовсе не отвечал. А потом споткнулась о вопрос ответившего администратора: один двухместный номер или два одноместных? Адресовала вопрос шефу, а он, молча, одним взглядом, отпасовал его ей обратно.
Поле напряжённости вокруг Шурочки, только было успокоившееся, опять завибрировало, в голове у неё зазвенело. И она заказала один двухместный номер. Не смогла воспротивиться искушению. Это как у сладкоежек – ведь знают, что сладкое вредно, особенно на ночь. И сколько раз клятву дают не залезать в буфет после 6 вечера. Но сладкое так и манит, запах стоит в носу, а во рту уже чувствуется вкус. Рука сама тянется к пакету с конфетами, разум отключается, в голове звенит. Ну, и чёрт с ними, с этими диетами! Один раз живём!
К прибытию в Меерсбург Шурочка ещё успела договориться с прокатной конторой в Абенсберге о продлении на сутки аренды машины, а потом… Потом шеф взял её за руку, помогая сойти по сходням на берег, и не отпустил пока они не зашли в номер.
И то, как они шли по ночному городу, и то, как поднимались в номер, и то, как улеглись в кровать – всё у Шурочки было в тумане. Она просто подчинялась мягкой, но целеустремлённой силе мужчины, а потом и вовсе растворилась в нём. В его руках, в его губах, в его желании. Но вот в его ли любви? Этого Шурочка не знала. Хотя ничего подобного тому, что она испытала этой ночью, у неё не было ни с кем.
Шурочке уже было 25. И, не смотря на то, что короткий студенческий брак был уже давно в прошлом, она не была ни старой девой, ни синим чулком8. Романы, короткие и более продолжительные, у неё были постоянно. Даже те два года, что она работала на Тимура Георгиевича, любя его безответно. Ни на что не надеясь.
Шеф был тёртым калачом и застарелым холостяком – 49, как-никак. Ни одного брака за его плечами не было. Это Шурочка доподлинно знала в силу своего служебного положения. А вот -сколько у него было любовниц, Шурочка не знала. Да и знать не хотела, также как и то, состоит ли он в каких-либо отношениях в данный момент. Её больше волновала собственная судьба.
То, что шеф никогда не женится, и так было понятно. И что же ждало её впереди? Несколько месяцев, а, может, и того меньше, в качестве любовницы. А дальше? А дальше она ему наскучит. И вылетит Шурочка не только из его постели, но и с работы тоже. Не то её ужасало, что она может лишиться средств к существованию (без работы не останется – был бы хомут, а шея найдётся!). А то, что лишится она счастья видеть его ежедневно. Такого вот крошечного счастья…
И ведь, если бы она удержалась от искушения, заказала бы два одноместных номера, шеф ничего бы не сказал. Своего неудовольствия не выказал бы. Из своего холдинга не выгнал. Работала бы Шурочка, как и раньше. В этом она была уверена.
Но и к нему бы ни на шаг не приблизилась! Не почувствовала бы себя такой маленькой, защищённой в кольце его рук. Не ощутила сладость и властность его губ на своём теле. Не изведала восторга всепоглощающего подчинения страсти. Одной на двоих. Такими слившимися, нерассоединимыми, такими совпавшими друг с другом и телом и душой показались они с Тимуром Георгиевичем Шурочке…
Ключевым словом здесь было «показались», потому что сейчас Шурочка так не думала. Она не могла заснуть и смотрела на похрапывающего шефа со странной смесью умиления и страха. Вот потому-то ей и хотелось одновременно выть от ужаса и вопить от счастья!
Шурочка повернулась на бок и попыталась запомнить, запечатлеть в душе любимого таким – умиротворённым, мягким, тёплым, близким, родным… Пыталась остановить мгновение счастья, заранее подготавливая себе эти воспоминания в качестве лекарства, когда ей станет очень больно.
Она погладила его торчащие густым ёжиком волосы, не дотрагиваясь до них. Но Тимур Георгиевич почувствовал и эту невесомую ласку. Развернулся к Шурочке, слегка улыбнулся, не размыкая глаз, и слепо потянулся за поцелуем. И для Шурочки всё исчезло – и её тревожные мысли, и комната, и время. Остались только ощущения и эмоции…
8 – выражение родилось в Англии в XVIII веке в салоне писательницы Элизабет Монтегю. По одной из версий, самым активным и видным членом этого кружка был учёный-ботаник, писатель и переводчик Бенджамин Стиллингфлит, который всегда носил синие шерстяные чулки вместо предписанных этикетом чёрных шёлковых. Когда он пропускал заседание кружка, там говорили: «Мы не можем жить без синих чулок, сегодня беседа идёт плохо – нет синих чулок!» Таким образом, прозвище «синий чулок» первым получил мужчина, а сам кружок стали иронически называть «Обществом синего чулка». Позднее «синим чулком» стали называть женщин, которые интересовались литературой и наукой, пренебрегая домом и семьёй.
Есть версия, что кружку леди Монтэгю имя «синие чулки» дал адмирал Эдвард Боскауэн. Он был мужем одной из наиболее восторженных участниц кружка и грубо отзывался об интеллектуальных занятиях своей жены. Выражение стало в Англии нарицательным после того, как поэт Джордж Байрон написал на салон леди Монтэгю сатиру и назвал её «Синие» (англ. The Blues).
9
Какая чудесная осень стояла в этом году в Питере! Солнечная, сухая. Ночью, правда, было холодно, а днём – тепло, как летом. Растения запутались, не зная, что и думать. Одни деревья не спешили снимать зелёные одеяния. Другие сменили наряд на жёлтые, оранжевые, красные, бурые тона. Третьи – обильно сбрасывали листву, готовясь к зиме, устилая землю весёлым разноцветным ковром. Но Шурочка шла по скверу, не замечая этой красоты, и машинально раскидывала ногами листья, устилающие его дорожки.
Такой же раздрай, как у листьев (ещё лето? уже осень?), царил и в душе Шурочки. Это сейчас, задним умом, она понимала, что Тимур Георгиевич отдалился от неё ещё в машине на пути из Меерсбурга в Абенсберг. А тогда, в эйфории счастья, не придала этому значения.
Счастье бурлило в ней где-то до среды. Пока находились желающие поохать над красотой, запечатлённой на фотографиях. В четверг в душе поселилась тревога. Пятница скрутила болью.
Всю неделю Тимур Георгиевич не обращал на Шурочку никакого внимания. Не то чтобы специально игнорировал, а просто вёл себя как обычно. Это-то и было самое страшное. Конечно, Шурочка понимала, что работа и их положение начальника и подчинённого, не та обстановка, которая приличествует проявлению чувств. Да её и не прельщала роль «подстилки» босса, которая расслабляет шефа за закрытой дверью его кабинета. Но всё же… Мог же он хотя бы взгляд на неё кинуть? Словом перемолвиться? Смску прислать? На почту написать? Можно ведь было куда-то на обед вместе вырваться под видом встречи с клиентом! Мало ли что можно было ещё придумать?! Но это – если хочется. А если нет?
А она-то хороша! Переживала, что будет в любовницах «всего несколько месяцев»! А продержалась всего одну ночь… Что это было? Кто она для Тимура Георгиевича? Средство для снятия стресса? Значит ли она что-нибудь в его жизни? Или – так, случайный эпизод, воспользовался и забыл? И что ей прикажете делать дальше? Уволиться? Сделать вид, что ничего не было?
Сквер закончился, Шурочка перешла дорогу и побрела по тротуару. Краем глаза заметила машину, медленно тащившуюся по дороге. Что-то ещё, кроме странности езды со скоростью черепахи на пустой дороге, зацепило сознание Шурочки… Ах, да! Её цвет – металлик «тёмная ночь». Такого же цвета машина была у шефа. Шурочка остановилась, как будто налетела на невидимую преграду. Остановилась и машина. Дверца её распахнулась, и Шурочка, ещё не до конца осознав, что в машине её ждёт Тимур Георгиевич, нырнула внутрь. А там… Там сразу попала в кольцо его рук. Его поцелуй был таким жарким, таким жадным! Он тоже по ней соскучился! И все тревожные мысли Шурочки растаяли, как дым, расплавились без остатка…
10
Жизнь Шурочки разделилась на две, почти равные части.
В одной она была менеджером по связям с общественностью и занималась своими прямыми служебными обязанностями: организовывала и поддерживала постоянные контакты со средствами массовой информации, информационными, рекламными, консалтинговыми агентствами, издательствами, агентствами по связям с общественностью, государственными и общественными структурами, занималась сбором информации, в том числе с применением социологических исследований, мониторила различные информационные источники и так далее. В этой части её жизни её взаимоотношения с шефом не поменились ни на йоту9. Она всё также была его подчинённой, он – её начальником. Даже когда они были вдвоём в его кабинете, без свидетелей. И только на «Вы».
На «Вы» они были и во второй части Шурочкиной жизни, которая длилась 3 ночи и 2 дня, с вечера пятницы до утра понедельника. Но, по ощущениям, во всяком случае, Шурочки, это время было даже весомее, чем предыдущие пять суток.
Шеф по-прежнему оставался для неё Тимуром Георгиевичем, а она для него – без имени и на «ты». Шурочку это никоим образом не смущало. Во-первых, так было удобнее, чтобы не путаться потом на работе. А во-вторых, что это меняло? Вон, Любовь Орлова и Григорий Александров тоже обращались друг к другу на работе и при людях, в гостях, на «Вы», а дома, в быту, наедине, вообще не разговаривали, общались только с помощью записочек10. Странновато, конечно, но ведь любили они друг друга от этого не меньше?!11 Шурочка и Тарас, кстати, к своим роднулечкам – бабушке и дедушке, тоже обращались исключительно на «Вы», так было принято в семье (почему – никто не помнил), а любили их до обожания!
Самым сложным для Шурочки был рабочий день в пятницу. Она теперь специально оставляла на конец недели побольше работы, чтобы некогда было думать о том, что произойдёт вечером. А вечером повторялся один и тот же ритуал – она проходила сквер, усилием воли заставляя себя не бежать, переходила дорогу, медленно шла по тротуару, пока не подъезжала машина цвета металлик «тёмная ночь» и приветливо не распахивала перед ней дверцу на переднее сиденье. Кольцо мужских рук, страстный поцелуй и – вперёд, в загородный дом Тимура Георгиевича! В понедельник утром ритуал происходил в обратном порядке, правда, без поцелуя и объятий, – тротуар, дорога, сквер, работа. И нарушен был лишь один раз, в ливень, когда Тимур Георгиевич подвёз Шурочку до работы.
А между ритуалами были 3 ночи, наполненные страстью, нежностью, взрывами удовольствия и провалами в сон. Чем были наполнены 2 дня? Самыми обычными, элементарными, бытовыми делами. Купить продукты в магазине, приготовить еду (шефу особенно понравилась Шурочкина ленивая Ачма12. Он нарезал соломкой лаваш, тёр сыр и весьма ловко переворачивал лепёшку на сковородке. Шурочке оставалось только взбивать и смешивать продукты), помыть посуду, посидеть перед телевизором, повозиться в саду перед домом… И всё это вместе, без разделения на мужские и женские дела, без – мелодраматические сериалы это женское, а трансляции футбольных матчей – мужское. Шурочка понимала, что за годы холостяцкой жизни у Тимура Георгиевича выработался определённый шаблон, и старалась тактично вписаться в него. Тем более что особо ломать в себе ничего не пришлось. Её выходные проходили примерно также, изредка разбавляясь походами в театр и на концерты, выставками и встречами с друзьями.
9 – это название буквы в греческом алфавите, означающей звук "и". По своему начертанию она значительно меньше всех своих подруг по алфавиту и напоминает закорючку. Она же пишется иногда в виде черточки под некоторыми буквами. Пропусти ее – и изменится грамматическая форма. Впервые слова "ни на йоту" встречаются в греческом переводе библейского текста, где говорится, что не только текст закона не может быть изменен, но даже ни одна буква, ни одна черточка в нем.
10 – Клавдия Шульженко, зная об этом, посвятила им свой романс «О любви не говори» (слова: Н. Лабковский, музыка: А. Владимирцов):
Очень хорошо влюбиться раннею весной,
Можно полюбить и летом.
Но, пожалуй, лучше в зимний день под сосной,
Крепче снега в сердце зной.
Ах, какое счастье полюбить в первый раз
И не говорить об этом.
И забыть любую из заученных фраз,
Всё сказать лишь блеском глаз.
Припев:
О любви не говори -
О ней всё сказано.
Сердце, верное любви,
Молчать обязано.
Без причины – не гори,
Умей владеть собой.
О любви не говори,
А молчать не в силах – пой.
Если друг твой сохнет от пожара в крови,
Ты его утешь советом.
Девушку, виновную в несчастной любви,
Ты к ответу призови.
Если ж в эту девушку и сам ты влюблён,
Ты не говори об этом.
Мало ли на свете есть желанных имён.
Друг один, а их миллион.
11 – «Я влюбилась навсегда в этого голубоглазого великана, и это был конец», – написала Орлова об Александрове, который предлагал ей в то время сняться в «Весёлых ребятах». А Александров ушёл ради Орловой из первой семьи, где подрастал его единственный сын.
12 – Рецепт ленивой пикантной Ачмы:
Ингредиенты (на 3 порции):
80г лаваш
40г сыра Российский (или любого аналогичного)
40г сыра Дорблю
2шт яйца
100г обезжиренного творога
100мл молока
соль
Способ приготовления:
Взбить яйца с молоком и солью. Растереть взбитую массу с творогом. Всыпать туда лаваш, нарезанный соломкой, и сыр, натёртый на тёрке. Выложить массу на сковородку, жарим на маленьком огне под крышкой минут 5. Переворачиваем и жарим ещё 2 минуты.
11
Хотя Маринка, секретарь Тимура Георгиевича, предупредила Шурочку, что у шефа посетитель, та всё равно решила подождать перед дверью. Обычно посетители у него надолго не задерживались, а Шурочке надо было срочно решить с ним вопрос о публикации в журнале «Экспериментальная и клиническая фармакология», чтобы успеть до конца рабочего дня скинуть им подписанный Тимуром Георгиевичем материал. Ведь сегодня пятница!
Но посетитель что-то задерживался. Мало того, из-за двери слышался разговор на повышенных тонах. Слов разобрать было нельзя, но то, что разговаривали двое – мужчина и женщина, было понятно. Шурочка удивилась – оказывается, Тимур Георгиевич умеет говорить долго и темпераментно, а не только отдельными словами!
Шурочка подошла к Маринке и спросила о посетительнице.
– Это его бывшая. Поговаривают, что босс новенькую завёл, вот бывшая и беснуется, – заговорщицки ответила Маринка.
Первым порывом Шурочки после такой информации было сбежать. Ведь «новенькой», очевидно, была она. Значит, кто-то с фирмы где-то их видел вместе, но пока её не узнал. Но любопытство взяло верх – очень, уж, хотелось посмотреть на «бывшую». А пока ждала, голову посетила грустная мысль, больно кольнувшая в сердце – ведь когда-нибудь и она перейдёт в разряд «бывших», и о ней также, с некоторой долей пренебрежения, будут говорить на фирме.
Наконец, голоса за дверью смолкли. Как Шурочка ни напрягала слух, но слышно ничего не было. А потом дверь кабинета распахнулась, из него вышел Тимур Георгиевич, а на его плече буквально повисла девушка. Она положила голову на его плечо и цеплялась обеими руками за его руку, так что рассмотреть её лицо Шурочке не удалось. Тимур Георгиевич скользнул взглядом по Шурочке, ничего не сказал ни ей, ни своему секретарю, и парочка удалилась.
До конца работы Шурочка «развлекала» себя поисками информации о бывшей любовнице шефа. Работа на ум не шла. Единственное, что Шурочка сделала, это отложила статью о РинГларе на следующий номер «Экспериментальной и клинической фармакологии». Под вечер её настроение кардинально поменялось, она успокоилась, даже повеселела, ведь скоро предстояла встреча с Тимуром Георгиевичем, на которой всё встанет на свои места.
Но встреча не состоялась. Шурочка полчаса прождала машину шефа на злом ноябрьском ветру. На смс Тимур Георгиевич не ответил, а звонить ему Шурочка побоялась. Так явственно представила себе, как на звонок отвечает развязный женский голос, что спасанула. Да, струсила! Неизвестность оставляла малюю-ю-юсенькую надежду, что шеф занят неотложными делами, а не проводит время с бывшей любовницей.
12
Все выходные Шурочка была сама не своя. Отвлечься какими-то делами не получалось. В голове крутились вопросы к Тимуру Георгиевичу и отметались один за другим. Одни больше походили на претензии, другие звучали унизительно, как будто она что-то выпрашивала. Одни формулировались слишком прямолинейно, другие настолько обтекаемо, что можно было и не понять о чём они. Как всегда, наиболее точная формулировка приходила перед сном, но вставать уже сил не было, а на утро она забывалась. Взгляд, который Тимур Георгиевич бросил на Шурочку, выходя из кабинета в обнимку с девицей, из мимолётного последовательно превратился в холодный – высокомерный – презрительный. К понедельнику Шурочка накрутила себя до тошноты, а тело ломило, как при высокой температуре.
Остаться наедине с начальником удалось только во вторник (наконец-то была подписана статья в журнал «Экспериментальная и клиническая фармакология»). И Шурочка в лоб спросила:
– Вы больше ничего не хотите мне сказать?
По всем канонам психологии вопрос был поставлен не верно – тот, кто хочет получить утвердительный ответ, должен избегать в формулировке частицу «не». Но Шурочка разнервничалась, и получилось, как получилось. В ответ услышала:
– Нет!
Она вышла из кабинета шефа на ватных ногах и до конца недели старалась избегать встречи с ним, передавая материалы через секретаря. В остальном неделя прошла как обычно.
В пятницу после работы Шурочка миновала сквер, как-то отстранённо думая о том, что пора пересесть в машину. Начало декабря, вкупе с пронизывающим Питерским ветром очень холодно, да и не красиво – деревья в сквере уже все стоят голые, тоже зябнут. Перешла дорогу и пошла по тротуару. Впереди заметила машину цвета металлик «тёмная ночь», припаркованную напротив входа в метро. Водитель, видимо, заметил приближающуюся Шурочку и распахнул дверцу на переднее сиденье.
Шурочка остановилась и стала ждать, что Тимур Георгиевич выйдет из машины, подойдёт к ней и хоть что-то скажет, хоть одно слово. Она прекрасно понимала, что будет, если она пойдёт на поводу молчаливого приглашения – кольцо мужских рук, страстный поцелуй и – вперёд, в загородный дом Тимура Георгиевича. Не будет никакого объяснения! А Шурочка так больше не хотела.
Но вместо Тимура Георгиевича прозвучал нетерпеливый сигнал клаксона. «Ах, так!», – взбеленилась Шурочка, развернулась и пошла к метро. Шеф и здесь её не догнал, не остановил. Вместо этого Шурочка услышала визг шин резко стартовавшей машины. Мол, не хочешь – не больно-то и надо! Уговаривать не буду! Возмущению Шурочки не было предела. Она что, на помойке себя нашла, чтобы с ней так обращались?!? Ноги об неё вытирали?!?
Малюсенький червячок сомнения – может, надо было всё-таки сесть в машину и найти в себе силы воспротивиться напору Тимура Георгиевича, заставить его поговорить, шевельнулся в душе Шурочки, но она его задавила. Закусила удила и в понедельник написала заявление об увольнении по собственному желанию. Шеф подписал его в тот же день, не воспользовавшись своим правом задержать её на две недели и изменив формулировку на «увольнение по соглашению сторон». Звучало издевательски и ясно показало Шурочке, что она права – шеф не дорожит ни их отношениями, ни ею, как работником, и трёх месяцев ему вполне хватило, чтобы удовлетвориться её телом в постели.
Что ж, она уже взрослая девочка, не романтичный подросток. Резать вены, бросаться с моста в холодную Неву не будет. Просто начнёт новую главу своей жизни. С новой работой, с новыми людьми и с новой любовью!
13
Шура понимала, что поиск работы перед Новым годом, пустая трата времени. Но надо же ей было себя отвлечь от мыслей о Тимуре Георгиевиче?
Менять профиль, в котором она работала последние два года – фармацевтику, ей не хотелось, и она осторожно прозондировала почву в крупных компаниях Санкт-Петербурга, которые могли себе позволить менеджера по связям с общественностью. Народ там сидел плотно, вгрызаясь в место зубами, так что этот путь был бесперспективным. Небольшие фармацевтические компании такой трудовой единицы в активе не имели, и Шурочка перевела своё внимание на газеты и журналы, с которыми имела крепкие связи. Связи связями, но она им была интересна как поставщик информации о РинГларе, а без него, сама по себе, – нет.
Ну, ничего! Отрицательный результат тоже результат! Шура пораскинула мозгами и нащупала ещё варианты. Открывались 2 пути. Один – умерить свои аппетиты по поводу зарплаты, попробовав себя в рекламе. Это сужало рамки её профессиональной деятельности, опуская на ступеньку ниже, но зато раздвигало горизонты в смысле количества мест трудоустройства. Второй вариант заключался в замене профиля на отличный от фармацевтики.
Но хорошенько продумать оба варианта Шура собиралась уже после Новогодних праздников. А пока решила воспользоваться открытой шенгенской визой, чтобы увидеть то, что ей не удалось во время командировки в Германии. Её ждал Мюнхен! Вернее, это она его ждала!
Были и ещё несколько радостных моментов в этом декабре. Почти полугодовое лечение Наденьки дало положительный результат. Врачи отмечали устойчивую ремиссию, правда, окончательно ли болезнь отступила, утверждать пока не могли. У Тараса за пять месяцев в России прочистились мозги от украинской пропаганды по поводу собственной самостийности (недаром власти Незалежной блокировали российские СМИ). По прибытию в Самару он сразу начал искать работу, хоть какую – временную, тяжёлую, ведь надо было на что-то содержать семью и отдавать долги сестре. Пришлось поднять старые связи, порушенные за последние 3 года. Помогли дружбаны по службе в Воздушно-десантных войсках. Голубые береты своих не бросают! И провокационных вопросов, которыми «балуются» украинские пограничники: «Чей Крым?», не задают. В итоге, Тарас очень даже неплохо пристроился, правда, в Подмосковье, а не в Самаре или Питере, и возвращаться с семьёй на Украину не собирался. А там, со временем, можно будет и родителей в Россию перетащить. Так что у Шурочки появилась перспектива не только общаться с родными людьми по телефону, но и видеться с ними.
14
Нет! Зря Шурочка решила провести новогодние дни в Германии. Здесь всё напоминало ей о Тимуре Георгиевиче. Хотя они не были вместе в Мюнхене, она ощущала его присутствие, когда любовалась монументальной красотой Арки Полководцев или очаровывалась скромно спрятавшейся в тени Старой Ратуши статуей Джульетты. Поражалась накопленными богатствами Виттельсбахов13, представленными в их Резиденции, и умилялась непорочно-девственной чистоте Богословской церкви, такой изящно-белоснежной внутри при ярко-жёлтом фасаде снаружи.
Он согревал её своим незримым присутствием, когда она мёрзла на Ратушной площади, пытаясь рассмотреть мельчайшие архитектурные детали великолепной Новой Ратуши (новая – потому что её строительство началось в XIX веке в отличие от старой, первое упоминание о которой датируется 1310 годом), и не могла оторвать глаз от представления на её центральной башне.
Ровно в 11 часов начали бить 43 ратушных колокола, открылись окна под часами-курантами, и 32 фигуры, высотой в человеческий рост, стали разыгрывать сценки из городской жизни, которые происходили на Мариенплац. Герцог Вильгельм V и его жена Рената Лотарингская открыли рыцарский турнир, проходивший на площади в 1568 году в честь их свадьбы. Прошла процессия герольдов с трубами, знаменосцев и оруженосцев, закованных в доспехи конных рыцарей. По сигналу герцога начался турнир, и рыцарь с баварским щитом выбил из седла лотарингского рыцаря. Вслед за турниром дирижёр взмахом палочки открыл на нижней части часов танец бондарей в ярко-красных куртках на празднике в честь отступления чумы в 1517 году.
Только в отеле, перебирая отщёлканные кадры, Шурочка рассмотрела «мюнхенского младенца» на шпиле башни, который держит в левой руке Евангелие, а правой благословляет город.
А Шурочка физически чувствовала свою руку в руке Тимура Георгиевича, когда шла извилистыми улочками к Фрауэнкирхе14, как тогда, в Меерсбурге, когда они искали забронированный ею отель…
В Нимфебург – великолепный дворцово-парковый ансамбль баварских королей, вдохновивший знаменитого Людвига II на строительство ещё более великолепных и вычурных замков -Нойшванштайн, Линдерхоф, Херренкимзее, Шурочка решила не ездить. Его красота и очарование было связано, в том числе, и с огромным парком, в котором находились ещё 3 небольших летних дворца – Амалиенбург, Баденбург и Пагоденбург, которые были на то и летними, чтобы зимой быть закрытыми. Кроме того, с парком граничил Ботанический сад, а какой в него поход зимой?!
По этой же причине – из-за парков, ехать в Линдерхоф и Херренкимзее тоже было бессмысленно, так что Шурочка решила посетить только Нойшванштайн, отложив поездки в остальные замки Людвига II на следующие приезды в Германию поздней весной или ранней осенью. И почему-то мыслились они ей вместе с Тимуром Георгиевичем. А потом она вспоминала, что они расстались, и ей становилось грустно. Но это была какая-то светлая грусть. Потихоньку Шурочка излечивалась от любви к своему угрюмому шефу.
Да и в самом Мюнхене пришлось многое отложить на потом: тот же Максимиллиан-парк – райский уголок для тех, кто хочет отдохнуть в спокойной обстановке. Парк тянется вдоль реки Изар. Группы деревьев посажены таким образом, что всегда можно увидеть Старый город. Но абсолютным центром парка является, конечно, Ангел, мира. Как здесь было бы здорово организовать семейный пикник! А ещё Английский парк, уникально соединяющий природный ландшафт Изара со Старым городом благодаря его создателю – Фридриху Людвигу фон Скеллу15. С его японским чайным домиком, ротондой со смотровой площадкой, откуда открывается вид как на ладони на весь Мюнхен, пивной в виде китайской пагоды и, конечно, искусственным водопадом, образующим большие волны на ручье Айсбах, на которых тренируются серфингисты, устраивая ежедневный бесплатный аттракцион для праздношатающейся публики. Там тоже очень хотелось побывать и увидеть всё своими глазами. Только не одной, конечно, не одной…
А вот куда Шурочка однозначно не смогла бы затащить Тимура Георгиевича, так это в знаменитые Пинакотеки Мюнхена. И коль уж ей довелось «наслаждаться» одиночеством, так она решила наслаждаться им в обстановке искусства, и прошерстила их все три – и Пинакотеку современности, и Старую, и Новую.
В Старой Пинакотеке были собраны произведения мастеров XIII-XVIII веков. Там яблоку негде было упасть, не в смысле количества посетителей, желающих погрузиться в древнее искусство, а в смысле количества картин, плотно развешенных по стенам в 2 яруса. Количество великих имён тоже зашкаливало, достаточно сказать, что в Старой Пинакотеке представлено самое большое собрание картин Рубенса.
В Пинакотеке современности были собраны работы, начиная со второй половины ХХ века. Здесь царил простор, редкие шаги одиноких посетителей отдавались гулким эхом от пустых стен, на которых вольготно висели одна-две картины. У Шурочки возникли две версии. Одна – это что место оставлено на будущие шедевры. Но! За окном уже век ХХI-й, а шедевры никак не находятся. Едва ли две-три картины зацепили Шурочкино внимание. А вторая версия – что ничегошеньки она не смыслит в современном искусстве. Большинство кадров, которые она нащёлкала в Пинакотеке современности, были скорее забавны в своей нелепости, чем могли относиться хотя бы одним своим уголком к произведению искусства.
Нойшванштайн Шурочка оставила «на закуску» и правильно сделала, потому что перед его великолепием померкло всё остальное, что она видела в Мюнхене. Все эпитеты, которыми награждали замок в статьях, прочитанных Шурочкой при подготовке к поездке, – сказочный, романтичный, эклектичный, архитектурное чудо, роскошный, живописный, экстравагантный, причудливый, соответствовали действительности и одновременно блекли перед ней. И в то, что Чайковский написал свой волшебный балет «Лебединое озеро», будучи очарованным Новым Лебединым Утёсом, как переводится с немецкого Нойшванштайн, воспринималась как быль, а не легенда. И то, что Дисней использовал замок, как прототип замка Спящей красавицы в Диснейленде, было непререкаемо.
Нойшванштайн открылся Шурочке во всей красе с подвесного мостика, перекинутого через ущелье, по которому шумел звонкий ручей, и сразу же влюбил в себя однозначно и бесповоротно. Но любовь эта возникла вместе с грустинкой, остро кольнувшей в сердце. Да, замок был, безусловно, сказочно красив, но и очень одинок, доминируя над окружающим пейзажем, выбиваясь из него. Шурочка с трудом представляла замок как место, которое можно считать домом, всерьёз планировать,
как Людвиг II, жить там16.
Несмотря на яркую театральность внутреннего убранства замка, а почти все его помещения были посвящены операм Вагнера, которого Людвиг II обожал и перед которым преклонялся, ощущения Шурочки об одиночестве его хозяина только усилились. И, удивительным образом, напомнили Тимура Георгиевича. Ему очень бы подошёл Нойшванштайн с его богатым, но темным, тяжеловесным оформлением, очень точно отражающим глубину трагической музыки Вагнера.
Вот на такой щемяще-грустной ноте окончилась поездка Шурочки в Германию.
13 – немецкий феодальный род, с конца XII века и до конца Первой мировой войны правивший Баварией, к которой относится Мюнхен, Курпфальцем, а также некоторыми близлежащими землями. (из Википедии)
14 – Собор Пресвятой Девы Марии XV-XVIвв, именуемый в обиходе Фрауэнкирхе. В соборе могли разместиться до 20 000 прихожан, однако внутри он не производит впечатления огромного сооружения, так как 22 колонны, поддерживающие крышу, создают иллюзию значительно меньшего пространства. С собором связывают много легенд. По одной из них архитектор заключил сделку с дьяволом, чтобы тот не мешал строительству. Дьяволу было обещано не делать в соборе окна. Действительно, в одном из ракурсов колонны скрывают оконные проёмы так, что окон не видно. В подтверждение легенды в соборе хранится «след дьявола» – отпечаток мужского ботинка на плите (из Википедии)
15 – «Природа лишь случайно выражает себя образно, искусство делает это с умыслом», – так описывает своё творение авторитетный создатель Английского сада.
16 – Нойшванштайн так и не был закончен при жизни Людвига II. Король прожил в нём всего 172 дня.
15
После возвращения в родные пенаты, грустить Шурочки стало некогда. Надо было вплотную заниматься поисками работы, во что она и окунулась с головой.