Вот и всё… Злой и не пускающий к себе зверь и сам погиб от другого злого зверя, который не пускал к себе.
Боль и страх, защищённые злостью, всегда стремятся к крови. Злость – это огненные доспехи, которые жгут и вовне, и вовнутрь.
Артём осветил несчастного фонариком и рассмотрел согбенное тельце, сощуренные глазки и крепко сжатые челюсти. Его «лицо» выглядело удивленным.
Впервые за последние годы Артёму стало по-настоящему жаль.
Он вздохнул, сочувственно покачал головой и, вырыв в рыхлой лесной подстилке небольшое углубление, похоронил енота.
Вечером же написал в дневнике:
«Простить не получится, это обман. Нужно сначала отпустить. Именно отпустить. Нужно прямо посмотреть правде в глаза – меня не любили. Ну и что с того? Это было давно, в прошлом. А теперь настоящее, и теперь я сам себе человек.»
Когда он уже засыпал, то сквозь сон осенился ещё одной мыслью, показавшейся ему важной, включил фонарик, достал блокнот и внес ещё одну запись: «Очень жаль того енота».
Новый путь, проложенный уже по карте, оказался более пологим и дружелюбным.
Артём за день продвинулся больше, чем за три предыдущих – шлось легко и верилось в лучшее. Особенно, когда он наткнулся на тропу, по которой прошли многие исследователи, искавшие себя в этом лесу и, так же, как и он, идущие к своему морю житейскому, чтобы обрести собственное место среди людей.
Или просто прогуливающиеся к курортному пляжу. Но Артём шёл к этому пляжу, как к иному, неожиданному и никем не предначертанному будущему.
И ему казалось, что он отпустил прошлое. Даже не тётю Тоню, хотя, и её, конечно, но и всё, что происходило когда-либо. Он чувствовал себя путешественником во времени, вдруг четко осознав, что живёт только теперь, и что прошлое не важно, что он искусственно удерживал его в своём сердце. То ли питая иллюзии и не зная, чем залепить дыру, то ли неустанно подкармливая жалость к себе, к тому маленькому, плачущему малышу внутри собственной души.
Но теперь – другое время! Теперь он убежал, скрылся, успешно переместился в другое, новое время. Где он не зависит от мнений и где идет по лесу со своим придурковатым, но верным товарищем. И теперь сам о том мальчике позаботится, как и об этом еноте. Если уж на то пошло!
К середине дня Артём наткнулся на свежие следы чьего-то лагеря и с удовольствием их обследовал. В группе, которая прошла здесь недавно, было три-четыре человека. Как минимум двое из них, судя по отпечаткам босых ног, были женщины.
Утром группа ушла на юг. Туда, куда шёл Артём, куда дул ветер и куда умчались печальные тучи, чтобы согреться там теплотой моря. Куда идут и многие люди для того же.
На мгновенье им овладела тревога – он опасался себе подобных. В то же время теперь, когда у него не было прошлого, эта тревога была не холодной и леденящей, а тепловатой и любопытной. Было в ней некоторое стремление к людям. Например, тем, что идут впереди него по тому же маршруту.
Его даже обуяло волнительное чувство родства. Они его стая или нет?
Артёму припомнился мёртвый енот, который погиб, защищая свою стаю. Откуда вообще всё это зло в мире? Он ненавидит всё вокруг себя, ибо решил, что его не любит собственная мама. Но, она не мама ему, да и свои беды и страдания у неё не меньше, свои озлобления не слабее. И те также получены от людей. Или даже от обстоятельств, созданных извне, самой
жизнью, её законами, Вселенной.
Неужели Бог, если Он есть, сотворил этот мир злым?
Вечером они выбрали площадку, разбили лагерь.
Енот уже совершенно привык к Артёму и даже позволял себе в присутствии человека глубокий сон. Видно, зверь этот был ручным, содержался людьми, поэтому знал их. И, как это ни странно, не разуверился и не испугался. Принял, как есть, терпя от них человеческое непостоянство, но и питаясь их любовью. Да и, что уж там, человеческой едой.
Артём поужинал и укрылся в палатке, улёгся на матрасе и потеплее сжался дугой, чтобы согреться, потому что северный ветер явился вновь. И, хотя на этот раз тихий, но свежий, прохладный, а по летним меркам – так и холодный.
И стоило Артёму задремать, на улице застрекотал «динозавр», жалостливо повизгивая и скребя когтями по «стенке» нейлоновой палатки.
Артём не выдержал, выглянул на улицу, и енот тут же юркнул в «домик». Может испугался чего?
Артём вылез, обошёл палатку и всю поляну с фонариком и топориком, вслушиваясь в ночную подвижную тишину. Никого.
Он вернулся, застегнул молнию и снова улегся на матрас. Сегодня значимых открытий не явилось, поэтому записать в дневник было нечего.
Когда он уже погружался в сон, то почувствовал, как енот прижался к его спине своим плотным, теплым мехом.
Теплый енот.
Артём даже успел подумать, что впервые чувствует чьё-то тепло настолько сильно, что оно кажется телесным. Но потом, сквозь сон, понял, что тепло и вправду физическое – енот согревал ему половину спины, сам греясь от неё. Но заснул Артём всё равно с чувством душевной теплоты. Енот всё же его товарищ. А может, и друг, если еноты бывают друзьями.
ВЕЛИКИЙ ЦЕНТР ВСЕЛЕННОЙ
Утром, стоило Артёму раскрыть выход, зверёк выскочил из палатки и возбужденно заметался туда-сюда в предвкушении завтрака.
– Чужой, подожди, не суетись, – улыбнулся ему Артём. Он вынул остатки еды, упакованные в пакет, уселся на землю и развернул завтрак у себя на коленях. – Теперь ты не Чужой. Теперь ты будешь… Чижик.
Он бросал Чижику остаток печений и сухарей, каждый раз внятно произнося его новое имя и дожидаясь ответного взгляда. Так он надеялся воспитать условный рефлекс Павлова у этого животного. В конце концов, так думал он и о себе, как о животном, у которого общество и собственное воображение тоже натренировали рефлексов. Не любят – возненавидеть, отстраняют – уйти в себя, злятся – уничтожить с опережением.
Но теперь он знал, что ненависть и злость – не более, чем разочарование маленького плачущего мальчика внутри него самого. Его чрезмерная реакция на то, чего нет, что сам он себе придумал.
И, раз он смог привить себе эти чужие сценарии, то, наверное, хоть и не вдруг, приработает и противоположные. Не любят – дать им такое право, отстраняются – освободить их от себя, злятся – успокоить и понять. Не людоеды же они… Просто люди – миллионы плачущих мальчиков и девочек, не находящих утешения своим детским страхам и одиночеству.
Артём подкрепился копчеными сосисками (часть которых, конечно, выклянчил Чижик) и надежно спрятал пустую упаковку в рюкзак. Мало ли что придет еноту в голову? Пропахшую едой упаковку зверёк тоже ел иногда.
Теперь нужно было пополнить запасы.
Пройдя меньше километра в сторону федеральной трассы, они выбрались на просеку высоковольтной линии и двинулись на юг вдоль этой большой дороги.
Только к вечерним сумеркам человек и енот добрались до кемпинга на краю трассы «Дон».
В этом придорожном «городке» были даже кафе и велопрокат.
И у Артёма промелькнула мысль выкупить у прокатчиков велик и поехать дальше по асфальту. Но куда денешь Чижика?
Не сходишь с енотом и в кафе. Он, конечно, парень беспардонный и кафешек не боится. Но, скорее всего, там вёл бы себя дурно, что-нибудь обязательно сломал бы и что-нибудь обязательно украл бы.
Ну… енот, одним словом.
Поэтому Артём отоварился в магазинчике при автозаправке и ушёл обратно в лес.
Енот и верно оказался дерзким и во всё время, пока Артём выбирал товары в магазине, нагло ломился в стеклянные двери, подавал свои «динозаврьи» сигналы и скрёб дверной пластик когтями, чем весьма забавлял посетителей.
В конце концов заправщик отогнал его метлой и зашёл в магазин извиниться:
– Чей там енот?
– Мой, – отозвался Артём. – Я быстро, уже расплачиваюсь.
– Да я ничего, – успокоил его заправщик. – А то дверь чтоб не поцарапал. А так… Я ничего.
Он вышел на улицу, покопался в карманах, вынул конфету, скрутил обертку и кинул угощение еноту.
Чижик понюхал воздух в направлении заправщика, потом в направлении конфеты и скрылся, юркнув в сумерки за угол.
Заправщик обиженно забубнел, поднял конфету и бросил в урну.
В лесу уже беспросветно потемнело, и ночлег пришлось выбирать наугад.
Сегодня Артём и вовсе забыл про дневник – так устал он от многодневной ходьбы, что теперь засыпал тихо и быстро, как малое дитя. И да, теперь енот грел его спину, иногда голову, но чаще ноги, потому что любил спать у выхода.
С утра енота в палатке не оказалось – он продрал дыру в углу и ушёл спозаранку.
Артём позавтракал, заштопал палатку, тщательно и неторопливо уложил вещи.
Но Чижик так и не вернулся. Пропал.
К обеду Артём уже обошёл всё окружные заросли в радиусе трехсот метров, выискивая следы, посвистывая в зеленую пустоту и выкрикивая «Чижик».
Наконец, потеряв надежду, он вернулся к лагерю и уселся на землю в тени, прикидывая дальнейшее.
Вначале, когда-то давно, как теперь казалось, он хотел идти сам. И уж тем более без спутника-животного. Но потом, когда так близко сошёлся с этим вычурным и непобедимым пронырой, уже не представлял себе, как люди ходят по лесу в одиночку. Без енотов.
Наконец, признавшись себе в невозвратности Чижика и решившись к дальнейшему, Артём поднялся, набросил рюкзак на спину и внезапно отшатнулся на шаг назад – неожиданно, будто явившись из ниоткуда, на него напрыгнул взъерошенный, грязный енот. Его енот.
Весь мокрый и липкий, Чижик носился вокруг Артёма, то вставая на задние лапы, то обнюхивая Артёмовы ноги и землю вокруг.
– Ты где был? – радовался Артём, но енот только «свирчал» свои динозаврьи трели и улыбался, если это возможно для енота.
Артём пустился тискать зверька, как собачонку, но тот отскочил, недовольно фыркнул и выгнулся враждебной дугой.
– Понял, – улыбнулся Артём. – Дружим, но сохраняем достоинство и… дистанцию.
Енот долго обижаться не умел, поэтому опять завертелся вокруг Артёма, а тот опять хотел потискать своего приятеля. Но, на этот раз только почесал шею за ушами и прошёлся вдоль холки.
Еноту понравилось, он довольно прогнулся. И, как только Артём остановился, постучал себя «рукой» по спине: чеши, мол, ещё!
– Всё, дружище, – Артём поднялся, распрямил спину и взглянул в навигатор. – И так полдня потеряли, а надо идти дальше. Твой путь ещё не завершен, сталкер.
Назначенный с утра маршрут, который должен был привести их к деревне, расположенной вдоль шоссе, пройти не удалось. Сказывались потери времени. А продираться по лесу в горах – это не шествовать по асфальту, здесь не выйдет прогуливаться с пешеходной скоростью пять километров в час. Продвижение здесь очень медленное, с витиеватыми поворотами, возвратами назад и частыми привалами.
К вечеру они добрались до места, где высоковольтная просека вплотную приближалась к трассе «Дон». Здесь решили остановиться и, хоть время ещё позволяло идти, закончить сегодняшнюю часть пути.
Но не успел Артём сбросить рюкзак, как Чижик взъерошился и тревожно застрекотал.
– Что там? Опять чужие? – Артём уже вполне доверял сигналам бдительного енота.
Он всмотрелся в возвышенность со стороны дороги, поросшую деревьями, и увидел там человека. Тот копошился в лесной подстилке и тихо разговаривал сам с собой.
Артём встревожился: что делает здесь, вдали от людей и в преддверии сумерек, одинокий мужик? И что копает он в лесу?
Чтобы разобраться, Артём выдал себя, на всякий случай прикидывая, как можно быстро сбросить рюкзак и выхватить из его ремешков топорик – мало ли какие люди и из какой стаи бродят по этому лесу:
– Привет! – сказал он громко.
Человек вздрогнул, обернулся на голос Артёма и долго молча рассматривал его, глядя со взгорка сверху вниз, будто дожидаясь медленной фокусировки взгляда или ума.
Наконец, сообразил.
– Привет, – взмахнул он рукой, в которой держал крошечные огородные грабельки.
Он хотел продолжить своё дело, каким бы оно ни было, но теперь замер, потому что внизу склона, метрах в пятнадцати от него стоял Артём. Стоял, смотрел и улыбался.
Интересно, но раньше такие неопределенные паузы смущали Артёма. Теперь же он мог себе позволить что угодно. И он даже дерзнул влезть в чужие дела:
– Что-нибудь потеряли? Может помочь как-то?
Незнакомец не ответил и поглядел под ноги, будто не желая отрываться от работы. Но потом махнул рукой.
– Да я уже всё, наверное, – ответил он разочарованно и глянул назад, наверх, в сторону трассы. – Всё равно скоро уже стемнеет.
Артём ловко взобрался к нему, чтобы поздороваться поближе.
– А мы тут с моим приятелем в походе, – сказал он и протянул неизвестному руку. – К морю идем через горы.
Мужчина, а им оказался пожилой, лет шестидесяти, седоватый и худощавый старик, кивнул с пониманием и пожал поданную руку.
– Так может… – он подумал, очистил грабельки от земли и гнилой листвы и предложил. – Вас подбросить? До Молдовановки. Здесь трудно для ходьбы. Самое такое начинается. Перевал!
Артём обернулся на Чижика:
– Чижик! Поедем, или ты как?
Енот не ответил. Он нюхал воздух в сторону чужака, выглядывая из-за Артёмовых ног.
Вскоре они уже усаживались в старенький «Баргузин».
Енот машине не удивился, влез за Артёмом, уселся рядом, как пассажир, и с умным видом уставился в лобовое стекло, разглядывая темнеющее небо.
Старик завел, машина поехала.
– Я в Молдовановке живу, – сказал он, чтобы не молчать. – А здесь у меня жена родила, в этом месте. Приезжаю сюда иногда. Знаете, как это называется… ностальгия иной раз берёт.
Он глянул на Артёма, потом на енота и улыбнулся.
Вскоре машина уже подъехала к небольшому, ухоженному домику:
– Вы давно идёте? От Горячего Ключа?
– Почти, – ответил Артём и припомнил овраг и крик ненависти. Как же давно это было!
– Если хотите… – замялся старик, видно желая сказать что-нибудь такое, что может человека испугать, но решился. – Можете у меня переночевать, передохнёте. Вам далёко ещё идти.
Через полчаса сытый Чижик уже спал на верхушке ветхого шкафчика на кухне, а Артём и старик, которого звали Леонидом Андреевичем, хлопотали над Артёмовым скарбом – предстояло много чистки и стирки.
Наконец, угомонившись уже ближе к полуночи, они уселись за ферментированный чай собственного производства хозяина дома – особое, на взгляд Леонида Андреевича, времяпрепровождение.
– А это вот я на флоте служил, – подал он очередную фотографию из своего альбома и добавил с видом неожиданной сенсации: – У нас служил, в Новороссийске. Представляете?
– Да, повезло, – поддержал Артём, глядя на фото незнакомого человека, к тому же давно исчезнувшего в прошлом.
Когда хронография альбома дошла до семьи, старик устало ссутулился и новых снимков больше не показывал.
– Мой сын совсем меня забросил, – вздохнул он и взглянул на Артёма, чтобы понять, интересны ли тому старческие вздохи.
Артём слушал внимательно и заинтересованно. Видимо, приметив это, старик продолжил:
– Никогда не звонит и не приезжает. Я звоню ему иногда, но он говорит, что сейчас некогда, и что потом перезвонит. Но не перезванивает никогда, – он помолчал, отхлебнул чаю, снова покосился на Артёма, и, найдя его достаточно заинтересованным, совсем уж погрузился в свои проблемы: – Когда-то я на трассе, в том месте, где мы с вами встретились, принял роды у одной женщины. Так оно получилось случайно. А потом… женился на ней, завязалось оно у нас в узел.
Он вздохнул и, чтобы собраться с мыслями, снова отхлебнул чаю.
– Она, как говорится, была гулящая, – он причмокнул, развёл руками и коротко взглянул на Артёма исподлобья. – Промучались мы с ней три с половиной года. И она ушла. Уехала в Сочи и не вернулась. А я остался один с ребенком. Я был матросом на небольшом судне в Новороссийске и всё мечтал устроиться на «загранку». С детства мечтал покорять великие океаны.
Он усмехнулся и судорожно вздохнул. Видно, всерьёз мечтал он о далеких морях.
– И тут как раз меня взяли в команду, но… Она ушла, и мне пришлось отказаться. Ребенка-то она оставила. И я устроился на лесопилку в лесничество. Потом продавцом в магазине запчастей работал, на заправке заправщиком. Когда сын вырос, я даже работал на стройке Олимпиады в Сочи, много тогда было тяжёлой работы. Зато смог его выучить.
Он подал следующую фотографию. На ней была красивая, весело смеющаяся молодая женщина, а рядом с ней молодой худощавый Леонид.