Тайна Волчьего озера

– Когда я… Подошёл к ней… Дальше что?

Фаткин нахмурился.

– Вы оба отрубились, правда она сначала орала дурниной, но потом замолкла и так и осталась лежать. А ты просто упал. Ну я тебя сразу и начал… Лупить…

«Молодец парень, не струхнул» – подумал капитан.

– Сколько это длилось? – спросил он вслух.

– А? – не понял вопроса старлей.

– Сколько я был без созн…

Ивашкевича снова вырвало. Обычная вода, брызги попали на штанину старшего сержанта. Снова запахло озёрной сыростью.

– Да йоб, сколько же там у тебя?! – выругался Фаткин. – Да секунд десять-пятнадцать, не больше. Потом ты сразу очнулся и тебя полоскать начало!

Невозможно. Ивашкевич был твёрдо уверен: всё, что он видел и слышал, продолжалось не меньше двух минут. Но спорить с лейтенантом не стал. Врать парню нет смысла, не самый подходящий случай для шуток. В траве, судя по всему, теперь два трупа, причём один без головы, а сам капитан едва не захлебнулся… чем? Озёрной водой или просто своими рвотными массами?

Бессмыслица какая-то… Какое озеро, какая девочка? Может, Варвара ему что-то вколола?

– Ну-ка на руки мне посвети, быстро… – откашливаясь, сказал Ивашкевич Фаткину. Тот поднял с земли упавший фонарик и выполнил поручение. Ивашкевич видел уже всё чётко, поэтому сразу стал внимательно изучать свои руки.

Но нет, ничего похожего на укол или и порез. Никаких ран, всё чисто.

– Фёдорович… – осторожно поинтересовался Фаткин. – Тебе явно херово. Давай валить отсюда, будем «скорую» и следственный комитет вызывать. Тут какая-то жопа. Мать его, я такого ни разу в жизни не видел…

Ивашкевич снова откашлялся. Вставать не хотелось. Он устроился поудобней и положил руки на колени.

– Так, давай иди к ней и пульс проверь. Потом до села двинем. Я сейчас, две минуты буквально посижу, ведёт меня…

– Так точно… – нехотя ответил старший лейтенант и направился в сторону тела Варвары Головиной.

Она лежала всё там же, раскинув чёрные руки, точно толстая морская звезда. Фаткину не очень хотелось приближаться к ней, но приказ есть приказ. Баба напомнила ему о самой крупной однокласснице, Таньке-Помпушке, которая перебрала на выпускном и стала лезть к Антону. Зажала в коридоре и, дыша перегаром прямо в лицо, клялась в вечной любви.

«Ну Антош, ну милый, ну чё ты…»

Фаткин дёрнул головой, прогоняя воспоминание. Он подошёл совсем близко, мог носком туфли коснуться руки, с которой свисал дряблый жир. Ну точь-в-точь Танька…

«Так, собрался!» – мысленно успокоил себя Антон. Дело-то несложное. Надо всего-то наклониться и нащупать пульс, но почему-то чудная деревенская баба пугала его сильнее обезглавленного Сторчака, который кстати…

– ФЁДОРОВИЧ!!!

Не успел старший лейтенант Антон Фаткин доложить капитану о том, что обезглавленное тело местного участкового бесследно исчезло, как Варвара Головина схватила его за запястье своей чёрной рукой и хриплым, жутким голосом прокричала:

– НЕ НУЖЕН! НЕ МОЙ!!! ВСЁ РАВНО НАЙДУ!!! НАЙДУ!!!

Ивашкевичу казалось, что он смотрит фильм в замедленной съёмке. На его глазах Антона буквально разорвало на куски: конечности полетели в разные стороны, кровавый фонтан брызнул на стоящую на коленях Головину. Та, разинув пасть, хохотала, как сумасшедшая.

Но страшнее всего был неизвестно откуда взявшийся свет. Синий свет… Он будто рос, расширялся, поглощая всё пространство вокруг, а эпицентром этого пугающего и в то же время прекрасного сияния была Варвара.

Ивашкевич понял, что это действительно конец. Он хотел зажмуриться, но не мог. Тело его не слушалось, веки как будто окаменели, а он просто смотрел на приближающуюся стену синего света и слушал демонический крик этой женщины. Крик превратился в дикий рёв стал похож на звуки помех из плохо настроенного приёмника.

