– Вот, мне нравится это: вдоль дороги, через каждые несколько метров, висят флаги. Это не даёт мне забыть, в какой стране я живу. Дескать, иду я по улице и думаю: «Стоп, где я?», а потом, подымаю голову вверх, вижу флаг и вспоминаю: «А-а-а!». А потом, снова: «Где это я?», а потом снова голову вверх и: «Ах, да, точно: вот же флаг – значит я в этой стране». Только для таких целей эти флаги, через каждые несколько метров и нужны. Забавное у нас государство; оно говорит нам: «Смотрите в небо, а не по сторонам». Наверное, этим мы и отличаемся от наших соседей; потому что их правительство – говорит своим гражданам наоборот.
Писатель засмеётся и скажет:
– Один мой старый-добрый друг, прочитав однажды мои тексты и услышав мою речь, сказал мне: «Писать – ты можешь, как хочешь; но свою речь, будь добр – сокращай до голого смысла». То же самое – я порекомендую и тебе, Философ.
Твои друзья ещё долго будут о чём-то говорить; только иногда ты будешь вставлять в их разговор свои пару слов. Тебе всегда больше нравилось слушать; особенно, когда половину из пьяного лексикона Вооружённого Философа ты не поймёшь. До тебя доходит смысл только последней части его длинного монолога:
–…И тут я вижу Господа, который говорит мне: «Убей вон ту тёлку; иначе: всё исчезнет!». Ну, я сделал это. А потом, оказывается, что бог-то – был голограммой!
– У тебя в мозгу.
– Точно.
Ты засмеёшься и удивишься тому, что больше не удивляешься ничему.
Вы сможете идти и говорить так в течение множества часов. Время, проведённое в мыслях и разговорах с друзьями – всегда проходит во много раз быстрее пустого, рутинного прозебательства. Ты подумаешь: «Почему люди не могут быть всегда такими же, как сейчас – весёлыми и непринуждёнными? Почему для того, чтобы получить всё самое лучшее в жизни нужно столько страдать?». Наивный вопрос. Но очень важный. Ответ на него ты найдёшь, когда сформулируешь четыре основных закона вечности. Но в тот момент, когда рядом с тобой твои друзья, а вокруг волшебная ночь – ты ещё многого не будешь понимать.
Все собравшиеся здесь – будут извращенцами: до мозга и костей. Им хватило ненормальности, чтобы нарушить ход вещей, науку которых люди ведут с самого начала их истории, и поступить разумно. В извращениях – можно найти для себя спасение и покое; но в то же время – это и омут, в котором умирает последняя надежда.
И беда – не заставит себя долго ждать.
Шум и негодующие крики донесутся эхом издалека, как стук рока в дверь; и с каждой секундой: он будет становиться всё сильнее и сильней, как пламя, которое ветер разгоняет по сухим листьям деревьев в лесу. Танцы сменят драки. Никто не заметит, как это произошло; никто не вспомнит причину, хоть смысл произошедшего – всем будет ясен. В центре карнавала, в нескольких зданиях, начнётся пожар. Люди захлебнуться в безумном насилии и брызгах крови. От триумфа праздной безмятежности – не останется ничего, кроме блеклого пятна в памяти. Люди тогда – снова будут ненавидеть друг друга. И историки ещё долго будут спорить: сколько же в ту ночь на самом деле погибло людей? Десять? Или десять тысяч? Есть ли в этом мире то, чего люди не смогли бы извратить; не смогли бы испортить?
В первые минуты разразившегося безумия – ты не будешь понимать, что происходит. Напуганные люди чуть не собьют тебя с ног; но ты выстоишь и пробьёшься к стене, к которой прижмёшься, как испугавшаяся мышь. Ты и этому посвятишь картины; но в тот миг – ты забудешь даже о том, что ты художник. Всё, что тебе будет хотеться – это просто жить; потому что смерть – она была так близко.
– Ну, чего ты стоишь как вкопанный?! – закричит Вооружённый Философ, нашедший тебя в толпе и яростно размахивая нунчаками, отгоняя других, – время бежать! Здесь оставаться – слишком опасно.
