Так стоял я и думал, еще думал о том, что пора бы перестать проводить параллель между людьми и животными. Хотя бы потому, что это оскорбительно по отношению к последним.
Тем временем курицы, то есть женщины, побросали свои недокуренные сигареты в пепельницу над урной. Для таких, как они, сигарета просто еще одна нужная трата, позволяющая как-то разнообразить свои перешептывания и сплетни.
Едва женщины скрылись в дверях центра, подлетели мальчики и жадно похватали недокуренные сигареты, тут же исчезнув за углом. Восемь маленьких легких удивительно быстро сумели переработать табак в дым, потому как я еще не успел докурить, а мальчики, сплевывая, уже косились на меня из-за угла.
Я подошел к урне и раскрошил сигарету, хотя в этом и не было необходимости – от нее и так почти ничего не осталось. Не оборачиваясь, двигаясь к дверям, услышал в спину концентрированное:
– Козел!
Я никак не отреагировал и не обиделся. Их правда.
Глава 4.
Вечер. Знакомые Макса. Пьем, курим, иногда смеемся, но больше пьем. Ни одного приятного гладкого личика, лишь наши запущенные хари.
– Ну че, взяли тебя на работу? Ты же вроде говорил сегодня? – сквозь шум гитар из колонок спрашивает меня Макс.
– Перезвонят, сказали. Пока не звонили.
– Ну, ясно.
Разговор не клеился, как собственно и весь вечер. Намечалась очередная бестолковая попойка. Чуваки разговаривали о роде деятельности друг друга, кто чем занимается, у кого какие планы. Я молчал. Один из ребят был вокалистом какой-то известной в узких кругах дэт-кор группы. Видимо в очень узких, потому что названия я не запомнил и больше нигде с упоминаниями о нем не сталкивался. Попросил его дать коктейль из скрима и гроула. Он проорал. Мне заложило уши. Децибелами и слюной. Впечатлил.
Безнадежно мы пили вискарь, который я подарил. Потом вискарь, который подарили другие. Пойло было не из дешевых, поэтому неправильно было им тупо накидываться. Но мы накидались.
На этом, казалось, все. Больше ждать развития вечера надежды не было. Пойти в туалет, передернуть, если получится, и завалиться спать.
Мы опошлили этот вечер, переведя понапрасну алкоголь, мы опошлили его своими разговорами – бессмысленными, пустыми. Неминуемо должно было произойти что-то, что опошлило бы его в конец. Это что-то не заставило себя ждать.
– А может зарядим «фифу»? – не знаю кто это произнес, ведь уже минут пять, как я подпирал краем стола лоб. Но это фраза стала решительным моментом для того, чтобы я смог почувствовать себя Ньютоном. Думаю, что его лицо сияло точно также после падения яблока, как и мое, когда я вскочил с криком:
– Собирайся, Максим! Мы едем к проституткам.
Я не знал, сколько стоят проститутки, во всяком случае, в том районе. Но я знал, что в компании было на одного человека больше, чем подаренных бутылок вискаря.
– Кто не дарил подарка, признавайтесь, педики? – злобно произнес я, оглядывая присутствующих, не понимающих, что происходит. Алкоголь в моей крови достиг той дозы, когда непременно надо было потревожить чью бы то ни было челюсть или хотя бы гордость.
– Че случилось то? Ты че, орешь?
– Потому что случаются в жизни такие моменты, когда просто необходимо орать – во-первых, во-вторых – давай косарь, ты не отметился подарком. – Именно этой суммы мне недоставало, чтобы быть уверенным – из борделя нас пинками не выгонят. Надо же, угадал. Чувак полез в кошелек и протянул зеленую купюру.
Через пять минут мы с Максом стояли на обочине. Я пытался поймать машину. Макс думал, что это просто моя очередная прихоть, пьяный закидон, что мы просто отрезвеем благодаря полуночной прохладе, может даже прокатимся пару кварталов, а затем благополучно вернемся разменивать заканчивающиеся сутки на следующие. Но нет, я был настроен твердо, уж если и не найти проституток, то хотя бы не опошлить этот день в конец.
Остановилось серо-грязное «рено».
– Куда вам, ребят? – спросил молодой парнишка. Из салона пахло то ли «рафаэлками», то ли рвотой.