– НАЙДУ!!! НАЙДУ!!! НАЙДУ!!!

Мир вокруг исказился, что-то громко хлопнуло. Ногу жгло, в кармане плавился телефон… Аккумулятор, видимо, взорвался…

– НАЙДУ!!! НАЙДУ!!! НАЙДУ!!!

«Хватит…»

Голос… Девочка… Маленькая девочка… Свет ослабел, начал мерцать, словно прожектор, в котором вот-вот перегорит лампа.

Голоса… Крики… Сорвавшаяся в бездну утренняя звезда. Она снова здесь… Озеро… Она вернулась. И он-она-они-оно её ищут… Почти нашли…

Мужчина и женщина. Озеро… Девочка…

«Егор, она здесь! Она здесь… Это она! Это Ни…»

«Лиза, стой! Нет, Лиза!»

«Егор, что ты делаешь? НЕТ, НЕ НАДО!!! ОТОЙДИ ОТ МЕНЯ!!! НЕТ!!!»

«Нашли… Мы нашли… Отдай… Умри…»

«ЕГОР, НЕТ!!!»

Женский крик. Смерть. Вода. Звезда, исчезающая в чёрной глубине. Волчий вой. Холод.

Ивашкевич не знал, кому принадлежали голоса. Не знал, кто показывает эти картинки. Он не знал, откуда всё это в его в голове. Да и зачем?

Больше ничего знать не хотелось, ибо рассудок окончательно покинул его…

Глава 1
Две минуты до полуночи

Андрей Ланевский поднял голову. Из зеркала на него смотрел заросший недельной щетиной черноволосый старец. Возраст отпечатался на этом лице не морщинами, оно для тридцати двух лет выглядело достаточно юным.

Андрей криво улыбнулся, вспомнив за короткий миг, наверное, тысячи случаев, когда незнакомые люди называли его «мальчиком». Но как только «мальчик» начинал говорить низким, с легкой хрипотцой голосом, окружающие чувствовали себя очень неловко. А если кому-то случалось посмотреть прямо в глаза Андрея, то практически все быстро отводили взгляд.

Годы и опыт читались в зелёной глубине этих глаз.

Андрей протёр рукой грязное зеркало. Всё в этой квартире выглядело неухоженным, затхлым. Андрей давно не наводил порядок, да и желания особо не было. Свою очередную «однушку» в Советском районе Волгограда он воспринимал, как обычную ночлежку. В последнее время он очень часто переезжал, не хотелось подолгу задерживаться на одном и том же месте. Новая обстановка, вроде как, помогает отвлечься, воспринимать новый день с энтузиазмом и неким возбуждением, который испытывают писатели или художники, глядя на чистый лист.

На самом деле, ничего кроме животного страха эти чистые листы у Андрея не вызывали. Он смотрел на них, а они слепили его своим белоснежным сиянием и глушили звоном девственной пустоты.

«Ну давай, напиши свою историю… Тебе же есть, что рассказать? Давай вернёмся чуть-чуть назад, а? Получится отличный ужастик»

Андрей вышел в коридор и толкнул дверь в ванну. Слишком сильно толкнул. Дверь вернулась назад и пнула его круглой ручкой под зад. Выругавшись, он обернулся и уже более плавно закрыл дверь. Чинить ерундящий замок ему не хотелось, да и смысл? Всё равно ведь скоро съедет.

Опять сбежит. Как и всегда.

А зачем сидеть на месте и обрастать мхом, когда можно сбежать? Просто оставить всё за спиной, мчаться на новое место, периодически поглядывая в зеркало заднего вида и смотреть, как тебя преследуют неуёмные призраки прошлого. Они пожирают всё, что оставлено позади, но главное блюдо – это ты сам.

«Не скроешься, не убежишь, сладкий. Всё равно найдём»

Андрей вошёл на кухню, взял старый алюминиевый чайник и подошёл к раковине; повернул руку, кран задрожал и закряхтел – коммунальщики, видимо, опять отключали воду. Они уже два месяца ремонтировали насос. Из крана вырвалась сероватая струя. Воду в этом районе приходилось фильтровать, но в специальной емкости нужно менять фильтр, а Андрею хотелось просто выпить чаю.

«Света всегда говорила, что кипяток всё равно убьёт даже хламидии, а в желудке и так всё перемешается» – подумал Андрей и на мгновение почувствовал, как уголки рта ползут вверх, но тут же нахмурился.

Андрей включил газ, поставил чайник и подошёл к окну. Кроны уже скинувших пух тополей укрыли школьный двор, который разместился рядом с шестнадцатиэтажной. Внезапный порыв ветра качнул всю эту зеленую массу, из открытой форточки на кухню влетел знакомым смолистый запах…

Где-то далеко засмеялся ребёнок. Запах лета и детский смех. Андрей прикрыл глаза и отправился в путь по тропинкам своей памяти. Он ненавидел себя за эту слабость, но ничего не мог с собой поделать.

…Романтика. Сплошная романтика! А может ли быть иначе, когда ты беспечный студент? Тёплые летние вечера, городская набережная, мороженое и сигареты. Странное, конечно, сочетание, но это никого не смущало. Андрей мог часами валяться на траве и обнимать Свету только потому, что просто мог это делать. Он так выражал благодарность ей за все часы, которые они проводили вместе, несмотря ни на что.

А она смеялась… Всё время смеялась и, кусая его за нос, приговаривала: «Я съём эту картошку!». Андрей с малых лет стеснялся своего носа, но Света научила его любить себя. Вместе с носом и остальными частями тела. Разве можно не любить и не уважать себя, когда это делает такая женщина? Не девушка, не подружка, а именно женщина. Настоящая, честная… Верная.

Студенческие годы бежали быстрее электрички, на которой они каждый день ездили на учёбу. Иногда время тормозило на какой-нибудь станции и казалось, будто эта пора юности, беспечности и разгула не закончится никогда, но потом состав снова трогался и осознание наступления настоящей взрослой жизни всё сильнее проявлялось на бескрайнем горизонте. На последнем курсе Андрей начал искать работу, а Света пыталась кое-как дотянуть свой диплом хотя бы до отметки «удовлетворительно». Перспектива получить образование экономиста, на котором настаивали её родители, с самого первого курса бесило молодую студентку, которая с детства не хотела заниматься ничем, кроме рисования. Давление взрослых нарастало и Свете пришлось отказаться от мечты стать великой художницей.

Но рисовать она не перестала, тем более, что Андрей был без ума от её работ и всё время старался даже самыми простенькими натюрмортами украсить все стены их маленькой съёмной квартиры. Света убеждала его в глупости данного усердия, ведь многие свои работы она считала посредственными, но в глубине души всё равно очень ценила внимание и поддержку своего молодого человека. Она как никто другой понимала, как важно, когда твоё творчество ценят близкие тебя люди. Ведь если им это всё не будет нужно, то тогда кому?

Снова лето, июнь… Днём они потели от жуткой духоты в своей маленькой «однушке» и от подготовки к диплому, а ночами от дикого секса. Словно вся дневная суета, нервотрепка и бытовуха соединялись ночью в какого-то монстра, которого они беспощадно уничтожали актом своей безумной любви. Как следствие, недосып, новые нервы, снова жара, диплом… И вот, наконец, всё это закончилось.

Они стали выпускниками.

Он вышел из дверей своей «альма-матер» с дипломом журналиста, а она – экономиста. Только вот Свете хотелось свою заветную синюю книжечку выкинуть подальше в кусты. Нужно было срочно искать работу, а с такой перспективой шансов получить художественное образование и попытаться связать свою жизнь с тем делом, которое действительно нравится, у неё практически не оставалось.

Однако, следовало отдать должное Андрею с его неуёмной страстью увешивать стены квартиры новыми картинами своей девушки. Это помогало ей, как воздух. Тем более, что план провести несколько недель в родной деревне Светы сорвался: её родители долго несли какую-то чушь про хозяйство, заботы и хлопоты и финансовые трудности. В итоге их дочка во время телефонного разговора, сдерживая слёзы сказала большое спасибо за поддержку и попрощалась. Андрей в это время зашёл в комнату, Света только и смогла, что покачать головой, а потом ещё долго рыдала, уткнувшись в подушку.