Последняя надежда – это побег.
Маленький отряд полицейских будет отступать с боем под крики вконец уже обезумевшей толпы. Праздник – обернётся трагедией; на смену фейерверкам – придут боевые снаряды. Восторг и ликование сменятся гневом и страхом; а смелая идея – обернётся смертельной ошибкой.
Неужели, их совсем нельзя изменить?! – будешь думать ты, скрываясь от преследователей, – неужели, совсем ничего нельзя изменить?!
До рассвета – будет каких-то несколько минут. Чего только эти люди не пережили за эту ночь?! Наверное, всё же, это будет ошибкой. И кто виноват во всём этом?! Только тот, кто хотя бы на миг поверил, что эту мечту – можно воплотить в реальность так, что бы та не обратилась ужасной трагедией. Через этот этап проходят все грёзы, в один миг ставшие реальность; после такого – начинаешь понимать, куда приводят мечты.
Да, это была плохая идея. – Будешь думать ты, уже в безопасности, в одном из убежищ Даниэля, – но кем бы я был, если бы даже не попробовал?!
Да, – скажешь ты себе, – иногда: нужно проводить самые безрассудные эксперименты; и только для того, чтобы понять: можно делать как угодно, но только не так. Но пока двери не закрылись и пространство перед глазами не превратилось в тупик – пока ещё есть куда идти – всё ещё можно исправить. Можно. Сегодня – я проиграл. Но получится, однажды. Эта война закончится. Однажды, они поймут. Однажды…
Сражение Второе
«…ольше всего меня воодушевил разговор со старым мастером именно абстрактной живописи. Наше знакомство с ним – больше похоже на вырезку из фантастического фильма, в которых сценарист любит использовать сюжетные повороты, кажущиеся, с физической точки зрения, возможными, но в бытовых условиях – невозможные. Однако это произошло со мной, в который раз доказав существование чудес. Он пригласил меня в свою студию и даже позволил наблюдать за процессом его работы. Он несколько часов стоял над полностью изрисованным абстрактным полотном, постоянно меняя цвет того или иного пятна. Я спросил у него: «Зачем вы дорисовываете то, что уже дорисовано?». Он ответил: «Оно – не законченно». «Но это – кажется законченным». «Так можно сказать про любую картину. Можно поставить точку на белом листе бумаги и сказать, что это картина готова; а можно разрисовать Сикстинскую Капеллу и сказать, что это – всего лишь набросок. Пойми: не существует законченных работ. Есть картины, которые мы (художники) от первого до последнего штриха рисуем за час; но продолжаем дорисовывать их в уме всю оставшуюся жизнь». Позднее, за разговорами с другими мастерами, я сделал следующие выводы: так как не существует работ законченных – так не существует и работ незаконченных. Любую картину, особенно абстрактную, можно закончить на любом месте и объявить её завершённой. И чем меньше лишнего будет в ней – тем ближе она будет к идеалу. Идеальная картина – та, которую никто не может начать и никто не может закончить; которую можно сделать какой угодно; которую каждый может дорисовывать всю оставшуюся жизнь. Говоря проще, идеальная картина – это отсутствие картины. Всё, что только можно вообразить – рождается из пустоты. Каждый человек – вносит свой штрих в картину, которую Художник рисует уже миллиарды лет. Старые мастера – пытались запечатлеть этот мир; новые мастера – создали его. Это – поле, на котором художники сражаются с самых древних времён – со времён изобретения искусства Первым Художником. И самым первым творцом в этом мире – был свет и…»
Из трактата Даниэля Нюи «Об искусственном пути»,
Фрагмент, чудом уцелевший после сожжения
Солнечное утро сменится облачным днём. Ни маленькой звезды над нашими головами, ни неба – не будет видно. Всё покроют тёмно-синие тучи, грозившие смениться проливным дождём.
Дирижабль поднимется над стеклянными небоскрёбами окраин и устремится к старому городу в центре. Вооружённый Философ и Ник будут командовать экипажем. Не смотря на протесты со стороны Философа и Музыканта – ты настоишь на том, что бы быть в составе команды на капитанском мостике; как-никак: именно благодаря тебе у консерваторов теперь есть воздушная крепость, с помощью которой – у вас появился шанс победить.
