– Также, кормилец, и это всякой знает, что отец мой, и даже дед мой, были крестьяне достаточные, завсегды платили оброк вашей милости. Я не мот и не пьяница, живу скромно и тихо; одна жена у меня просит того-сего, хоть иногда и жалко, а отдашь последнее, лишь бы только она была поугомоннее!»
Барин знал, что он говорит правду. Живши всегда в деревне, он видел, что Яков мужик работящий, смирный; выпьет этак когда в пирушке, а пьяного по будням его не видывали. Барин оборотился к Марфе.
«Какже ты говоришь на мужа напраслину?»
Зло разбирало Марфу Сидоровну с тех пор, как муж ей дал тукманку и выгнал из избы, а теперь, когда в глаза корить стал, она ни как не вытерпела, кинулась в ноги барину.
«Не верь ему, отец родной, он налгал тебе; а это точно правда истинная: нашли мы клад в лесу, я сама ходила с ним ночью его откапывать, и теперь он стоит у нас в избе, подле печи под половицею.»
Послал барин справиться. Пришли и донесли, что там точно стоит, только корчага с золою, а не котел с деньгами.
«Что же ты врешь?» закричал барин сердито.
– Не вру, батюшка. Может он, плут, обменил его, а там точно стоял котел с деньгами; мы его в самую ту ночь и поставили…
«А в какую это было ночь?»
– В самую ту, родимый, как шла туча блинная и пирожная; я тогда и блинов и пирогов набрала, да еще когда ваш капкан щуку поймал, а в вашу вершу заяц попал»
«Что она городит?» спросил барин у Якова.
– Она, батюшка, со зла с ума сошла, отвечал тот.
– Еще в самую эту ночь, – прибавила Марфа. – Дворецкой вашей милости с женою на болоте гусей да уток жарили!
«Она помешанная!.. что ты болтаешь, дура? мой дворецкой два года как в Москве живет.»
– Ну, может быть; и не он, батюшка, а другой кто… Да я думаю, вам самим памятнее… в эту ночь. Марфа замялася.
«Ну? что в эту ночь?»
– В эту ночь, как… Промолвить не смею, ваша милость-батюшка, осерчаете?..
«Да ну, дура, договаривай!» закричал барин сердито.
– В ту ночь, как. вашу милость… черти брили… сказала Марфа в полголоса.
«Ах ты мерзкая! да ты смеешься надо мною! Ступай Яков домой; я с нею разделаюсь!»
Махнул барин рукой, и потащили Марфу Сидоровну учить уму-разуму, да так выучили, что она даже позабыла, сколько в году праздников, что бывало прежде страх как любила мужу напоминать.
А дядя Яков пришел к себе в избу, да и залег на палати.
Отдохнуть и мне кстати. В другой вечер, братцы-товарищи, расскажу я вам поболее, а то… ты начнешь про Якова, а подумают на всякова; иной, пожалуй, и осердится! По нашему, пришлось сказать слово красное, снял шапку да и раскланялся на обе стороны: и тебе весело и другим обижаться нечего!
Так до другого вечера, господа почтенные!..