Парень не знал, как её утешить, ведь он практически рос без родителей и все мысли касаемо родственной любви в нем как будто превратились в огромную каменную глыбу, на которую он иногда смотрел без особого энтузиазма. Родная сестра Андрея Ольга и та уехала неизвестно куда, лишь иногда звонила. Последний их с Андреем разговор закончился ссорой, после которой он даже не хотел вспоминать о своей сестре, да Света и не спрашивала. Своя жизнь, свои заботы…

Андрей пытался убедить Свету, что уж лучше такие родители, чем вообще никаких, но ничего хорошего из этой идеи не вышло. В конце концов, девушка успокоилась и с удвоенным усердием занялась поиском работы. Андрей в то время уже работал на табачной фабрике сутки через трое, что не особо нравилось Свете. Но, к сожалению, дипломированного журналиста без опыта работы не хотели брать в штат даже в самые маленькие издания. Это не особо пугало Андрея, он не чурался никакой работы. Единственное, что в табачном цеху человеку, который никогда не курил, было немного тяжко. А его коллеги активно устраивали перекуры, учитывая то, что «соцпакет» у них был весьма богатый: сигаретного брака на фабрике хватало.

Время шло, Света устроилась на работу в частную фирму помощником главного бухгалтера. Началась взрослая жизнь, времени на творчество и посиделки на набережной оставалось всё меньше. Как правило, ребята просто проводили всё основное время на работе, а вечера коротали за просмотром очередного фильма и скучными разговорами на тему того, что сегодня произошло на работе, как повлияет на жизнь политическая обстановка в мире и зачем баба Аня из соседнего подъезда опять орала на своего внука, который просто бегал по детской площадке. Серые трудовые будни, стремительно бегущие дни и ощущение медленно угасающей жизни.

Былой огонь потух в их глазах. Вроде как ещё вчера Андрей и Света верили, что весь мир буквально лежит у их ног, впереди ждут своего часа удивительные открытия, и во всём происходящем есть какой-то смысл. Скромная свадьба и та не внесла в жизнь разнообразия: молодые просто расписались и всё-таки съездили в гости к родителям Светы. Ольга прислала подарок, но сама не приехала. Света думала, что Андрей расстроится, но ему будто было всё равно.

Но она привыкла, ведь её парень, а теперь уже супруг, практически всегда всё держал в себе. Его мама умерла, когда ему было девять, а отец просто исчез спустя какое-то время. Андрей не любил говорить о своей семье, а если и говорил, то так, словно речь идёт о каких-то старых друзьях. Вроде когда-то с ними было весело, но сейчас у всех своя жизнь и не было смысла ворошить прошлое.

Но в один день всё изменилось. Закончив работу над очередной большой картиной, Света впала в настоящую истерику: красивый летний пейзаж, нарисованный маслом на холсте, как будто пробудил в её памяти все забытые надежды. Словно её детская мечта стать художницей спряталась среди этих зелёных деревьев, нырнула глубоко в воды голубого озера, но теперь пыталась выбраться, пройти сквозь рамку полотна, встать посреди комнаты и с укором произнести: «Как же так? Почему ты бросила меня? За какие прегрешения променяла на эти бумажки, цифры и вечные недовольства своего начальника? Вот она, я, стою перед тобой и не понимаю, почему ты топишь меня в этом озере и заставляешь прятаться среди деревьев?».

Света видела это так же ясно, как написанный на холсте пейзаж. Разрыдавшись, она схватила картину и вышвырнула её с лоджии. Пролетев шесть этажей, картина упала на припаркованную к дому иномарку. Владельцем иномарки оказался местный бизнесмен, большой ценитель изобразительного искусства. Через двадцать минут солидный мужчина, представившийся Николаем Ивановичем Карпенко, пытался успокоить перепуганную Свету. Она приносила тысячи извинений, плакала, думала о том, что будет с Андреем, когда тот вернётся с работы и узнает, что его истеричная жена скинула картину формата А2 на дорогую машину богатого человека.

Однако тем же вечером, когда они уже втроём сидели на кухне и пили чай, Карпенко заверил молодожён, что об инциденте не стоит беспокоиться. Более того, оценив другие работы Светы, он предложил организовать её выставку.