Уже в третий раз ты будешь смотреть на город с высоты полёта облаков. В предыдущее твоё путешествие на дирижабле – это закончилось катастрофой, последствия которой – ещё долго будут преследовать тебя по ночам (ты бросил её; а ведь мог и спасти – мог ведь). Что же ждёт тебя в этот день?
Ничто не будет предвещать беды. Ветер успокоится, город останется всё таким же пустым и тихим, а небо мрачным. Внезапно, на горизонте появится другой дирижабль – точная копия этого.
– Я так и знал, что у них есть запасной, – закричит Вооружённый Философ на весь капитанский мостик, – они знали, что мы будем здесь – они нас ждали. Нужно разворачиваться – отменить миссию! Мы сделали всё, что могли.
– Мы не можем отступить не сейчас, – возразит Ник.
– Если мы останемся – мы погибнем.
– У нас боевой дирижабль – такой же, как и у них.
– Вот только они умеют им пользоваться, а мы – нет! Мы все погибнем и уж точно не сможем их остановить. Нам лучше сражаться на земле.
Ник улыбнётся.
– А вообще: я предвидел подобный исход событий. Всегда нужно быть готовым к сражению. Не волнуйся, Вооружённый, на нашем корабле – есть пушки.
– Откуда?
– У меня есть несколько очень талантливых друзей. Я уже показал своим ребятам как из них стрелять. Если они остались здесь во время беспорядков – уж поверь – они готовы сражаться в воздухе. Единственная проблема: вот бы дождь не пошел – иначе порох промокнет.
– Пороховые пушки?! Это же Трафальгарская битва!
– Это – всё равно лучше, чем кидать в них камнями, – он развернётся, – всем покинуть мостик – нам с Философом предстоит битва.
Философ тяжело вздохнёт, достанет вейп и рацию; сильно затянется и выдохнув огромное облако дыма, скажет:
– Никогда не думал, что окажусь в подобном положении. Однако, умереть на дирижабле – что может быть романтичнее?! Ник, что мне сказать твоим парням?
– Скажи, чтобы стреляли только по команде; и что бы ни нервничали.
– Эй, парни, эти ребята впереди нас – явно не на прогулку собрались. Главное помните: стрелять – только по моей команде и ни секундой раньше. Скоро будет дождь – мы не должны намочить порох. Не подведите: в конечном счёте – наши жизни зависят от вас. Ждать команды.
– Вас понял, сэр, – донеслось из рации.
– До связи.
Философ достанет подзорную трубу и наденет на голову треугольную шляпу. Теперь: он совсем будет похож на капитана воздушных пиратов. Будь у вас ещё один день – он, наверное, и попугаем обзавёлся бы.
Ты иронически улыбнёшься, глядя на него; но Нику – совсем не будет дела до Философа. Расстояние между двумя воздушными кораблями – будет стремительно уменьшаться с каждой секундой.
– Может, покинешь мостик? – наклонится к тебе Вооружённый Философ, вновь затянувшись вейпом, – мне предстоит битва. И если они и будут стрелять – то целиться будут именно в капитанский мостик. Здесь оставаться опасно.
– Ты знаешь меня много лет, Фрэнк, – скажешь ты с решительностью в голосе, – скажи: сколько раз ты убеждал меня рискнуть жизнью?
Философ засмеялся:
– Сбился со счёта после восьмидесятого.
– А в последний раз, когда мы вместе с теми сумасшедшими иммигрантами подорвали правительственные самолёты?! И после этого – ты думаешь напугать меня какой-то точной на горизонте?! Нет, дружище, я останусь с тобой до конца. И если ты умрёшь сегодня – значит, это и мой день; жаль только, что я – не успею уже закончить самую важную работу в своей жизни.
– Я могу дать тебе парашют. Ты можешь выжить. Не стоит так рисковать. Я – уже не тот авантюрист, каким был раньше.
Раздастся взрыв. Вражеский дирижабль откроет огонь; и, кажется, заденет бок вашего корабля.
– Вот видишь: я боюсь за тебя. Я не хочу, что бы погиб такой хороший человек как ты. Всё-таки: уходи.
– Я не уйду. Я не брошу тебя, дружище – что бы ты знал – никогда.
Вооружённый Философ присвистнет, явно довольный твоим ответом. Он выдохнет облако персикового пара
– Якорь мне в задницу! Так покажем этим ублюдкам – чего мы стоим!
Та дашь себе слово: если переживёшь этот день – нарисуешь портрет Вооружённого Философа в этом образе – сумасшедшего капитана воздушного корабля, пьяного от битвы.
Дуэль дирижаблей – начнётся.
– Слушай, – спросит Вооружённый у Музыканта, – а какой, собственно, у тебя план?
– Посмотри, – он даст ему трубку, – они развернулись к нам боком, чтобы давать залпы.
– Да; и что?
– И всё. Наша задача – выстоять перед ними.
– Что?
– Мы – пойдём на таран.
– Ты с ума сошел?! Шанс один из тысячи, что мы на сто метров к ним подойдём! Мы должны вести ответный огонь!
– Так мы долго не протянем, – он развернётся и пристально посмотрит Философу в глаза, – у нас бронированный нос корабля – им его не пробить. И если повезёт: мы сможем подойти достаточно близко, чтобы ударить по ним из всех орудий. Это – наш единственный шанс победить, пойми.
Услышав их разговор, ты подумаешь: планы о портрете Вооружённого Философа, пожалуй, уже можно откладывать до следующей жизни.
Вдалеке послышится шум. Вражеский дирижабль будет давать залп за залпом. Палубу будет качать из стороны в сторону, расстреливая всякий оптимизм на месте. Ты чуть не упадёшь на пол; и всё-таки, спросишь у Вооружённого Философа:
– А если мы не долетим?
– Это, будем честными, куда более вероятно, нежели долетим.
– И что тогда?
– Тогда: мы все умрём, – ответит за него Ник, не поворачиваясь, – если кто на борту верит в бога – самое время молиться.
Ваш корабль медленно, но верно станет приближаться к дирижаблю «Либертада». Ты подумаешь о том, что сейчас – мог бы быть на той стороне, с другим экипажем. Но делать что-либо – было уже поздно.
В это время, пока дирижабль отчаянно будет идти на таран, надеясь только на удачу, пошел дождь. «Либертад», к тому времени, нанёс своим врагам немалый урон. Некоторые части, этого мерзкого корабля полицаев на горизонте – даже загорятся; правда, дождь быстро потушит огонь.
– Ещё несколько залпом и они упадут на землю, – скажет Бенитто Адольфу, – жаль, конечно, того славного парня; помнишь его – он был Художником. Но он – сам избрал свой путь.
– Эм… Бенитто, порох намок. Мы больше не можем стрелять.
– Чёрт, – прошипел сквозь зубы революционер, – только посмотри на них – они ведь еле держат высоту. Ох, был бы у нас ещё хоть один залп… Ладно, хотя бы – они тоже не смогут выстрелить в нас.
– Бенитто, они ведь ещё ни разу не выстрелили. Их пушки скрывают засовы и порох у них – не промок. Так что, теоритически, у них есть ещё один залп.
– Он будет последним для них… Адольф, что они делают?
– Я тоже пытаюсь понять.
– Они, что: не собираются останавливаться?!
– Да, похоже, они идут на таран.
– Это же самоубийство – они все погибнут…
– И мы вместе с ними.
– Сумасшедшие… Что они делают – они всё ближе! Адольф, готовь стыковочные мосты – мы пойдём на абордаж. Посмотрим, какие они в ближнем бою. Мы их сделаем, Адольф.
– Вас понял. Полный вперёд!..
– Смотри-ка, – скажет Вооружённый Философ, – они двинулись с места.
– Кажется, они хотят взять нас на абордаж, – покачает головой Ник.
– Тут-то мы их и накроем! Ручное управление!
Он выдохнет облако вишнёвого пара. Дождь будет идти проливным потоком. Дирижабль противника едва будет виден за стеной воды.
– Приготовиться. Залп – только по моей команде.
