Положение становилось с каждой минутой всё более критическим, но в это время чуть сзади нас сходу вступила в бой батарея 100-миллиметровых пушек капитана Ганькина (ранее от него я принял 45-миллиметровую батарею).
Беглый огонь 1ОО-миллиметровых пушек и залп «катюш» заставил фашистов вновь отступить. И эта, вторая, атака немцев была сорвана. Батарею отвели на запасные позиции во второй эшелон.
Отбивая атаки фашистов, весь личный состав полка проявил исключительное мужество и героизм и не уронил звания гвардейцев. Потери противника были в несколько раз больше. Трупами немцев была усеяна вся высота и её подступы. На поле остались десятки исковерканных фашистских танков и сотни трупов.
Геройски сражались командиры взводов: Саша Ступак, Николай Ильин, Николай Спивак. Командиры орудий Борис Хромов, Саша Березин и Бекир Байрамов мастерски били фашистские танки.
Геройски дрался батальон майора Николая Анисимова – он лично руководил отражением атак. Солдаты роты противотанковых ружей почти все бились как герои и, сдерживая атаки танков, сложили головы. Командир этой роты, капитан Антон Кадолка, тяжело раненный остался лежать на поле боя среди своих погибших товарищей. Когда фашисты шли по лощине, они добивали наших раненых, но Антона приняли за мёртвого, что его и спасло. Долгие годы все мы считали его погибшим. Через сорок лет на встрече ветеранов в городе Чугуеве Харьковской области я увидел знакомое лицо. Это был Антон Кадолка (ныне живёт в селе Ошмань Гродненской области).
Геройски сражались бойцы миномётной роты моего земляка Василия Евтеева. Их мины, будто свинцовым дождём, накрывали наступающих фашистов.
Как сейчас, так и тогда трудно было установить, какое подразделение сколько уничтожило фашистов, но за двенадцать дней битвы под Курском наши части и подразделения наголову разбили хвалёные отборные дивизии фашистов.
Победа под Курском открыла дорогу на Запад. Бессмертной славой покрыл и себя воины – гвардейцы, сражаясь до конца, не жалея жизни во имя Победы.
Подвиг павших и живых воинов кровью вписан в историю нашего народа. Нам же, оставшимся в живых в огненной Орловоко-Курской битве, предстояло отомстить за смерть товарищей и задушить фашизм в его собственной берлоге – Берлине. Но это всё было ещё впереди.
Глава 13. Об итогах Курской битвы.
Пятьдесят дней продолжалась эта величайшая битва наших войск с немецко-фашистскими войсками. Она закончилась победой Красной армии, разбившей 30 отборных немецких дивизий, в том числе 7 танковых. Эти дивизии потеряли половину своего состава.
Общие потери вражеских войск составили около 500тысячь человек, 1500 танков, в том числе «тигров» и «пантер», 3 тысячи орудий и свыше 3700 самолётов.
Разгром немецко-фашистских войск под Курском имел крупнейшее международное значение и ещё выше поднял авторитет Советского Союза.
Одним из решающих факторов, обеспечивших победу на Курской Дуге, было высокое морально-политическое состояние личного состава наших войск. Этому способствовала напряжённая и кропотливая партийно – политическая работа, проводившаяся командирами, политработниками, партийными и комсомольскими организациями, как в период подготовки битвы, так и в ходе её.
(из воспоминаний маршала г.к. Жукова).
Глава 14. Вперёд на Запад
Отступая, фашисты заблаговременно укрепляли и готовили оборонительные рубежи к обороне. Таким хорошо укреплённым рубежом у фашистов был город Бахмач и его железнодорожный узел.
Наш полк, ломая промежуточные укреплённые пункты, продвинулся к станции Бахмач. Фашисты неожиданно бросили в атаку две роты солдат, их поддерживали два танка. Батарея очутилась в гуще внезапно возникшего боя.
Взвод младшего лейтенанта Саши Ступака вступил в схватку с двумя танками, следом за которыми шли фашистские автоматчики. С первым танком он разделался сам, второй танк поджог солдат роты. Потеряв сразу два танка, фашисты стали отступать, но при этом вели сильный автоматный огонь. Одна из пуль смертельно ранила Сашу, который умер у меня на глазах.
Несмотря на упорное сопротивление, мы ворвались на станцию, и затем огнём пушек помогли наступающим завладеть городом.
