Ортодокс, или Запретная любовь дочери премьера

Чучмек взял со стола лист бумаги и, написав, показал Валере. Увидев цифру 300000, обрадованный Валера выпятил для показа недовольства нижнюю губу и, подойдя ближе, написал на ладони 200000. Пузатый сморщился, приподнял кепку, почесал лысеющий затылок и исправил 30 на 25. Еще более обрадованный Валера с трудом скосоротился, тоже почесал затылок и открыл было рот, чтобы сказать, включая катафалку, рытье могилы и захоронение, но решил не мелочиться из-за двенадцати тысяч по прейскуранту на стене и кивнул.

Чтобы убедить Андрея, что вопрос решен, Валера не стал сам платить за рытье могилы, а велел ему. Тот на радостях добавил оформление могилы еловым лапником, но пузатый вдруг сказал, что лапник он дарит. Андрей рассыпался в благодарности. Лишь в дороге Валера сказал ему о двухстах пятидесяти тысячах. Радужное настроение Андрея, как рукой, сняло.

– Где я достану столько денег? А еще гроб, поминки. У меня только шестьдесят тысяч.

– Вот и думай, где достать деньги. Возьми в кредит, займи у кого-нибудь, например, у меня. А чего? Я могу тебе одолжить тысяч триста, если, конечно, под пятнадцать процентов.

– Что, правда, дашь? – обрадовался Андрей. – Я, ей-богу, отдам, как только смогу.

Валера засмеялся:

– Ты даже приврать не можешь. Кто же говорит, как только смогу? Соврал бы, что обязательно расплатишься после дембеля. К апрелю, например, когда я буду менять машину, вернешь, сколько сможешь. Насчет процентов я пошутил. Ты и это проглотил.

Домой они вернулись, застав мать разговаривавшей по телефону с еще одной частной похоронной фирмой, угрожавшей передать тело отца в мединститут. Увидев сына, она передала ему трубку. Андрей выслушал угрозы и ответил:

– Если ты, козел, еще раз позвонишь сюда, я тебя разыщу и вырву яйца. Ты меня понял?

Через секунд десять другой мужской голос ответил:

– Если тело Дроздова Сергея Васильевича не будет забрано из морга до девяти часов утра 7 августа, оно будет отвезено в один из медицинских центров, а в какой, ты сроду не найдешь.

Услышав гудки, Андрей сказал Валере:

– Едем в морг.

– Вы хоть покушайте, – взмолилась мать.

Они послушались и сели за стол. Пить было нельзя, и они смиренно поели суп и котлеты, запив компотом.

Перед поездкой в морг, Валера сбегал домой за сберегательной книжкой, с которой снял триста тысяч, оставив три тысячи, чтобы не закрывать счет. Пятьдесят он отдал Андрею, а двести пятьдесят для надежности отвез домой.

В морге дверь им открыл в синем халате санитар, коротко стриженый, лет двадцати пяти. Взглянув в справку, он провел их в полутемный зал с накрытыми простынями покойниками с бирками на открытых пятках. Дед лежал в дальнем ряду. Как только санитар откинул простыню с его головы, Валера отвел его к двери, сказав, пусть внук поплачет.

Оставшись наедине с дедом, Андрей долго смотрел на родное лицо, еле сдерживая слезы. Он не знал, вслух ли сообщил деду, что положат его рядом с бабушкой, чтобы вдвоем им было не так грустно. А еще он поклялся продолжить его дело по возврату России в социально справедливый строй, воплощением которого является социализм.

