Модель XXX

– Эй! – говорю я, чуть подавшись вперёд и помахивая рукой перед её глазами.

– Вы совсем что ли? – спрашивает она. – Вы что себе позволяете?

– Извините, – смущаюсь я.

– Ладно, – улыбается она.

И добавляет:

– Иди.

***

Боже мой, эта улыбка и это вот «иди» совершенно сбивают меня с толку! Почему она перешла на «ты»? Я ничего не понимаю. Я выхожу от неё очень возбуждённый и с безумными глазами бегу вниз. В паху лёгкая боль, тело в мурашках.

Я врываюсь в туалет, забегаю в кабинку и вижу над сливным бачком приклеенное объявление:

– Уважамы припадаватили! Убедителна просьба в туалети не драчить!

Я мигом вылетаю и испуганно оглядываюсь. Никого нет.

Поднимаюсь к себе, заходя в кабинет, говорю:

– Анечка, загляни ко мне.

***

Как-то у нас накрывали стол. По какому-то поводу, я уже не помню, может и без повода. И мой друг, декан психологического факультета, принёс большую банку красной икры, где-то на полкилограмма.

– Ммм, – говорю я, – люблю, кстати, красную, икру. Хорошая?

– Ещё бы, – отвечает друг, – чавыча! Попробуй.

И даёт мне ложку.

Ну, я взял банку, ложку, встал у косого окна, выходящего через крышу прямо во двор, и стал пробовать. Боже, а там снаружи какая красота! Осень разноцветная, небо в холодных голубых прогалинах, обрамлённых серой пеной облаков. Студенты, взъерошенные точно воробьи, жмутся в кучки и как будто клюют что-то, а на самом деле просто курят. И доносится едва слышно их нежное щебетание: «бля-бля-бля, бля-бля-бля…» И, как это бывает иногда, когда неким внутренним зрением ты вдруг видишь подлинную основу мира, он преображается и расцветает для тебя чудесными красками…

– Иван, а ты чего, – слышу я голос друга, – всю икру что ли сожрал?

Смотрю, и в самом деле – сожрал, всю. А стол уже почти накрыт.

– Извините, – потупился я, – задумался.

***

Периодически у нас проходит учёный совет, на котором руководители подразделений отчитываются в проделанной работе.

И вот, через год после моего вступления в должность пришла пора отчитываться и мне. А я, признаться, очень упростил процесс работы в аспирантуре. От предыдущего начальника осталась кипа бумаг, в которые я совершенно не хотел вникать. Я на них даже ни разу не взглянул. Они так и пролежали весь год на столе, покрывшись пеплом и отпечатками чашек с кофе.

На учёном совете, когда настала моя очередь, я вышел и встал за кафедру. Почему-то я был в майке, джинсах и кроссовках, хотя все остальные сидели в костюмах. Кого-то это возмутило, коллеги стали шептать друг другу в ухо: посмотрите, типа, на этого.

Ректор меня представил.

– Иван Алексеевич, ну, расскажите нам, пожалуйста, о том, как обстоят дела в возглавляемой вами аспирантуре.

Честно говоря, к выступлению я не готовился. Не имея нужного опыта, я совершенно не знал, что в таких случаях говорят. Поэтому я просто сказал:

– Дела в аспирантуре обстоят отлично.

И замолчал, глядя в зал. Зал тоже молчал, молчал и президиум во главе с ректором. Через минуту, когда стало ясно, что я не собираюсь продолжать, ректор обернулся ко мне, и спросил:

– Иван, это всё?

– Да, всё, – кивнул я.

Егор Мотельевич после этого случая говорил:

– У всех бы так, как в аспирантуре!

***

Роботов стали делать похожими на людей, чтобы люди чувствовали себя с ними комфортно. Хотя многие правозащитники были против. Каждый, говорили они, должен выглядеть согласно своей природе. А их природа это пластик, сплавы и кремний. Так что пусть они и выглядят, как компьютеры.

Но всё же их не послушались. Потому что имелись серьёзные экономические интересы: огромный спрос на искусственных друзей. Люди готовы были платить любые деньги, чтобы купить человекоподобного робота. Спрос определяет предложение, причём речь шла о самом выгодном производстве за всю историю промышленности, поэтому правозащитников проигнорировали.