– Привет, к шлюхам.
– Эм, я понятия не имею где их искать. – Да, милая? – он ответил на телефонный звонок. Пахло все-таки рвотой. Я немного сблевал. Незамедлительно во рту почувствовался кисло-терпкий привкус виски.
– Так какого черта ты останавливаешься? – сглотнув, произнес я, но парнишка уже укатывал прочь.
– Айк, может, пойдем обратно? – предложил Макс.
Переминаясь с ноги на ногу, он в ожидании смотрел на меня, пряча при этом подбородок в воротнике куртки.
– Дружище! – нельзя было так быстро сдаваться, может он был просто трезвее меня и более здраво рассуждал. – Знаешь, что будет, когда мы допьем этот ирландско-американско-шотландский коктейль местного разлива, что ждет там на хате? Мы забудемся и лишь для того, чтобы пробудившись встретить мерзкое чувство, когда проснулся, но так, сука, не хотел. Так разреши, мне, чтобы хотя бы одно утро в этом году, таким для тебя не было.
– Да, успокойся ты. Я просто это, с проститутками никогда не контактировал. К тебе, кстати, подъехал.
Я и позабыл, что так и продолжал голосовать.
Не теряя прямолинейности, я обратился к бородатому мужику, что двумя руками, которые многие по ошибке приняли бы за волосатые бревна, сжимал руль. Я повторил ту же просьбу, что озвучил его коллеге несколькими минутами раннее.
– Залезайте.
Через десять минут мы стояли перед дверями массажного салона «Клеопатра».
Я позвонил дважды, дверь открылась и мы спустились вниз по представшей нашим подошвам лестнице. Поворот. Кожаные красные кресла, мягкие стены, чуть темнее оттенком. Дальше по коридору несколько дверей и за каждой, без сомнения, чудеса. Пахло аромасвечами и сексом.
Стойка администратора. За ней девушка: белые волосы, фальшивая улыбка, блузка на пуговицах.
– Здравствуйте, молодые люди, чем могу вам помочь? – приятный голос.
Говорю я:
– Понимаете, девушка, у моего друга день рождения, а он без памятного подарка оказался. Мы уверены, что прибыли точно по адресу, адрес который ему запомнится и, надеюсь, еще не раз пригодится.
Макс нервничал. Думаю, он до последнего верил, что мы все-таки оказались в массажном салоне. Но я доверял таксистам со стажем на лице.
– А сколько вашему другу исполнилось? – и правда, чертовски приятный голос.
– Ну, скажем так, совершеннолетие наступило давно. Теперь с каждым годом он все совершеннее и совершеннее. Сегодня совершенство, надеюсь, станет еще ближе.
По-моему, я начал утомлять ее своей пьяной словесностью.
– Предупрежу вас сразу, молодые люди, у нас интима нет, только массаж. – Мне показалось, что она подмигнула или подмигнул я, не помню точно.
– Фу, как скверно. А сколько стоит?
– Тысяча семьсот – час. Две триста – то же время, но чуть приятнее.
Я полез в бумажник. И вот тут-то Макс очнулся. Попросил непонятно за что извинений перед администратором и отвел меня в угол.
– Айк, на кой черт мне этот массаж?
– Чувак, все в порядке. Мы приехали по адресу, – шептал я. Не хватало только уговаривать свободного парня трахаться с проституткой, да еще и бесплатно. – В чем проблема то?
– Я просто волнуюсь и…немного боюсь.
– Слушай, я буду ждать снаружи, если что, то просто выйдешь, и мы отправимся допивать остатки вискаря и играть в приставку. Но все же советую не отказываться от часового рая перед завтрашним, да и вообще будущим адом.
Макс задумался. Потом поднял глаза и положительно кивнул. Я отдал девушке-администратору деньги и вышел обратно по лестнице на колючий холод.
Где-то за углом бились бутылки. Из верхних окон многоэтажки доносился крик младенца и еще два громких голоса: мужской и женский. А я курил и мерз.
Макс вышел ровно через час с улыбкой до ушей, с облачной походкой.
Счастье возможно купить за деньги. Если принимать за счастье возможность выпасть из суеты, что вокруг. Отвлечься от дерьма, накрывшись, словно пледом, теплом женщины. Хотя бы лишь на час.