После этого всего за несколько недель жизнь Светы Ланевской и её мужа круто изменилась. Выставку пейзажных работ молодой художницы провели в крупнейшем торговом центре Волгограда. Мероприятие имело колоссальный успех, большую и развернутую рецензию опубликовало крупнейшее региональное издание, в котором тут же предложили работу Андрею.

Но это было лишь начало. Подключив дополнительные связи, Карпенко смог устроить Свету в столичную дизайнерскую фирму, которая согласилась сотрудничать с ней удаленно. Кроме того, благодаря положительным рецензиям, Свету в регионе номинировали на очень престижную художественную премию. Год ещё не закончился, а Ланевские уже перебрались в новую трёхкомнатную квартиру в центре Волгограда. Казалось, что все закрытые двери по волшебству распахнулись, а кривой и разбитый путь жизни превратился в ровную дорогу, вымощенную желтым кирпичом. Эта дорога вела прямо в Изумрудный город – край сбывающихся мечтаний, светлых надежд и яркого будущего.

Но потом Света начала пить.

Андрей уже и не помнил, как и почему это произошло. То ли неожиданная слава вскружила ей голову, то ли отсутствие мотивации… Никто уже не разберётся. Целых полгода она шлялась по барам, оправдываясь тем, что ей нужно отдохнуть, набраться сил и дождаться магического вдохновения, которое поможет создать ей очередной шедевр.

Кульминация творческого кризиса произошла прямо во время очередной выставки, организованной терпеливым Карпенко уже в Москве. Дизайнерская фирма, в которой работала Света, принадлежала ему, о чём бизнесмен, деликатно умолчал. Но перед выставкой Света пропустила две рабочих недели, сорвала все дедлайны, а на само мероприятие пришла в таком виде, что обессиленный Андрей просто сидел в углу просторного зала, схватившись за голову.

В итоге выставка, которая должна была провести настоящий фурор в художественном мире страны, закончилась дракой, битым хрустальным сервизом и скандалом. Вишенкой на торте стало выступление Светы, во время которого она облила шампанским несколько особо дорогих полотен, влепила своему инвестору пощёчину, и, очень довольная собой, ушла гулять по ночной столице.

Андрей нашёл её только утром, у подруги. И сразу вспомнил тот чудесный день, когда нарисованный маслом пейзаж спикировал на машину миллионера. Точно также что-то упало с неба теперь и на них. Только это была не красивая картина, а окровавленное лезвие гильотины. И оно навсегда обрубило всякую связь с успешной и перспективной жизнью.

После срыва выставки Свету уволили, Николай Иванович объявил о прекращении сотрудничества с «бессовестной и утопившей в алкоголе свой талант госпожой Ланевской». Именно так написали в газете, из которой Андрею пришлось уволиться под давлением руководства: начальство редакции требовало от него эксклюзивного интервью с женой, скандал набирал обороты и за очередную строчку акулы журналистики готовы были опуститься до копания в самом грязном и вонючем белье. Но Андрей остался непреклонен и ему тонко намекнули, что в такой ситуации «лучше написать по собственному», что он и сделал.

Оставшихся на счету денег хватало на оплату квартиры до конца года, но в сложившейся ситуации Света уже не могла решать какие-то дела. Через неделю после злополучной выставки, Ланевские переехали из центра Волгограда на окраину, в очередную «однушку». Дорога, вымощенная жёлтым кирпичом, превратилась в труху, запах нафталина, которым была пропитана старая квартира, снова вернули молодую семью в суровую реальность. Андрей решил пока не устраиваться на работу. Настало время принятия важных решений. Сам он был настроен на развод. Света эта понимала, но было ещё кое-что, о чём она до последнего не решалась сказать. И осмелилась лишь в тот момент, когда прямо посреди серьёзного разговора убежала в уборную и её стошнило завтраком.

Света была беременна.

Тем же вечером они сидели, укутавшись в плед, и смотрели на догорающую на журнальном столике арома-свечу. Запах нафталина смешался с лёгким ароматом ванили, что породило довольно необычный эфир, дурманящий голову.

– Ты понимаешь, что всё кончено? Мы снова вернулись к тому, с чего начали? – спросил Андрей.

– Да… Я понимаю…

Он убрал руку с её плеча, выбрался из-под пледа и сел на пол, положив руки на её колени. Света дрожала, она могла вот-вот расплакаться. Чувство вины переполняло её, но не было сил, чтобы попросить прощения. Но Андрей и так видел, что она искренне сожалеет о том, что случилось.

– Я не смогу один, Свет… – тихо произнёс он. – Мы должны пройти через это. Вместе…

Сказав последнее слово, он нежно провёл рукой по её животу. И вдруг тот самый проклятый кран, который есть в каждом человеке, и который мы все стараемся держать закрытым, чтобы казаться сильными, сорвало. Фонтан слёз хлынул наружу, вынося бурным потоком все эмоции, обиды, горечь и сожаления.

Он всё понял. Она неустанно просила прощения, но в том не было нужды.

Он давно её простил. Потому что безумно любил с того самого дня, как они впервые столкнулись в узком коридоре универа и от удара порвалась её старая сумка. Собирая учебники, они встретились взглядами.

Сейчас она смотрела на него точно также. Сквозь завесу спутанных русых волос он увидел своё отражение в карих глазах.

Всё сначала. Вместе. Несмотря ни на что.

* * *

Звонок в дверь резко вернул его в реальность. Наверняка опять сосед снизу пришёл клянчить сотку на опохмел. Похмелялся он всегда, в любое время суток. Андрей всё время пытался понять, когда же этот забулдыга просто пьёт?

Готовя оскорбительную речь, состоящую в основном из матерных слов, Андрей щёлкнул замком и приоткрыл дверь.

– Саня, я тебе сто раз говорил…

На лестничной площадке стояла улыбающаяся девушка. Андрей не сразу узнал сестру: пышные длинные чёрные волосы теперь превратились в дреды, мрачный макияж скрывал тонкое, миловидное лицо. Девушка жевала жвачку, очень громко при этом чавкая.

Андрей уже хотел извиниться и сказать, что незнакомка ошиблась квартирой и захлопнуть дверь, но взглянув в ярко-зелёные глаза, он опешил: перед ним стоит его младшая сестра.

– Ты… Изменилась… – выдавил из себя он.

Хорошее приветствие, ничего не скажешь.

Оля выплюнула жвачку прямо на бетонный пол лестничной площадки.

– И что, типа всё? Так ты встречаешь любимую сестру после десяти лет разлуки? – спросила она.

Опять этот саркастичный тон. Его забыть невозможно.

Андрей шире раскрыл дверь.

– Входи.

Оля проскользнула в прихожую, задев Андрея рюкзаком. Он захлопнул дверь, повернул ручку замка и жестом пригласил сестру на кухню.

– Можешь не разуваться, – на ходу бросил он.

Зайдя в кухню, Оля бегло осмотрела её и задержала свой взгляд на алюминиевом чайнике, который уже закипал. Андрей узнал этот взгляд: сестра оценивала обстановку. Точь-в-точь, как отец, когда заходил в любое новое помещение.

Андрей терпеть этого не мог. Из носика чайника со свистом вырывалась тонкая струя пара. Оля усмехнулась.

– Да у тебя тут прямо винтаж… Электричество, что ли, экономишь?

Андрей буркнул что-то невнятное в ответ и подошёл к плите, чтобы выключить газ.

– Чай будешь? – недружелюбно спросил он, обернувшись. Оля уже вальяжно сидела на старом диване, закинув ноги на табуретку. Черный потрёпаный рюкзак лежал рядом, дреды раскинулись по спинке. Андрей про себя отметил, что его сестра сейчас похожа на брошенную кем-то на диване швабру. Глаза её бегали от пола до потолка и обратно, иногда задерживаясь на какой-то любопытной детали, вроде дырки на обоях в углу.

Её фамильярное поведение раздражало.

– Плесни, коль не шутишь. А чего покрепче нет? – подмигнула Оля.

– Я в завязке, – сухо ответил Андрей.

– Да ладно? Большенький уже, вроде… Это с каких пор?

– С тех самых.

Андрей нервно распахнул буфет, попытался достать два бокала, но один упал на пол и разлетелся вдребезги. Оля бросилась к брату помочь собрать осколки.