– Да, сэр.
– Будет жарко.
Два дирижабля будут лететь навстречу друг к другу со скоростью пешехода. Когда между ними останется меньше ста метров, Философ сделает резкий манёвр штурвалом, поворачивая корабль вправо. «Либертад» никак не сможет этого предугадать; поэтому, они не смогут вовремя ответить на такой манёвр противника. Разве что, Адольф постарается в последний момент повернуть дирижабль влево; но будет уже слишком поздно. Стыковка двух кораблей не состоялась. Два корабля оказались напротив друг друга боковыми палубами, между которыми было не больше десяти метров.
– Огонь из всех орудий! – закричит в рацию Философ так, что и без неё люди на нижних палубах смогли бы его услышать.
Реакция будет мгновенной. Раздастся шум выстрела из всех пушек одновременно. На таком расстоянии: одного залпа – будет вполне достаточно, чтобы отправить вражеский корабль на землю. Дирижабль «Либертада» превратится в груду металлолома, охваченного, который даже дождь не в силах будет потушить. Теперь, все эти люди и тонны мусора, как один – полетят к земле.
– Бенитто, – скажет Адольф, спокойно наблюдая за тем, как дирижабль падает в реку.
– Что, Адольф? – так же спокойно и тихо спросит Бенитто.
– Я люблю тебя, Бенитто.
– Я тоже тебя люблю, Адольф, – вздохнёт капитан.
Это будут последние их слова. Меньше, чем через полминуты, горящая груда обломков столкнётся с водой и пойдёт ко дну вместе со всем своим экипажем, не оставляя последним ни единого шанса уцелеть…
Ты посмотришь на горящие обломки дирижабля. Тебе покажется, что ты слышишь крик тех, кто будет на борту.
– Посмотри на это: разве это не красиво? – скажет Философ.
– Сколько людей было там…
– В сто раз меньше чем тех, кто погиб во время несчастных случаев в полужестких дирижаблях тридцатых.
Он направит облако персикового пара в храм из миллиарда маленьких зеркал.
– Я люблю дождь. Он всегда служил для меня предвестием чего-то нового, – скажет Философ, – вместе с этим дирижаблем, – он неопределённо укажет пальцем вниз, – погибли и все наши последние надежды на гуманное окончание конфликта. Пора принять это как должное. Ты сделал всё, что было в твоих силах. Все мы проигрываем, иногда. Но, я вижу, ты всё ещё упорствуешь.
– Я не считаю, что проиграл, – спокойно ответишь ты, – я по-прежнему верю, что вся эта революция – просто глупое недоразумение; при чём: с обеих сторон. Это – не повод умирать стольким людям.
Вооружённый Философ вздохнёт и посмотрит на тебя, как на ребёнка, которому в сотый раз нужно повторять, что в результате сложения одной единицы и ещё одной – получается двойка. А ты – будешь продолжать говорить, что это – не всегда так.
– Послушай, я ценю тебя как человека искусства. Ты – действительно добился немалых успехов как художник. Но ты по-прежнему отказываешься принимать реальность таковой, каковой она является.
– Я отказываюсь верить твоей реальности.
– Ей всё равно: верит, молятся ей или нет – она будет продолжать существовать. И рано или поздно, она – заставит тебя прислушаться к себе.
– Я не верю, что мир не оставляет за собой ни единого шанса себя изменить – кажется, даже, в Библии это называется «Спасением». Да, я буду продолжать верить, что можно спасти революцию и нас вместе с ней – даже, когда всё будет кончено.
– Спасти революцию?!
– Ты ведь сам понимаешь: нам нужна эта революция – тебе, мне и всем. Мы устали жить под утомлённым солнцем прошлого тысячелетия. Мы с тобой – уже родились в новом. Другое дело – не всё сразу. Сколько с ней ни борись, революция – всегда добьётся своего, потому что даже её противникам может надоесть служить всё время одному и тому же богу.
– Это что-то новенькое. В чём же смысл этой твоей «революции», которую ты сам помогаешь нам подавить?
– Нет, ничего нового в этом нет; всего лишь хорошо забытое старое. Мы можем свергнуть царей – но им на смену придёт ещё худший – люди часто забывают об этом. Поэтому, революции должны происходить в умах, а не во дворцах. Изменить своё собственное сознание – это уже значит плюнуть в лицо режиму и всему старому. Только так можно победить – доказать, что старые идеи – глупы и немодны.
– Так, чего же ты добиваешься?
– Я просто хочу, что бы люди не стояли на месте; этому я и посвятил все свои картины. Я хочу подталкивать их сзади и тянуть спереди.
– Но мир и так не стоит на месте.
– Меняется только внешняя оболочка. Основной механизм – остаётся тем же. Настоящее победа настанет тогда, когда люди перестанут считать себя людьми в том смысле, в котором они произносят это слово сейчас.
– Ты – очень странный. Я всегда знал, что ты – настоящий художник; но то, что ты сказал сейчас… Будь ты писателем или поэтом, я бы предложил тебе написать об этом. Но в живописи… Всё, действительно, обстоит куда сложнее, чем я думал.
– Я нарисую это – революцию. Она победит. Сегодня, я и ты – сделаем всё, что бы этого не произошло. Но через десять, сто лет – она победит. Люди тоже изменятся. Им нужен только толчок. И я верю в них, что бы там ни кричали пессимисты.
– Извращения, – улыбнётся Философ, – только так можно назвать то, чем ты занимаешься; да и собираешься занимать, я вижу, всю свою жизнь. Тебя не изменить.
– Извращения – это тот перевал, через который проходят все новаторы на дороге к изменениям. Без них – нельзя противостоять стереотипам. Извращение – это непохожесть на других; это – желание большего. Наш мир построен на этом порыве. И, однажды, мы сможем изменить мир, изменив себя. Программисты, художники, поэты, биологи, физики, танцоры – все мы хотим этого – большего, чем имеем – это и есть извращение. И мы – все мы – победим.
– А что будет после?
Всегда следует задавать этот вопрос. Но мало кого радует правдивый ответ на него, который даёт нам действительность.
– После: человечество исчезнет. Оно станет слишком совершенным.
– Ради чего?
– Не знаю. Может быть, кто-нибудь более лучший, чем я сможет ответить на этот вопрос. Все мы хотим упадка. Прогресс – это всегда декаданс. Величайшие люди нашего времени, гениальнейшие умы – все они заняты не саморазвитием, а саморазрушением, чтобы из руин можно было построить новые стены. Это и есть определение того, кто может всё изменить – это тот, кто стремится разрушить самого себя; дойти до самого предела – до начальной точки – до апофеоза частиц.
– Хорошо. А теперь, давай подумаем о более насущных вопросах, – вмешается Ник, – наши ребята на земле сообщают, что готовы к атаке. Сейчас, мы летим прямо площадью. Нам уже пора приземляться. Дружище, ты ведь не боец; поэтому – держись подальше от той суматохи, которая вскоре начнётся внизу. Ты ведь понимаешь, что иначе: все твои идеи об извращениях и революции – выбьет из твоей головы какой-нибудь бешеный парень с камнем в руке?
Вооружённый Философ и Ник уйдут, оставив тебя одного на борту. Ты будешь смотреть на полку сквозь капли дождя в окне дирижабля. В голове у тебя – снова заиграет музыка. В какой-то миг: ты перестанешь быть участником событий и станешь простым свидетелем, наблюдающим гибель одной идеи.
Идея родится. Она оставит оболочку кокона и взлетит в небо. Она переживёт свой рассвет и теперь – должна будет ощутить на себе своё падение. Она будет считать, что она – уникальна; что все остальные – хуже неё. Она будет считать себя совершенной. Да, так оно и будет. Но её поставят на место, прижав нож к горлу. И после этого – всегда два возможных варианта развития событий: она сдаётся и умирает; она продолжает бороться и побеждает, после чего – заслуживает место в этом мире и уже ничто не сможет её сбить с ног. Но почти всегда – её враги перерезают ей сонную артерию; она истекает кровью, падает и умирает.
Люди разбегутся по домам, ощутив свою беспомощность; хоть ещё совсем недавно они думали, что они – всемогущи и что в их руках изменить, даже не эту планету – а хотя бы одну маленькую страну, на самом краю цивилизованного мира.
И в какой-то момент, когда всё будет уже кончено, когда последние капли дождя упадут на залитую кровью землю, когда из-за облаков покажется солнце и засияет радуга старым городом; идея почувствует, что умерла и на предсмертном её облике останется ещё след улыбки. В свои последние секунды – ей всё станет ясно и больше никогда не будет страшно. Она поймёт, что мир, который она так яростно стремилась покорить – был всего лишь иллюзией – такой же, как и она. Перед ней раскроются все карты и ей это понравится – такой вариант исхода. Это – лучше, чем всё своё существование бороться за голограмму, по ту сторону прожектора которой – не стоит никто.
Полицейские будут праздновать свою победу под хор из сирен скорой помощи.
– Когда всё это кончится – тюрьмы будут переполнены, – скажет Музыкант.
– А когда и это кончится – тюрьмы не понадобятся, – скажет Вооружённый Философ.
– Это лучше, чем если бы они оставались на воле, – продолжит Ник.
– Если честно, меня не волнует ничего, что произойдёт дальше недели, – скажет Философ, – у меня мозг занят лишь одной проблемой: как прибить эту мушку, сидящую в мэрии и посадить на её место законного толстяка, который будет считаться с моим… нашим мнением.
– Здание городского управления – настоящая крепость, – начнёт Ник, – её стены способны выдержать несколько выстрелов артиллерийского орудия подряд. Если над городом пройдётся смерч – он снесёт все здания, кроме мэрии.
– Однако: в нём много окон.
– Те, что не заделаны металлическими пластинами – будут использоваться снайперами в качестве бойниц. Они будут держать главный вход под прицелом. Толпа зевак – разбежалась; остались только фанатики, которые будут защищать свою чёртову бабу до последнего вздоха. Уверен: они не дрогнут перед нажатием курка. К тому же, мы не знаем: какое оружие есть у них в распоряжении.
– Окна, из которых они будут стрелять – их и погубят. У нас есть несколько ручных миномётов. Достаточно будет только рассчитать траекторию полёта и подойти достаточно близко.
– А сколько наших ребят погибнет при этом?! Идти в лобовую – это выписать смертный приговор молодым парням, у которых вся жизнь и карьера ещё впереди.
– Иного способа взять эту твою «крепость» – у на нет. Прими все необходимые меры предосторожности, чтобы максимально сократить потери; но оставшиеся – это вынужденные жертвы – их ещё называют «героями».
– Лучше быть живым, чем героем.
– Помнишь тот дирижабль, который мы отправили на дно реки? Они – и не живы, и не герои. Может, у тебя есть лучший план.
– Можно… осадить крепость. Голод и жажда – сделают своё дело; они выйдут и сдадутся нам без лишних жертв, выдав нам Жанну со всеми потрохами. Её будут судить и расстреляют… точнее, приведут приговор высшей степени к исполнению.
Ты вздрогнешь от этих слов.
– Для этого понадобится слишком много времени, – заявит министр внутренних дел, – неделя – это максимум. К этому сроку – здание должно снова исполнять свои нормальные функции. Недели – хватит, чтобы подорвать их боевой дух. А затем – вы должны будете последовать плану… вот этого господина и взять здание штурмом. А пока, можно открыто заявить, что революционеры, то есть, простите, реакционеры – террористы, бандиты и государственные изменники – проиграли. В городе: снова царит спокойствие и порядок. Мы уже начинаем набирать новый штаб полицейских и заделывать дыры, нанесённые этим кризисом. Конечно, пока террористы занимают мэрию – праздновать победу ещё рано; но могу вас заверить, уважаемые коллеги, что она – уже у нас в кармане.
Последние слова министр внутренних дел произнесёт особенно громко, подняв вверх сжатый кулак. Ты не особо поймёшь – откуда взялся этот незнакомец, где он был до этого момента и чем занимался раньше. Со всех сторон: будут слышны радостные победные крики. Ты будешь слушать их вполуха. Ты будешь погружён в собственные глубокие и далёкие мысли. Ты посмотришь со всей возможной грустной серьёзностью во взгляде.
Как глупо и пошло бороться за какое-либо доброе дело; за идеал, надеясь, что когда-нибудь достигнешь его. Идеалы существуют не для того, чтобы другие достигали их. Они нужны затем, чтобы сказать: «Я не знаю, каким будет завтрашний день, но он точно не будет таким…». Идея, идеал – всё это одна и та же книга, одна и та же форма извращений.
Всё это так глупо и бессмысленно, – подумаешь ты, – что более идиотским может быть только жертвование жизни ради этого.
Почему люди обязательно должны в конце умереть? Неужели только для того, чтобы понять, что они ошибались; и хотя бы на несколько секунд перед концом почувствовать, что они – живы.
Ты станешь думать о том, как тебе спасти свою сестру. Да, она совершила много глупостей. Но как ты сможешь и дальше смотреть на себя в зеркало, если просто позволишь им убить её?! Решение будет принято окончательно – ты должен будешь её спасти. Для этого – и ты будешь в этом уверен – будет достаточно просто поговорить с ней. Вот только: как это устроить? Мэрию защищают снайперы. Да и если Ник узнает о том, что ты соберёшься сделать – он запросто сможет обвинить тебя в измене и вся твоя жизнь пойдёт прахом. Так, как же это устроить?..
Решение придёт к тебе внезапно. Да, ты точно будешь знать, что нужно делать…
Побег Пятый
– Если не думать о проблеме, – скажешь ты Вооружённому Философу, – если растворять её в потоке других мыслей – может показаться, что проблема решена – что её больше нет. Но ты ведь знаешь, дружище, что это неправда.
Вооружённый Философ, не отводя от тебя взгляда, затянется вейпом так долго, что ты засомневаешься: нажал ли он на кнопку? Затем, он выдохнет облако пара прямо тебе в лицо. Он не успеет рассеяться, как Вооружённый начнёт говорить:
– О чём ты вообще думаешь? Какая ещё проблема?!
– Ваш кофе.
Официант поставит на стол чашку с тройным еспрессо на стол и быстро зашагает прочь. Твоё любимое кафе «Утомлённое Солнце», между окраиной и центром – в тот день покажется тебе необычно мрачным и тёмным.
– Да так, ни о чём.
Ты сделаешь глоток кофе и быстро постараешься сменить разговор на другую тему – на отношения Вооружённого Философа с одной довольно странной барышней, на которую ты бы и не посмотрел, останься она последней девушкой на Земле.
– Да она ведь сумасшедшая.
– Ты тоже. Поэтому, я люблю вас обоих.
Философ засмеётся. Его смех, хоть и будет похож на предсмертный вопль умирающей собаки – всегда будет успокаивать тебя.
А ведь это будет действительно трудная неделя. К счастью: большинство её нюансов обойдут тебя стороной. На несколько дней – ты постараешься полностью посвятить себя новой творческой работе, несколько дней и ночей не выходя из дома, питаясь только тем, что принесёт тебе Философ. Как ни крути – жизнь продолжается и во время, и после революций и прочих несчастий, выпадающих на век людской. Ты начнёшь читать «Чудом уцелевшие фрагменты» Даниэля Нюи, который неизвестно куда исчезнет – впрочем, его никто и не будет искать, так как до самого Нюи, по большому счёту – мало кому будет дело.
Во время одиноких минут безделья, между утомительной работой с цветом – ты будешь смотреть с высока на космос своих упущенных возможностей и с пустым взглядом на окружившие тебя предметы, холсты, кисточки и мольберты, придаваться размышлениям: «Стоит ли это делать?! Стоит ли это делать?! Стоит ли… это сделать!». Но разве можно поступить по-другому?! А вообще: никогда не стоит делать из потраченного в пустую времени – привычку; бесконечные самонакручивания – всегда только во вред. Если продолжать в таком же духе: то ты будешь передумывать по сто раз на дню и так и не перейдёшь от решения к действию. А потом: будет уже слишком поздно. И вот, ты решишься сделать это.