повесть(придумать название).docx.
ukfdfглаава5.
Меня привлекла ее задница. Я шел за ней до самого вагона, не поднимая глаз выше пояса и не опуская ниже коленей. Стараясь не споткнуться. А потом все. На задницу сели. Теперь я увидел лицо ее хозяйки. Не так же хорошо, но сойдет. Я сел на свою задницу напротив.
Всю оставшуюся ночь мы с Максом опустошали бутылки с алкоголем и газировкой и вычищали лед из морозильника. Остальные играли в приставку, пока к утру не разбрелись по комнатам. Ночь переросла в утро. Ближе к вечеру я проснулся и понял, что мне пора возвращаться. Я заварил себе кофе, похлопал спящего Макса по плечу и отправился к метро. Потом вокзал. Ожидание. И чужая задница в качестве поводыря.
Думаю, если пятеро бомжей трахнут один рот, перед этим трахнув других пятерых бомжей по очереди анально, то привкус будет такой же, как и у меня тогда.
Уголки губ хозяйки задницы потянулись к мочкам ушей. Я провел ладонью по лицу, незаметно проверяя, не показались ли из моих ноздрей козявки. Вроде нет. Так чего же она улыбается?
– Вика, – представилась она, да еще с такой надменностью, будто бы мне не все равно должно быть, мол, «возрадуйся, что я с тобой заговорила». Все принцессы сказок ждут принцев на белых конях, награждают их поцелуем, заставляя думать, что вот, «поздравляю, завоевал сердце». Не будь наивным, титулованный дружочек, в действительности она лишь хочет, чтобы конь ее ревновал.
– Как, по-твоему, Вика, – не представился я, стараясь не дышать в ее сторону. – Что должно быть главным в мужчине?
Я уже ее заинтересовал, она ведь начала разговор. Но сложно выстроить беседу, когда, во-первых, с таким перегаром, как у тебя, можно ехать на сафари без ружья, во-вторых, все мысли только об одном: насколько мягко сидится твоей собеседнице, и крепко ли на ней спится. В общем, не самое удачное начало.
– То есть? – недоумевающе спросила она.
– Переформулирую: по каким критериям ты будешь выбирать отца своих будущих детей?
На миг она задумалась: то ли искала ответ на вопрос, то ли вспоминала значение слова «критерий». В итоге ответ созрел:
– Ну, у него должна быть харизма, стержень…
Отлично, за тридцать секунд ничего умнее описания «паркера» она придумать не смогла. Я понимал, что разговор мне быстро надоест, но продолжал:
– Шрама в пол лица достаточно для харизмы?
Легкий смешок.
– Ну нет, нужна…манящая красота что ли…
Блядь. Пора было заканчивать весь этот треп.
– У тебя полная семья?
Кивнула.
– Хорошо. Я спрашиваю, потому что девушки, выросшие в присутствии в их жизни отца, как правило, ищут похожего на него мужа. Мне кажется, в твоем случае именно так.
– Да, именно! Такого как отец, как папа.
Я задал вопрос, я дал на него ответ.
Несколько секундное молчание. Пора было перебираться в другой вагон.
Меня задержал ее вопрос:
– А для тебя какие главные критри…критари…какой должна быть мать твоих детей?
Не хотелось описывать по частицам собранный несбыточный образ. Теперь уже несбыточный. И все же ту, что задала о нем вопрос, я видел впервые, и тратить времени на нее мне больше не хотелось, поэтому решил упомянуть лишь главную составляющую. По-хорошему, надо было встать и уйти, но что-то останавливало, вежливость, наверное.
– Чтобы мать этих самых детей имела адекватные взгляды на воспитание. Чтобы не навязывала своего мировоззрения, чтобы не тащила ребенка за собой, а направляла по его собственному пути. Чтобы не было, как у моей нехорошей знакомой: «На следующей неделе мы едем крестить ребенка». На мой вопрос «Зачем?», она не может дать ответа.
– Ну как же, чтобы Бог ребенка оберегал, чтобы его не сглазили…
Это прозвучало как выстрел, надо было уходить сразу, не отвечая, теперь я был обессилен. Сил все-таки, хватило, чтобы ответить.
– Богу плевать.
