Свободная любовь

Она сосчитала свои сбережения. У нее было тридцать шесть гульденов, скопленных с таким трудом. Они имели в глазах Ренаты гораздо большую ценность, чем представляли в действительности. Половину ночи она просидела за шитьем. В углу спал, свернувшись, Ангелус.

На улице бушевала буря; часто порывы ветра ударяли в окно с такой силой, что казалось, вот-вот вылетят стекла. Когда Рената легла спать, было уже три часа. Полное тревоги ожидание не покидало ее и во сне; через несколько минут она вскочила в испуге: ей показалось, что кто-то назвал ее по имени. Она прислушалась: буря утихла, слышно было только дыхание собаки.

Рано утром пришел рассыльный с фабрики узнать, что с ней. Она сказала, что больна и не может работать. В тот же день пришла девушка от Пипенцана известить Ренату, что сегодня капелла будет играть в «Золотом яблоке».

Солнце ярко светило и пригревало. Ренате захотелось пойти прогуляться. Она достала свое лучшее черное платье, надела черную шляпу с перьями и белые перчатки и вышла на улицу.

Ангелус бежал впереди. Он часто останавливался, оглядывался назад, уносился вперед, опять останавливался, нюхал воздух, встряхивался и был гораздо беспокойнее своей госпожи. Среди уличного шума Рената чувствовала себя еще более одинокой и беззащитной, чем всегда; с тоской смотрела она на открытые окна домов. В сквере она села на скамейку, и ей показалось, что солнце утратило свой блеск. Она боролась с воспоминаниями, но не в силах была защититься от мыслей и образов, назойливо вертевшихся в голове. Все ее существо стремилось к какой-то цели, но вокруг все было бесцельно. «Куда ведешь ты меня?» – мысленно спрашивала она у какого-то призрачного спутника, но не получала ответа.

Домой!.. Но в тесной комнате мучающие ее образы принимали и вовсе громадные размеры, и звуки, бывшие глухими и нечеткими, приобретали смысл. Попытаться уснуть!.. Но Ангелус, несмотря на все приказания, не хотел успокаиваться. В его глазах появилось какое-то лицемерное и смущенное выражение. Наконец пришел сон. Ренате снились горы со снеговыми вершинами. Наверху стоял Ангелус, превратившийся в какое-то жирное, откормленное чудовище. Рената в страхе вскочила с постели и прижала руки к сильно бьющемуся сердцу.

Что это были за дни, окутанные туманом, без мыслей, без событий, тянувшиеся один за другим, как звенья бесконечной цепи! Хозяйка приносила завтрак и обед и часто уносила их нетронутыми, осведомляясь, не больна ли Рената. Нет, она не была больна и страдала не от того голода, который могла удовлетворить хозяйка своим кулинарным искусством. Ангелусу давали кусок мяса, но он тоже не ел.

Однажды вечером Рената отправилась гулять в Пратер и зашла в какой-то увеселительный сад. На деревьях висели бесчисленные электрические лампочки; по аллеям двигалась густая толпа. Всюду звучали музыка, пение, веселый смех. С Ренатой заговаривали, но она не отвечала и даже не слышала. Около одной из эстрад, где пели итальянцы, стоял Пипенцан и, склонив голову набок, отбивал такт ногой и тростью. А вон там серый барон бросил букет накрашенной певичке. Ренате стало холодно в одном платье, и она ушла из сада. Но куда же девался Ангелус? Она осмотрелась вокруг и вернулась назад к выходу. Человек в желтой фуражке спросил, чем может помочь.

– Моя собака убежала, – ответила она дрожащим голосом и пошла дальше по аллее Пратера, где было пусто и мрачно. – Ангелус, Ангелус! – кричала она, но только деревья шумели ей в ответ.

Рената остановилась и ждала, с трудом собирая мысли. Быть может, Ангелус побежал домой, и она поспешила на трамвай. Ворота еще не были заперты, но хозяйка собиралась спать. Ангелуса нет. «Мне не надо было ехать, – с отчаянием думала Рената, – тогда он, наверное, встретился бы мне на дороге». Она отправилась к воротам и стала ждать. Ворота заперли, а она все еще ждала. «Ангелус умен, – думала она, – он непременно найдет дорогу домой». Но все было напрасно. Проходящие мимо мужчины нагло заглядывали ей в лицо, но она не обращала на них внимания и все смотрела вдоль улицы, не покажется ли там Ангелус.

