Мария лежит на соломенной подстилке. Пол, наверное, холодный. Удобствами тут и не пахнет. Маленькая комнатка, в которой нет ничего. Только небольшое оконце, пропускающее золотистые частицы света.

Бедная Мария… Посмотрите, как она дрожит во сне. Ей снятся кошмары, иначе быть не может. Она не спала всю ночь, нужно было молиться Богу. Просить за своего сына. Вымаливать ему право на жизнь.

Под утро она заснула. Бледная и осунувшаяся. Бедная Мария. Ноги её дёргаются во сне. Что же тебе снится, семя Давидово?

Мария бежит. Она часто перебирает во сне своими ногами. Бежит по полям, по равнинам, по колючему песку. Она бежит и машет руками, стараясь отогнать наваждение. Небось сам Дьявол преследует её во сне. Он завладел её разумом и пытается свести бедную Марию с ума. Боже, ты видишь страдания дочери своей?

Что это за места? Что за дивные образы? Мария бежит, а слёзы стекают по её измученному лицу. Я не могу вас просить об этом, но нам придётся составить ей компанию. По щелчку пальцев мы погрузимся в сон Марии и будем бежать вместе с ней. Готовы?

–Щёлк! -

Мария, куда же ты? Нам нужно бежать, смотрите себе под ноги. Отставать нельзя. Боже, что за причудливые видения? Кто автор этих полотен? Тут же смешалось всё – прошлое и будущее.

Мария бежит сквозь ледяные равнины, она огибает группу первобытных людей, поедающих замёрзших стариков и детей.

Она бежит по могучим лесам, не взирая на кровавые жертвоприношения древних.

Мария не смотрит на грязные улицы Европы. Она старается не видеть, как обезумевшие люди убивают друг друга. Чёрная смерть диктует им особые правила выживания.

Мы видим, как Мария перешагивает через безглазого мертвеца. Из его рта выползает тощая крыса.

Беги, Мария! Надо бежать.

Мария бежит мимо испанцев, насилующих ацтекских женщин. Она не знает, что Кортес всё одобряет, он спускает своим людям жесткость с рук. Мария, не слушай Папские дебаты. Папы считают, что аборигены не люди. Но не надо принимать их слова на веру.

Мария бежит и не смотрит на деяния крестоносцев. Мария бежит и не смотрит на то, как человек в рясе растлевает маленьких детей. Мария не видит Лютера, который прибивает на дверь храма тезисы реформации.

Мария уже ничего не видит. Она плачет от боли. Рыдает от страха.

Мария бежит мимо газовых камер, мимо иссушенных висельников. Мария задыхается от запаха горелой плоти. Мария не смотрит на людей, вскидывающих руки к солнцу.

Мария не вспоминает историю рабства. Мария не может помочь женщине, которая горит на костере и кричит – я не ведьма!

Мария никому сейчас не может помочь.

Она бежит мимо разрушенных домов, она бежит, огибая груды тел, она не понимает, что вокруг останки Сталинграда. Мария не знает, что красная армия готовится дать бой.

Мария пытается забыть обо всех преступлениях, что были совершены во имя Бога. Мария пытается не смотреть на лица Гитлера, Сталина, Пол Пота. Мария пытается не думать о разрушенном иерусалимском храме. Ей не хочется думать о судьбе святой земли. Ей вообще больше не хочется думать.

Она наконец просыпается и снова начинает бежать. – Как я могла заснуть? – орёт она страшным голосом. – Боже, как?!

Она бежит на место, которое зовётся «лобным». Она видит, как сгущается тьма на небе. Она чувствует приближение чего-то ужасного.

Бедная Мария! Её лоб покрылся потом, щёки горят, а тело пытается вобрать в лёгкие хоть немного воздуха.

В слезах она подбегает к толпе, расталкивает её, кричит и брыкается. Она падает без сил у креста, целует его основание, молится одними губами.

Мария, прости нас, мы не уберегли твоего сына. Прости, прости и меня, Мария!

Но Мария не слышит нас.

Мария смотрит на распятого, и думает только об одном – ради чего Он умер?

Ради кого?

«Спуск»

–Тук-тук-тук-

Сердце бьётся, задаёт ритм. Создаёт мелодию. Понеслась?

– Чёрт, лифт уехал! – я бью кулаком по стенке. – Твою ж! – боль впивается в руку.

Произвожу в голове какие-то расчёты. – Да – наматываю на левый кулак кусок белой тряпки. Она покрыта чёрными точками, где-то видна засохшая слюна. – Спуск – костяшки правого кулака скрываются под оставшимся куском. – Будет жарко – я развожу лопатки в стороны. Спина хрустит. –Хруст-

Да. Спуск. Будет жарко.

Сбрасываю с себя чёрное пальто и направлюсь к лестнице. Всё равно там дырка (в пальто). Да и не одна. – Это девятый – говорю сам себе. – Веселье только начинается.

9 этажей. 32 квартиры. Ступени я не считал. В моей голове всплывают только они – всевозможные способы убийства. Я думаю только об истреблении.

На лестнице я встречаю женщину в белой майке, у неё острые скулы и тёмные волосы. – Стой! – кричит она.

Удар, удары, серия приёмов. Разбиваю лицо, тяну за волосы, бью коленкой по подбородку. – стой стой стой – она всё ещё пытается говорить. Говорить это одно, падать совсем другое.

Я прыгаю на ней, бью её ногами, пытаюсь сделать так, чтоб она замолчала. Моя пятка приземляется на её челюсть. Зубы покидают ротовую полость и прыгают по ступеням. Следую за ними.

Тут везде грязь. – Это этаж восьмой? – мой вопрос разрубает пустоту. Из темноты пролёта выползает какой-то хлыщ. Он худ и бледен, видно, что вся его суть умещается на иголке шприца.

Не думаю. Не собираюсь думать. Бью ребром ладони по его кадыку. Повреждаю глотку торчка, отхожу в сторону. Он держится за горло и сблёвывает кровью на пол. Так просто?

– Спи – говорю я. Забираю с его руки часы (откуда они у него? ). Часы теперь покрывают мои костяшки – импровизированный кастет. – Пойдёт – я ухмыляюсь.

Старик не хочет меня пускать, говорит – стой, падла! Бью его по щеке рукой с часами, они разбиваются, а щека лопается. Кровь орошает механизм часов, жёлтые зубы виднеются сквозь дыру в щеке. Это тело орёт. Орёт и пытается запихнуть свою кровь обратно.

Дед ползает по полу и ищет кусок щеки. В его заднем кармане виднеется отвёртка. – Вот ты хрыч старый – говорю я. Отвёртку беру себе, прикидываю силу замаха и вонзаю её в старческое горло. Тело начинает булькать и кататься по полу. Грязь, кровь, разбитые часы. – Это этаж седьмой? – мне никто не отвечает.

Иду дальше, выходит паренёк лет двадцати, тащит в руках небольшую лопату. – Во даёшь – говорю ему я. Он издаёт боевой клич и бежит на меня (а я что?). Уворот, подножка, удар. – Сука! – ору я. Отвёртка осталась в его спине. Красная ручка от крови стала ещё краснее.

Парень что-то ищет, он танцует на одном месте и пытается понять, где болит. Толкаю его в сторону дверей и подбираю выпавшую лопатку. Он оборачивается в мою сторону и спрашивает – что? Со всего размаха я бью по его лицу. Новая итерация теста Роршаха украшает чью-то стальную дверь. Кровь, мозги, частички волос. – Хм, шестой? – опять нет ответа.

КАКОГО ЧЁРТА

Какой-то вояка нападает на меня с пистолетом. Неожиданно, как крыса. Я хватаю его за запястье и начинаю бить по нему. Пистолет падает. Вояка ещё нет. Мы катаемся по пролёту и бьём друг друга. Я разбил все костяшки, а он потерял пару зубов. Какие же у суки ногти, он царапает мои щёки. Вырываюсь и бью его по яйцам. Лишь пара секунд, есть, хватаю пистолет.

БАМ

Пуля ушла на золото. В его груди есть сердце, в его груди есть дырка. Сердце продолжает качать кровь. Я смотрю на струйки алой крови. Под воякой целая лужа. – Пятый?

Я побит, покрыт пылью, запачкан кровью. Пытаюсь идти дальше, лифт уже давно дремлет на первом. Три подростка, злобные и агрессивные. – Пидр – говорят они – убьём тя. Кто-то сплёвывает. Но не я.

БАМ БАМ БАМ

Три пули. Три вскрика. Пули любят боль, любят кровь, любят кости. Пули любят смерть, а смерть любит пули. Мой путь снова свободен. – Четвёртый? – истратил уже четыре патрона. Ок.

Это ещё что? На меня несётся старая карга, толстая и некрасивая. Её фартук покрыт жиром, в руках у гарпии сковородка. – Иди сюда тварь – она орёт – тварь тварь тварь!

БАМ БАМ БАМ БАМ

Патронов больше нет, но и старуха тоже сдохла. Ура? Беру сковородку и иду дальше. Осталось два этажа. Несколько пролётов.

Безумный вихрь смерти, пляска древних богов, противостояние хтонических существ. Струи крови, сгустки крови, капли крови.

Рёбра порезы шрамы выдавленные глаза откушенные уши сломанные ногти выпавшие внутренности поломанные судьбы – я делаю всё. Я убиваю всё. Живое становится мёртвым.

Первый этаж. На лестнице никого нет, только дохлый пёс. Пинаю его для убедительности ногой. Стряхиваю с себя грязь, сбрасываю с руки кровавые тряпки, делаю вид, что мне не больно. Тыльной стороной руки вытираю кровь со своих губ. Накидываю на плечи чью-то кожаную куртку и шагаю к домофонной двери. Она поддаётся.

–Дзинь-

В куртке есть солнцезащитные очки. Минуту я смотрю на солнце и думаю о том, что оно всё стерпит. Земля ещё и не такое породит (оглядываюсь на подъезд). Планов у неё уготовано на тысячу лет вперёд. Вдалеке бежит моя цель, она пытается раствориться в однотипном окружении. Она пытается скрыться.

– Так не пойдёт – говорю я.

Меня по жизни ведёт один путь, одно чувство, один наставник. Я знаю только одну вещь – зов.

ЗОВ ПЛОТИ

– Готовь свою задницу, тухлый городишко. Я тут, я уже рядом. У меня есть куча времени, чтобы тебя

СЖЕЧЬ

«Бог и Дьявол»

На одном кладбище стояло два храма. Так получилось случайно. Один храм был вместилищем Света. Другой храм был сосудом для Тьмы. В одном храме славили Бога. В другом храме призывали имя Дьявола.

И не знал народ храмов этих, что они так близко находятся друг к другу. Две стихии, две непримиримые фракции. Небо и Огонь.

Богу молились в основном утром, а Сатану прославляли ночью. И каждый из прихожан был фанатиком. Каждый жаждал, чтоб сторона противника наконец проиграла.

После одной чёрной мессы слуги Дьявола гуляли по кладбищу и увидели крест. Крест пронзил золотом густую ночь, привлекая к себе внимание уходящих душ. Он обжигал слугам Сатаны глаза, сушил им губы, заставлял шелушиться их кожу.

– Мы уничтожим их. ЗАВТРА ЖЕ – проорал «чёрный» проповедник. Толпа окружавших людей лишь закачала головами. Кто-то вскинул руку навстречу глазу полной луны.

Думаете слуги Господа были не в курсе? – Мы обратим их в прах. ЗАВТРА ЖЕ – кричал с трибуны преподобный. Ему было дано видение, сообщающее о тайных помыслах слуг тьмы.

Утром началась война.

В обед огонь войны лишь разгорелся.

Кто-то читал строки из Библии, выкрикивал псалмы, молился. Кто-то брызгал окружающих кровью козлёнка, кричал страшные проклятия, читал адскую версию Ветхого завета.

Божьи слуги призвали великого кита, что держал когда-то в своём чреве Иону. Слуги Сатаны призвали Азазелло. Кровь заменила собой воздух, внутренности стали новой землёй. Головы павших не хотели покидать бренный мир, они цеплялись языками и зубами за ростки жизни.

А потом была она

ВСПЫШКА МОЛНИИ

Появился он – Человек в белом. Щёлкнул пальцами и остановил время. Он был седой, на его светлой спине был нарисован золотой крест. На лбу была выбита татуировка тернового венца.

Он не шёл, а плыл на облаке. Вместо глаз у него были золотые искры. Его лик сиял ярче солнца.

Навстречу шёл человек в чёрной кожанке. На его спине была красная пентаграмма, за стёклами очков горели оранжевые глаза. Из носа валил пар. Было видно, что он любит цепи и шипы – всё его тело было покрыто этими элементами декора.

КАКОГО, БЛИН, ТВОРИТСЯ

Они сказали это одновременно и уставились друг на друга. – Молчать! – крикнул человек в белом (Бог?). – Я тебя создал, смерд. Захочу – рассею Ад, захочу – схлопну Небеса.

– Соберись, падший – продолжал Бог, – доложи обстановку.

– Милые бранятся, не видишь? – скалился Змий.

– Лови! – Бог улыбнулся. В Сатану ударил разряд в тысячу вольт. Его очки лопнули от ударной волны, куртка превратилась в драные лохмотья.

– Чтобы херню эту – Бог обвёл указательным пальцем поле боя – убрал. Бог минуту тёр свои глаза, а Сатана исступлённо смотрел.

– Храм свой можешь перенести в другое место – это раз.

– Время откати назад – это два.

– Вытрави из их умов все воспоминания – это три.

Бог закончил свою речь, потёр пальцами белую щетину на лице и испарился. Под его ногами вырос пучок травы и красная роза.

ДА БЛИН

Сатана в очередной раз начал убирать грязь за людьми. Использовать магию, растрачивать свой талант впустую. – Ничего, Боже, Ты ещё попляшешь.

(«обязательно!»)

Сатана и забыл, что Бог мог врываться даже в головы. Он вздрогнул и продолжил работать.