А санитар сразу стал рекомендовать Валере лучшую в Москве ритуальную фирму, которая может похоронить на любом кладбище города. «И на Ваганьковском тоже?» – спросил Валера. Нисколько не смутившись, парень ответил, можно лимонов за двадцать. «Не, – покачал головой Валера, – двадцать друг не потянет. Тогда придется хоронить на Новодевичьем кладбище, где он сговорился за шестнадцать лимонов». Санитар не знал, верить или смеяться над шуткой Валеры, но, услышав, что послезавтра труп будет забран, сделал вид, что поверил и спросил насчет макияжа, и в этот момент невесть откуда появился стриженый наголо парень и потребовал у Валеры справку с кладбища, где будут похороны. Валера молча взял его за шкирку и вывел за дверь. От полного макияжа лица деда, за который санитар потребовал тридцать тысяч, ребята отказались, так как лицо покойного не было искажено и сохранило черты при жизни. Санитар, узнав, что деда хоронят в могилу жены и не на Новодевичьем, а на простом кладбище, спокойно согласился на упрощенный макияж, за что и за обмыв с одеванием ему тут же заплатили шесть тысяч. Белье и костюм с туфлями ребята пообещали привезти завтра утром. Повеселевший санитар рассказал им про ритуальный магазин и прощальный зал при морге, где проводят, при желании, отпевание. В магазине ребята заказали приличный гроб с большим венком от дочери и внука. Посетили они и прощальный зал, который им понравился. Андрей позвонил матери, описал зал и поспросил ее согласия на отпевание в нем, а не в церкви, где надо заказывать за три дня. Получив согласие, они заказали отпевание на одиннадцать часов утра.

Мать, узнав, что все вопросы улажены, словно сбросила пуд груза с себя. То, что отец умер, она к этому была в какой-то степени готова, ее сломило то, что она не сможет положить его рядом с мамой, да и вообще похоронить по-человечески, не имея на это средств. Только теперь она могла заняться приглашением родных и знакомых на похороны отца. В Москве их было раз – два и обчелся: его двоюродный брат с женой и двумя сыновьями, двоюродная сестра в Ярославле, а из друзей она знала лишь двоих, одного по Бауманскому институту и одного по работе на заводе. Много виртуальных друзей у него было по интернету, но их не пригласишь. Алешины родные, с которыми отец постоянно перезванивался, жили в Донецке, где сейчас шла война, и они вряд ли смогут оттуда вырваться. Им она позвонила еще вчера, они очень расстроились, пообещали приехать, но не знают, как это у них получится.

Обзвонив всех, она насчитала в лучшем случае, включая соседей, семнадцать – двадцать человек и приступила к приготовлению стола для поминок.

Из Донецка на похороны так никто и не смог приехать, у них опять снаряд угодил во двор. Не смог придти и дедов друг по институту, лежавший в больнице, зато от работы приехали двое. В морге были все, На отпевании уже меньше, а на кладбище поехали лишь девять человек. Ни в морге и ни на кладбище прощальных речей не было, кроме «Прощай, пусть земля тебе будет пухом». К своему огорчению, Андрей сделал вывод, что никто из присутствовавших, кроме него и матери, не читал деда. Поэтому и говорить им о том, что дед был настоящим коммунистом и патриотом России он не видел смысла и, поцеловав деда в лоб, лишь проговорил:

– Прощай, деда. Спи спокойно. Я тебя никогда не забуду и не подведу.

Он бросил щепотку земли на гроб и кивнул могильщикам. Когда они подравняли холмик могилы и приложили венок к стандартному надгробию, он сказал матери:

– Ма, ты иди со всеми к автобусу и увози их. Я поеду с Валеркой. Побуду с дедой наедине.

Оставшись один, он опустился на колено перед фотографией деда и долго вглядывался в его лицо, пытаясь восстановить его живым. Дед не был фотогеничным и всегда получался на фотографиях хуже, чем в жизни. Но на этой фотографии, когда ему было лет сорок пять, он выглядел по мужски красивым и именно таким остался в памяти Андрея.

– Деда, ты меня прости, что я не был с тобой в последнюю твою минуту на земле. Я нес службу Родине, а это, как ты говорил, святое дело. В этом я тебя не подвел и не подведу. Книги твои я там изучил и обещаю тебе отстаивать идеи социализма в России. В этом смысле считай, что ты остался здесь. Так что лежи спокойно и пусть земля тебе будет пухом. Я, как и ты, материалист, но будучи, как и ты, православным христианином и крещеным, доволен, что тебя отпели в церкви, может, это облегчит твое там пребывание. Ты ушел, но остался с нами. Нас ты тоже там не забывай. – На глазах Андрея навернулись слезы. Он смахнул их и проговорил, по-детски, шмыгая носом. – Деда, мне тебя будет очень не хватать. Ты для меня был и останешься на всю жизнь путеводной звездой. Я даже…