– Ты что не веришь в Бога? – сформулировал вопрос ее рот.
Не то, чтобы я любил поспорить на эту тему, просто знал, что это будет равносильно тому, как пытаться пробить лбом китайскую стену. С какой стороны ни стой, вряд ли успех гарантирован.
– Послушай, Вика. Я не знаю, есть ли бог, какой-либо из тысячей, да мне по большей части все равно. Но я уверен в одном, не Бог заставляет людей болеть и от этого страдать, и точно не Бог их вылечивает. Ну а если все же он, то мне с ним не по пути.
– Ну а судьба, в судьбу то ты веришь? Когда двое встречают друг друга на улице, в электричке и проводят вместе всю жизнь.
«Ну, нет, достаточно тех пятнадцати минут, что я на тебя потратил. Да и с чего ты взяла, что на очередную девочку с передозом позитива, нахватавшуюся радужных картинок, но не имеющую ни одного аргумента их обосновать, я буду тратить свою жизнь. Вероятнее всего разменяю ее по пятнадцать минут на таких же, как ты.»
Мой внутренний монолог нарастающего коктейля из ярости и отчаяния было уже не остановить, но я не собирался проливать его на мою собеседницу. Пора было спасать себя.
– Послушай, Вика, напоследок…
Я обдаю ее перегаром, почти случайно.
– Когда молодой парень умирает от опухоли мозга, не дожив до двадцати – это судьба? Но ведь он же ничего не делал, чтобы скончаться, ну разве что под ножи ложился…
Глаза ее увлажнились. Хоть какой-то результат от разговора.
– Когда я выкуриваю свои ежедневные две пачки, зарабатывая себе эмфизему, для начала, это судьба готовит мне подарок? Повзрослей, девочка, и удачи тебе.
Зря я с ней так. Видимо, сказывалось похмелье, может быть усталость от бесцельности существования, я не знал. Пусть будет и то, и то.
Конь не станет ревновать. Забери себе, титулованный дружочек, его узду и вожжи.
Я встал и, не оборачиваясь, поспешно отправился в другой вагон.
Первое впечатление никогда не обманывает – все это время меня привлекала только ее задница.
6ая.
В тот день я кончился. Я знал, что на следующий будет то же самое. Вновь раздавать себя по глотку: чужим мне людям, серым улицам, пыльной комнате, пригоревшей сковороде, вечно подтекающему унитазу. И поздним вечером засыпать. Обессиленным и бесполезным.
На вокзале зашел в готовящийся к закрытию супермаркет. Взял два пива и сигарет. Денег на автобус не осталось. Кеды порвались на днях. Надо позвонить отцу, попросить пополнить банковскую карту до зарплаты. Через пару дней собеседование, но рваная обувь не давит на жалость, а лишь предсказывает, что работодатель ответит отказом. Даже если ты устраиваешься грузчиком, как в моем случае.
В городах не видно звезд. Я шел и смотрел под ноги. Курил. Ни о чем не думал, ничего не ждал. Пусть повезет кому-нибудь другому, у меня же были пиво и сигареты. Да и в удачу я не верил.
Дрожащими руками кое-как я попал ключом в замок. Блядский холод, никогда не привыкнуть. В темноте я дошел до кровати. Сел. Снял кеды, заметнул к батарее. Не расстегивая куртки, достал из сумки пиво и жадно приложился. Все в порядке.
Французы говорят, что оргазм это маленькая смерть.
Свободной рукой через джинсы я стал разминать член, подумывая умереть один. Последний день оплаченного интернета был неделю назад. Я закрыл глаза и повернул запылившийся рубильник фантазии. Вот и достиг той меры одиночества, когда некому даже написать по пьяни ночью.
В дверь постучались. Девушки разбежались.
– Открыто.
В детстве бабушка рассказала историю о том, как ее знакомая, не отвечая на телефонные звонки и не открывая дверь соседям пару недель, была навещена почти забывшими о ней родственниками. Выломав дверь, те обнаружили помимо запаха наследства, еще и запах разлагаивающегося трупа. Не знаю, чего моя бабуля добивалась, рассказывая эту историю мне, на тот момент шестилетнему и впечатлительному юнцу, но с тех пор я стараюсь не закрывать дверей изнутри. Та комната не была исключением. Не бояться воров те, у кого нечего красть.