«Я уделяла ему мало времени, – с болью думала она, – и он это чувствовал. Я допустила, чтобы его били, и он этого никогда не мог мне простить. Он был терпелив и верен, понимал меня лучше, чем любой из людей, но я относилась к этому равнодушно, поэтому и потеряла его. Я его больше никогда не увижу».

Печально, с блуждающим взором, Рената снова отправилась в парк. Одиночество представлялось ей невыносимым. Лучше всю ночь искать Ангелуса, чем возвращаться в свою комнату. Она больше не чувствовала усталости, не знала, куда идет. Зловещая, нечеловеческая печаль охватила ее. Ей было холодно, но она этого не сознавала. Навстречу шла Ирена Пунчу; ее рыжеватые волосы развевались по ветру. На скамейке сидела и вышивала Евгения Гадамар. Из окна дома, похожего на дворец, смотрела Эльвина Симон, и щеки ее пылали от счастья. У калитки сада стояли, обнявшись, Гиза Шуман с Петером Грауманом. Пронзительно затрубил рожок, и мимо нее промчалась коляска с двумя факелами, между которыми сидели в сверкающих медных шлемах герцог и Гудштикер. «Галлюцинации, – прошептала Рената, бледная как смерть. – Никогда со мной этого не было, никогда я не видела всех их. Где я теперь, куда иду? Незнакомые улицы… Как я сюда попала? Пойду к Мириам; она просила меня прийти. Но как найду я ночью ту улицу и маленький домик?»

Она узнала здание, около которого очутилась: это фабрика вееров. Она прислонилась к стене, дрожа от изнеможения. Ворота отворились, и несколько работниц вышли на улицу, среди них и Фанни-кружевница. Рената подумала, что это опять галлюцинация. Но девушки увидели ее, и Фанни с удивлением назвала ее по имени. Рената попросила, чтобы она позволила ей идти с собой, и Фанни заплакала от сострадания.

– Каким образом ты попала сюда ночью? – спросила Рената.

– Перед Пасхой нам приходится работать по ночам.

Рената не могла идти, и одна из девушек наняла извозчика. Фанни взяла Ренату за руки, холодные как лед, поцеловала, помогла сесть в экипаж, говоря при этом ласковые слова. Рената не чувствовала ничего, кроме желания уснуть. Ей казалось, что завтра наступит день, непохожий на все прежние, что она наконец увидит цель, к которой бессознательно шла, и на пороге к которой чуть не упала в изнеможении.

– Какая странная случайность, что я встретила вас, – сказала Рената утром, проснувшись в низкой комнате, где пахло мускусом и камфарой. – Ангелус здесь?

– Кто? – спросила Фанни.

– Ангелус, моя собака. Он убежал. Я потеряла его и искала по улицам. Бог знает где я только не была. И подумать, сколько я пережила за эти несколько часов! Я что-то хотела сегодня сделать, и не помню. Ах, я никогда уже не найду Ангелуса!

– Дайте объявление в газетах или обратитесь в полицию.

– Нет, нет, у него была причина уйти.

– Причина? – Фанни испуганно взглянула на свою гостью, как будто сомневаясь в ее рассудке.

Рената встала, оделась и раскрыла окно. Узкая улица была пуста, и домики имели такой вид, как будто ночью их чисто вымыли.

– Что вы будете теперь делать? – спросила Фанни, ставя на стол чашку кофе. – Мне скоро надо идти на работу.

– Что я буду делать? Сама не знаю. Больше всего мне хотелось бы уехать далеко-далеко.

– Знаете, что я думаю, моя милая? Я думаю, что вы страшно непрактичны.

Фанни произнесла это с таким видом, как будто разрешила все загадки, которые у нее были относительно Ренаты.

– Может быть, – ответила Рената. – А вы думаете, что только практичные спасутся?

– Спасутся? То есть как?

Рената села у окна и в глубоком унынии опустила руки.

– Хотела бы я только знать: почему ушел Ангелус? Это непременно должно иметь какое-нибудь значение.

– Ах, фрейлейн, что вы говорите! И разве можно так убиваться из-за животного?

– Животное? Он все понимал, а я теперь только начинаю догадываться. Я бесполезное существо. Разве это не правда, скажите сами? Ангелус ушел, и это означает или то, что мой путь окончен, или что завтра со мной произойдет что-нибудь столь важное, от чего можно сойти с ума.

Она была бледна, глаза ее горели, устремленные куда-то в пустоту.

Фанни беспокойно топталась от окна к двери.

– Пейте же ваш кофе, – сказала она.

– Я спала, – шептала Рената, – а теперь мне кажется, что я могла бы целыми неделями только сидеть и плакать. И при этом у меня безумно бьется сердце.

– Вам непременно надо пойти к доктору.

– От этой болезни доктор не спасет, Фанни.

На противоположной стороне улицы послышались легкие, торопливые шаги, заставившие Ренату выглянуть в окно. Она вздрогнула и невольно протянула руку. Спешившая куда-то девушка остановилась и, защищая рукою глаза от солнца, посмотрела в сторону Ренаты; потом быстро подошла к окну и протянула ей руку.

– Вы всегда куда-то спешите, Мириам, – с застенчивой улыбкой сказала Рената.

– Ах, как хорошо, что я вас нашла!

Рената испугалась, вглядевшись пристальнее в заплаканное лицо молодой девушки.

– Выйдите ко мне. Или, может быть, мне прийти к вам?

– Нет, я сейчас выйду, – поспешно ответила Рената, начиная дрожать от какого-то странного предчувствия. – Большое вам спасибо, Фанни, – пробормотала она, надевая шляпу. – Прощайте!

Мириам ждала у дверей, нервно теребя перчатку.

– Мой брат болен, – с трудом выговорила она.

– Ваш брат, Агафон?

– И я должна к нему ехать, – сдавленным голосом продолжала Мириам.

– Где же он?

– Он заболел в Моравии. Его поместили у одной крестьянки. Я получила телеграмму от местного доктора. Агафон хотел повидаться со мной, я должна была через неделю выехать к нему, и вдруг случилось это. В телеграмме сказано, что у него болезнь сердца.

– И вы, конечно, сейчас же едете, Мириам?

– Ах, как я вас искала, Ренэ!

– Не называйте меня так. Меня зовут Рената, Рената Фукс. Тогда все было ложь.

Мириам схватила Ренату за руку.

– Я сразу догадалась, что вы не та, за кого себя выдавали. Я все знаю о вас, мне рассказали.

– Мириам! – Лицо Ренаты вспыхнуло. – Зачем же вы меня искали? Я тоже искала вас, сама того не сознавая.

– Дарья уехала. Мы с нею жили вместе с февраля, и только неделю тому назад Дарья уехала с… – Мириам пошатнулась, в глазах ее выразилось отчаяние. – Пойдемте ко мне, – сказала она, немного оправившись, и они вошли в дверь одного из маленьких домиков.

Бросившись на кровать, Мириам беззвучно зарыдала. «Агафон, Агафон!» – шептала она среди рыданий. Рената тихонько гладила ее по плечу. В комнате царил беспорядок. Платья и белье были вынуты из шкафов, на столе стоял нетронутый завтрак и лежала развернутая телеграмма.

– Поедемте со мной, Рената, – сказала Мириам, вставая. – С вами мне будет легче. Вы не можете себе представить, каково у меня на душе. Помните, вы мне подарили в Цюрихе свой портрет? Я его послала зимой Агафону. Некоторое время спустя он прислал мне портрет обратно с надписью: «Держись крепко этой девушки, Мириам». Это меня тогда удивительно взволновало. Через два дня я встретила вас на улице и не могла даже поговорить с вами.

Рената ничего не ответила. В ее душе зазвучала какая-то отдаленная и неуловимая, но необыкновенно приятная и полная мелодия.

– Вы поедете со мной, Рената? – с мольбою продолжала Мириам. – Видите ли, если я поеду одна… я не могу говорить с чужими людьми. Все они кажутся мне животными. Целую неделю я сидела взаперти, не решаясь выйти на улицу.

– Но что же случилось?

– Вы поедете со мной?

– Мне не на что ехать. Вы не можете себе представить, как я бедна.

– Рената, не говорите о пустяках, не огорчайте меня. Мы едем сегодня же, в час дня, и в семь будем уже там. У меня все предусмотрено.

– Тогда мне придется съездить домой.

– Возьмите и меня с собой. Я не хочу оставаться одна.

Она послала девушку за извозчиком. Пока они ехали, Мириам все время говорила тихим голосом, судорожно сжимая руки.

– В октябре Дарья ездила в Голландию, где живет ее муж. В январе она вернулась и сказала мне, что получила развод. Я была рада ей, и мы поселились вместе. В том же доме жил еще один человек, которого я давно знала. И не только знала, но и… Мы встретились с ним в первый раз еще осенью, в коридоре. Он посмотрел на меня, и этого взгляда я уже не могла забыть. Он доктор, лечил только бедных и не брал денег. Мы часто ходили с ним гулять, много разговаривали. Я с первого же дня была им очарована. Однажды звездной ночью он сказал мне, что жизнь его была бы совсем иной, если бы я согласилась разделить ее с ним. Я ответила, что с радостью соглашусь на это. Когда мы прощались в коридоре, он поцеловал меня. И всегда, прощаясь вечером, мы целовались. Больше ничего не было. Тогда приехала Дарья. Сначала она много говорила с доктором, потом они вдруг вовсе перестали разговаривать. Я думала, что они поссорились, и старалась их помирить. Но однажды я проснулась ночью; меня охватила страшная тоска. Я встала и решила разбудить Дарью. Подойдя к двери, я услышала тихий разговор. Дверь приоткрылась, и я увидела их… Они были вместе. И они были обнажены… Страсть, владевшая любовниками, была столь сильной, что мое появление долго оставалось незамеченным. Они метались по постели, попеременно оказываясь сверху. Дарья была похожа на дикую кошку, грациозную и сильную, которая яростно впивалась когтями в спину своей жертвы, требуя все новых ласк. Волосы ее были распущены. Рот полуоткрыт. Она была прекрасна и в то же время казалась мне смертельно опасной. Что касается доктора, лицо его было искажено, словно от боли, но я понимала, что он просто не в силах контролировать себя. Он издавал слабые стоны в такт ритмичным покачиваниям своего сильного тела и все сильнее прижимал Дарью к своей груди. Ну да что говорить! Я упала без чувств. Утром они уехали…

Рената слегка прикоснулась губами к виску молодой девушки, а Мириам обвила руками шею Ренаты.

– Ангелус здесь? – были первые слова, с которыми Рената обратилась к хозяйке.

Та угрюмо покачала головой.

– Нам надо поскорей уложить ваши вещи, – сказала Мириам.

– Я нашла письма вашего брата к Дарье.

Рената подала ей листки, и все время, пока она собирала свои вещи, Мириам читала письма, не могла от них оторваться, и после этого в выражении ее лица появилось что-то мужественное и торжественное.

Рената быстро собралась, потом они поехали за вещами Мириам и два часа спустя сидели уже в вагоне. В странном волнении Мириам схватила руку Ренаты и поцеловала. Рената вздрогнула, точно ее ударили. Черные глаза Мириам лихорадочно блестели; она старалась не смотреть в окно на город, в котором пережила такую жестокую несправедливость. «Опять такое трудное путешествие, – думала Рената. – Невидимая рука приходит и уносит меня. Я уже ездила на юг, на восток и запад, сегодня в первый раз еду на север».

– Мириам, расскажите мне про Агафона, какой он?..

– Он высокий и красивый. Особенно красивы глаза. Других таких глаз нет во всем мире. А лоб как у классической статуи.

– Какой у него характер?

– Спокойный.

– Неужели он никогда не возмущается?

– Нет, но в нем есть какая-то внутренняя сила. Я сейчас относительно спокойна потому, что знаю это. Ему не страшна никакая опасность.

– Ах, Мириам, мне кажется, и в вас есть эта сила. Вам тоже не страшна никакая опасность. Если бы я была такой, как вы, я не растратила бы понапрасну свои душевные силы. Теперь я себя чувствую как будто отлученной от церкви.

– Можно везде построить свою собственную церковь.

– Когда человек силен, да.

Наконец они вышли на маленькой станции, от которой нужно было еще добираться на лошадях. Молча ехали они по широкой равнине, освещенной заходящим солнцем. За пересохшей наполовину рекой показалась гора с развалинами замка на вершине. С равнины дул прохладный ветер; кругом была глубокая тишина. Мириам дрожащими руками расплатилась с кучером.

– Куда же нам идти? – прошептала она.

Справа, примыкая к самым развалинам, ютилась какая-то старинная постройка с убогими окнами. Навстречу им из-за кустов вышла девочка. Мириам назвала имя крестьянки, и девочка указала ей наверх, на гору.

Глава 17

На лужайке за забором стояла крестьянка, окинувшая испытующим взглядом вошедших в калитку девушек. Голова ее была закутана платком, лицо поражало своей интеллигентностью и подвижностью.

– Кто из вас его сестра? – спросила она строгим голосом и прибавила, обращаясь исключительно к Мириам: – Он целый день ждал вас, был очень нетерпелив и не хотел ничего слушать, что я ему ни говорила.

– Проводите нас к нему, – сказала Мириам и обеими руками схватила руку крестьянки.

– Он сейчас спит, и вам придется подождать. Если угодно Богу, то, может быть, вы прождете целую ночь.

– Но я хочу посмотреть на него.

– Не стоит. От взгляда человек может проснуться. Если вы голодны, то у меня есть суп, черный хлеб и масло.

– Где же он? Где Агафон? – допытывалась Мириам, со страхом глядя на крестьянку.

– Он наверху, в башне. Стены там в два метра толщиной. Никакие звуки туда не доходят.

– Скажите, каким образом Агафон попал сюда? Где доктор и что он думает? Надеется ли, что Агафон скоро поправится?

– Вы очень о многом сразу спрашиваете, не знаешь, на что и отвечать. Кого это вы с собой привезли? – Она указала на Ренату, неподвижно сидевшую на скамейке под грушевым деревом.

– Это моя подруга. Я боялась ехать одна.

– Верно, вдвоем веселее. Теперь я принесу вам поесть, а после мы можем еще побеседовать.

Необычайная решительность во всем, что говорила эта женщина, пугала Мириам. Она посмотрела ей вслед, когда та удалялась твердыми уверенными шагами, и села рядом с Ренатой, безмолвно смотревшей на едва различимые в сумраке очертания развалин. Крестьянка вернулась, неся стол, на котором был приготовлен ужин.

– В избе жарко и тесно, – сказала она. – Спать вам придется на сеновале поочередно; одна будет спать, а другая сидеть рядом с ним. Это хорошо, что вас двое. Марика! – крикнула она. – Принеси сюда фонарь.

Девочка, которая встретилась им на горе, принесла фонарь, чуть заметно улыбнулась и упорхнула, как робкая птичка.

Крестьянка придвинула к столу стоявшую под деревом кадку и села на нее.

– Так что же с Агафоном, фрау? – прошептала Мириам, вся дрожа.

– Можете меня звать фрау Вильмофер, – спокойно заметила крестьянка. – Он пришел сюда три дня тому назад. (Рената заметила, что эта женщина никогда не называла Агафона по имени.) Мы с ним уже старые знакомые; могу сказать, что полтора года тому назад он спас Марике жизнь. Марика заболела, это было в декабре, и выпало столько снега, сколько не выпадало лет двадцать. Мне было ни за что не дойти до города, да и Марику нельзя было оставить. Я лежала на полу и плакала, потому что Марика уже не шевелилась. Уже четыре недели я не видела ни одного человека, кроме водовоза, который каждые два дня привозит нам воду, так как здесь нет колодца. И вдруг по глубокому снегу пришел он, как будто его принес сам Господь, и через неделю Марика поправилась. Потом он пошел дальше, в Галицию. И вот три дня тому назад я дою корову, вдруг слышу, Марика зовет меня. Выхожу, а он сидит здесь на скамейке, бледный как смерть. «Фрау Вильмофер, – сказал он, – я не могу дальше идти». Мы положили его наверху и позвали доктора, а Марика побежала на почту с телеграммой.

– Что же сказал доктор?

– Что-то по-латыни и покачал головой. Впрочем, он скоро должен прийти. Он приходит утром и вечером в девять часов. Это добрый человек, и он любит своих больных.

– Но почему теперь никого нет с Агафоном?

– Он попросил, чтобы мы ушли. Не хотел, чтобы даже Марика оставалась с ним.

Около забора раздались тяжелые шаги, заставившие всех троих прислушаться.

– Доктор, – сказала крестьянка.

Доктор подошел и раскланялся с комической важностью.

– Ну вот, очень хорошо, очень хорошо, что вы приехали, – сказал он.

– Скажите, что такое с братом, доктор? – спросила Мириам, едва удерживаясь от рыданий.

– Перерождение сердца, фрейлейн, – с печальным лицом ответил доктор.

– Это опасно? Прошу вас, скажите правду!

– Правда очень печальна, фрейлейн. Его сердце слишком изношено. Такое сердце тает, как снег в мае.

– И ничем нельзя помочь?

– Помочь? Нет, фрейлейн.

– А если пригласить знаменитого врача?

– О, фрейлейн, во-первых, знаменитый врач не всегда еще означает хороший врач. А во-вторых, откуда он возьмет новое сердце?

Мириам закрыла лицо руками.

– Проводите меня к нему, – простонала она. – Я здесь уже целый час, а меня все удерживают. Я хочу его видеть.

– Пройдите наверх, фрау Вильмофер, – сказал доктор. – Посмотрите, проснулся ли он, и, если проснулся, подготовьте его.

– Когда он не спит, господин доктор, то зажигает свечи.

Как раз в эту минуту осветились три окна на каменной стене. Мириам вздрогнула. Фрау Вильмофер ушла, доктор посмотрел ей вслед.

– Золотое сердце, – сказал он, видимо желая отвлечь мысли обеих мрачно молчавших девушек. – Сама она из богатой семьи, но вышла замуж за крестьянина, бедного, как Иов. Интересная судьба, сильный характер.

Ни Мириам, ни Рената не слушали его. Фрау Вильмофер вышла из ворот и сделала знак рукой. Мириам слабо вскрикнула и бросилась к ней. Доктор медленно поплелся следом, тяжело вздыхая.

Рената осталась одна под темным небом, с шумящими вокруг деревьями. Она слышала удары своего сердца, и в уме ее не было никаких воспоминаний. Ее не удивляло то, как она сюда попала; ей казалось, что она уже давно сидит здесь под этими деревьями.

– Рената, идите сюда, – вдруг прошептала возле нее Мириам и повела ее по каменной лестнице в башню. Лестница была так узка, что двое с трудом могли идти рядом; пахло плесенью. Ренате казалось, что никогда еще она не поднималась так высоко. Мириам уже овладела собой и была удивительно спокойна. На пороге стояла Марика с торжественным выражением на прелестном розовом личике. Мириам подвела Ренату к постели и сказала:

– Вот Рената.

Рената протянула руку и почувствовала в своей другую, мягкую, сухую руку. В глазах у нее потемнело.

– Видишь, Агафон, я крепко держалась за нее, – нежным голосом сказала Мириам, и глаза ее стали влажны.

Агафон, улыбаясь, кивнул головой.

– И все-таки фотография была плоха, – сказал он. Он откинул исхудавшей рукой волосы со лба и лежал спокойно, как будто к чему-то прислушиваясь.

Доктор подошел к Агафону, поднял на его груди рубашку и приложил руку к сердцу больного.

– Сколько еще времени будут идти часы? – с улыбкой спросил Агафон.

– О, целые десятки лет! – сердито воскликнул доктор. – Вот странный вопрос.

– Я останусь теперь здесь, – сказала Мириам, – а вы, Рената, идите отдыхать.

Добраться до сеновала было довольно затруднительно. Пришлось залезать туда по приставной лестнице. Наверху было темно и душно.

– У нас только одна кровать, – извинялась крестьянка, – на ней лежит больной. Мы с Марикой спим на соломенных мешках.

– Мне все равно, где спать.

– Когда спишь, то, конечно, все равно. Спокойной ночи.

Рената легла на сено и широко раскрытыми глазами стала смотреть на кусочек неба, видневшийся в слуховое окно. Какие-то живые образы выступали из мглы и исчезали, прежде чем она могла рассмотреть их. Запах хлева доносился до Ренаты; внизу шевелилась корова. Скользили неясные призраки, смешиваясь с действительностью.

Когда настал день, Рената не знала, спала она или нет. Она встала, отряхнула платье от приставшего к нему сена, спустилась по лестнице вниз и, умывшись из жестяного умывальника, напилась парного молока. Пришла Мириам, бледная и усталая, щурясь от яркого солнца; несмотря на усталость, она ни за что не хотела отойти от постели Агафона. Рената бродила вокруг развалин, осматривала стены со множеством дверей, ворот, окон; всюду лежали груды мусора, на карнизах росла трава. Наконец она села у каких-то ворот и стала смотреть вниз на равнину, на синевшие вдали леса и сверкающую ленту реки.

Сердце ее разрывалось от какого-то таинственного отчаяния, не похожего на все, что она испытывала до сих пор. Лицо ее выражало мольбу; она готова была пожертвовать собой, только бы не случилось то, чего она так боялась. Бег часов стал для нее чем-то призрачным, и, когда настал вечер, Ренате показалось, что дня совсем не было. Она разговаривала на склоне горы с каким-то крестьянином, ходила с Марикой по лугу и рвала цветы. В обычный час пришел доктор и опять осмотрел больного.

Когда наступила ночь, Мириам заявила, что не пойдет спать.

– Я хочу провести здесь и эту ночь, – прошептала она.

– Если ты будешь через силу сидеть около меня, Мириам, для меня это будет хуже, чем если бы я остался один, – возразил Агафон, глубоко вздыхая. – Тебе надо отдохнуть. Отдохни от города, Мириам. Город омрачил и истерзал твою душу.

– Хорошо, если Рената останется с тобой, я пойду отдохнуть, – сказала Мириам. – Спокойной ночи, Агафон!

Мириам ушла, а Рената придвинула к кровати стоявший у стены плоский ящик и села на него.

– Странно, мне кажется, что мы уж давно, давно знакомы с вами, – сказал Агафон, повернув к Ренате свое бледное лицо.

– Что касается меня, то я действительно давно уж знакома с вами. Мне говорил о вас Гудштикер.

– Гудштикер? – медленно переспросил он, как будто стараясь уловить какое-то туманное воспоминание. – Гудштикер! Это писатель, не так ли? Да, я был знаком с ним. Только давно, еще в годы отрочества. Это проповедник истины, который постоянно лгал. Он выдавал себя за пророка, а на самом деле был только искателем приключений. Так, значит, вы тоже были знакомы с ним?

– О, очень хорошо!

– Почему вы говорите об этом с такой горечью? Хотя, если вы его близко знали, вам действительно должно быть горько. Я как сейчас слышу его вкрадчивый, медовый голос, вижу его самоуверенный взгляд. Это бес-искуситель, своим остроумием и утонченностью соблазняющий людей. Он стал писателем, потому что таким образом смог спрятать свою собственную душу, навесить на нее суетную одежду. Вы меня понимаете?

– О да, все это правда, и я отлично понимаю вас, – прошептала Рената.

– Каким образом случилось, что вы с ним познакомились? Это не праздное любопытство, Рената. Вы позволите мне называть вас просто Ренатой? Как же это случилось? Или это тайна?

– Никакой тайны здесь нет.

– Да, много на свете таких, как он, – задумчиво продолжал Агафон. – Они берут женщину и высасывают из нее сердце. На это они большие мастера. Сами они остаются при этом равнодушными, но их опьяняет чистая кровь их жертв. Ни одна не может пройти мимо них, не раздражая их ненасытности. Я знал одну девушку, ее звали Моника. Она была чиста, как золото; но пришел он, Гудштикер, и наполнил ее жизнь суетой и беспокойством. Она погибла на моих глазах.

– Он такой же, как и все, – пробормотала Рената.

– Что с вами, Рената, почему вы не смотрите на меня?

– Мне слишком тяжело, – прошептала она.

– Вы пришли сюда издалека, совершили долгий путь, не так ли?

– Да, очень, очень долгий путь.

– И одна?

– Одна. Никто не поддержал меня. Всякий встречный гнал меня обратно в чащу.

– Как же вы попали сюда? Я подразумеваю не ту причину, которая мне известна: вы приехали с Мириам. Я имею в виду причину незримую, движение вашей души.

– Не знаю. Это было предопределение. Я прочла письма, которые вы писали Дарье Блум. И вдруг в моей душе стало светло, и меня потянуло в какую-то неведомую даль…

– Но здесь… Что вы найдете здесь, Рената?

– Не знаю. Я хочу быть здесь.

– Что может здесь осчастливить ищущую душу?

– Я больше уж ничего не ищу.

– Это может сказать о себе только тот, кто стоит пред лицом смерти.

– Кто знает! – глухо сорвалось с губ Ренаты.

– Не говорите так. Пред вами целая жизнь. С завязанными глазами пустились вы в путь, не видя пропастей, мимо которых скользили. Таинственный инстинкт берег вас; вы говорили не своими устами, ощупывали не своими руками, только страдали своей собственной душой. Вы берегли себя для отдаленной цели, сами того не зная и не веря этому. Так ли я говорю?

– Да, да, – ответила Рената, содрогаясь до глубины души, с какой-то смесью радости и муки. – Только теперь я понимаю саму себя.

– Я читаю все это в ваших глазах, в вашем голосе. Вы ограблены, но не стали от этого беднее; по болоту и грязи прошли вы, не замочив ног. Ах, я люблю женщин! – сказал он, и задушевные ноты в его голосе звучали как музыка. – Люблю их судьбу и их страдания, их доверчивость, их наивный взор. Теперь наступает для них новое время, чувства их крепнут, они перестают верить предрассудкам, хотят переживать свою собственную женскую судьбу и не желают быть ничьей собственностью.

Агафон утомленно закрыл глаза и лежал не шевелясь. Казалось, пульс его бился сильнее, и голубая жилка выступила на виске. Рената не смела двинуться, да у нее и не было желания двигаться. В далеких высотах носилась ее душа. Первые лучи рассвета заглянули в окно. В лучистом воздухе, казалось, звучал какой-то далекий, торжественный хорал, таинственный, как дуновение вечности. Так прошло, вероятно, около часа. Рената решилась в первый раз без страха взглянуть в лицо спящего. Потом она встала, подошла к нише и раскрыла окно. Все еще спало; но очертания горы утратили свою резкость, и легкое золотистое сияние лежало на ней. Зеленая звезда одиноко мерцала над спящей равниной. Рената обернулась, почувствовав на себе взгляд больного. Он попросил воды, она подала ему, с полуопущенными веками.

– У вас прекрасное лицо, Рената, – серьезно и задумчиво сказал Агафон, – я никогда не видел такого. В особенности хорош ваш рот; достаточно взглянуть на него, чтобы знать, что вы никогда не солжете.

– Да, я никогда не лгу, – беззвучно ответила Рената.

– Каждое движение души отражается на вашем лбу. Но что гораздо важнее, из ваших глаз глядит бессмертие.

– Как это возможно? – с тихим смехом спросила Рената.

Агафон слегка улыбнулся.

– Это нетрудно заметить. – Потом, помолчав, прибавил: – Особенно красиво, когда вы медленно поднимаете веки и глядите так, как будто не хотите верить, что все вещи остаются на тех же самых местах, где были и раньше, когда вы отпустили их.

– Я думаю, вам не следует так много говорить, – сказала Рената с пылающими щеками.

Агафон долго лежал молча и смотрел в потолок.

– Вот я лежу здесь и ожидаю смерти, – заговорил он опять. – Я не могу назвать себя ни разочарованным, ни потерпевшим крушение, ни победителем.

Я жил, и жизнь использовала меня, – вот и все. Это чудесно – так умирать, унося с собою страдания многих. И ваши тоже, Рената!

С первыми лучами солнца пришла Мириам и села у постели брата, долгим пожатием удержав руку Ренаты в своей. У нее был растрепанный вид, и былинки сена торчали в ее темных волосах.

– Ты тоже больна, Мириам, – сказал Агафон, беря ее за руку. Молодая девушка улыбнулась и энергично покачала головой.