От звука чего-то упавшего рядом он замолчал, словно споткнулся. Повернув голову, увидел рядом раскрытый бирюзовый продолговатый кошелек, а на дороге – двоих парней. Один, длинный и худой в синей куртке и кепке с большим козырьком, нагнувшись, рассматривал с разинутым от радости ртом, что-то в руке, а другой, пониже, но толстый в груди и в плечах, коротко стриженый, в черной толстовке, тянул длинного за куртку, оглядываясь по сторонам.

Андрей, не поднимаясь с колена, поднял кошелек. Похожий на материн в размер купюр и с множеством карманов для платежных карт, этот кошелек был ярче и дороже. Ни денег, ни платежных карт в нем не было, лишь в закрытом молнией карманчике оказался студенческий билет, принадлежавший глазастой Волковой Екатерине Анатольевне.

Вернув билет в кошелек, Андрей сунул его в карман куртки и поднялся, но тут же пригнулся, услышав смех. Сквозь кустарник он увидел тех самых двоих парней, сидевших через две могилы к нему спиной. Повернувшись друг к другу, они, захлебываясь от удачи, изучали, как Андрей догадался, содержимое кошелька.

– Ни хера себе, бля! – восхищался высокий приглушенный голос, скорее всего, длинного. – Это сколько же? Восемнадцать по пять тыщ и тыщ полно. О, бля, а это евро, я их живыми не видел. Это сколько же в рублях? Смотри, бля, еще и пять платежных карт, про визу я слышал, а про эти нет. Как делить будем?

– Растопырь карман шире, – возразил басистый голос. – Магнита в машине забыл? Ложь все, ёпть, в кучу. На хера, спрашивается, выбросил кошель?

– Ага, чтобы с ним зашухарили?

Андрею все стало ясно, и, сказав себе: «Деда бы мне не простил, отец тоже», – он приподнялся и перебежками, прячась за кусты и памятники, приблизился к ворам или бандитам. Первым его увидел парень в толстовке. С криком «Атас!» он вскочил и, выхватив из руки длинного деньги, отпрыгнул в сторону. Приблизившись к нагнувшемуся за упавшими на землю купюрами и платежными картами длинному, Андрей рубанул его ребром руки по тонкой шее. Не глядя, как тот стал валиться на землю, он перешагнул через лавку и, подобрав валявшиеся на лавке и земле купюры и карты, направился ко второму вору или бандиту, остановившемуся у соседнего памятника и засовывавшего за пазуху толстовки деньги. Когда Андрей оказался от него в двух шагах, вор по – бандитски выбросил ему навстречу руку с ножом. Такой вариант на учениях в армии не раз прорабатывали, правда, с картонными ножами, от которых ран не было. Андрей принял стойку и попытался выбить нож ногой. Но вор увильнул, гыкнув и показав в усмешке боксерскую прореху в зубах. Он был не намного выше ростом, но весил килограмм на тридцать больше. Но в армии Андрея научили вступать в бой с любым противником, даже с таким амбалом. Тот об этом не знал, так как Андрей был в штатском, и, не погасив усмешку, крикнул напарнику:

– Банан, ёпть, хватит валяться! Очухивайся! Быстро валим отсюда!