Глава15. Форсирование Днепра
Широкий Днепр с крутым противоположным берегом был под постоянным прицелом фашистских батарей и миномётов. Вода фонтаном подымалась от взрывов бомб, тяжёлых снарядов. Ночью, ещё до нашей переправы, кто-то из соседнего полка нашей дивизии сумел, под прикрытием темноты, захватить плывущий фашистский катер. Так же бесшумно, под вражеским флагом, переправили батальон и захватили плацдарм на том берегу, что дало возможность нашему и соседним полкам переправиться через Днепр с наименьшими потерями. За эту дерзкую операцию 15 бойцам и офицерам было присвоено звание Героев Советского Союза. Пятнадцать Героев из одной роты! Такого ещё не было.
Наши сапёры разбирали близлежащие дома и связывали из них плоты, куда мы грузили пушки. И только вкатил я последнюю пушку – услышал свою детскую кличку, а когда обернулся на голос, узнал Алексея Николаевича Игнаткина. Встреча была неожиданная и кратковременная. Не успели мы, как следует обняться, как я был уже на плоту, а следом за нами отчалили ещё два плота и баржа, на которой ранее переправились пятнадцать героев.
Не успели мы добраться до середины реки, как на нас обрушились несколько фашистских снарядов и мин. Одна из мин рванула по плоту, шедшему за нами вслед. Плот накренился, люди оказались в воде. Их подбирали лодки. Причалив к берегу, мы с помощью автоматчиков втащили пушки на берег и сразу же открыли огонь по выявленным огневым точкам. У нас шла интенсивная переправа, и фашисты старались сдержать её, атакуя тех, кто находился на воюющем берегу (то есть нас). И, несмотря на обрушивающиеся на нас снаряды и бомбы, мы закрепили свои позиции на берегу и отбивали все атаки, что помогло переправиться всему полку.
Три дня фашисты нас атаковали, но сбросить нас в Днепр им так и не удалось. И здесь я вновь встретился с Василием Евтеевым, повидал также Григория Атаманчука. Их миномёты и на этот раз хорошо поработали. Все атаки фашистов были отбиты. Берег по всему Днепру был в наших руках. Мужественно сражались и мои батарейцы. Все они были награждены орденами. А мне и моему земляку Василию Евтееву были вручены ордена Александра Невского. Командиру орудийного расчёта Борису Хромову и миномётчику Григорию Агаманчуку были присвоены звания Героев Советского Союза.
По существу, при форсировании Днепра наши воины проявили массовый героизм. О нём трудно писать – его нужно было видеть. После войны, на протяжении многих лет, выступая перед молодёжью в школах, на этих, да и на других встречах я рассказывал о солдатах нашей дивизии, своей батареи, которые мужественно сражались в годы Великой Отечественной войны. Но, когда дело доходило до подвига тех 15 героев одной роты, то в глазах слушателей я видел сомнение, но документально подтвердить ничего не мог. Ведь такого случая, чтобы звание Героя Советского Союза было присвоено сразу 15 воинам одной роты, ещё не было, да, видимо, больше и нет в истории войны.
Каждый год в глазах слушателей я видел сомнение в подлинности моего рассказа.
Проходили годы, десятилетия, и сомнение моих слушателей по поводу пятнадцати Героев постепенно, с годами, как это ни парадоксально, укоренялось и во мне. Как же так? Ведь это чудовищно, что я непосредственный участник тех событий – потерял веру в себя. И вот уже встречаясь с молодыми, я перестал рассказывать им о том подвиге. Мне почему-то тоже стало казаться, что этого не было, а если и было, то, наверное, совсем по-другому. Вот так сомнения «большинства» передаются «меньшинству».
Но вот через 42 года у меня наконец-то появилась возможность расставить точки на «и». Боевой друг прислал мне из Харькова заметку, опубликованную в газете «Труд» от 2 декабря 1983 года (сейчас находится в госархиве г. Людинова). В ней повествуется о подвиге пятнадцати Героев одной роты нашей 75-й гвардейской дивизии.
Ломая сопротивление врага, мы всё дальше продвигались вперёд, на запад. Уже освобождены Киев, Минск, Могилев, Житомир и тысячи мелких и крупных деревень и сёл, Впереди – Польша, а там – и логово фашистов, Германия.
Глава 16. Ловушка, в которую
попал полк
На подступах к городу Калинковичи фашисты дали нам сравнительно небольшой бой, а потому вдруг неожиданно отступили. Была тишина и такое ощущение, что войне конец.
Полк побатальонно тронулся походным маршем. Шли по заболоченной местности, углубившись в лес по одной – единственной дороге. Неожиданно, как град, на наши головы обрушились мины и снаряды. Слева и справа ударили немецкие пулемёты и автоматы. Полк попал в ловушку. Разрывные пули, ударяясь о стволы деревьев, создавали впечатление окружения.
Снаряды и мины ложились кучно и прицельно по всей дороге и лощине. Появилось много убитых и раненых. Одни просили о помощи, другие падали замертво. Паника дала возможность фашистским автоматчикам расстреливать нас в упор. Кони не повиновались, застревали между деревьями. Бессмысленные потери были велики. Нельзя было вести полк без хорошо организованной разведки боевого охранения.
Тупой удар в левую лопатку, и горячая кровь потекла по спине ручейком, Чтобы не упасть, я обхватил стоящее рядом дерево, но руки ослабли, и я упал на землю. Бекир освободил лошадей, застрявших между деревьями, усадил меня на передок от пушки и погнал их галопом. Кровь скапливалась в грудной клетке и затрудняла дыхание. Периодически теряя сознание, я приходил в себя от сильных толчков на ухабах. Большая серая палатка не вмещала всех раненых. Они лежали повсюду, ожидая своей очереди. Тяжело раненные тут же умирали. Дышать с каждой минутой становилось всё труднее. Бекар сидел рядом со мной и понял, что состояние мое, критическое. Наконец он решительно вошел в операционную и потребовал взять меня на стол.
Только один надрез скальпелем, и кровь хлынула фонтаном, облегчая мне дыхание. Это было 27 января 1944 года, а 26 февраля в Москве, в госпитале на станции Сходня, мне сделали операцию. Хирург извлек маленький, величиной горошину, осколок, который тут же, на операционном столе, вложил мне в руку и сказал: «На память».
Но не первый осколок остался мне как, память, а второй, который вошёл в эту же рапу и был в несколько раз больше. Его хирург вынужден был оставить у меня в груди, ибо он находился в непосредственной близости от сердечной аорты. Этот осколок – уж точно память на всю оставшуюся
жизнь. Он каждый раз напоминает о себе и о хирурге.
11 марта, 1944 года я выписался из госпиталя. Направили меня совсем на другой фронт, а это, значит, не видеть мне своего полка, своей батареи. Но на московском вокзале принял решение: отыскать свою дивизию. Когда поезд с Вязьмы повернул в сторону станции Фаянсовая, сердце моё бешено забилось. Появилась надежда увидеть мать. С поезда я не сошёл, а сбежал. Улицы, дома почти все были целы, но, когда завернул за угол дома Исаева, дальше уже строений не увидел. Всё было сожжено – торчали одни печные трубы. Долго простоял на месте нашего дома. Жива ли мать? А если жива, то где её искать?
Соседи сказали, что мать живёт в бункере, оставленном немцами в лесу за Капром. И действительно, в лесу было много бункеров, наполовину вросших в землю. Отыскал тот, где жила мать, и глазам своим не поверил. Сердце сжалось. Когда ступил на порог. Мамаша лежала на нарах, сбитых из берёзовых кольев. На земляном полу была вода. Когда я сказал ей: «Здравствуй!», она повернула голову и заплакала. Лицо её было мертвенно- бледным. Казалось, сделай и хоть шаг навстречу, – не смогу устоять на ногах. Сколько мы так смотрели друг на друга, я и не помню. Плакала она, плакал и я.
Бабушка Минакова рассказала мне, что у матери ревматизм и вставать с нар она не может. Из продуктов у них одна мёрзлая картошка. Сердце моё ещё больше сжалось. Мне нужно ехать на фронт и помочь больной матери ничем не могу. Поехал на станцию Фаянсовая – там был обменный пункт питания. Отоварил все талоны, которые были у меня, и в тот же день, возвратился в бункер. Когда высыпал на нары содержимое вещмешка, мать снова заплакала. Она впервые за три года увидела хлеб, крупу, соль и консервы. На следующий день, перед моим отъездом, мать рассказала, как фашисты сожгли наш дом: «Сначала меня выгнали из дому, а затем полицаи подожгли его. Дом сгорел на моих глазах». Полицаев она не знала – это были чужаки, не сукремльские.
Тяжело было расставаться с матерью и оставлять её в таком безнадёжном состоянии. Но ехать нужно, и немедленно.
Без продуктов, с одной лишь пачкой махорки в кармане, я отправился искать свою дивизию. Мне повезло: нашёл её быстро. Полк занимал оборону в районе города Барановичи. В лесу, на небольшой высоте, были огневые передовые нашей батареи. Впереди – лощина и тоже лес. И здесь проходили окопы фашистов. Окопы нашей роты были от немецких метрах в пятидесяти.
С наших огневых позиций хорошо просматривался передний край противника. От батареи до передовой фашистов было не больше 200-250 метров. Это расстояние прямого выстрела, способного уничтожить замеченную цель с первого залпа.