По свету из коридора и голосу, я узнал соседку, Марту. Видимо, слышала, как я вернулся. Не высокая, но и не низкая. Не стройная, но и не толстая. Не красивая, но и не страшная. В общем, обычная, или, как однажды сказал наш общий знакомый: «ебабельная».
Зашла, села напротив, вот-вот заговорит.
– Пьешь?
Еще одна инициативная за день.
– Нет.
– Вижу. Я тоже. Часа два уже.
– Понятно.
– Кажется, ты рад меня видеть? – спросила она, разглядывая мои, ставшие перед ее приходом тесными, джинсы.
Я закинул ногу на ногу.
– А я с Никитой рассталась.
– Это нормально. Давно?
– Ты что, идиот? Я же сказала, что два часа назад.
– Точно, я и забыл. И где он теперь?
– Понятия не имею. Забрал вещи и ушел.
– Ясно. Зачем рассталась?
– Допустим, он трахнул другую. Кроме того, он никогда не умел достойно вылизать пизду.
– Бывает.
– А ты умеешь?
Для кунилингуса не нужны слова. Я подтянул свой рот к ее губам и грубо поцеловал. Кажется, она пила вермут. Я почувствовал кончик ее языка на своих деснах в области задних зубов, а потом она оттолкнула меня. Где там мое второе пиво…
– Я не буду с тобой спать, я пришла горем поделиться.
– Тогда не хлопай сильно дверью с утра, как будешь уходить.
– Свинья, – сказала она и направилась к выходу.
И закрыла дверь. Изнутри. В один день умирают только в глупых книжках и фильмах, это меня немного успокоило, волноваться было незачем.
Было слышно, как она раздевается в темноте, и вещи падают на пол. Мои вещи падали тоже.
Как же, блядь, все просто. Но как же все ненужно.
Марта подошла вплотную. Вместо поцелуя, укусила за щеку. Я укусил ее шею. Она прижалась сильнее, ближе было невозможно. Мои пальцы перебирали ее волосы, сжимали грудь, считали ребра. Обвив шею руками, она повисла на мне и закинула ноги вокруг моих ягодиц. Членом я почувствовал влажность ее вагины. Поддерживая ее за бедра одной рукой, свободной я сдернул покрывало и плавно уложил Марту на кровать.
Зубы немного прикусили ее левый сосок. Она пронзительно выдохнула и тут же сделала неполный резкий вдох, на мгновение, задержав дыхание.
Мои губы скользили все ниже к ее губам. Ненадолго задержались на животе, языком оставив влажное колечко вокруг пупка.
Я чмокнул клитор, как бы приветствуя его.
Мое дыхание обдало жаром нежную кожу ее половых губ.
Пальцами я вцепился в бедра. Так крабы цепляются клешнями за камни перед бурей.
Я смотрел снизу вверх на то, как она сжимает свою грудь; слушал, как она пытается взять ноту за нотой, одна выше другой. И всеми усилиями рук, пытался сдержать ее извивающееся тело. Пока, наконец, она не обмякла. Французы говорят, что оргазм – это маленькая смерть.
Наша общая жажда была утолена. Я сглотнул и лег рядом. Она, не открывая глаз, тяжело дышала. Я слушал, как бьется ее сердце, сначала громко и быстро, потом все спокойнее и все тише и тише. Потом она что-то говорила, кажется, но я уже ее не слышал.
седьмая глава.
С утра, когда я открыл глаза, Марта все еще спала. Дверью она хлопать все же не стала. За нее это сделал я, в надежде, что это ее разбудит. Я поставил чайник и пошел в ванную отлить и почистить зубы. «Что за хуйня?» – подумал я, глядя на свое отражение в зеркале над раковиной. Мой рот растягивался в бардовой улыбке Джокера, сыгранного Хитом Леджером в «Темном рыцаре». Я вспомнил вчерашний вечер, смыл с себя этот засохший вагинальный макияж, почистил зубы и вернулся в комнату. Марта вовсю собирала вещи, разбросанные по полу, встряхивала и одевала их в последовательности противоположной той, в которой снимала накануне.
– Блядь, у тебя что, месячные? – выругался я.
– Ну да, – не понимая, какой ответ я еще хочу от нее получить, сказала она.
Да и я, собственно, тоже не понимал, к чему ругаюсь. Просто наступил новый день.
– Ну ладно. Кофе хочешь?
– Мне некогда, я и так почти опаздываю на работу. Вечером зайду. Ты не против?
– Нет.
И она ушла до вечера. Я не помню, кем точно Марта работала, но это, определенно, было скверно. Мне хотелось трахаться, теперь же придется ждать вечеров или просыпаться с утра пораньше, что еще хуже.
Весь день я не вылезал из-под одеяла.
Марта вернулась позже, чем была должна. Я поцеловал ее и начал запускать руки под юбку.
– Подожди, – прервала она меня и отошла на полшага. – Посмотри мне в глаза и скажи, что видишь?
Словесная прелюдия, ну, пусть так.
– Красивые, вдохновляющие, глубокие. – И это была чистая правда, если разговор заходил о глазах. Я всегда восхищался необычными глазами и никогда не забывал, если встречал такие, ведь у каждого они индивидуальные. Как вагины. Правда на вагины память у меня была плохая. Я изучил досконально и навсегда запомнил лишь одну.
– Да нет же, я не совсем про глаза. Но спасибо. Посмотри внимательнее.
– Женщина, я не понимаю, что ты хочешь услышать.
– Реснички! У меня новые реснички. Фиолетовые.
– Вижу. – Я стал приближаться, чтобы вернуть ладони на удобное и приятное им место.
– Тебе что, не нравится? – спросила она и отступила снова.
– Марта, – выдохнул я, – к подобного рода вещам я отношусь скептически. Давай не будем говорить об этом. Иди лучше ко мне…
– А я хочу поговорить! Ну и что же тебе не нравится?
Спокойствие, друг, и терпение. Но меня все же слегка прорвало.
– Знаешь, все хотят быть индивидуальностями, ни на кого не похожими. Но вместе того, чтобы творить, писать картины или стихи, изобретать самолеты и ракеты, и тому подобные вещи, люди, почему то, пытаются выделиться не мозгами, а внешностью: набить партак, продырявить нос, сделать сиськи, выкрасить волосы в яркий цвет, нарастить ногти или же фиолетовые реснички.
Марта мгновение гневалась на меня, хлопая новыми ресницами, а потом все же произнесла:
– Ну и козел же ты, Айк.
– Зато честный козел.
Она стала расстегивать блузку.
Я до сих пор считаю, что лучший секс для девушки – это секс перед сном и после пробуждения. В первом случае не нужно волноваться о прическе, ее уже не спасти, а во втором – волосы еще не подверглись насильственной процедуре. Думаю, что в каждой девушке с короткой стрижкой живет нимфоманка.
У Марты были короткие волосы, сантиметров пятнадцать или двадцать в длину, выкрашенные в темно красный оттенок. И да, трахаться она любила.
Ей было семнадцать лет и ярче в ее жизни, чем секс, ничего пока не было. Поэтому говорить о нем она могла постоянно, тем более им заниматься. Секс с ней был отличным. После него мы еще долго не одевались – слишком было жарко для одежды.
Каждый человек имеет пошлые мысли, но кто-то держит их при себе, а кто-то не стесняясь, говорит о них и, насколько позволяет закон, пытается реализовать. Марта относилась ко второму типу. Да и я, собственно, тоже.
Как-то вечером мы заглянули в хозяйственный магазин. Купили там прищепки, веревки, зажимы, стяжки. Было больно, но живительно. Пару раз мы занимались анальным сексом. У меня имелся, где-то безвозвратно одолженный вибратор, ему доставалась вагина, мне задница. Я обильно смазывал анальный проход Марты смазкой, а затем входил в него своим членом, одновременно ощущая вибрацию исходящую от игрушки, уже заблаговременно погруженной в вагину. Потрясающие ощущения. Тандем прогресса и природы.
Однажды я притащил из церкви несколько свечек. Это нетрудно провернуть, главное задуть их перед тем, как положить в карман. Закрыл полотенцем глаза Марты, привязал к кровати и стал капать плавящийся воск на соски и половые губы. А она негромко кричала. От удовольствия.