– А ты такой же рукожоп. Ну-ка давай…

– Я сам! – неожиданно рявкнул он. Оля слегка опешила.

– Да дай помогу, хватит тебе… – начала было она, но он грубо оттолкнул её и пошёл в прихожую. Андрей дёрнул дверцу шкафа, но петля снова заела. Тихо выругавшись, он дёрнул сильнее и дверь с громким скрипом открылась.

Андрей наклонился и начал искать веник с совком. Обернувшись он увидел, что сестра вышла следом за ним и облокотилась на стену, скрестив руки на груди.

Оля несколько секунд молчала, словно пыталась подобрать слова.

– Слушай… Мне жаль, что так случилось. Тебе, видимо, хреново было. Мне правда жаль, Андрюх.

Андрей резко захлопнул дверь. Ручка старого веника колола руку, но, несмотря на это, он сжал её со всей силы. Во взгляде Оли вдруг мелькнул страх нападения и её глаза забегали, словно она искала что-то, чем можно отбиться. Но затем она вдруг улыбнулась.

Это окончательно вывело Андрея из себя.

– Тебе смешно, да? – глухо спросил Андрей. Руки у него дрожали. – До сих пор смешно? И тогда, наверное, тоже весело было? «Хреново»? Да что ты вообще знаешь? Как ты вообще можешь говорить об этом?

Оля перестала улыбаться и с опаской подошла на шаг ближе.

– Да просто представила, что такой добряк, как ты, может меня стукнуть. Извини, но это смешно. Дай веник. Там подмести надо.

– Я сам! – снова рявкнул брат и ушёл на кухню.

Андрей начал нервно подметать пол, из веника вылетело несколько прутьев. Он услышал шаги и тихий скрип дивана.

– Слушай… – осторожно сказала Оля. – Я не дура. Ты можешь меня даже садануть этим веником, если тебе станет легче. Ну да, десять лет не виделись, чего уж там… Можно и подраться.

Андрей продолжал молча мести пол, движения его стали более спокойными. Оля заговорила более уверенно. Видимо посчитала, что он успокоился.

– Так вот, – продолжила она. – Я это, чего хотела то… В общем, как бы там ни было, ты всё-таки мой брат, и я тебя люблю, и…

– Так сильно любишь, что даже не приехала на их похороны? – спросил Андрей. От его голоса веяло холодным могильным ветром.

Оля вздрогнула и опустила голову. Видимо, к такому повороту она не была готова. Андрей понял, что сбил с неё спесь и подошёл почти в упор. Она неподвижно сидела на диване и избегала его взгляда.

– Машке было восемь, Оль. Восемь. И все эти восемь лет она мечтала познакомиться с тётей Олей, которая живёт за границей. Это я ей так говорил. Крутая тётя из Америки. Круто, да? Она про тебя даже сочинение в школе писала.

Последнее предложение он прохрипел. Ольга, наконец, подняла глаза.

– Ты знаешь, что у меня были причины…

– Искать мёртвого папашу?! Да ни хера не изменилось за десять лет!!! Дура, твою мать!

Андрей был в бешенстве. Тяжело дыша, он бросился в коридор, вновь щёлкнул замок, дверь распахнулась. В нос ударил затхлый запах лестничной площадки.

– Пошла вон отсюда! – хрипло потребовал Андрей.

Оля взяла рюкзак и вышла в коридор.

– Андрей…

– Вон пошла, я тебе сказал!

– Андрей, да послушай ты…

– А ну на хер пошла отсюда!!!

Он схватил её за запястье и тут же отшатнулся: в глазах побелело, щека горела от резкой боли. Довольная сестра потирала ладонь, пощёчина была весьма сильной.

– Ты… – задыхаясь от возмущения сказал Андрей.

– Успокоился? – спокойно спросила Оля. – А теперь слушай сюда, братик. Похоже, что папа жив.

Андрей посмотрел ей прямо в глаза. Он не хотел верить. И у него были на то причины.

* * *

Номер, конечно, оставлял желать лучшего. Но на безрыбье, как говорится, и волгоградская дешевая гостиница может стать пятизвездочным отелем. Перспектива переночевать у брата изначально не казалась Ольге очень реальной, а после разговора с ним у неё возникло желание послать Андрея далеко, надолго и очень грубо.

Но она сдержалась.

Всё-таки, в сложившейся ситуации кроме брата ей больше некому довериться, так что она дала ему на раздумье одну ночь, особо ни на что не рассчитывая.

Оля действительно не знала, согласится ли Андрей. Когда он услышал новость об отце, то было видно, что ему не всё равно, хотя он всем своим поведением пытался доказать обратное. Подробности слушать не стал, а когда закрывал за ней дверь, то даже не попрощался. Слишком сильна боль от утраты, а вместе с обидой она создавала настоящую эмоциональную кислоту, которая буквально плавила сердце брата. Он никого не хотел слушать, только самого себя. Олю это бесило, но она понимала, через что ему пришлось пройти. Столько потерь. А ведь ему всего лишь тридцать два.

Девушка окинула взглядом скромное убранство номера, швырнула рюкзак в угол и рухнула на кровать. Это послужило сигналом всему телу, конечности тут же начали ныть от усталости. Оля громко застонала, в нос ударил странный запах. Простыни… Да уж, не «люкс», но и здесь можно утроиться. Было бы желание. Оля очень хорошо помнила, как однажды три дня подряд просидела в их тесном домике в селе Строкалино. В первый день, в общем-то, все было неплохо: можно было устроить чаепитие с куклами, подоставать Андрея, поиграть в догонялки или прятки. А вот на второй день уже хотелось выть, как побитая собачонка. Четыре стены кого угодно сведут с ума, что говорить о маленькой девочке, которая привыкла к уличной свободе?

На третий день, когда слёзы уже практически не высыхали, папа взял её на руки и спросил:

– Ты чего плачешь?

– Хочу на улицу… – Оля шмыгнула носом и быстрым движениям вытерла сопли.

– Дождь скоро пройдёт, и ты сможешь поиграть.

– Я не люблю дождь! – несмотря на плач, заявление девочки прозвучало весьма жёстко и, судя по всему, не требовало обсуждений.

– Почему? – спросил папа, подходя к окну. Капли отбивали на стекле неритмичную дробь, эту какофонию поддерживал ветер своими завываниями в дымоходе. Оля, сама того не замечая, крепче обняла отца пухленькой ручкой.

– Когда идёт дождь, мне грустно. Я не могу играть. Не люблю плохую погоду! Противная!

– Ты разрешаешь погоде себя обижать?

Девочка посмотрела отцу прямо в глаза, обдумывая услышанное. Егор Ланевский не отрываясь смотрел на дочь. Та всхлипнула и уже собиралась провести рукой под носом, но папа уже достал из кармана платок и заботливо поднёс его к лицу девочки.

– Н-нет… – ответила Оля. – Наверное…

– Главное, доченька, это погода внутри нас. – сказал Егор, осторожно вытирая нос Оли.

– Внутри? Это как? Как кишки? – девочка хихикнула. Однажды она подхватила кишечную инфекцию и её рвало так сильно, что в перерывах между спазмами она сказала маме: «Как будто кишки сейчас вылезут».

– Не совсем. – Егор старался выглядеть суровее, но сдержать улыбку было трудно. – Это как…. Хм. Вот ты любишь маму?

– Да.

– А папу?

– Да!

– Как любишь?

– Вот так! Уииии… – Оля обвила шею отца ручками и сдавила её очень сильно. Он легонько похлопал её по спине.

– Ну всё, всё, верю-верю… Погода внутри – это как любовь. Ты вот хочешь любить маму, папу и братика?

– Да…

– Точно также ты можешь сама решить, какая у тебя погода там, внутри. И тогда тебе будет всё равно, идёт дождь, или нет.

– Папочка, а как это решить?

Егор поставил дочку на пол, опустился на корточки до её уровня и легонько приобнял за плечи.

– Очень просто. Когда на улице дождь или снег, ты просто закрой глаза, представь всех, кого ты любишь, улыбнись и скажи: «У меня внутри солнышко». Вот здесь. – Егор легонько коснулся животика дочки. – И не забудь улыбаться. Вся грусть сразу уйдёт. Попробуй.