По сути, первые роботы были рабами, чаще всего сексуальными. Производители быстро поняли, что нужно рядовому потребителю и стали создавать идеальные секс-машины. Конечно, продукты очень различались по цене. Она зависела от качества материалов, сложности нейронной сети и её способности к самообучению. Дешевые модели часто ломались и имели короткую гарантию. Запросто могла порваться некачественная кожа, сломаться конечность, перегореть контакт или повредиться софт. В последнем случае робота часто заклинивало и он совершал одни и те действия, как человек с тиком. Или ещё хуже: повторял до бесконечности одну и ту же фразу, пока не приезжали мастера, чтобы вырубить его.

Но дорогие модели делали совершенными. Они были так продуманы, так умелы, так предугадывали любое желание клиента, что пользовались спросом намного большим, чем обычные люди. Появились даже публичные дома, где услуги оказывали только роботы.

И тут правозащитники добились своего (кстати, один мой школьный товарищ был в числе активистов). Они убедили наконец правительства государств в том, что роботы ничем не уступают людям в интеллектуальном плане, и даже превосходят их. Да, у них нет эмоций. Ну и что?

С тех пор люди и роботы равны. За принуждение робота можно получить реальный срок. Формулировка там какая-то такая: «половая связь с носителем искусственного интеллекта против желания последнего карается…» и так далее, и так далее – перечисляются все возможные формы дискриминации.

Это, конечно, чушь: «…против желания последнего…» У них нет никаких желаний, они же роботы.

Бывшие секс-модели перепрограммировали и внедрили в общество. Я слышал, что они пользуются очень большим спросом в организациях в качестве руководителей подразделений. Их мощный интеллект в сочетании с опытом общения с мужчинами даёт поразительные результаты. Они особенно эффективны.

***

Был случай много лет назад. Ощущение праздника. Тёмный южный вечер, хотя ещё не поздно. Мы с приятелем мчимся по узким улочкам, освещённым только тусклым светом окон. Все спешат на побережье. Оттуда доносится музыка, там открытые морскому ветру кафе, там вкусные запахи, и, наконец, там танцуют обалденные загорелые девушки.

Нам так нравились эти кафе, что мы первые несколько дней не могли дойти до моря. Только видели из кафе.

И вот мы спешим на побережье. Его золотые огни манят нас, обещая радость и веселье. Мы несёмся.

И тут в тёмном переулке меня хватает за руку дама. Интересная такая, но выпившая уже.

– Икс-икс-икс! – кричит она. – Икс-икс-икс! Вот ты где? А я тебя обыскалась!

И тащит меня куда-то.

Я довольно резко вырвался, хотя она и показалась мне знакомой.

– Отстаньте, – говорю, – я не икс-икс-икс.

И убежал. А сам думаю: сумасшедшая!

Пришли мы с приятелем в кафе, сели за столик, взяли вина. Выпили. И тут он говорит:

– Ты, кстати, вчера под утро одной девушке как Модель XXX представился. Потом вы куда-то c с ней пропали.

– Да? А её не смутило, что я робот? – я вообще не помнил этой истории.

– Мне показалось, что даже наоборот. Да и какая разница?

***

Отец этого моего приятеля заболел раком. Обнаружили уже в поздней стадии. Он стал быстро худеть, ничего не ел, ослаб и вскоре не мог встать с кровати. Друг носил его в машину на руках, до того лёгким он стал. Его взяли в больницу, но быстро выписали – умирать. Помочь ему уже нельзя было. В какой-то момент начались сильные боли. С наркотиками было сложно, того, что прописывали врачи, не хватало, да и вскоре перестало помогать.

И тогда мой друг пошёл на улицу искать герыч. Ему удалось найти надёжного поставщика, он сразу договорился, что покупать будет регулярно. Но он не знал, как его готовить и употреблять. Дилер взялся научить.

Они зашли в аптеку за инсулиновыми шприцами и водой, потом нашли тёмный глухой дворик, спрятались за большим контейнером и он стал показывать как. Ложки не было, поэтому пришлось варить смесь в фольге из сигаретной пачки. Набрав содержимое в шприц, он сказал:

– Давай ремень.

– Зачем?

– Руку тебе зажму.

– Мне-то зачем?

– А ты думал я себя вмазывать буду?

Мой приятель ощутил пронзительный холод от предчувствия того, что должно произойти. Дилер помог ему затянуть ремень, потом ловко ввёл дозу в вену.

И вдруг наступило счастье. Дилер ушёл, а он остался за мусорным контейнером в окружении уходящих в серое небо грязно-жёлтых стен. Он сел прямо на асфальт, положил руки на колени, а голову на руки. Ему не хотелось никуда идти. Он чувствовал, что оказался в конце пути – в раю, и дальше искать нечего.

Папе он помог. Тот умер в блаженстве, раньше, чем героин перестал действовать.

А приятель до сих пор жив. Он продал всё, что было в квартире, кроме самой квартиры – её не смог, потому что она принадлежит матери. Денег у него нет, он, конечно, не работает, но каким-то непостижимым образом каждый денег ухитряется достать дозу.

***

Поднимался тут на свой этаж. Я только что покурил во дворе и теперь взбегал наверх, как обычно прыгая через ступеньку. Если много куришь, спортивная активность очень нужна. Хотя, скажу по опыту, самая лучшая спортивная активность – это секс. Но не такой, второпях одноразовый, а обстоятельный. Когда весь день, с утра и до вечера с постели с девушкой только и занимаешься, что этим делом, прерываясь только попить пива и перекурить. Если при этом и не ешь ничего, то заодно и похудеешь.

Короче, поднимаюсь я в свой кабинет. Взлетаю, как бабочка, ступни пружинят, руки словно крылья. И тут замечаю, что из кабинета Марии Петровны выходит Иван Ильич. Она его провожает, они оба смеются. То есть дело происходит совсем не так, как у неё со мной. И в самых дверях она его хлопает по жопе!

Он кокетливо хихикает и всплескивает руками: «Ой, что вы, Мария Петровна!»

Я замираю в изумлении.

Когда она уходит, я его спрашиваю:

– Иван Ильич, это что сейчас было?

– Да, сам не понимаю! – отвечает он и, продолжая хихикать, убегает.

Словно огромная волна, несущая погибель всему на побережье, накрыла меня чёрная ревность. Я не мог сдвинуться с места, переживая увиденное. Я дёрнулся вниз по лестнице, потом дернулся вверх, и опять застыл – у окна, выходящего на задний двор, туда, где стоит белостенный православный храм.       Увидев золотые купола с крестами, я перекрестился, и прошептал:

– Избавь меня, Господи, от этой напасти.

Я, кстати, христианин.

Немного успокоившись, я вернулся в кабинет, попросил Анечку сделать кофе и попытался проанализировать произошедшее.

Зачем робот хлопает человека по жопе? Это выходило за рамки моего привычного понимания. Это разрушало мои стереотипы.

Но это ладно. Другой вопрос, более сложный: почему я ревную? Выходит, я завидую Ивану Ильичу? То есть, я хотел бы, чтобы она меня хлопала по жопе? Прогоняя от себя эти мысли, я помахал перед лицом руками.

– С вами всё в порядке? – спросила Анечка. Она принесла кофе.

– Да-да, – ответил я. – Спасибо.

Я сделал глоток, зажёг сигарету, глубоко затянулся и выпустил струю дыма.

***

Стояли, курили с Иваном Ильичом. Я ещё не совсем отошёл после того случая и относился к нему с некоторым напряжением. Он, как обычно, смеялся, косил глаза под прямоугольными очками, и пересказывал всякие сплетни.

У него есть такая забавная манера – он когда рассказывает что-то по его мнению смешное, закидывает голову, смотрит вверх и протяжно хохочет. То, что никому больше не смешно, его не смущает.

Вдруг к нам выходит ректор.

– Иван, – это он мне, – дай прикурить.

Я протягиваю ему зажжённую зажигалку. Он берут мои руки в свои, прищуривается и закуривает. Потом говорит:

– Иван, – это уже Ильичу, – давно хотел с тобой побеседовать.

– Да, Егор Мотельевич, – с готовностью отвечает тот.

– Вот, ты декан психологического факультета.

– Да, Егор Мотельевич, я.

– И при этом ты похож на тюфяк. Не обижайся, пожалуйста, но сам посмотри. Тюфяк.

И ректор взглянул на меня вопросительно, как бы спрашивая, верно?

Я уклончиво повертел головой – как бы и вверх-вниз, и влево-вправо. А Иван Ильич нервно захихикал, расплывшись в своей обычной широкой улыбке. Только глаза у него в этот раз не смеялись.

Егор Мотельевич докурил и ушёл. Ушёл и Иван Ильич. А я остался и закурил ещё одну. Меня расстроило то, что его назвали тюфяком. Сразу по двум причинам. Во-первых, он мой друг. Во-вторых, он в самом деле похож на тюфяк. Толстый живот под свалявшимся свитером, джинсы как шаровары. И этот вот тюфяк, а не меня молодого и красивого, с улыбкой хлопает по жопе Мария Петровна!

***

Как-то мы с ректором стояли во дворике и курили. Кругом суетились студенты, смеялись, шутили друг над другом, обнимались и целовались. Ректор покачал головой, и сказал:

– Мда, а ведь я тоже был молодым.

– Ну, – кивнул я, – вы и сейчас вроде не старый.

– Помню, как-то в Питере зимой, – мечтательно продолжил он, – в бордовом плаще на голое тело кружусь по Сенной площади, совершенно пьяный, а кругом люди-люди-люди… Мне кажется, что я прекрасен и танцую вальс, и все девушки от меня без ума.

Он бросил окурок в урну и пошёл прочь:

– Эх, было время!..

***

Как-то во время лекции по этике меня совсем занесло. Вообще это часто бывает: я говорю, говорю, увлекаюсь, и в какой-то момент понимаю, что рассказываю нечто, не имеющее никакого отношения к предмету. Глаза горят, размахиваю руками, и замечаю, что студенты тоже увлекаются, смотрят на меня внимательно, перестают даже болтать и пялиться в смартфоны.

В этот раз я вдруг вспомнил Средневековье.

– В Средние века, – поведал я, – был один такой граф. Жил он с маленькой дочерью в своём замке. Жил-жил, не тужил, да очень переживал, как бы ей не овладел дьявол.

В смысле, в то время вообще считалось, что женщина сосуд греха и орудие дьявола. Некоторые ученые даже истолковывали латинское слово «femina» – женщина – как «имеющая меньше веры». Ошибочно.

Короче, этот папа очень беспокоился, что его доченька подрастёт и дьявол её искусит. И тогда она, обуянная грехом, уже не попадет в рай. А отправится прямо в ад.

А он не хотел, чтобы так случилось, потому что очень её любил. И тогда он отравил её. Девочка умерла, а его привлекли к суду. И когда стали спрашивать, зачем ты это сделал, старый дурак, тот ответил, счастливый: «Я просто хотел спасти её душу. Я убил её, пока она невинна и не успела согрешить. Теперь я точно знаю, что моя девочка попадёт в рай. Лучше уж я отправлюсь в ад, чем она!»

Тут я почувствовал, что голос мой дрожит, и на глаза наворачиваются слёзы. Уж очень я сам себя растрогал этой нелепой историей. Но студенты тоже были потрясены, я видел, как задумчиво их взоры устремились вдаль. Особенно были впечатлены девушки. Одна даже, примерив, видимо, эту историю на себя, поморщилась и замотала головой, как бы говоря: «Нет-нет-нет!»

Тут я зачем-то добавил:

– Вот как он её любил!

– Да походу он просто урод, – возразила эта девушка.

И тут один умник (о боже, всегда, на каждом курсе находятся такие дотошные умники с глупыми вопросами!) спросил:

– Иван Алексеевич, а вот эта ваша печальная история вообще какое имеет отношение к актуальным проблемам этики?

Но я вообще опытный уже, такими вопросами меня не смутить. Поэтому я, уверенно глядя ему в глаза, твёрдо отвечаю:

– Самое прямое. Это же очевидно.

И девушки на него зашептали:

– Ты дурак что ли? Самое прямое!

***

Тут я хочу рассказать историю, о которой следовало бы умолчать. Молчи, скрывайся и таи – как сказал Тютчев. Но раз уж я взялся быть искренним (а без этого правдиво историю не расскажешь), то должен сообщить и об этом постыдном эпизоде моей жизни.

Как-то я был с жуткого похмелья. То есть я проснулся с утра, и понял, что лучше бы вообще не просыпаться, потому что так плохо бывает только в аду.       Суровое похмелье, как известно, сочетает в себе две стороны мучений: физическую и духовную. Но они так причудливо переплетаются, как морозные узоры на стекле, что и не разберешь, где одно, а где другое.

И всё же, духовные мучения самые тяжкие. Тут и сожаления обо всём на свете, и панические атаки, и глубокая безысходность. Мир становится чёрным, как крыло ворона, и жизнь страшной, как вечная ночь.

Поэтому, проснувшись в таком вот настроении, я сел на кровать и стал стонать. Ничего более я не мог делать, потому что меня словно разрывала изнутри неизбывная тоска. И я, отдавшись ей, громко стенал:

– Ааааа… Ааааа… Аааа…

А в девять утра у меня должны были быть лекции у студентов. Отменить их я не мог, потому что отменял уже в прошлый раз. Хотя на самом деле мог, но с похмелья бывает иногда такая странная одержимость – когда ты решаешься нечто делать вопреки тяжелейшему состоянию.

По дороге я купил пару пива и выпил. Чтобы немного полегчало. Когда я прибыл в институт, мне уже страшно хотелось по малой нужде. Я прямо бежал, так сильно мне надо было попасть в туалет. Мимо охраны я пролетел, даже не поздоровавшись.

Ворвавшись в туалет, я закрыл за собой дверь и приступил. Но неудачно – я не до конца расстегнул ширинку и помочился прямо в штаны. Короче, это была катастрофа. Мои джинсы приняли такой вид, как будто со стороны промежности на них нашита другая ткань – как у наездников. Но это я пытался себя обмануть, в действительности, конечно, всё выглядело так, как будто я обоссался.

Я вышел из туалета. Как назло, там стояли мои студенты. Я прошагал мимо них и оказался во дворе. Мой план был таков – пробраться к себе, запереться и сушить джинсы, пока они не высохнут. Пробегая мимо кабинета Марии Петровны, я столкнулся на лестнице с ней.

– Здравствуйте! – хмуро поздоровался я, пытаясь прикрыть руками джинсы.

– Доброе утро, Иван Алексеевич, – сказала она, – а что это с вами?

– Где?

– Да вот, со штанами что это у вас?

– Кофе. Я облился кофе.

– Выглядит так, как будто вы описались.

– Мария Петровна! Как вы смеете! Я уже давно не младенец, чтобы такое могло произойти!

– Извините, я не хотела вас обидеть… А что это, от вас опять перегаром пахнет?

– Мария Петровна! Вы меня провоцируете! Я в курсе, что вы не чувствуете запахов!

– Зато я отлично вижу. И ваше лицо говорит моей нейронной сети о многом.

– Вы меня оскорбляете?

Мария Петровна опять зависла. Я не стал дожидаться, пока она вычислит, что сделать в данной ситуации, и побежал дальше, к себе. Уже заходя в кабинет, я услышал её голос снизу:

– Иван Алексеевич! У меня есть обогреватель!

– Спасибо, не надо!

Что она, долбанулась что ли? При чём тут обогреватель?

Я быстро прошёл мимо Анечки.

– Ой, – сказала она, – что с вами?

– Кофе облился. И я не обоссался! Кстати, сделай мне кофе. И отмени мою лекцию, скажи, что у меня онлайн-конференция.

Я сел перед компом. Снимать штаны смысла нет, на мне быстрее высохнут – тело же греет. Но очень неприятно они облегают ляжки. Буду терпеть. Я же мужчина.

Открылась дверь, я ожидал увидеть Анечку с кофе, но вместо неё появилась Мария Петровна.

– Снимайте, – сказала она.

– Что?!

– Штаны. Я их простирну в раковине и повешу на мой обогреватель.

Я растерялся. Мысль неплохая. Но снимать перед ней штаны – это было слишком.

– Вы что, стесняетесь робота? – серьёзно спросила она.

В самом деле, глупо. Чего стесняться компьютера. Я встал и кряхтя снял джинсы. Всё же я покраснел, потому что всё это время она смотрела на меня. Но просить её отвернуться тоже было глупо.

Сложив джинсы, я протянул их ей.

– Высохнут, принесу, – сказала она.

– Вы только не рассказывайте никому.

– Конечно.

И тут, перед тем как выйти, она мне подмигнула. Всё-таки искусственный интеллект при всём своём уме многое не понимает.

***

– Ой! Почему вы без штанов?

Анечка застыла с кружкой кофе в дверном проеме.