Поезд совершил свою первую остановку, пыхтя въехав на старенькую невзрачную станцию. Людей на ней было немного, они торопливо заскакивали в поезд подгоняемые ледяным ветром. В вагон Таисии вошел лишь один пассажир, шаги пронеслись по железному настилу тамбура и тут же перешли в коридор. Девочке ужасно не хотелось, чтобы эти шаги остановились около ее купе. Хотя она и понимала, что это довольно глупо, но никак не могла понять истинную природу этих чувств. Может виной был страх толпы, может постоянное стремление побыть одной, а может просто стеснение перед незнакомыми людьми. Так или иначе, но случилось, то чего она боялась. Шаги приблизились к купе, и в дверях появился мужчина с небольшим чемоданом в руках. Он окинул присутствующих быстрым взглядом, неохотно поздоровался и, глянув на свой билет, недовольно фыркнул. Не смотря на вполне среднюю комплекцию и возраст, он, вздыхая, с трудом поднялся на свою полку, всем своим видом показывая недовольство доставшимся ему местом. Таисия же наоборот, любила ездить на верхних местах, но поймав себя на мысли, что охотно поменялась бы с новым соседом местом, поначалу отложила ее, а позже и вовсе отогнала прочь. С некоторыми людьми вообще лучше не связываться, думала она. Мужчина как раз подходил под категорию тех самых "некоторых". Острые черты лица и орлиный взгляд, выдавали в нем персону достаточно дотошную, а очки, как нельзя лучше добавляли его образу интеллигентности. Чем-то он был похож на учителя, и не на какого угодно, а учителя Таисии по географии. Заносчивый, если не сказать противный, напыщенный как павлин. Есть два типа учителей – которые получают удовольствие, давая новые знания, и искренний восторг, ставя отлично за ответ и такие, как их учитель по географии, Федор Алексеевич, который получает удовольствие ставя двойки и тройки. Совсем недавно, буквально на прошлой неделе, он влепил Тае двойку за устный опрос. Есть такие учителя, которые терпеть не могут, когда у тебя есть свое мнение. Неоднократно, девочка с бойким характером и ранимой душой, страдала именно из-за этого. Пройдясь по странам Африки, учитель попросил девочку назвать столицу Австралии, после чего довольно потер руки и откинулся в кресле. Вопрос был явно с подвохом. В голове крутилось два возможных варианта Сидней и Мельбурн, но оба они легли неудовлетворительной оценкой в дневнике, а столицей оказалась какая-то Канберра. Звучало так, будто учитель только что это придумал, хоть и было абсолютной правдой.

Прямо над головой Таисии свесились две ноги новоиспеченного соседа. Девочку это сильно разозлило, но, не подав вида, она отсела поближе к окну и достала телефон, вибрирующий минуту назад.

Судя по полученным сообщениям, Зоя была в панике. Девочка не знала, что ей говорить остальным, и сейчас, должно быть, сидела молча, не произнося ни слова даже под пытками, в ожидании ответа от подруги.

"Скажи, что я заболела!" – отправила ответ подруге Таисия.

"Чем?"

"Не знаю. Придумай что-нибудь. У тебя мама доктор."

"Она ветеринар".

"Скажи, что у меня ветрянка".

"А маме твоей тоже самое сказать?"

"Не думаю, что тебе придется что-нибудь ей говорить".

"Ты мне можешь объяснить, что произошло у тебя?"

"Все нормально. Лучше скажи – как там математика?"

"Математика заболела. Контрольную отменили".

Над головой вновь послышалось кряхтение, и мужчина похожий на учителя географии спустился вниз.

– Можно тут присесть? – спросил он джентльмена скульптора, указывая на его место рядом со столом.

– Конечно, присаживайтесь, – учтиво произнес тот.

Мужчина тут же устроился у окна, поместив на столе перед собой небольшой кейс для обедов. Купе быстро заполнилось запахом мандарин. Девочка предпочла продолжить переписку с подругой, чем смотреть, как копия ее учителя расправляется с фруктами, тем более, что она ужасно проголодалась к этому времени. Закончив трапезничать, мужчина вытер салфеткой свои маленькие усики и уткнулся в газету рядом сидящего скульптора. Тот старался не подавать вида, но на его лице невооруженным взглядом читалось недоумение столь бесцеремонным вмешательством в его личное пространство.

– Ха, – усмехнулся клон учителя. – У вас газета вчерашняя.

– Я знаю. И что?

– Обещали потепление, а оно вот как – первый снег пошел и холод, аж кости ломит.

– Может к вечеру растеплеется, – предположил скульптор.

– Неа, – категорично отрезал собеседник. – Скоро будет буря, каких не было давно. Лет пятьдесят точно не было.

– Зима скоро, чего тут удивляться.

– Дело даже не в зиме. Вот в прошлом году была зима, но какая-то мягкая. Вспомните.

– Прошлую зиму я провел во Франции, по работе.

– Интересная у вас должно быть работа.

– Я скульптор.

– Ого. И что же вы там строили?

– Я скульптор, а не строитель, – слегка раздраженно ответил джентльмен.

– Пардон. И что же вы там скульптурили?

Мужчина вздохнул, ему явно было не по душе общение с таким собеседником. Но, все же, он рассказал ему тоже, что и до этого рассказывал Таисии.

– Пф, – презренно выдохнул клон-учитель. – Зачем детям эти ваши фигурки?

Скульптор удивился столь надменной реакции и даже не нашел, что сказать.

– Они им не нужны, – продолжил неприятель.

Таисии даже стало жалко джентльмена, ей так хотелось утереть нос этому Федору Алексеевичу подобному, но больше всего она не хотела связываться с ним, поэтому продолжала делать вид, будто пишет что-то в телефоне.

– Дети портят все, к чему могут прикоснуться, интуитивно. Вы думаете, ваши фигурки простоят неоскверненными хотя бы неделю? – мужчина вопросительно посмотрел на скульптора.

– Я думаю это дело воспитания, – спокойно ответил джентльмен.

– Я думаю это дело воспитания, – спародировал его клон, и это было так грубо, что скульптор оторопел. – Что вы знаете про воспитание? Наверняка у вас и детей своих то нет.

– Да что на вас нашло?! – воскликнул скульптор. – К чему весь этот спор?

– Да к тому, что вы даете детям то, без чего они могут вполне обойтись. Это все равно что подарить тигру ромашки, только потому что они нравятся вам.

– И что же вы предлагаете?

– Дети должны жить отдельно от взрослых. Обходиться без их вмешательства, учиться тому, что они считают необходимым, слушать волю своего сердца, а не идти на поводу у чьих-то удобно сложившихся укладов. Жизнь гораздо сложнее и интереснее, чем та, что взрослые внушают им, гораздо таинственнее и опаснее, чем та, которую может воспринять и увидеть сознание взрослого.

Голос его становился тише, но при этом яснее с каждым произнесенным словом, вырвавшимся на свободу и заполнившим собой все звуковое пространство. Джентльмен и Таисия внимательно смотрели на говорящего. Все остальное исчезло для них, стук колес будто замер, проносящийся за окном пейзаж застыл одной размазанной картиной, плач ребенка где-то за стенами купе, и бесконечные шаги пассажиров. Все вокруг поглотили эти слова, донесенные напрямую в каждую клетку мозга, осев в самом сердце.

– А вы, что об этом думаете? – обратился он к Таисии.

Девочка оторопела. Она не знала, что ответить, и лишь пожала плечами. Тогда мужчина встал, достал с верхней полки свой дипломат и, расположив его на столе перед Таисией, одним движением отстегнул замок и открыл его. Посередине, на красной бархатной обивке лежало небольшое белое перо. Мужчина бережно протянул его девочке.

– Когда придет время, – обратился он к ней. – Ты сделаешь свой выбор, и используешь его. Понимаешь?

Девочка утвердительно покачала головой, не понимая, зачем она это сделала и что именно должна понять, приняла подарок.

– А теперь прошу меня простить, моя остановка на подходе, – и он ни говоря больше ни слова, вышел из купе, прихватив с собой свой кейс.

Дверь в купе захлопнулась и все вокруг вновь загудело. По-прежнему находясь в оцепенении, Таисия прислушивалась к происходящему вокруг, будто слышала все это впервые. Стук и скрежет колес, шаги в коридоре, звон ложки в стеклянной посуде. За окном вновь замелькал пейзаж с пролетающим белым снегом. Девочка перевела взгляд от окна, напротив, все так же спокойно и непринужденно, закинув ногу на ногу и уткнувшись в газету, сидел скульптор.

– Какой-то странный тип, – поделилась девочка впечатлением.

– Кто? – слегка удивившись спросил мужчина, и не получив ответа, вернулся к своей газете.

От волнения девочка еще сильнее проголодалась. Запахи по-прежнему летали по купе, нагоняя зверский аппетит, казалось вместо того чтобы раствориться в душном воздухе вагона, они приобретали все новые и новые оттенки. Таисия закрыла глаза. Вдохнув полной грудью, она почувствовала запах запеченной утки, приготовленной ее мамой, запах позапрошлого Рождества, который она никогда не забудет. Еще два года назад, все казалось другим. Мир вокруг шел в такт мечтам о прекрасном, пусть даже о чем-то глупом и нелепом.

В то необыкновенное утро Таисия проснулась переполненная беспричинной радостью. Впрочем, само утро Рождества уже можно отнести к веской причине. Раскинув руки и ноги в стороны, девочка хорошенько потянулась на кровати, изобразив при этом снежного ангела. Родители уже давно не спали. С кухни доносилось шипение сковороды и запах маминых блинов. Папа вовсю занимался ремонтом будущей комнаты Таисии.

Зевая, девочка поднялась с кровати и раздвинула в стороны плотные портьеры, заполнив комнату солнечным светом. Опершись на подоконник, она стала любоваться пейзажем, открывая что-то новое и необычное в этом совершенно непривычном виде из окна. Самым диковинным было количество снега. Его было так много, он заполнял всю улицу, деревья и машины, некоторые из которых стояли в виде огромных сугробов. По узеньким натоптанным дорожкам пробирались фигуры людей.

– Таисия, – послышался голос мамы за спиной. – А, ты уже встала. Доброе утро. Пойдем скорее умываться и завтракать.

– Доброе утро, мамуль. Уже иду.

В соседней комнате, с деловитым видом профессора, разглядывал стены папа. О чем-то сильно задумавшись, он не заметил, как к нему подкралась дочь, и с криком "доброе утро", кинулась ему на шею.

– Доброе утро, принцесса. Думаю, сегодня мы наконец поклеим обои в твоей комнате.

– Я думала, мы должны были сделать это еще в прошлом году, – улыбнулась Таисия.

– Ах, вот оно что! – шутливо вскричал отец и, запрокинув руки за спину, принялся щекотать дочь.

На пороге появилась мама. На ней был фартук. Она редко его надевала. В основном, когда это происходило, можно было предугадать, что она затеяла что-нибудь сногсшибательное, и снимала она его, как правило, далеко после обеда. Так что Таисия с папой тут же сделали вывод, что чудесные блинчики с творогом это лишь только начало.

– Мы с вами так и не определились с диваном в гостиную, – сказала мама, когда вся семья собралась к завтраку.

– Думаю тот коричневый, на левый угол, подошел бы идеальнее всего, – резюмировал папа.

– Согласна,– поддержала Таисия, задорно вскинув обе руки вверх.

Мама улыбнулась и вновь приняла задумчивый вид.

– Тогда нам не подойдет тот шкаф, который мы хотим, – проговорила она, отпив из кружки немного кофе.

– Я думаю лучше того дивана нам уже не найти, – сказал папа. – А шкаф – так, можно и тот первый.

– Первый не подойдет к обоям.

– Значит, выберем те, что подойдут.

– Да, мам. Соглашайся! – умоляюще взглянула на нее дочь.

– Даже не знаю, все у вас вечно просто.

Сказав это, она встала и поставила на стол еще партию блинчиков. Папа подмигнул Таисии, вопрос был решен, но мама по-прежнему задумчиво смотрела в свою кружку.

– Ну что ты переживаешь? – ласково принялся успокаивать ее муж. – Все хорошо. Вартовск вполне неплох. Уж зима здесь точно настоящая, ты посмотри в окно, сколько снега. За всю прошлую зиму в Москве выпало меньше, чем за вчерашнюю ночь. А наш позапрошлый новый год, помните?

– Погода была просто мерзость, – дополнила Таисия, скривив лицо, словно жевала лимон.

– Точно, – продолжил отец. – Дождь моросил, кругом лужи. Да и сам по себе город компактный, все рядом, все есть.

Наконец, дослушав проповедь мужа, мама позволила себе допить кофе и улыбнуться по-настоящему. Не той дежурной улыбкой, которой она обычно одаряла коллег – блестящей, но металлической, а абсолютно невооруженной, полной тепла и простоты улыбкой, не имеющей ни заднего входа, ни потайного выхода, улыбкой открытой и чистой, как слеза. Такие моменты стоили дорого, обычно она была гораздо сильнее, но толи суматоха с переездом делала ее более уязвимой, толи чувство вины за то, что всей семье пришлось пожертвовать многим ради ее карьеры, переехав в новый город и начав новую жизнь здесь. Папа шутил по этому поводу, называя себя мужем декабристки, поддерживая свою вторую половину во всех ее начинаниях. И когда пришло то самое время для принятия решения о переезде, он не сомневаясь ни секунды, ответил утвердительно.

Энтузиазм отца в полной мере унаследовала его дочь. Она с удовольствием восприняла эту новость, радуясь возможности увидеть мир, узнать людей, тем более и то и другое представлялось чем-то абсолютно новым и интересным, а статус самого переезда классифицировался как временный. Большинство вещей с подобным статусом остаются в нем гораздо больше, чем от них ждут.

Девочка открыла глаза. Все тот же вагон, стуча колесами, покачивался из стороны в сторону. Напротив, откинувшись на спинку и сложа руки с газетой на груди, тихо спал ее сосед – скульптор. Запах рассеялся, его как будто никогда и не было, ровно как и самого странного господина. Живот девочки вновь издал протяжный рык. Мягко ступая чтобы никого не разбудить, она вышла из купе и направилась в сторону выхода.

Через приоткрытую дверь в купе проводницы доносилась легкая музыка из старого радиоприемника у окна. Женщина сидела, склонив голову, над маленькой книгой, медленно помешивая ложкой уже остывший чай. Уголок ее рта слегка подергивался, пока глаза скользили по строкам, а брови безобидно были задраны вверх. Наконец, она остановилась, выпустила ложку из руки, а пытавшиеся взлететь брови вернула в их привычное нахмуренное состояние. Оторвав глаза от страницы, она плавно перевела их на дверь и, заметив за ними Таисию, дернулась от неожиданности.

– Ты чего, сдурела? – взвизгнула она в полголоса, боясь разбудить ребенка в соседнем купе. – Нельзя так тихо подкрадываться к пожилой мадам – может сердце не выдержать.

Слова учтивого джентльмена задели особу, даже сейчас назвав себя подобным образом, она не заметила, как ее щеки покрылись легким румянцем.

– Простите – я не нарочно, – сконфузилась девочка.

– Что-то случилось? – женщина недоверчиво глянула на юную пассажирку. – Белье грязное? С окна дует? Обидел кто?

– Нет, что вы, все хорошо.

Женщина пристально сверлила девочку взглядом, потом будто обрадовавшись чему-то, раскрыла дверь и впустила ее внутрь.

– Ты наверно проголодалась?

Таисия не успела ответить, как проводница усадила ее напротив себя и стала выкладывать на стол все, что у нее было припрятано. Затем она налила девочке чай, отложила книгу в сторону и вновь вцепилась за ложку, еще интенсивнее болтая ей в стеклянной кружке. Ее суровое острое лицо стало мягким и дружелюбным, а сама женщина стала казаться маленькой и неприступной. Тонкими пальцами она выстукивала мотив, засевший в ее голове с самого утра и никак не желавший оттуда выходить. Серые сморщенные руки совсем не соответствовали личику, которое с умилением разглядывало Таисию, расправлявшуюся с бутербродом. Что-то было в девочке особенное, что-то родное, чего проводница никак не могла объяснить. Глядя на нее, она будто видела себя, такой же молодой, скромной, с горящими глазами. Но то, что было тогда – пролетело одним мгновением и теперь осталось осадком и горсткой воспоминаний, хороших и не очень, но одинаково колких, потому что безвременно ушедших.

– Что вы читаете? – спросила девочка, чтобы отвести столь пристальный взгляд от себя, нежели от любопытства.

– Это Диккенс. Слышала о таком? Оливер Твист.

– Да, но так и не читала.

– Обязательно почитай.

– А о чем она? Книга.

– О мальчике сироте, о его нелегкой жизни, о том, как трудно обрести настоящий дом, о его приключениях на улицах Лондона.

– Трогательно… пожалуй. Обязательно почитаю, – сказала Таисия, отправляя в рот очередной кусок колбасы.

– В детстве, я мечтала стать такой как Оливер, – задумчиво произнесла проводница.

– Разве он не был сиротой?

– Был, так ведь и я была сиротой. Выросла в приюте. И единственной радостью моего детства были книги. Читая их, я будто сама переживала все те приключения. Ведь в жизни все гораздо скучнее и тоскливее. Удивительные вещи происходят только в книгах, с их счастливыми финалами и удачно закрученными сюжетами. В жизни же нет ничего удивительного. Она, как река, течет себе много лет в одном направлении, и никто не удивится, если она выйдет из своих берегов, затопив все вокруг. Это в порядке вещей.

– Папа всегда говорит, нельзя впадать в уныние. И то, что мы порой не видим чего-то – это не значит, что этого нет, просто нужно быть внимательнее.

– Какой умный у тебя папа.

– Я знаю. Он у меня самый умный.

– Он тоже занят, раз не поехал с тобой.

– Он … да … он много работает, – ответила Таисия и быстро принялась за чай.

– Спасибо, – сказала девочка, поставив пустую кружку на стол.

– Пожалуйста, – улыбнулась проводница. А теперь извини, меня ждет работа, – добавила она, услышав, как поезд замедляется.

Сытая и довольная Таисия направилась к себе. Поезд почти остановился, когда дверь распахнулась, еще не успев дернуть за ручку. На пороге стоял джентльмен. Он был одет и судя по чемодану в его руке, готовый к высадке.

– Ну, все мисс Таисия, моя остановка.

– Что? Так скоро? – разочарованно пролепетала девочка.

– Ну да, – улыбнулся мужчина. – Не терпится увидеть отца. Удачи вам с бабушкой. Прощайте, мисс Таисия.

– Прощайте, – ответила девочка, заливаясь от стыда, она никак не могла вспомнить его имя, и ругала себя за то, что не переспросила о нем при знакомстве. "Плохие люди делают гадкие вещи, чтобы о них говорили, а хорошие не делают ничего плохого, и вскоре о них забывают", говорил отец, "не стоит помнить плохого, лишь хорошее достойно твоего внимания". Грустно, что очередной хороший человек останется без имени, ведь их не так уж много вокруг, таких как папа или их классный руководитель Надежда Алексеевна, и вот теперь еще и джентльмен. Ах, папа, как же мне тебя не хватает, вздохнула девочка, глядя в окно.

Станция была пуста. Старое здание вокзала обветшало и частично обвалилось. За ним виднелись прямые улочки, некогда маленьких, аккуратных домов. Улицы были пусты. Неухоженные газоны перед домами заросли бурьяном и крапивой. Неподалеку от вокзала, под огромным деревом плакучей ивы, на заросшей зеленью лавочке, сидел старичок. Его белые как снег волосы и борода, развивались на ветру, пока сам он, опершись на трость, с тоской в глазах рассматривал поезд. Джентльмен еще раз учтиво поклонился Таисии, и уже через мгновение показался за окном. Старик вскочил с лавки, вскинул руки вверх и, широко улыбнувшись, пошел на единственного вышедшего пассажира. Поезд тут же тронулся и медленно поплыл мимо обнимающейся пары отца с сыном, Таисия невольно улыбнулась и помахала им, на что джентльмен ответил тем же.

В купе стало грустно. Слышался лишь глупый храп неизвестного на верхней полке. Тени за окном стремительно увеличивались, пока, наконец, не поглотили всю улицу. Изредка навстречу попадались островки фонарей. Высокие деревья закрывали небо, мелкий белый снег кружил, будто стая заблудившихся мотыльков.

Телефонный звонок вывел девушку из глубокой задумчивости. Таисия глянула на телефон и дернулась, словно в испуге. Во рту пересохло, сердце заколотило в такт стуку колес. На экране мама мило улыбалась, но на самом деле, должно быть была в бешенстве. Подумав мгновение и переведя дух, Таисия ответила.

– Да, мам, – робко выговорила она.

– Ты видела, какой ты бардак оставила после себя? – резко выпалила мама.

– Э … я … в общем… да мам, я все уберу.

– Ты каждый день это говоришь, и каждый день – одно и то же.

Не зная, что на это ответить, Таисия то мычала в трубку, то просто вздыхала.

– … Сегодня я приду поздно, у нас деловая встреча, но я обязательно проверю – что ты там убрала. В комнату зайти невозможно.

На этой деловой ноте, разговор был окончен. Таисия выдохнула. Странно, но долгое время после разговора ее не покидал осадок разочарования, и именно от того, что не произошло чего она так боялась. За этот год девочка уже привыкла к подобному общению с матерью. С тех пор, как ушел отец, многое в их семье, вернее в том, что от нее осталось, изменилось. Мама давно не смеялась и, если поначалу, она казалась слабой и нуждалась в поддержке, то совсем скоро, ее врожденная гордость взяла верх над ней. Она вновь была как скала, только еще холоднее. Детям никогда не понять взрослых, так же и взрослым никогда не понять детей. Их миры слишком различны. Проблемы детей для взрослых слишком ничтожны. То время, когда они сами были детьми, давно прошло, и то, что казалось вершиной их внутренней вселенной сейчас, лежит где-то на самом дне озера воспоминаний.