Невольно обернувшись на длинного, по-прежнему лежавшего неподвижно на земле, Андрей сделал несколько обманных движений. Амбал все с той же щербатой усмешкой переложил нож из правой руки в левую и тоже завилял телом, играя ножом, и держа наготове правую руку. Андрей изловчился воткнуть левую ногу в пах бандита и одновременно нанести, что было сил, удар кулаком в челюсть. Ему показалось, что он ударил самого себя, отчего на метр отлетел в сторону. А вот, как он получил второй удар в затылок, отчего у него потемнело в глазах, он не сразу понял. Лишь, протерев глаза и увидев за спиной высокий мраморный крестообразный памятник, он догадался, отчего. Он потрогал затылок и заскрипел зубами от пронзительной боли. Встряхнув осторожно головой, он медленно поднялся и увидел тоже с трудом поднимавшегося с широко расставленными ногами амбала. Сил у Андрея не было подскочить к нему. Он подошел, когда тот уже поднялся и принял боксерскую стойку, поглядывая по сторонам в поисках ножа. Андрей вынул из кармана наугад несколько купюр и бросил под тумбовые ноги. Бандит попытался поймать хотя бы одну из них, этого оказалось достаточно, чтобы Андрей обрушил на его голову серию ударов обеими ногами, завершив двумя ударами локтем по спине. Нож он нашел совсем рядом. Амбал оказался весом за сто, и Андрей выдохся, подтаскивая его к лавке. Сняв с него ремень и пристегнув руки к ножке лавки, он повернулся к длинному и встретил его взгляд. Приложил нож амбала к его горлу, он спросил:

– Где и у кого ты украл кошелек?

Длинный скосил взгляд на лежавшего неподвижно напарника и повел головой в сторону.

– Далеко отсюда? Номер участка?

– Номер не знаю. Участка три отсюда.

– У кого ты украл кошелек?

– У одной небольшой девки.

– В чем она одета?

– В красной куртке и с красной сумкой.

Андрей выпрямился, посмотрел в указанную вором сторону. Он решил не привязывать длинного к лавке, а отвести на место кражи, связав ему руки. Он повернул голову к вору, нагнулся над ним, чтобы посмотреть, есть ли у него ремень, и увидел, как тот вонзает ему в левый бок нож. Превозмогая боль, Андрей кулаком по голове, ребром руки по шее и локтем по спине вновь вырубил бандита. Ремня у того не оказалось. Андрей осторожно, не касаясь рукояти торчавшего из бока ножа, снял свой и привязал руки бандита к ножке лавки с другой стороны. Добавив обоим бандитам по удару локтем, он спрятал нож амбала в кустах и только тогда вынул нож из себя, зажав левой рукой рану, из которой хлынула кровь. От резкой боли у него потемнело в глазах. Превозмогая ее, он положил нож на столик, где оба бандита не могли его достать, и направился в указанную длинным сторону. Бандит не наврал. Группа девушек стояла у свежей могилы. Андрей, шатаясь, подошел к невысокой девушке в красивой красной куртке с золотистой окантовкой и красной сумкой через плечо, тронул, а скорее вцепился в ее рукав и протянул кошелек со словами:

– Твой, красавица?

Она отпрянула от него, но, увидев кошелек и руку в крови, округлила глаза и спросила удивленно – испуганно:

– Откуда он у вас? Ой, у вас кровь!

– Вот, возьми. Его у тебя украли. Воры лежат на участке 278 недалеко от свежей могилы моего деда Дроздова Сергея Василь..еви..ча. Там и но..жи. По..звони в поли…

Не договорив, он стал опускаться на землю, цепляясь за девушку. Последнее, что он увидел, были ее испуганные глаза над ним.

Глава третья

Эти же круглые глаза, только усталые и грустные, устремленные бесцельно в пол, он увидел, очнувшись на больничной койке. Он вспомнил, что это были глаза девушки в красной куртке, а лицо ее не помнил, но судя по глазам, это была она, и он стал ее рассматривать. Он вспомнил, что назвал ее красавицей, наверное, потому что была она вся такая яркая, модно одетая, выделяясь этим среди других. А сейчас красавицей она явно не была. Может, потому, что сидела на стуле, по-старушечьи согнувшись, опершись щекой о руку, сдвинув маленький нос и скривив бесцветные губы. Волнистые волосы, спадавшие на плечи, были всклочены на голове, словно, она только что сняла капюшон. Единственное, что приближало лицо к красоте, были уже угасавший загар и длинные темные ресницы.

– Их взяли? – слабым чужим голосом спросил он.

– Кого их? – вздрогнула она, устремила глаза на него, лицо ее моментально преобразилось, засияв, словно долина, над которой выглянуло долгожданное солнце из-за туч, она вскочила, уставилась на него, обернулась на дверь, опять повернулась к нему и только тогда пришла окончательно в себя. – Ой, вы очнулись? Да, да, их взяли. И ножи нашли и еще деньги и «визу». Спасибо вам большое. Я так рада, что вы очнулись. – На ее глазах блеснули слезинки.

– Где я?

– В больнице. Сейчас ваша мама придет. Я не представляю, как она будет рада. Вы четыре дня были в коме. Я сейчас позову врача.

В дверях она столкнулась с матерью и радостно сообщила:

– Полина Сергеевна, он очнулся. Я так рада. Я бегу к врачу и убегаю. А завтра я обязательно приду.

От вида еще более постаревшей матери Андрею стало не по себе, он попытался подняться и от боли в боку опять отключился. Сквозь пелену он слышал разговор:

– Он действительно приходил в себя? – спрашивал мужской голос. – И разговаривал?

– Он разговаривал со мной, – это был голос девушки.

– И я видела его глаза, – подтвердила мать.

Послышались приближавшиеся шаги, один глаз Андрея открылся, и он увидел мужское лицо с аккуратной бородкой.

– Похоже, вы правы. Не отходите от него. Как только опять придет в себя, сразу зовите меня. А ты перед уходом зайди ко мне.

Шаги, стук двери.

– Полина Сергеевна, я должна уйти. Завтра я приду. Постараюсь к трем, чтобы вы выспались. Я буду вам звонить. Если очень будет надо, приду, когда скажете. Звоните по расписанию. До свидания, Полина Сергеевна. И ты, Андрей, до свидания. Выздоравливай.

– До свидания, – ответил он.

Тишина.

– Полина Сергеевна, вы слышали? Или мне послышалось?

Андрей хотел подтвердить, но хватило сил лишь шевельнуть губами. Окончательно он пришел в себя под утро.

– Давно бы так, – сказал бородатый врач знакомым голосом. Он оказался совсем не старым, лет сорока, с очень приятным лицом, но не славянином, скорее всего, азербайджанцем или узбеком. – А то напугал всех, особенно нас, врачей. Мы не могли понять, отчего ты потерял сознание: от травмы головы или от большой потери крови. Саму рану и одну кишку мы тебе заштопали. Боялись комы, которая может длиться месяцами и годами. Но, слава богу, можно уже сказать, не ошиблись в лечении. Человек ты, говорят, военный, герой, так что скоро поправишься. Тем более у тебя такие мама и невеста. Про маму я не говорю, она мать. А невеста твоя молодец. Не каждому с такой везет. Как мне, например. О такой любви я двадцать лет только мечтаю. Боюсь, что так холостяком и умру. Ее уже обрадовали? – спросил врач маму. Русский язык у него был безукоризненный.

– Сейчас позвоню, – засуетилась она, открывая сумку.

Доктор поднялся и поинтересовался:

– Она сегодня придет?

– Обещала придти к трем.

– Передайте ей, чтобы зашла ко мне. А вы вот что. Кормят у нас не по – ресторанному или, мягко говоря, неважно, хотя для больных достаточно. Было бы полезно, если бы вы приносили ему дополнительно детское питание, йогуртики, например, куриный бульёнчик, сок ананасный. Это сегодня и завтра, а потом можно будет и борщ с бифштексом, можно сказать, все. – Врач повернулся к Андрею. – Эти две сопливые веревки я у тебя вытаскиваю, а капельницу придется потерпеть.

Он аккуратно, вынул трубки из носа и засмеялся, услышав чих Андрея. Его белым крепким зубам можно было позавидовать. Когда за ним закрылась дверь, Андрей спросил мать:

– Ма, это он о ком говорил? Кому будешь звонить? Лене? Она приехала?

Ему показалось, что мать растерялась.

– Лены нет в Москве. Она отдыхает за границей.

– Ах, да, я забыл. А кому будешь звонить?

– Кате. Девушке, у которой деньги украли.

– А Лена тебе звонила?

– Звонила несколько раз, последний раз месяц назад.

Он вдруг испугался:

– А когда будет четырнадцатое августа? Я должен быть в части.

– Не беспокойся. Валера отправил Мише справку из этой больницы, что ты находишься здесь на лечении, и описал, как ты задержал бандитов. Миша ему ответил, что часть гордится тобой, желает тебе выздороветь и возвращаться, когда разрешат врачи.

Он зашевелил губами, что-то подсчитывая, проговорил неуверенно:

– Я что-то не пойму, когда будет девятый день. Не сегодня?

– Завтра. Я спрошу у врача, что тебе можно выпить?

– Не вздумай у него спрашивать, – приказал он. – Водку, может, не надо, будет пахнуть, а привези какое-нибудь сладкое вино.

В этот момент заверещал телефон матери. Звонила Катя. Сообщив ей, что сын пришел в себя и чувствует хорошо, мать вдруг сказала: «А ты сама ему об этом скажи», – и приложила телефон к уху Андрея, шепнув: «Скажи, что ты ее слушаешь». Тот так и сделал, услышав в ответ всплеск ойкающей радости и «Что вам привезти?». Не зная, о чем с ней говорить, кроме спасибо, он проговорил «Большое спасибо» и отвернул голову от телефона. Зато мать с ней разговаривала, как с подругой или дочерью, называя Катюней. Она рассказывала о враче, уколах, и улыбка не сходила с ее измученного лица. С Леной она так ласково никогда не разговаривала. Выключив телефон, она сказала, качая головой:

– Какая же она хорошая, сынок. Я не знаю, что бы я без нее делала? Это она тебе эту одиночную палату пробила. Я чувствую, что не за дешево, а за сколько, не говорит. И за дорогие лекарства заплатила. Я спрашивала, сколько я должна, она и слушать не хочет.

Андрей и вправду чувствовал себя неплохо, а после трубок даже хорошо, и почти не мешала капельница, только хотелось подняться и походить. С позвонившим Валерой он разговаривал несколько минут, тот обещал завтра обязательно приехать и привезти, что надо.

Катя приехала в половине третьего. Перекладывая из пакета в тумбочку и холодильник продукты, в основном баночки, пакетики, стаканчики с детским питанием, она пояснила матери, что все согласовала с врачом.

– И Амаретто, – показала она коричневую плоскую бутылку. – Он сказал, что понемногу даже полезно. Но не сегодня. А завтра, сказал, можно.

Они стали обсуждать, что еще ему принести, а он молча наблюдал за Катей, невольно сравнивая с Леной. Эта на голову ниже, та бесспорно эффектнее и красивее, но эта чем-то привлекательнее или приятнее, наверное, тем, что улыбка у нее была в унисон с глазами, а у той при улыбке глаза могли быть безучастными. У этой глаза крупнее, темно – синие близкие к цвету венгерской сливы, ресницы длиннее и чернее, может, даже без туши. У той глаза узкие продолговатые светло карие с зелеными крапинками, как у кошки, ресницы короче, а не накрашенные светлые. Красота у нее безучастно гордо идущей по подиуму модели, у этой о красоте не думаешь, как не думаешь о ней, глядя на любимую сестру и разговаривая с приятной задушевной собеседницей, в которой все нравится. Особенно нравились Катины густые волосы с каштановым отливом, не то, что Ленина разноцветная короткая мальчишеская прическа, смотреть на которую утром было немного смешно.

Она поймала его изучающий взгляд и покраснела. Тряхнув головой (на этот раз она была аккуратно причесана) и спросила:

– Думаете, чего я к вам пристала? Все просто. Деньги, что у меня украли, вы сохранили, вот я и отблагодариваю вас ими. Их еще много осталось, так что придется вам меня еще потерпеть.

– Я не понял: я их не обязан возвращать? – спросил он вполне серьезно. – А то я не скоро это сделаю. Мне еще служить почти три месяца, и кто знает, какую я найду работу. А на мне еще за похороны долг висит и не малый.

– Ничего, я могу лет пятьдесят подождать.

– Ну, я пошла, – стала одеваться мать. – Катюнь, ты до какого часа можешь с ним побыть?

– Если он меня не выгонит, часов до семи.

– Не выгонит. Сынок, ты будь с ней поласковей. Она девочка хорошая.