Еще она любила порку. Это была уже ее инициатива. Иногда, придя после работы, она, не переодеваясь, заходила в мою комнату, вставала на колени, задирала юбку и просила ее отшлепать. Эта процедура повторялась каждые три-четыре дня, как только синяки на ягодицах начинали проходить.
Запоминающаяся девушка. Кому-то определенно с ней повезет.
Еще глава.
Мы прозябали вечер за просмотром дерьмового фильма, что-то из новинок, кажется. Валялись подвыпившие и давно потеряли линию сюжета. Уже минут пятнадцать, как я растирал яйца и подумывал о том, чтобы заменить монитор сиськами Марты. Оказалось, что она со мной солидарна.
– Дунуть хочешь?
С ответом я не мешкался.
– Хочу.
Я где-то слышал, что под кайфом секс становится более чувственным, мне захотелось это проверить.
– А у тебя есть?
– Есть в комнате немного. От Ника на память осталось. Я сейчас вернусь.
Пока Марта забивала в соседней комнате бонг, я вспоминал о своих предыдущих опытах с дурью. Если честно, я всегда побаивался этой дряни. Мой опыт знакомства с миром наркотиков по большей части был печален. Бэд-трипы случались намного чаще, чем смех, мимолетные прозрения, сушняк и повышение аппетита. Не знаю с чем это связано. Может быть, у меня была какая-то непереносимость веществ в составе наркотиков, как у народов севера спирта. Может, потому что папа с мамой говорили, что наркотики – это зло, и потому я заранее их побаивался. Как бы то ни было, перед употреблением и во время затягов, меня часто накрывали панические атаки, которые, как правило, влекли за собой далеко не самые лучшие переживания. По этой причине употреблял я крайне редко, и лишь в тех случаях, когда обламывалось.
Марта вернулась и приземлилась на пол.
– Давай ты первый.
– А что это?
– Марихуана, кажется. Ну, так что, ты будешь дуть?
Я слышал, что от марихуаны не умирают. Что ж, была не была.
Я поднес зажигалку к траве, зажег и глубоко затянулся. В юности я увлекался плаванием, поэтому мог удержать в себе дым достаточно долго. Спустя секунд сорок я выдохнул.
Марта ждала.
– Ну как?
– Пока не знаю.
– Дай мне.
Я протянул ей бонг, в котором оставалась еще половина дури, и зажигалку. Марта провела аналогичную моей процедуру. В бассейне она была не частым гостем. Едкий ароматный дым застелил ее лицо.
Знакомое чувство пробежало вдоль моего тела. Ну нет! Опять.
– Ну все, мне пиздец, – лишь успел сказать я, и комната, а вместе с ней и Марта стали недосягаемы. Я отправлялся в ад. Я знал это.
Сначала ты думаешь, что все хорошо и тебя вот-вот отпустит. Но потом приходит последняя трезвая мысль – все только начинается, после этого вагонетка резко срывается вниз навстречу всем девяти кругам бэд-трипных горок. Тебе кажется, что ты ясно и четко говоришь о том, что тебе плохо, просишь отвести в ванную или помочь проблеваться, и удивляешься, что тебя не понимают. На самом деле объяснение этому простое – ты не открываешь рта, все, что ты говоришь, ты говоришь про себя. Потом мысли начинают путаться. Они отрывочны, нелогичны и незакончены. Накладываясь друг на друга, начинают напоминать шар из папье-маше. А в центре этого шара, одна единственная мысль – когда же, сука, меня отпустит? Это длится недолго: две минуты или час. Хаотичность мыслей в мозгу сопровождается провалами в памяти, из-за которых обстановка меняется и ты не понимаешь, как допустим, оказался на полу на балконе, хотя десять секунд назад облизывал Марте стопы. Мозг, возмущаясь, кричит: «какого хера ты делаешь со мной, уебок!», пытается спасти себя, но выходит это у него с сомнительным успехом.
Марта втыкала в телефон и жрала хлебные крошки с простыней. Меня она не замечала.
А потом произошло то, чего раньше со мной никогда не случалось. Я умер.
В тот момент я думал именно так. Я пытался закричать, позвать на помощь ту суку, что сидела на кровати, но вместо этого валялся на полу в позе эмбриона и испытывал колоссальные муки.
– Вечные муки ада. Вечные муки ада. Вечные муки ада, – шептал я себе под нос (на самом же деле голос звучал в той части мозга, которая еще не успела выкипеть).
Я и правда думал, что умер, а теперь расплачиваюсь за свои грехи. Мое тело уже благополучно оплакано, переварено и высрано могильными червями, осталась лишь душа, которой теперь из-за долбоебизма своего хозяина суждено вечно мучиться. Ее словно бы разрывали раскаленными крюками на тысячу кристражей.
Мне казалось, что прошла вечность, прежде чем боль отступила. Я по прежнему был мертв, ведь было темно (как оказалось одна бездушная тварь просто выключила свет). Я начал молиться. Естественно, про себя.
– Да святится имя твое, да будет воля твоя! Прости, Господи! Еси на небеси, не пей из-под крана, не кури марихуану, люби маму… О, рэпчик, надо бы записать…
И тут боль и мучения вернулись снова. Привет вечность.
Оставалось ждать, что все опять прекратится, и я, наконец, смогу помолиться нормально. Прошло пару тысяч лет, и мне представилась такая возможность. Страдания отступили. И я закричал, так громко как мог. Снизу застучали по батареям. Прооравшись я начал молиться опять.
– Прости меня, Господи, пожалуйста, я… Стоп! – в мозгу раздался дзынь – микроволновка закончила работать. – Я же не верю во всю эту мифологию, а значит, молитва ничем не поможет…
Я подождал. Ничего. Ад закончился. Я нашел из него лазейку. Спустя пятьсот ярдов дерьма, я наконец то мог сказать: «Иди на хуй, Шоушенк»! Я понял! Это все для того, чтобы я передохнул и сам догнал, за что страдаю.
Тут включился свет. Там, где кончался ковер и начиналась стена, находились стопы Марты. Приглушенно, словно сквозь яичную скорлупу, я услышал ее голос:
– Чего случилось, ты чего орешь?
Я умер. А значит она говорит с кем то другим. Призракам до этого дела нет. У меня есть дела поважнее, например, узнать от чего я умер.
– Будем рассуждать логически. Я слышал, что от марихуаны не умирают, значит умер я от чего то другого. Но от чего? Марта состояла в какой то секте, одурманила меня, пригласила своих друзей-сектантов, они нарисовали на стене пентаграмму, прибили меня к ней, отрезали мне голову и пришили на ее место козью? Вполне правдоподобно.
Версия была единственная, а потому я решил ее придерживаться. В доказательство осталось найти нож, которым меня обезглавили.
Я смутно припоминаю, что было потом. Я был словно Ежик в тумане, искал не лошадь, но спасение, а долбанный Медвеженок выставил меня за дверь, чтобы я «не дай Бог не натворил хуйни, ведь пошел на кухню и требовал, чтобы мне предоставили нож», а потом этот Медвежонок выставил меня за дверь. В итоге я оказался на улице.
Я сидел на бетонной плите и тщетно пытался вспомнить причины своей смерти. Про обезглавливание сектантами я уже позабыл. Может быть, я выпал из окна? Потрогал голову – не раздроблена. Может, решил поиграть в самурая и сделал себе харакири? Но на футболке не было следов крови. Я разглядывал запястья, порезов на них не было.
А потом вновь начались провалы. И еще паника. Было темно. Было холодно. Помню, что бежал. Не помню от кого. Помню, как уставший приземлился на бетонную плиту у незнакомого мне подъезда незнакомого мне дома. Помню, что плакал, не понимая, от чего же я все-таки умер. Помню, как какой-то мужик предложил мне помощь. А я ответил, что он может мне помочь, если подержит видеокамеру, пока я буду трахать его жену. Мне было совершенно не важно, что я говорю, я же был призраком. После этого уже ничего не помню.
Очнулся я утром на кушетке в отделении острых отравлений.
повесть(придумать название) (Автосохраненный).docx.
Глава 9.
Я поддерживал все фантазии и просьбы Марты. Нам было весело. Мы чувствовали, что может и неправильно, но не совсем бессмысленно коротаем жизнь. И вот одним выходным днем, Марта, расхаживающая по моей комнате в том, в чем мать ее зачала, неожиданно подлетела ко мне с горящим безумием в глазах и весело произнесла: