– Ну ты то чего, встань Чарли, встаньте все, прошу вас, – говоря это Каин подходил к каждому и тормошил словно спящих котов.
Когда все встали, Каин еще с минуту поглядел на толпу и собравшись начал говорить.
– Вы мне кланяться пришли, я принимаю, я рад… – несколько невпопад начал Каин, – а только вы всего-то не знаете, не знаете, как я виноват перед вами. Сколько среди вас стариков? – вопрос хоть был пожалуй больше риторический, а кто-то все же выкрикивал о том что он старик, – вас совсем немного, я прошу прощения у вас старики, но впрочем не за вас мне больнее всего, уж простите и за это. Я не уберег одного мальчика, он хоть может не совсем уж и мальчик был, а я все же не сберег его. Вы может, меня и за то простите, но он помер из-за меня, я ему надежду дал и не знаю, как его зовут, я виноват перед ним и прощения просить мне уже не у кого. – Каин остановился и даже замер как-то неловко, и старики уже не кричали и слов не слышно было более, а тишина воцарилась еще страшнее прежней. Каин стал отходить в сторону, пока и не ушел вовсе. Чарли остался. И лучше бы и ему было бы уйти, потому как, в следующее мгновение, едва ли не до злобы, было выражено его неопределенное чувство, когда вся эта толпа, минуту назад преклонившаяся, разошлась так легко, будто они уж более ничем не обязаны этим людям. Каин для них как вовсе ничем теперь стал, а может и того хуже.
Вернувшись обратно в комнату, Чарли увидел Каина сидящего над столом, в каком-то исступлении. Сложно было подобрать верные слова, чтобы начать разговор и Чарли их подбирать не стал, а сказал только то, что хотел узнать, еще до того.
– Ты обещал сказать мне еще чего-то, – пробубнил Чарли.
– Мы уходим, – быстро подняв голову и опустив снова, ответил Каин.
В ответ Чарли не сумел сказать ни слова.
– Не важно, кланяются нам или бранят, мы свое дело сделали, теперь пора помочь другим, тем, кто более в том нуждается.
К обеду пришел Марек и тепло простился с Чарли и Каином, а позже пришел Витус, вместе с дочерью Анной. Витус подарил Каину большой кусок мяса, а Анна какую-то бусинку. Для Чарли Анна тоже приготовила подарок и достала еще одну бусинку и сказала, что таких бусины у нее всего было три, одну она оставила себе.
Вдвоем Чарли и Каин отправились на юг, там, где чума была в самом рассвете. Чума семимильными шагами опережала путников, но они все же шли, противопоставляя ей чудо. Городов спасенных от эпидемии не могло быть много потому, как даже на ту жалкую тысячу людей должно было уйти не меньше года. Гораздо быстрее того распространялась молва которая описывала приход путников не иначе как чудо и почитая будто бы бога. Люди по всей Европе посеяли надежду на спасение, а вместе с тем и молитвы. Тогда-то эти молитвы и донеслись в Иерусалим, а оттуда в Рим. И уже после того, Каина ждали еще больше, но теперь еще и те, кто был рад ему не как исцелителю, а как клад возможной награды за его поимку. Тем не менее, никто точно не мог сказать где находится таинственный человек, потому как и впредь Чарли и Каин действовали с определенной осторожностью и Чарли снова приводил больных тайно. Те же кто уходил излечившись, ни один не выдавал тайны, потому как и в правду почитал то за великий грех. Предать своего спасителя ни кто не хотел, но совершали попытки и иного рода. Например, притворялись больными, что бы их сопроводили к Каину, но Чарли по одному только виду уже мог наверняка определить даже стадию болезни, не то что уж там симуляцию и потому и в этом была определенная трудность. Еще одной трудностью было и то, что в лицо их (этих самых спасителей) никто не знал, а стало быть, поймать их было совершенно невозможно. В итоге награду пришлось упразднить и искать целителей собственными силами.
Прошел год с тех пор как царь Израильского царства отправил письмо в Рим, и вот уже сам он оказался в вечном городе. Балдуин царь и король, именовался он перед всеми по-разному и в Рим приехал именно как король. Ему хватило смелости приехать в Рим, а может, это решение как раз было, наоборот, из страха, но он приехал. Синедрион, упраздненный и вновь восстановленный всего полвека назад, к тому моменту стал едва ли не самостоятельно управлять государством, во всяком случае, церковь возымела определенный вес среди не столько даже народа, сколько среди знатных господ. Именно благодаря книге теперь еврейский народ поверил в свою уникальную миссию народа избранного. Согласно же преданию книги и сын божий должен быть евреем, а уж ни как не европейцем, ставящим под сомнение саму суть священного писания. Император Флавий, несомненно, понимал сущность вопроса и все же его мысли не были столь категоричны.
– Мне право даже неловко принимать твою сдачу. Хотя в ином случае, я не задумываясь отрубил бы тебе голову приди ты вот так, – эти слова прозвучали в контексте разговора, едва начавшегося после долгих приветствий и сказал их естественно Флавий.
– С этим нужно покончить, только это я могу ответить сейчас. И да, ты прав все выглядит куда как более глупо, чем это видит мой народ. Но так это видится лишь на первый взгляд, копни глубже и увидишь, как далеко может пойти рана, вместо пальца порой теряют руку. Этот человек сам по себе ничего не значит, и ты заешь об этом не хуже меня, но народ в тяжелые годы может пойти за кем угодно, лишь бы их поманили спасением. Я боюсь что и твоим землям угрожает не меньшее. – отвечал Балдуин.
– Может ты и прав, но все же сам ты боишься не этого. Тем более тебе плевать на мои земли. Молчи. Я и без тебя знаю, что волнения легче всего создать в гибнущей массе, – Флавий говорил надменно, всяко давая понять, что принимает гостя из жалости.
– Если ты знаешь это, тебя не станут мучить предчувствия и домыслы, когда ты введешь легионы в Иерусалим. – Балдуин говорил, конечно, не надменно, но все же так будто они находились в равном положении, что немного злило Флавия.
–Я сделаю, так как ты хочешь. Заберу твои земли и поставлю тебя префектом в провинции, – уходя вперед, оборвал Флавий. Это означало что их прогулка с Балдуином, как и их разговор окончены. Балдуин в свою очередь понял последние слова и понял их правильно. Префектура связывала руки королю, так как став префектом его непременно окружат римлянами.
Сам ли император или кто-то другой повлиял тогда на ход дела, но прямо за этим же разговором последовала череда арестов. Сразу же нашлись те люди, что были в сговоре с этими двумя лекарями, и если бы времени прошло не так много, то наверняка нашли бы и Марека, но его это обошло. О том сразу же стало известно и Чарли, следом же рассказавшему Каину. Случилось это как бы вовсе не вдруг, были события и предвещавшие неизбежный поворот. Разговор произошел не внезапно, Чарли планировал его уже несколько дней, но все жалел своего друга, теперь же Чарли решился.
– Нам пора уходить и из этого города, – начал с порога Чарли, впервые за долгое время пришедший один, без больного.
– Не уж то за эти полгода чума перевелась и тут? – спросил удивленно Каин. При этом расположение его духа можно было бы считать приподнятым, он почему-то надеялся на лучшее, хотя все говорило о худшем.
– Нет, я пришел один не просто так, нас ищут. Да, да нас давно ищут, но теперь дошло до худого. Многих поймали, тех, кого чума не забрала от нас, забрали римляне – Чарли сказал это и замолчал.
– Увы, так должно было случиться, я не мог не предвидеть, но уходить не стану. Я не стану говорить тебе как поступить правильно, потому что не знаю, но для себя я верно решил – я не уйду, – Каин старался спрятать свое лицо, стыдясь перед Чарли, за то что ему он не смог дать совета, не смог разрешить его мытарств. Каин, безусловно, не мог знать, что мытарств то этих у Чарли вовсе и не было и незачем винить себя, – лучше уж мы не спасем ни кого более, чем на каждого спасенного от чумы получим человека истерзанного. И тот и другой хоть не один человек, а все же судить его можно бы и так. Положим, чума это убийца и ее грех очень тяжел, но тот другой, который мучает и истязает своим насилием, толкая другого на предательство, грех этого человека несравнимо ужаснее. Может я и не совсем прав, но мне это видится именно так.
– Тебе, наверное, страшно, и тебя мучит то, что в эту минуту ты не один, – подумав, сказал Чарли.
– Ты не бываешь не прав Чарли, – с улыбкой печали проговорил Каин.
– Надеюсь что так, – ответил Чарли.
Вскоре после этого разговора Чарли вышел из города. Преодолев холмы Тосканы, он еще долгое время шел по пути на юг. Чарли давно привык к кочевой жизни, с тех самых шестнадцати лет как он впервые покинул свой дом, теперь ему было уже двадцать семь. Пожалуй, в этом возрасте что-то есть, возможно, это расцвет. Однако для Чарли этот расцвет все более говорил о том, что он не будет как все, он подобен цветку, что называют здесь heverocallis. В долгом пути находилось много различных дум, и теперь им было самое время, так твердил про себя Чарли, когда ловил себя на мысли что думает не о том. «Сейчас все о том» – перебивал он себя, даже самая большая чушь может оказаться истиной.
Король Балдуин, все более чувствовавший себя не по-королевски в не родных стенах, изводил себя мыслями о будущем, не зная про себя даже того, хотелось ли ему чтобы завершилась эта история или нет. Нужна ли ему смерть мальчишки? И вовсе не из жалости к самому Каину, а более из соображений о своей судьбе тревожился горе-король. Этому королю было отведено место в левом крыле огромного замка расположенного на холме Авентин. Сам император находился в другом замке, расположенном на холме Квиринал, что само по себе выдавало пренебрежительное отношение к Балдуину. Помимо охранявших израильтянина легионеров, рядом находились и преданные соотечественники. Вся прислуга располагалась в небольшом доме поблизости замка.
Наступила кромешная тьма беззвездной ночи, из-за сгустившихся туч ни одно небесное светило не озаряло землю. Такие ночи всегда страшны и внезапны. В дверь дома стоящего вблизи замка постучались дважды, отворили почти сразу, будто бы ждали. На пороге стоял человек, лицо которого было закрыто тряпкой, на голове у него был капюшон.
– Сию секунду доставьте это своему господину, – в спешке проговорил человек в капюшоне передавая свернутый лист.
– Могу я известить от кого послание? – спросил слуга. Он хоть и быстро открыл дверь, но все же находился в некоем замешательстве, словно ждал совсем не того.
– Думаю, он поймет и так, – с этими словами человек удалился спешными шагами, а чуть позже и вовсе побежал.
Слуге была до ужаса неприятна эта ситуация, мало того что короля придется будить, так еще и может оказаться, что разбудили его по пустяку. Все же слуга выполнил наказание неизвестного и разбудил господина. Спустя минуту, поднявшись с постели Балдуин долго не решался раскрывать послание, так как не ждал от него ничего хорошего, откуда бы оно не пришло. Однако увидев, что письмо явно не официальное, он успокоился. Не прошло и пары минут, как из покоев выбежал Балдуин, причем слуга ни как не мог понять, в каком настроении находится господин, и что следует делать. Балдуин отдал всего три приказа и все шепотом. Собрав с собой шестерых телохранителей, они отправились в путь. Записка все еще оставалась лежать на столе возле кровати Балдуина, неподалеку был и слуга, он отвернул тыльной стороной кисти уголок и прочитал его. « Через пол часа в ивовой роще тебя ждет великая тайна, приди и узнаешь ее».
Едва кони ворвались в непроглядную тьму, а всадники сошли с коней и остановились, на мгновение разошлись тучи и луна осветил человека стоящего среди ив. Всадники всполошились, едва увидели человека и уж, наверное, человек тот мог бы убежать во время этого замешательства, но остался стоять на том же месте. Шестеро из семи бросились на того стоящего неподвижно словно статуя, кинулись словно псы на подранка. Человеку приставили к горлу нож, и даже в тот миг не увидев сопротивления, подошел седьмой всадник.
– Это и есть ты… – начал было говорить Балдуин, словно пытаясь что-то угадать.
–Конечно это я, если у меня спрашиваешь, а спроси у другого он тебе тоже ответит, – улыбаясь, отвечал схваченный, но совсем без насмешки.
– Это твое письмо? Ты хотел меня видеть? – Балдуин схватил парня за голову и после вопроса ударил несколько раз по лицу.
– Мое, – насколько мог, твердо проговорил схваченный, – но не меня зовут Джим, не я тот кого ты так жадно ищешь.
– Кто же ты?
– Я Чарли, – назвав свое имя Чарли, увидел страшное разочарование в лице Балдуина.
– Почем мне знать, что ты не он? – нашелся вдруг израильтянин.
– У тебя ведь есть люди, которые знают его лицо, они скажут тебе.
– Так зачем же ты пришел, зачем не он пришел сюда, а ты? – ярился все более Балдуин.
– Я пришел предать его в твои руки, я скажу, где он, – опустив голову, проговорил Чарли.
– Что ж, если ты скажешь правду, я и в самом деле буду рад тебе, но если ты солжешь и уйдешь от меня с набитыми карманами… Не уж то ты думаешь надурить меня как последнего ишака? Скажи лучше, что помешает мне убить тебя? -
– Тебе ничего не мешает, ты можешь убить, но и его ты не увидишь тогда наверняка, ты рискуешь, как и я. Впрочем, я рискую, может и больше, но что тебе до меня, над тобой уж, наверное, меч висит не меньший.
– Не тебе рассуждать о моей жизни, – изнемогая от бешенства прокричал Балдуин, – забрать его. – крикнул он всадникам.
Прошла еще одна страшная ночь, сколько их было уже и не вспомнить. Гроза так и не уронила на землю ни капли, хмурясь и нависая всю ночь, она так и прошла стороной, словно погрозив неизвестно кому, пугала. Утро, пришедшее вослед, оставило на себе седой отпечаток темной грозы и неясно переходило в день. Тогда уже на всех парах с одного холма на другой везли Чарли, и он знал куда. Чарли уже видел однажды холм Квиринал с его помпезными башнями и огромным замком, но тогда он не думал, что его может с ним, что-либо связывать. Вот он уже здесь, и Чарли и Балдуин со своей свитой, в самом замке в центральной его части. На них на всех свирепо и почему-то опасливо смотрит император Флавий. За его не совсем царским стулом, словно взятым откуда-то из военного передвижного лагеря, стоит огромный вооруженный человек, по-видимому, взятый оттуда же. Рядом стоят статуи и расписные вазы и много еще всего, что делает помещение менее важным. Нечто важное здесь все же уже случалось, так можно было догадаться, и кажется, Чарли догадывался.
– Кого же ты привел ко мне израильтянин? – отвлекшись от небольшого пиршества за столь же не большим столом начал Флавий. Он, несомненно, выглядел человеком проницательным, но в эту минуты его догадки упорно путались и в конце концов он счел, что произойдет какой-то пустяк и не более.
– Я приветствую тебя мой император и говорю, что этот человек готов выдать проповедника, – заискивающе начал Балдуин. На его лице изобразилась улыбка, но под ней явно можно было заключить разочарование или покорность судьбе, что-то не совсем приемлемое как минимум.
– Как его зовут? – уже с интересом спросил Флавий.
– Джим, – коротко ответил Балдуин, похоже не поняв вопроса. Хотя сказав имя, он уже понял что сглупил, но деваться было некуда.
– Его зовут Каин, – внезапно донесся голос Чарли. Флавий несомненно такой вольности даже обрадовался.
– Именно так. Видишь Балдуин, даже этот бродяга разбирается в твоих делах лучше тебя, не лучше ли его мне поставить префектом, – дразнясь проговорил Флавий, – и чего же ты привел его ко мне?
– Этот бродяга может оказаться кем угодно, и проведет нас, если это не он. Нам ведь нужно знать наверняка. – проговорил Балдуин.
– Как зовут бродягу? – уточнил, наконец, Флавий.
–Чарли, – словно спрашивая у самого Чарли, ответил Балдуин.
– Что потребовал Чарли? – снова спросил император.
– Его цена была одиннадцать серебряных монет, – протяжно ответил Балдуин.
–Хорошо, они у него будут, – проговорил Флавий. Увидев вопросительный взгляд Балдуина он продолжил, – этот Чарли не глуп, глупец бы не позволил избить себя только лишь за одиннадцать монет, ему явно нужно было выдать этого человека и не важно за сколько, чем уж он ему насолил я не знаю, но стало быть не из-за денег.
– Подумай еще раз и назови ту сумму которая достойно оплатит твои усилия, – предложил Балдуин Чарли.
– Пока я шел сюда я потратил немного, но мне нужно будет еще кое-что, и потому я требую свои одиннадцать серебряников, – спешно проговорил Чарли.
– Какое же это дело? – спросил Флавий. Он явно был заинтересован, иначе бы даже из любопытства не спросил.
– Начать новую жизнь, я это так назову, – с какой-то лихорадочной улыбкой ответил Чарли. Монеты ему принесли, он взял их и кажется, был доволен. Флавий посмотрел небрежно перед собой и презренно оглядел Чарли.
– Ты свое получил, теперь отвечай далее, где его найти? – монотонно проговорил Флавий.
– Он прячется в Тосканских землях, а точнее в Сиене, я покажу его дом, – все с той же лукавой улыбкой отвечал Чарли.
Вскоре легионеры ворвались в дом указанный Чарли и там, в самом деле, был Каин. Он смотрел на них, не выражая испуга или удивления, так словно принял это как должно. Вошедшие же легионеры не удосужились рассмотреть выражение лица ими пойманного и схватили в буйной спешке. Тотчас Каина повезли в замок, и шествие возглавлял ни кто иной, как Балдуин, тот, кому и нужно было больше всего. Словно и не прошло времени хоть сколь-нибудь много как в замке очутился Каин, но только помещение теперь сменилось просторным залом без излишеств и наполнилось еще парой стражников в довесок к тому головорезу что был. Первым же приказом Флавия с момента как ввели Каина, были слова о том, чтобы все покинули зал. Приказ был выполнен быстро и в зале остались три человека – Каин, Флавий и Балдуин, даже своего телохранителя император отправил за двери.
– Теперь, когда я увидел тебя, я уж ни сколько не сомневаюсь, что это ты, – начал Флавий. Наступила большая пауза, но никто даже не посмел ее нарушать, – молись, если хочешь. А я знаю, кто стоит передо мной, сильнее тебя самого все вижу. Ты как и тысячу лет назад теперь не объявишься это я тебе обещаю. Я долго тебя ждал, знал, что ты придешь смущать народ, но не безумством как тот, что был тогда. Нет ты не безумен, ты умнее того прежнего, ты повел дело с самого начала, но только до конца тебе его не довести. Думаешь, ты один носишь за собой исписанные листы? Так вот знай, что был и другой и ему я поверю более чем тебе. Ты искушаешь меня на последний шаг, но этому не бывать, – Флавий вел монолог, словно с самим собой, глядя лишь на одного Каина, так словно они были одни, никого третьего будто и не было.
–Отпусти же меня, если так, – с добродушной улыбкой проговорил Каин.
– Ты верно забыл зачем шел так долго. И теперь, наверное не дойдешь, – усмехнулся вдруг Флавий.
– Да я может и вправду забыл. А ты, наверное, и поверил в меня, успел, подумал о том, что все не спроста и я будто, в самом деле, изначально то все и знал. Так ли тебе это важно, верь, что я стою перед тобой и совершенно не прикрытый, мне жаль тебя, что твои домыслы укоряют тебя и ведут на ничтожный поступок, а мне вовсе нечего тебе сказать. Я вот прямо перед тобой, с человеком, с тобой говорю и ты говоришь с человеком, не думай, что я хочу быть, кем-то еще и уж тем более не являюсь.
– Врет он Балдуин, скажи как ты это видишь, врет или нет? Мне твое мнение сейчас вдруг стало важным, говори, – нагнетая спросил Флавий.
– Врет он или нет, а наше дело к нему одно, – ответил Балдуин, словно с самого начала ждал такого вопроса.
– Он будет казнен, и я, верно, заплачу на его могиле, – тихо сказал Флавий, – иначе многого ль ты стоишь? Путь твой был не малым, а все-таки мертвый поэт будет дороже, – Флавий посмотрел на Балдуина и увидел в его глазах согласие, – вот только никто более того о тебе уж самом не напишет и не скажет слова за тебя. Командую казнь провести на холмах Иерусалима. В стране, где этого более всего хотят, – закончил он совсем тихо и глядя в пол, словно приходя в сознание.
– Синедрион велел провести казнь в Риме мой император, – растерянно произнес Балдуин.
–Синедрион мной не командует, – строго оглядев обоих, сказал император.
– Я может не совсем во время и не к месту скажу… выслушать все же вам бы надо, хоть и, наверное, знаю, что ничего не изменю этим и что самое важное, может быть, это уловить-то что оно верно так будет. Я расскажу вам одну историю, вам не нужно думать о ней сейчас и сию же секунду, но после может вы и опомнитесь и тогда она и станет к месту, – оба восседавших властителя принялись слушать и достаточно внимательно, что удивительно. Каин продолжил: – еще не так давно я жил в одном большом, но всеми неприметном доме. Именно что его никто не замечал, то и важно в самом начале. Все видели, но смотрели буквально в пустоту, само собой и меня в нем никто не видел. Кроме одного старика, который к слову, тоже дома до определенной поры не замечал. А тут вдруг смотрю он глядит прямо на меня и здоровается « здравствуй паренек» – говорит, я тоже поздоровался и смутившись ушел. На следующий день он снова увидел меня и заговорил уже дольше. Я немногое рассказывал ему о себе, а он поговорить любил. Мы стали видеться каждый день, он прямо таки доверился мне. Я то, уж подавно всем верю, такой человек. И он много чего рассказывал, из прошлой все своей жизни. Она не была у него какой-то особенной и старик он такой же обычный, но ведь и в каждой же жизни случаются моменты, абсолютно я уж теперь уверен, что в каждой, когда на миг встает выбор. Выбор всегда сложен, для него тоже, хоть у него он уже и случился и вот такие мгновения он мне и рассказывал. Уже позже я понял, чего он добивался от меня своими рассказами – он прощения у меня просил. Будто я перед ним один во всем мире и только я то, его и могу простить. Прямо я уж конечно, не говорил ничего, но по доброте моей, как он сам мне о ней говорил, я понял, что прощения он в моих словах находил.
Дед этот много рассказывал и о теперешней его жизни о доме своем и хозяйстве. Больше другого рассказывал о собаке, собачку эту я видел еще щенком, до нашего знакомства. После, уже узнав деда, собаку я не видел, но он всякий раз любил упомянуть какая она у него умная. Однако, когда я начинал спрашивать его о собаке, он немного терялся, я заметил. – Каин сделал паузу, вроде как вспоминая, будто он только сейчас что-то понял, – он прожил долго, достаточно для мужчины чтобы сказать что прошла жизнь. Перед самой смертью его, я зашел в гости. Он обрадовался мне, но даже не встал, ему было тяжело, он лежал на своей койке и я подумал – «вот ведь и умрет тут один». Действительно один, он и в доме-то во всем и дворе был только один. Незадолго до того старик перевел всю скотину и мне о том рассказал, видимо знал что помрет. Я дальше то и подумать ни о чем не мог, так мне тогда жалко его было. Мы просидели долго, иногда говорили, но больше молча, сидели и вроде как ждали. Ему уж точно было известно, чего именно мы ждали и вот он начал мне говорить – « ты ведь помнишь мою собачку? Ну конечно ты помнишь. Она померла». – сказал он. Тут и я вдруг начал прощения у него просить, будто виноват в этом как-то. Старик выслушал и рассказал, как было. Умерла она совсем давно и еще перед самым нашим знакомством. А рассказываю я это вам все вот почему, – обратился Каин к обоим, но все же сделав акцент на Римляне, – собаку старик забил. Огрел ее несколько раз палкой и насмерть. Я спросил его зачем, а он ответил, что собаку нельзя было так любить, что любил ее сильно, потому и убил. Когда же собака померла, так он и стал о ней говорить мне. Он страданием за нее утешиться хотел, упиться своим горем. Но не уж-то ради его страданий должна была гибнуть животина то? – Каин жалостливо поглядел куда-то наверх. Вероятно, слезы набежали, опустив голову, он все же продолжил, – это притча если хотите, а нет то аллюзия вам и казни вашей. Я не стану вас призывать и уж вовсе не к жалости вашей взываю, я понять вас хочу. Почему вы о мертвых лишь плачете? Собака не стала человеком, и я в большее не воскресну, – Каин подумал и про себя в тот миг, но несколько иной мыслью. Он думал о Нинти и о том что и они достойны прощения как и всякий человек, что живет свою жизнь в первый раз, а если нет, то и сам он достоин того же.
Тем же днем состоялись последние приготовления для отплытия израильтянина вместе с Каином. Помимо прочего важно отметить еще один разговор. Флавий отправлял своего человека на том же корабле. Из всего разговора можно было выделить главное – «после казни, Балдуин должен быть мертв, префекта я назначу позже» – эти слова император не обсуждал ни с кем более, все произошло тайно.
Причал древнего города, оживленно встречал каравеллу с римскими парусами. Следом в порт вошли еще четыре галеры, так же римские. Встреча прошла без Каина, в то время пока встречали короля, Каин был уже в городе, спрятан от посторонних глаз и огласки. Каин снова увидел Иерусалим, опять мельком, но и того ему оказалось достаточным чтобы сделать вывод, о том что город почти не изменился хоть и прошло около тысячи лет. Его уже давно посещала мысль о жизни домов, и он ее вспомнил и в этот раз – «пока в доме горит свет, пока в нем есть люди, живет и дом, но как только люди уходят, дом начинает чахнуть, словно от болезни». В этих домах живут уже очень долго, но место Каина было в других зданиях совсем не похожих на дом, который можно назвать жилищем. Закованный в цепи, Каин был помещен в одну из башен замка короля. Башня была огромной и разделена на несколько комнат и этажей. Каин находился в самом низу вместе с двумя другими арестованными и уготованными на казнь. То, что казнь не минует хоть одного из них, сомнений не было, в этом смысле Каин не отличался от остальных, а вот только ему предстояло еще место, что ожидало за пределами башни, там ждали люди, и какие люди не было известно тогда никому за пределами всего Израиля.
Синедрион – духовная обитель царства, так его называли. Сложилась эта обитель из многих сторонних деталей, а люди верили, что всего лишь из одной. То была книга, та самая за которой и шел Каин. Невероятное доказательство существования высшей силы, сильнее царя, справедливее и тождественнее. Чтобы о книге узнали, избрали тех, кто станет ее читать, их позже и назвали синедрион. Высшая власть, которой управляют все-таки люди, они привели в этот город Каина, и станут его судить. Спрашивается, зачем же вести его на этот суд, если в этот самый город привели его они? Будь король тем, кто более всех желал смерти Каину, она бы давно для него наступила, но если уж нет, то в тот час ответ перед синедрионом имел бы больше смысла. Судить же Каина взялись те, кто приказал схватить. Каин не должен был увидеться с синедрионом и если бы не император Флавий не увиделся бы уж, наверное.
Под огромным куполом кругло здания располагался синедрион и в его двери ввели человека, под руки со стражей, как и положено. Внутри здания было почти пусто, широкий зал служил как будто площадью, но при закрытых дверях. Вдоль волглых стен сидели люди, в сплошных одеждах и Каин бы непременно подумал, как им не жарко сидеть в них, но вопрос с порога, от человека именуемого первосвященником сбил его.
– Ты есть Каин, мятежный проповедник и человек, объявивший себя мессией? – громко сказал первосвященник, чтобы заглушить посторонний шум. Вопрос же был скорее не к Каину, а к тем, кто привел его.
Отвечать все же стал Каин:
– Вы правильно назвали мое имя, но дальше я не совсем понял.
– Согласен ли ты с обвинениями, что выдвинул против тебя сам господь? – продолжал, не дожидаясь ответа все тот же первосвященник. Вообще у Каина сложилось впечатление, что все остальные здесь только для того чтобы кивать головами и дать первосвященнику уверенности в своей правоте и не более, ну еще лепетать на ухо что-то другому сидящему рядом.
– Если бы мое решение имело какую-то значимость, я бы не пришел к вам, – в конце ответа Каин несколько замешкался, не зная как называть ему этих людей.
– Знаешь ли ты, за что тебя судят? – переиначил первосвященник.
– Это уж я знаю и больше вас, себя в том осуждаю и на то и пошел. Ах, разве б не знал…
–Ты еретик, вот за что! – перебил снова первосвященник. В этот момент его острая черная борода затряслась и черные, будто измазанные сажей глаза налились кровью. Смотрел он так пристально, что взглядом думал досказать то о, чем не упомянул языком.
– Нет, судят меня не за это, а судят за одного только мальчика, которому я дал умереть, уже будучи так уверенным в своей силе, что не поверил что не смогу. Я убил того мальчика и за него мне страдать. Не пытайтесь больше, я пуще вашего свою вину знаю.
–Веришь ли ты в бога? – тише произнес первосвященник, будто не хотел, чтобы его услышал кто-нибудь кроме Каина.
–Я то? А какая мне разница?
–На этом все. Приговор остается прежним. Увести, – в лице первосвященника появилась какая-то досада, словно он вовсе не этого ожидал, а, пожалуй, и правда не этого.
С рассвета яркое солнце опалило белые стены Иерусалима. В последний путь под палящим светилом шли люди, обступаемые другими людьми, живущими, алчущими. Толпа была не большой, если ее вообще можно было назвать толпой, сквозь узкие улицы за осужденными шли любопытствующие, да еще некоторые близкие тех двоих, что были, как и Каин намечены на казнь. Среди всех остальных были двое, шедшие обособленно и стараясь не показывать лица, в чем-то они были похожи и оба так и не дошли до ворот, скрывшись чуть раньше. За ворота города вышли только осужденные и палачи, остальных не пустили. Выйдя за ворота, каждому преступнику вручили по два огромных бревна и, взвалив на истерзанные муками вчерашнего дня плечи, несли эти бревна до самой вершины холма, на котором и должна была состояться казнь. Палачей было всего пять и никто из них не переживал о побеге кого либо из преступников. За тот день, в какой случился и суд синедриона, осужденных подготовили к казни так будто тогда-то она и случилась. Истерзанные пытками и едва дожившие до утра, теперь они едва могли нести на себе бревна. Но они их донесли, бревна скрестили, сбили между собой и увенчали на них мощи не безгрешных людей.
Солнце шло к закату, когда у подножья холма появилась фигура короля Балдуина. Он приехал в сопровождении одного лишь всадника, и палачи были несколько ошарашены его приходом. К одному из них Балдуин и обратился, лишь взойдя на холм. Он приказал увести людей с холма, пока сам он не сойдет с него. Перед его глазами предстала удручающая картина – истерзанные мученики, а кругом зеленый холм. Наступила минутная тишина, на двух столбах сознание потеряли, на третьем молчал в сознании Каин. Так можно было представить в тот миг, будто это небольшое стадо коров на холме после полудня, а с ними пастух. Поют птицы, стрекочут цикады, солнце и на холме так зелено, как бывает только в это время года, когда только начинается жара, а трава еще не успела пожухнуть. Словно после обеда наевшись и напившись, никто уже не торопится, разве что надоедливые мухи кружат и садятся, куда не достать. Казнь, предвещавшая громы и молнии оказалось совсем не такой, как ее видели в книге. На лице Балдуина в какой-то миг появилась усмешка, но над казнью ли она была, над картиной им увиденной? Вряд ли так. Едва представ перед распятыми, король ждал от них слов, однако, в сознании теперь был один Каин и от него слов было не дождаться.