Мать поцеловала его и, коснувшись щекой щеки Кати, ушла. Андрей с удивлением обнаружил, что они были почти одного роста, правда, на Кате были туфли на каблуках, но не на очень высоких. А мать не считалась низкорослой, была как большинство женщин. А еще Андрей обратил внимание на Катин очень красивый темно синий брючный костюм под цвет ее глаз. Она явно прихорошилась, и это ей явно удалось, к тому же у нее была точеная фигурка, не худая и не полная, а то, что надо, налитая. И бросались в глаза ее сравнительно длинные идеально скроенные ноги балерины или гимнастки. Позже от матери он узнал, что Катя одно время серьезно занималась гимнастикой, пока при падении с турника не повредила спину и не сломала, как он, руку. Увлекалась она и балетом, но ее подвели малый рост и, мать немного смутилась, грудь, оказавшаяся полнее положенной. Ее еще больше смутил Андрей, возразив, что грудь у Кати ему очень нравится. И добавил, что попка тоже нравится, заставив мать улыбнуться.

После ухода матери между ними возникла довольно долгая пауза. Катя, словно вспомнив только что, достала из знакомой Андрею сумки красочную коробку раза в три больше спичечного коробка. Она ее умело раскрыла и, вынув блестящий смартфон, протянула ему.

– Это вам. Правда, не совсем последний айфон, но в России это одна из лучших его моделей.

Бросив лишь беглый взгляд на впервые увиденный айфон, Андрей помахал рукой.

– Я от женщин дорогие подарки не беру.

Она растерянно захлопала ресницами, покраснела, рука с подарком стала медленно опускаться. У Андрея вдруг екнуло сердце от страха, что она уронит айфон, о котором он что-то слышал, а что именно не помнил, потому что его он не интересовал. У него был кнопочный мобильный телефон Филипс, безотказно работавший четвертый год и признанный ребятами самым надежным в армии. В то время как у них отказывали накрученные мобильники и смартфоны, его Филипс ни разу не подвел, хотя и падал и побывал в воде. А главное, неделями работал без подзарядки.

Видя, что Катя продолжает растерянно стоять, безвольно опустив руку с этим чертовым айфоном, Андрей протянул руку со словами:

– Ладно, дай я хоть взгляну, что это такое. На смартфонах я научился отвечать на вызовы, когда хозяин отсутствовал, но не более того. А айфон впервые вижу. Может, и возьму, если понравится, – пошутил он.

Она радостно опять протянула айфон, он взял, осмотрел его со всех сторон и почесал затылок, скрывая смущение:

– Для меня он темный бурелом. Я до него даже дотрагиваться боюсь.

Она схватила стул и, расстегнув костюм, села вплотную к кровати. Он вдруг открыл еще одно сравнение ее с Леной: грудь у Кати была больше и полушариями с притягивающей ложбинкой, а у Лены были конусы с плоским промежутком. Катя встала, достала из сумки похожий айфон, только перламутровый, а его светло серый, и опять усевшись рядом, сказала, чтобы он все повторял за ней. Несколько раз она наклонялась над ним, касаясь лицом его рук и головы. От нее пахло охренительно приятными, наверняка, французскими духами, отчего, в дополнение к ложбинке, по нему пробежал ток (как-никак девять месяцев никого не имел), а она либо не воздерживалась, либо, – он не сразу подобрал причину, очень сомневаясь в ней, – либо не знала, что это такое.

Но эти мысли не отвлекли его от изучения айфона, и совсем скоро они переговаривали по телефону и фотографировали друг друга и вместе. Убедившись, что этот урок он освоил, она стала обучать его, как включать интернет, играть в разные игры, читать книги и слушать музыку. Это оказалось для него плевым делом, так как интернетом он владел почти в совершенстве. Увидев, что его тянет к новостям, она достала из сумки газету «МК». У него даже задрожали руки.

– Вот за это спасибо, – обрадовался он. – Для меня эта газета олицетворяет враждебный лагерь, но врагов надо изучать.

– Вы почитайте, а я схожу к врачу, – сказала она.

– Да, и вот что. Перестань мне выкать. Я не настолько стар для тебя. Он вспомнил, сколько она готваждать долг, и ее же тоном добавил. – Через пятьдесят лет, может, и разрешу выкать, -.

Он напрасно перевел взгляд после этих слов на газету и не видел, как опять засияло ее лицо. У дверей она обернулась, чтобы сказать «Хорошо, буду вам тыкать», но что-то ее насторожило, и она вышла молча.

Он сразу обратил внимание на рубрику «Война в Донбассе». В Донецке живет его дед по отцовской линии, и Андрей очень переживал за него с бабушкой и за других родных. В рубрике его заинтересовал репортаж корреспондентки газеты, проведшей две недели на позиции украинских боевиков или, как она их величала, патриотов. Ополченцы ДНР, это дедов внук Коля, Колин отец дядя Федя, естественно, были для нее сепаратистами. Почти весь репортаж составляло интервью с полковником АТО, который жаловался, как он безуспешно пытается договориться с сепаратистами о прекращении обстрелов украинских деревень. Те, если и соглашались, то тут же вероломно нарушали перемирие, умножая многочисленные жертвы среди мирного населения. На прошлой неделе, например, во время их обстрелов погибла вся семья, в том числе четверо детей, включая грудного ребенка. А как они зверствуют в захваченных деревнях! Не щадят ни стариков, ни детей. Убивают даже собак, если узнают, что хозяин воюет на стороне украинских патриотов.

– Ты читала? – нервно спросил он вернувшуюся Катю. – Эта корова перепутала ополченцев с украинскими головорезами?

Но Катя не читала и сказала, что политикой не интересуется. Возбужденный Андрей неожиданно уснул. Катя села рядом и неотрывно смотрела на него. После того, как он пришел в себя, его лицо стало почти таким же красивым, как на кладбище, когда он подошел к ней. Там он сразу запал ей в душу. Может, потому, что назвал ее красавицей, как никто ее не называл. Она не отходила от него и не спускала глаз до приезда «Скорой». Хотела поехать с ним в больницу, но ей не разрешили потому, что она была ему никто, даже не знала, как его зовут. Ее взял с собой Валера. Не дождавшись Андрея в машине, он отыскал его по мобильнику, ответить по которому с третьего раза догадалась Катя, вынув телефон из кармана куртки лежавшего на земле Андрея. Он же предлагал подвезти ее до метро по дороге за матерью Андрея, но она осталась в больнице и дождалась их. Мать уже знала от Валеры, кто и почему в больнице Катя, и они сразу сблизились.

Она сама не понимала, что с ней происходит, почему ее жизнь изменилась после встречи с ним, почему он затмил всех ее знакомых. Даже своей лучшей школьной подруге Даше она ничего о нем не рассказала, потому что не хотела подпускать к нему никого, даже находившемуся в коме. Это-то ее и поражало: лежит полутруп, не ясно, выживет или нет, а выживет, может ее и не вспомнить, а она, как дура, только о нем и думает, когда вокруг нее вьются такие красавцы, с которыми его не сравнить по положению с их могущественными отцами, которого у него нет, а мать почти полунищая. Если дома узнают, где и с кем она проводит время, они с ума сойдут, особенно отец. Мама, может, и скривится, но ничего не скажет такого, что оттолкнет их друг от друга. А отец… лучше об этом не думать. А не думать нельзя. Пока что ей удалось сохранить все в тайне, зная, что за ней следят. Но долго это продолжаться не может, да и сама она не захочет скрывать.

Андрей проснулся как раз к ужину. Катя расспросила работницу столовой, что ему уже можно есть. Оказалось, что все, что она принесла, а уже завтра можно протертые супы и мясо, компот из протертых фруктов в дополнение к каше, бульону, пудингу. С завтрашнего дня можно есть хлеб и почти все, только не грубое и острое.

– Рекомендуем питаться нашей едой, а не только принесенной из дома, – сказала работница, еще раз взглянув на детское питание и добавила. – А это не помешает как сладкая добавка.

Об этом Катя рассказала пришедшей после ужина Полине Сергеевне и, нежно попрощавшись с ней и помахав Андрею рукой, ушла. Он похвалился перед матерью газетой и айфоном. Она взяла телефон, оглядела и ахнула: