«Флип-стрит. 221Б» написано на углу дома. А на двери №033, перед которой мы стоим «Mr. Henry Kissinger's Law Office» («Адвокатская контора мистера Генри Киссенджера»). Артур открывает дверь, нажимая код на ручке и оказывается, что за ней целый этаж работников и сотрудников, мужчин и женщин, молодых и не очень, красивых и так себе, и все одеты по дресс-коду «черный низ белый верх». И на всех и низ, и верх сидит безупречно. А я в своих кроссовках, джинсах и рубашке навыпуск, словно пролетарий из Коктебеля, приехавший передать английским товарищам привет от Максимилиана Волошина. А запах! И сами люди и всё вокруг них пахло богатством и достатком. Пахли их взгляды и позы, улыбки и жесты. Даже кофе дымился ароматом денег, и уверен пенка была в форме фунта. А речь! Казалось, они не говорят, а перекидывают друг другу изо рта в уши по сотне другой разных валют и этим только и занимаются целыми днями.

– Кх, кх! – прокашлял кто-то сзади, и я обернулся.

На нем были темно-синие пиджак и брюки, но глубоко-малиновые жилет и блестящие туфли. А воротничок рубашки и манжеты отдавали в желтизну. И при этом ни бабочки, ни галстука. На вид лет пятидесяти, лысоват. А лицо как у потомственно пьющего аристократа – когда по носу, глазам, рту и даже ушам видно, что их хозяин бухает, но всё равно сомневаешься.

– Мистер Киссенджер? – говорю и протягиваю руку.

– Просто Генри. – Отвечает он в ходе рукопожатия и говорит это по-русски и сразу ясно, что это не единственная русская фраза в его лексиконе, которую он выучил ради учтивости. И приглашает: – Пойдемте ко мне в кабинет.

15

Кабинет небольшой, но такой, в которых и творятся большие дела: шкура медведя на полу, черные кожаные низкие кресла (два), в комплект к креслам диван (один), пальма в кадке (настоящая), полки с книгами (под потолок), тяжелые портьеры и зеленая лампа на массивном дубовом столе.

– Что-то не так? – Он плеснул в широкие стаканы темную жидкость из массивной бутылки и посмотрел мне в лицо, возвращая пробку в горлышко. И сообщил, что это виски. И взял стакан и пошел к столу, и мне пришлось самому пойти за стаканом и вернуться в кресло. Хозяин явно давал понять, что я, мол, тут вам не слуга. И это у него получалось отменно – и сдержано и высокомерно одновременно.

– Так что не так? – Повторил он, плюхнувшись в кресло. И я подхватил его волну суверенности и говорю: – Да стол у вас и лампа какие-то кагэбэшные.

Он расхохотался, словно подавился. Долго и громко клокотал, смахивая слезы платком. И благо в стакане было налито немного, а то бы выплеснулось через край. И успокоившись, чуть приподнял стакан, призвав меня сделать то же самое и весело сказал: – За встречу!

– Так я и есть бывший кагэбэшник. И … (тут он развел руки в стороны, словно хотел объять небо) … то ли привыкаешь к стилю, то ли он помогает. И не могу в других интерьерах. Пробовал. Несколько раз пробовал. Но не по душе. Не чувствую себя в своей среде. Точнее – чувствую себя не в своей среде. Я ведь в спецслужбы пошел по велению души. Так хотел быть разведчиком! А потом все закрутилось, завертелось и вот я тут – в Лондоне. И, слава Богу! И именно тут я встретил тех людей, благодаря которым встретил вас.

Я подался вперед и из глубины кресла пересел на его краешек, демонстрируя заинтересованность. Вдобавок я знал свою слабость – доза алкоголя свыше ста грамм могла меня усыпить резко, глубоко и неожиданно, что было неоднократно проверено. Поэтому прикладывался я к стакану помаленьку и уже пропустил один долив, показав Генри, что с этой порцией я пас. И поймал его недоуменный взгляд, словно он начал подозревать вдруг, что я не русский.

– Вы точно русский?! – Спросил он. – Или в России стали мало пить?

А глаза у него от виски заблестели, и стакан в руке стал покачиваться из стороны в сторону. И я предусмотрительно не стал отвечать, чтобы не начинать долгий и бессмысленный разговор, который мог затянуться (и точно бы затянулся). А учитывая его скорость поглощения виски, мы рисковали не добраться до моих денег в трезвом уме и твердой памяти. И я промолчал и тихонечко улыбнулся. Он понял меня и заявил, что правильнее будет перейти к делу, ради которого я проделал столь дальний путь.

– Вы слышали что-нибудь о масонах? – Спросил он, перебирая бумаги на столе.

– Только ту байку, что это тайная организация, которой приписывают управление политикой и экономикой из-за кулис мировой сцены.

– Я тоже об этом слышал. – Сказал он так, словно я зачитал ему «Википедию» и он мне не поверил. Он, сидя в кресле, оперся о стол локтями, держа в руках перед собой лист А4. Бумага была тесненная, и всё напоминало оглашение завещания.

– Тут написано, что общество под названием «Масоны 33», учитывая ваши тайные знания, присущие их сообществу, выделяет вам 10 миллионов долларов, которые, как они надеются, помогут вам в продолжение работы на литературном поприще.

Я закашлялся.

– Понимаю вас. – Сказал он. – Мы. – И он сделал жест в сторону большой комнаты за стеной. – Проделали большую работу, проверив и сопоставив исходные данные, указанные в данном нам задании и уверены на сто процентов, что вы здесь по праву. Мы не требуем от претендентов никаких доказательств и клятв. И мы ничего не объясняем. Хотя … Немного объясняем. Уверен, вы же хотите узнать, в чем дело?

Я закивал, мол, хочу и еще как хочу!

– Мои предки занимаются поиском таких людей как вы уже пятьсот лет.

Я сделал удивленные глаза.

– Да. Пятьсот лет. Из поколения в поколение. У меня несколько детей и у отца моего было несколько и у деда, и у прадеда. И не потому что мы религиозны или плодовиты. Нам нужно выбрать одного ребенка, который будет подходить для этой работы. Который продолжит дело. Все получают прекрасное образование, и я постоянно ко всем приглядываюсь. Я должен в конце концов сделать выбор и лишь один из них сядет в мое кресло. Один! А их у меня пятеро, Ироним. А мне нужен честный, работящий, неподкупный и здоровый, чтобы имел потомство и не умер раньше времени и не сошел с ума. И еще нужны амбиции, но только в меру. То есть я ищу идеального человека.

– Сложно.

– Сложно не то слово. А если я ошибусь? А всё настолько серьезно, что я не имею права ошибиться. Я не могу позволить себе ошибиться. Я верю в порученное мне дело как в миссию, которая помогает человечеству жить – выживать и развиваться. И если вам кажется, что мне доверены какие-то тайные знания, то я вас разочарую – никаких тайных знаний у меня нет. И я никогда не видел ни одного масона.

Рассказ был так трогателен, что показалось – он вот-вот пустит слезу и я решил его поддержать шуткой: – А удостоверение масона у вас, надеюсь есть?

Шутку он оценил и улыбнулся.

– Всё, что у меня есть, это периодически поступающие тексты. Текст на разных языках и никогда не повторяются ни текст, ни количество языков. То есть в списке, то есть английский – то нет английского. Такая же история с французским, русским, немецким и прочими.

– Почему так?

– Не знаю. Где-то раз в пять лет текст приносит курьер. Текст небольшой. И мы начинаем искать, кто его написал. И вроде с наличием интернета все просто. Но не тут-то было! Поверьте мне. И притом, текст может быть еще и не написан.

– Как так?!

– Искомый текст – это часть тайного знания, данного людям свыше. Не спрашивайте кем – не знаю. Но тот член рода человеческого кто воспроизведет его, подтвердит тем самым, что идет правильно и дальше напишет другие нужные и важные слова. Он подарит людям связующее звено между прошлым и будущим.

– То есть я что-то такое написал?

– Абсолютно верно. И в этом ваша ценность.

– А что? – У меня даже поднялась температура от напряжения.

– Это не разглашается. Никто не знает, что он написал. Все в полном неведении где попали в точку, а где ошиблись. Разум должен быть чист, а путь поиска свободен. Иначе, вы бы сосредоточились на ранее сказанном, и это бы сковывало полет мысли.

– Но какая я же это тайна, если вы мне всё рассказываете?

– Не только вам, но всем, кто был до вас и будет после вас. И не только я рассказываю, но и до меня рассказывали. Но разве вы слышали о нас?

– Нет.

– А ведь нет никакой беды в том, что все всё узнают. Пусть! Исходный текст никому не известен. А если будут писать больше, зная, что есть награда, так пусть пишут – это же здорово! Человечество учится и развивается, соглашаясь и сомневаясь, толкает себя вперед фантазируя, упорядочивает отношение между людьми и народами, рождая новую мораль. И те, у кого это получилось, должны иметь возможность, чтобы у них и дальше получалось. В общем, такова идея.

– А два раза кому-то везло?

– Был один. В Средние века. Имя не скажу.

– Всё это так неожиданно! И это всё законно?

– Расслабьтесь. И примите это как должное. Эта сумма лишь кажется большой, но это капля в море финансового мира.

– Ничего себе капля в море! Да за эту каплю вашего курьера выкрадут вместе с текстом, который он вам несет.

– Согласен – риск есть. Но, во-первых, мы периодически переезжаем и стараемся сохранять конфиденциальность. Но это скорее чисто из человеческих опасений. Во-вторых, про курьера я сказал образно. На самом деле нет никакого курьера. Однажды у меня на столе появляется этот конверт. Как появляется, не знаю. О переездах я никого не уведомляю. Я могу отвернуться от стола, а повернувшись, увижу, что он появился. Какой курьер его принес? И как после этого не верить в высшие силы, в предназначение и в миссию!

– То есть вы избранный?

– Опошленное кинематографом слово, но мне приятно думать, что да.

– И что дальше?

– Дальше я выдам вам доступ к вашему расчетному счету, ключи и пароли и всё – деньги ваши.

– И что я должен делать дальше?

– Вы никому ничего не должны. Это награда за членство в клубе. Вы, кстати, тоже получается, избранный. Поздравляю. А цифра тридцать три вам в жизни часто попадалась?

– Не замечал.

– Ну, позамечайте. И пишите, пишите и пишите.

Он вручил мне конверт, пошутил, что и в КГБ и здесь его окружают тайны, пароли, шифры и секретные агенты. Дотошно объяснил мне, в каком банке что находится; дал доступы к онлайн сервисам; потребовал, чтобы я все повторил; чтобы еще раз повторил; голосом робота пошутил «сразу смените ПИН и нигде его не записывайте, а запомните»; про шутку сказал, что это ни фига не шутка. И на каждой точке с запятой он наливал, наливал и наливал.

16

Проснулся я, потому что зазвонил телефон. Он был, как и дома привычно слева под подушкой. Мысль «Надо ответить» была следующей после «Что ж мне так плохо то?!». Звонил человек представившийся Артуром, и напомнил, что самолет у меня в 14:00, и что в полдень он будет меня ждать на ресепшене отеля. Я ответил единственное что мог ответить, точнее, я промычал в трубку: «Ок» – на большее у меня не было сил. Мог гореть отель, явиться пришельцы, Илон Маск улететь на Марс и не вернуться с Марса, я сказал бы то же самое «ок». Сказал бы и уткнулся обратно в подушку.

Но тайный житель внутри меня – мой страж и хранитель – почувствовал неладное и начал пробираться сквозь алкогольный туман к рычагам ручного управления головным мозгом. Они были липкие и выскальзывали у него из рук, и я каждый раз вздрагивал как мотор, который никак не может запуститься и снова глохнет, провернувшись лишь на пару-тройку оборотов. Устав дергать рычаги страж достал шприц с антидотом и обреченно вздохнув, вогнал все сто кубиков в кровь, пульсирующую у него под рукой. И она разогналась и понеслась как весенний поток с гор, и сердце вздрогнуло, печень ёкнула, и алкоголь начал выпадать в осадок. И рычаги, пусть еще были влажные, но уж перестали выскальзывать у него из рук, и он смог перевести их из положения «P» (паркинг) в положение «D» (драйв 1).

«Артур!», – это слово словно взорвалось у меня в голове. Я сел, осмотрелся и всё вспомнил и всё понял – кто я, где я, зачем и почему. Но совершенно не помнил, что мне сказал Артур. Вдобавок сердце мчалось галопом и казалось, вот-вот прорвет дырку в груди и вырвется наружу. И тут желудок как поменяй направление движения! И до унитаза я не добежал и начал разбрызгивать всё на ходу, как не зажимал рот руками. И позже из душа вышел с ощущением, что был вывернут наизнанку, промыт и упорядочен обратно. Голова была чистая и холодная, а сердце иногда лишь взбрыкивало, но уже не пугало.

– Артур, – говорю я ему, набрав номер, – Алло!

– Не могу успеть. – Отвечает он мне. – Как это сказать по-русски? Не ехать.

– Пробка. – Подсказываю.

– Нет.

– Затор.

– Да, затор. Рядом метро. Встретимся в «Хитроу».

Одеваюсь, хватаю рюкзак, оглядываю номер, чтобы чего не забыть. Прихватываю на всякий случай туалетную бумагу и бегу вниз. Через «гугл-переводчик» объясняю портье, что тороплюсь в аэропорт, что не знаю где метро, не знаю, как выбрать нужную ветку и что очень-очень тороплюсь.

– Во сколько вылетает ваш самолет?

Я достаю документы и передаю ему билет. Он обнадеживающе кивает, давая понять, что на рейс я успеваю. Потом звонит в колокольчик, появляется юноша, который получает задание проводить меня до метро и посадить в поезд до пятого терминала «Хитроу». И парень улыбнулся и указал рукой, мол, пойдемте, сэр. А я все шарю по портфелю, потому что кроме паспорта, визы и билета больше никаких документов в нем нет. Нет ни красивого конверта с номером банковского счета, ни пластиковой карты, ни пин-кодов. А ведь я всё это видел собственными глазами! А ведь я всё это трогал собственными руками!

Иду за путеводителем и горько-горько у меня на душе. Горько от мысли что меня так гадко обокрали. И только сейчас, в финале, я понимаю, что они делали, зачем и почему. Я подписал все документы, но при этом ничего не помню, так как алкоголь форматировал карту памяти мозга. А я еще вчера хотел всё сфоткать на телефон, а Генри мне не дал этого сделать, потому что, дескать, у меня руки трясутся и пообещал сам все сфотографировать, потому что он типа умеет держать себя в руках, потому что у него годы тренировки. «А что я жене скажу? Что я идиот? Что я профукал 10 миллионов?», – эта мысль чуть не разорвала меня на тысячу частей, потому что кровь бросилась в голову, потемнело в глазах и бубенчики в черепной коробке явно давали знать, что инсульт заезжал в пространство серого вещества на тройке вороных. Я хотел крикнуть парню впереди «Стой!», но не смог. И ноги предательски стали подкашиваться. Но тут страж и хранитель спросил строго «Ты что, хочешь сдохнуть в Англии прямо на улице?!». И видимо снова он достал что-то из своей аптечки и снова его реанимационные действия вернули меня к жизни, и я, пусть и медленно, пусть шаг за шагом, но вернулся в себя, едва пары секунд не долетев до темной дыры на тот свет. И естественно я дал себе зарок никогда больше не прикасаться к алкоголю, на что в голове раздался чей-то смех.

«Черт с ними со всеми!», – подумал я, кладя в руку парня бумажку в пять фунтов, и входя в вагон метро. Пока подземка везла меня в аэропорт, я подвел итог, и получалось все не так плохо – я был жив, почти здоров, прокатился в Лондон, а оставшиеся сто тысяч долларов неплохой бонус за приключения. И уже я улыбнулся, и с души упала – словно свалилась большущая жаба – тяжесть, и уже я пересчитал наличность, потому что захотелось есть, и уже объявили «Heathrow airport. Terminal five», как за окном останавливающегося поезда я увидел Артура. И только я подумал «И как мы с ним друг друга найдем в этой суматохе?», и «Ща я ему устрою кузькину мать!», как увидел, что над головами толпы на перроне реет флаг России и понял, кто его держит в руках. Меня обогнали два полицейских и флаг исчез, но я уже понимал, где то место, где Артура окунули мордой в пол. Но полисмены, оказалось, решили, что человеку плохо, а услышав «No problem!» отошли, даже не спросив, чего он махал.

– Ироним! – крикнул он мне и снова помахал флагом.

Я подошел и, подняв вверх большой палец правой руки, сжатой в кулак, показал ему что идея отличная.