Мisol

Я слушала, затаив дыхание: сюжет настолько завораживал, что хотелось как можно быстрее узнать, что же было дальше!..

– Вскоре они обнаружили мир людей. Тогда на Земле царила только радость! Люди жили в согласии и счастье. Души их были чисты, а сердца наполнены светом. Музыке очень понравился их мир, она решила поселиться в нем навсегда! Она издала указ о том, чтобы лучшие мастера ее королевства начали работу над созданием инструментов, ставших вскоре пристанищем для ее подданных Нот. Так появились пианино, скрипка, виолончель, контрабас, флейта, домра и многие другие музыкальные инструменты! Люди щедро оценили дар, преподнесенный Музыкой, и возвеличивали ее на всех своих торжествах. Все были бесконечно довольны и счастливы! Но однажды, когда никто не ждал, а Музыка и Ноты уже давно позабыли о ее существовании, появилась Та Самая Гостья. Она обратилась к Королеве с требованием, чтоб ее просьба была тотчас же выполнена! Музыка резко остановила игру своих подданных, так как узнала ее. Гостья назвала себя Болью. И ценой за ее услугу стала Болезнь.

Саид замолчал. Я боялась даже шевельнуться – такую красивую сказку мне довелось услышать впервые!

– Так значит, Болезнь невозможно победить, и она навсегда останется жить в нашем мире?

Соня задумчивым печальным взглядом посмотрела на взрослого мужчину. В глубине ее глаз застыли слезы. Маленький огонек надежды, еле теплившийся внутри, казалось, готов был исчезнуть навсегда. История о Королеве Музыке и Боли проникла до самой глубины ее сути и отчаяние, прозвучавшее в ее голосе побудило меня умоляюще взглянуть на Саида. Девочке необходима была вера в то, что она может победить свою болезнь!..

– Не все так просто, милая.

Саид, мягко улыбаясь, взял Соню за руку и потрепал по головке.

– Ты знаешь кто такая Мисоль?

Соня отрицательно качнула головой, продолжая с испуганным ожиданием смотреть ему в глаза.

– Я знаю только ноты Ми и Соль. А между ними Фа.

– Но знаешь ли ты, что вместе ноты Ми и Соль образуют идеальное созвучие?

Саид вслед за Соней перешел на шепот:

– Помнишь, я тебе говорил, что Музыка была невероятно мудрой и дальновидной правительницей? Ведь не зря ее называли Королевой! Она соединила ноты Ми и Соль, так как предвидела, что Гостья может потребовать непомерно высокую цену.

– Какую?

– Жизнь! В гармонии избранного звучания этих уникальных нот родилась Дева. Ее назвали Мисоль. Она была столь юная и прекрасная, как зарождающийся новый день! Луной освещая ночь, она Солнцем сияла по утрам.

– И она смогла победить Болезнь?

Соня широко распахнула свои голубые глаза, полностью поглощенная и захваченная рассказом Саида. Мисоль, проникла в самые глубины ее детского впечатлительного и волнующегося воображения и поселялась там навеки.

– Нет, девочка, она не смогла победить Болезнь. Но пение ее легким облаком опускалось на самые потаенные уголки людских сердец и исцеляло их. Страх покидал их души и Болезнь отступала сама.

Я облегченно выдохнула.

Соня не отступала от Саида:

– А как она выглядит? Мисоль?

– Никто во всей Вселенной не сможет ответить на этот твой вопрос! Ведь у каждого она своя! Кто – то назовет ее любимой мамой, кто – то золотой рыбкой, а для кого – то она может стать любимой женщиной.

По спине пробежался холодок, и я почувствовала, как его слова электрическим разрядом прошлись по моей коже.

– Она обладает уникальной способностью принять облик самого любимого тобой существа! Говорят, что даже сама Музыка преклоняется перед ней!

– А как я могу ее увидеть?

– Слушай стуки своего сердца, малышка. Ведь она всегда рядом с теми, кто нуждается в ее помощи.

– Как моя Мари?

Сердце резко замерло и пропустило один удар. Я невольно подняла глаза и посмотрела на Саида.

– Да. Такая же добрая и нежная, как та, что стоит рядом с тобой.

Соня повернулась ко мне и тихо прошептала:

– Рядом с тобой мне совсем не страшно.

С замиранием сердца я прижала ее к себе и почувствовала, как из глаз брызнули слезы.

– А тебе и не надо ничего бояться, золотко. Ты очень храбрая девочка. Болезнь всегда склоняет свою голову перед Силой и Мужеством и уходит прочь.

***

– Лех, пойдем покурим.

– Павел, не забывайте, через десять минут нам нужно будет подняться в реанимацию.

Я оторвалась от журнала и взглянула на невозмутимую Жанну: та глядела строго на своих одногруппников. Молодец! Ведет себя как настоящий руководитель, да и учится на «отлично». Думаю, из нее получится замечательный доктор.

– Не переживай, Владимировна! Придем вовремя.

Розин ухмыльнулся и, коротко кивнув Алексею, вышел из аудитории.

Помимо основной работы в отделении гематологии, я на послтавки подрабатывала преподавателем на кафедре Детских болезней в Медицинском университете. Вела для студентов цикл гематологии*.

Я закрыла журнал и оглядела сидящих:

– Я поднимусь на второй этаж и посмотрю готов ли наш пациент. Думаю, все в курсе правил выполнения люмбальной пункции*. Ну, а если нет или, возможно, кто – то просто подзабыл – «Гугл знает все».

Я улыбнулась, и, встав со своего места, протиснулась между стульями и стеной. Мне нужно было проверить сегодняшнего «демонстрационного пациента» – Михайлова Артема. «Демонстрационный пациент» необходим студентам для оттачивания практических умений и постановки предварительного диагноза. Это обязательный элемент обучения.

У Артема было подозрение на острый лимфобластный лейкоз, и я назначила ему пункцию костного мозга. Необходимо было оценить клеточный состав костного мозга. Мальчик только недавно поступил.

В нашем отделении не было отдельного помещения для выполнения пункции, поэтому мы «арендовали» его у реаниматологов.

Я быстро прошла по подвалу и, поднявшись по лестнице, вошла в реанимацию. Подойдя к открытой двери процедурной, увидела Артема – он сидел на лавочке. Улыбнувшись, присела рядом и, стараясь его хоть немного приободрить, весело спросила:

– Привет, Тем! Ну что, как настрой? Как себя чувствуешь?

Мальчик сидел, насупившись, а в ответ на мою улыбку лишь нахмурил брови.

– Все нормально, Марьям Руслановна.

Абсолютно спокойный, без тени переживаний или, что хуже – истерики. Наши дети отличались просто исключительной стойкостью, перед любыми процедурами и обстоятельствами – вне зависимости от возраста или пола.

Я потрепала его по голове и, поднявшись с лавочки, вошла в процедурную. Медсестра как раз доставала инструменты из набора для проведения пункции.

– Здравствуй, Танюш.

Таня резко обернулась и быстро оглядела меня сверху вниз.

– Марьям Руслановна! Здрасте. Как вы?

– Нормально. Ну что, как у вас тут?

– Да, как обычно. Вы же сами знаете.

Таня пожала плечами, как бы говоря, что ничего особенного не происходит.

– Понятно.

До моего слуха донесся гул голосов – похоже, студенты уже столпились возле двери процедурной.

Я вышла в коридор и увидела их в полной боевой готовности: колпак, маска, бахилы, а у более ответственных – сменка*. Невольно ухмыльнувшись, я сказала:

– Ребят, это Михайлов Артем – наш сегодняшний пациент.

Я показала рукой на Тему.

– Мы его не будем задерживать сбором анамнеза и объективных данных, потому что у мальчика запланировано много дел. Займетесь этим позже.

Я перевела взгляд на Тему.

– Во сколько у тебя химия?

– В одиннадцать.

– Угу, понятно. Проходи в процедурную.

Артем неуклюже привстал с лавочки и вошел внутрь. Сев на кушетку, он снял майку и лег на бок.

Я подошла к столу, где уже лежал набор для проведения пункции, и, надев перчатки, повернулась к студентам.

– Люмбальная пункция выполняется для определения клеточного состава костного мозга, бактериологического*, бактериоскопического* исследований. Прокол проводится на уровне между четвертым или пятым поясничным позвонком и гребнем подвздошной кости. Прежде чем я воткну иглу, что я должна сделать?

– Обезболить место введения.

Павел, скрестив руки на груди, спокойно глядел на меня.

– Правильно, Розин. Обезболить. Для этого используется обычный двухпроцентный новокаин.

Я набрала нужное количество анестетика.

– Даша, какое положение занимает больной во время процедуры?

Повернувшись спиной к студентам, я развернула пеленки и достала раствор йода.

– Больной ложится на бок, принимая позу эмбриона. То есть, ну, максимально выгибает спину, прижав колени к груди.

– Для чего это нужно?

– Остистые отростки между позвонками, как бы, расходятся, и это освобождает место для пункции.

– Правильно.

Я повернулась лицом и попросила Тему принять нужное положение. Таня стояла рядом и корректировала движения мальчика. Я подошла к нему и пропальпировала* спину. Взяв в руки пинцет с ватой, смоченной йодом, я обработала место пункции и накрыла тело мальчика пеленками, оставив открытым лишь необходимое пространство.

– Ну что, Тем, как себя чувствуешь? Все нормально?

Я снова пропальпировала спину мальчика. Он утвердительно кивнул, продолжая сохранять полную невозмутимость.

– Отлично.

Таня достала из набора иглу и передала мне.

– Каким образом проводится укол? Аза?

– Иглу нужно держать, как пишущее перо и делать прокол как бы немного под углом, то есть под наклоном.

– Чтобы не способствовать развитию осложнений.

Я перевела взгляд от Азы и утвердительно кивнула Жанне.

– Да, девочки. Все правильно. Артем у нас проходит данную процедуру во второй раз, поэтому я думаю, сегодня мы можем обойтись без общего наркоза. Пациент у нас спокойный и адекватно переносит все наши вмешательства.

Достав иглу, я наклонилась вперед и, прощупав место укола, направила ее под небольшим углом. Проходя кожу, подкожно – жировую клетчатку, почувствовала, как она провалилась в субарахноидальное пространство*.

– Когда вводите иглу, можно задеть сосуд и тогда в ликворе будет примесь путевой крови. Для того чтобы получить адекватные результаты анализов, необходимо дать вытечь этой крови и взять на пробу ликвор соответственно без нее. Если кровь продолжает поступать в пробирку после того, как набралось четыре или пять миллилитров ликвора, значит у вас осложнения.

Из иглы начала капать белая жидкость, и я поднесла пробирку из набора, которую подала мне Таня.

– Как видите никаких примесей. Тем, как ты себя чувствуешь?

– Нормально.

Голос мальчика был приглушен, но, в общем, реагировал он спокойно.

Взяв манометр, я измерила давление вытекающего ликвора: норма.

– Это манометр. Прибор, позволяющий определить давление спинномозговой жидкости. В норме оно составляет сто – сто восемьдесят миллиметров водного столба. Как вы можете судить у нашего пациента давление спинномозговой жидкости в пределах нормы. Это еще можно понять по скорости вытекающей жидкости. Когда в ликворе давление повышено, это видно визуально – жидкость вытекает значительно быстрее.

Сняв трубку манометра с иглы, я набрала жидкость для проведения исследований. Получив необходимое количество, поднесла вату к игле и резко вытащила ее наружу. Приложив вату к телу мальчику, энергично потерла место проведения исследования и попросила его придерживать вату рукой – для профилактики инфекции.

– Тем, тебе нужно немного полежать. Минут десять. А в это время Инна расскажет нам осложнения, которые могут возникнуть при заборе люмбальной жидкости.

Я сбросила перчатки в ведро с надписью – отходы класса «Б» и оперлась спиной на стол, скрестив руки на груди.

Инна прочистила горло и неуверенно взглянула на меня.

– Осложнениями люмбальной пункции могут быть, ну, в первую очередь инфекция при неправильной технике выполнения. Потом, гематома, если поврежден сосуд.

Девочка замолчала и ненадолго призадумалась.

– Потом еще могут быть грыжи при повреждении межпозвоночного диска, вклинение мозжечка в затылочное отверстие*, если было повышено внутричерепное давление.

– Так, правильно, что еще?

Я пристально смотрела на девушку.

– Ну, постпункционный синдром?

– Правильно! Молодец, Инн. Постпункционный синдром. То, что может быть после проведения пункции. Связано это с тем, что мы совершаем вмешательство в организм пациента и, так сказать, проходим через твердую мозговую оболочку. При этом в эпидуральном пространстве* может образоваться гематома, вследствие вытекания ликвора*, что приводит к расширению сосудов и синусов. Различают три степени данного синдрома: легкая, средняя и тяжелая.

Рассказывая тему, я чувствовала, что полностью захватила внимание студентов. Мне стало приятно от этой мысли. Ведь, по сути, им необходимо знать все это. В будущем им предстоит работать, опираясь на багаж знаний, приобретенный во время учебы. И к тому же, материал лучше усваивается, когда сопровождается практикой в виде пациента.

– Может длиться примерно в течение четырех дней. Проявляется головными болями, реже рвотой.

– А скажите, как часто возникает этот синдром?

Розин вопросительно посмотрел в мою сторону.

– При правильном выполнении самой пункции и использовании набора, предназначенного для этого он практически не возникает. Многое зависит от опыта и квалификации врача, который проводит данный вид исследования.

– А можно еще один вопрос. Если ему становится плохо и консервативное лечение не помогает, есть хирургические методики?

Я понимающе кивнула головой.

– Павел как раз опередил меня своим вопросом. Да, есть хирургическое вмешательство, которое осуществляется так называемыми клипсами Кушинга. Но применяется нечасто, потому что, как правило, до этого не доходит.

– Но все же риск есть, и оно может быть применимо?

Павел вопросительно приподнял брови. У меня сложилось впечатление, что он нарочно проверяет «молодого дохтора» на наличие компетентности в этом вопросе.

Почувствовав небольшое раздражение, я нахмурилась:

– Возможно. Но мне, ни разу за всю мою практику не пришлось прибегнуть к этой методике.

Повернувшись к Артему, я поинтересовалась:

– Ну как ты, Тем? Пойдешь в палату?

Мальчик согласно кивнул и приподнялся с кушетки. Выглядел он немного бледным, все – таки пункция процедура не из приятных.

– Розин, проводите Артема в отделение.

Я проследила глазами, как Розин выводит мальчика в коридор реанимации, и повернулась к оставшейся группе.

– Значит так, ребят. Сейчас вы спускаетесь в аудиторию и ждете меня там. Нам с вами нужно доразбирать эту тему. Она очень важная и ее нужно знать от и до.

– Хорошо.

***

Соня по природе своей была белокожей. После курса химиотерапии ее кожа стала совсем бледной и румянец на ней был нечастым гостем. Моменты, когда ее лицо озарялось проблесками счастья, для меня были самыми драгоценными. Я старалась сделать все возможное, чтобы продлить это состояние у девочки как можно дольше.

Она любила читать книги. Этим увлечением ее в детстве заразила мама. Это был хрупкий маленький мост, связывавший ее с воспоминаниями о ней. Она часто рассказывала мне о том, как мама, читая ей сказки перед сном, превращалась в сказочных красавиц, лютых чудовищ и коварных волшебниц. Девочке отчаянно не хватало этой их традиции теперь в ее новой жизни, когда мамы больше не стало. На дежурствах, когда у меня появлялась возможность, я старательно восполняла этот недостаток и читала Соне ее любимые сказки, настолько выразительно, насколько позволяла моя дикция. Мне хотелось, чтобы девочка помнила все прекрасные моменты, проведенные вместе с матерью.

За время пребывания в больнице, девочке стало немного лучше. Очарованная музыкой Саида, она с нетерпением ждала, когда у меня появлялось время взять ее с собой и отправится на «местный концерт». На вопрос почему ты не хочешь сходить вместе с воспитательницей Алией Артуровной, она бесхитростно отвечала, что та не поймет.

Соня считала себя «первооткрывателем Саида». Ведь именно она услышала звуки музыки через стекла в нашем отделении, когда Музыкант только начинал привлекать внимание пациентов игрой на виолончели!

Маша, моя подруга, работавшая в нашем отделении медсестрой, была на созвоне на случай, если мне необходимо было бы срочно вернуться в отделение.

Когда мы с Соней спускались со ступенек больницы, перед нами всегда разворачивалась одна и та же картина: толпа зрителей в дальнем конце аллеи, мелодии, долетавшие до главного входа, но неслышные внутри больницы (как я потом узнала от коллег, Музыкант, после того, как стал «популярным» среди маленьких пациентов, настраивал свой инструмент так, чтобы музыку слышали только на территории больницы и звук не мешал тем, кто находится внутри) и периодические аплодисменты с возгласами искреннего восхищения.

Нас встречали Шаинский, Бах, Вивальди, песни из различных советских и современных российских и иностранных мультфильмов. Саид постоянно обновлял свой репертуар, учитывал детские предпочтения, дополнял произведениями серьезных классиков. Родители, пациенты, врачи, те, у кого появлялось свободное время постоянно собирались вокруг него и наслаждались звучанием его виолончели. Музыканту нравилось играть для них. Это читалось на его лице: он всегда встречал своих слушателей с улыбкой и с нескрываемым удовольствием болтал с ними о жизни.

Как ни странно, но временами я часто замечала, как он задумчиво смотрит на Соню печальным взглядом своих карих глаз, когда мы попадали в поле его зрения. Потом он переводил свой взгляд на меня, и долго смотрел, не отводя взора, приковывая к тому месту, где я стояла, своим завораживающим магнетизмом. Я старательно не обращала на это внимания, считая все это игрой своего воображения. Но жизнь незамедлительно убеждала меня в обратном.

Как – то освободившись после очередного ночного дежурства, я вышла из больницы и привычно направилась к тому месту, где Саид играл на виолончели. Людей как всегда вокруг него было много. Приметив свободную лавочку, я присела на нее и на секунду (как мне показалось) прикрыла глаза. Ночь выдалась тяжелая. В мою смену поступило трое пациентов, двоих из которых мы положили в реанимацию.

Я чуть приоткрыла глаза и прищурилась от солнечных бликов, упавших на пожелтевшую листву старых тополей. Мне на лицо подул слабый ветерок, повеяло свежестью и прохладой. Стояло бабье лето: в Ставрополе осень мягкая и холода наступают не раньше октября или ноября. Мир вокруг затих, словно кто – то невидимый приглушил звук привычного радио и увеличил громкость звучания виолончели Саида. Мой взгляд машинально сфокусировался на его лице: оно невероятным образом преобразилось! Музыка сняла с него печать непроницаемой суровости и обнажила душу. Жесткая линия рта, придающая ему уже ставший привычным для меня каменный вид, расслабилась и губы, приоткрытые в небольшой полуулыбке, выпустили наружу дыхание, приподнимавшее его грудь в едином такте с мелодией. Казалось, что в этот момент он становится единым целым со своей виолончелью, сжимая ее крепкими объятьями и водя по ней смычком с какой – то поразительной неистовой страстью и силой. Лицо его стало одухотворенным, меланхоличность и грубость черт сменилась нежностью и покоем. Он стал выглядеть моложе и засиял. В его глазах читалось вновь то смутно знакомое чувство, возникшее при первой встрече. Казалось, он прибыл из далеких земель в мою скромную обитель, и своей игрой наполнил место угрюмой печали радостью и умиротворением.

Слушая игру Музыканта, я ощущала, как в сердце появляется чувство необъяснимой легкости и безмятежности. Душа жила за пределами тела, тотально растворяясь в окружающей действительности. Привычная скованность улетучивалась, я соединялась в единое целое с деревьями, цветами, облаками, ветром. Музыка Саида касалась самых потаенных и сокровенных глубин моей сути. Каким – то непостижимым образом этот мужчина обнажал во мне стороны, доселе мне неведомые! Мои мысли блуждали по просторам Вселенной, я танцевала среди звезд и кружилась в едином ритме с планетами…

– Привет!

Саид возвышался надо мной как скала, закрыв светящее солнце. Подойдя ближе, он непринужденно сел на лавочку рядом со мной.

– Привет!

Веселый, искренний, простой и открытый. Я улыбнулась промелькнувшим мыслям и спросила:

– Как дела?

– Отлично. Как твои? Тебя долгое время не было видно. Я соскучился.

Его слова подобно солнцу согрели душу теплыми лучами. Но вслух я ничего не ответила.

Саид вопросительно посмотрел на меня.

Сделав над собой усилие, я застенчиво прошептала:

– Я тоже по тебе соскучилась. Но дела у меня не очень.

– Что не так?

– У Сони завтра день рождения. Хочу устроить ей красивый праздник, но не знаю, как это сделать.

– Мне кажется, Мари, она будет счастлива провести его с тобой!

– Понимаешь, мне бы хотелось, чтобы она запомнила этот день рождения.

Саид улыбнулся и посмотрел на опавшие листья под нашими ногами.

– А как именно ты бы хотела его устроить? Есть мысли?

– Я думала про то, чтобы нанять аниматора, но потом поняла, что идея не очень. Мы с Соней будем вдвоем, детей из отделения не отпустят, других друзей у нее нет.

И тут совершенно неожиданно меня озарило!

– Саид?

– Что?

Он кратко усмехнулся, словно понял, что я замыслила что – то неладное.

– Я хочу, чтобы ты был с нами.

– Я с удовольствием, Мари.

Казалось, он немного растерялся. Что – то в моих словах поразило его, и я не могла понять, что именно. У меня возникло такое чувство, будто между нами рухнул невидимый тонкий барьер.

– Тогда с тебя гениальная идея, как превратить этот день в веселый красочный праздник, Музыкант.

Неожиданно для меня он весело рассмеялся и спросил:

– Ты меня так называешь?

Я смущенно возразила:

– За глаза. Ты для меня Музыкант с душой поэта.

Я решилась произнести это вслух.

Сердце забилось быстрей и на долю секунды мне показалось, что в его глазах промелькнула какая – то игривая искорка.

– Музыкант с душой поэта.

Он протяжно произнес эти слова, словно смаковал вино неизвестной даты выдержки.

– Мне нравится. Звучит красиво.

– Это очень выражает твою суть. На мой взгляд. Рада, что тебе понравилось.

– Ты удивительная, Мари.

Я забыла, как дышать. В его словах прозвучала такая неприкрытая нежность, что на глаза у меня навернулись непрошеные слезы. Он ласкал мой слух своим бархатным голосом. Щеки запылали огнем.

Пикнул телефон. По телу пронеслась дрожь и в голове пронеслась мысль —будильник. Напоминалка о том, что мне пора на работу. Уже было без десяти восемь. Я поморщилась и впервые пожалела о том, что работаю в больнице.

– Саид, мне пора.

Мой голос прозвучал хрипло, в горле застрял комок. Я не хотела никуда уходить. Я хотела быть с ним.

– Ты сегодня свободна вечером?

Взгляд его пронзительных карих глаз снова вернул меня в очарование той нежности, которая возникла между нами. Каждая клетка моего тела трепетала от волнительного томления и сладости. Сердце уже привычно выпрыгивало из груди. По телу пронеслись знакомые мурашки.

– Да.

Он улыбнулся краем рта, и в его глазах снова блеснули те веселые искорки, которые я уже успела полюбить.

– Тогда, Мари, я приглашаю тебя на наше первое свидание.

***

Дни летели тогда, как поезда на перронах железнодорожных вокзалов. Станциями конечных остановок становились увлекательные всепоглощающие беседы с Музыкантом. Я могла говорить с ним обо всем – часами! Во время наших с ним прогулок мы узнавали истории жизни друг друга и в его лице я обретала друга. Меня не покидало удивительное чувство, что я знаю этого человека всю свою жизнь – суровость первого впечатления растворялась.

Саид родился и вырос в Ставрополе. Родители его владели сетью известных в городе закусочных. Он объединил их в единый ресторан, ставшим местом встречи для семейных посиделок с детьми и шумных компаний друзей. Он часами с упоением рассказывал о нем, словно это был его родной ребенок. Я впервые видела то, как сильно человек предан делу, которым занимается. Конечно, мне нравилось быть врачом, ведь я помогала детям излечиваться от тяжелых болезней. Но то, как Саид с головой погружался в свой бизнес, с какой страстью он отдавался процветанию своего ресторана, вызывало во мне неподдельное искреннее восхищение.

Мой привычный распорядок дня само собой изменился. Для коллег, и особенно для Маши, изменения, произошедшие со мной за последние месяцы, не оставались незамеченными. Они понимающе улыбались, не упуская случая подшутить над моей внешностью. Якобы я стала ярче краситься и лучше одеваться.

Воспитательница, отвечавшая за девочку, вышла в магазин. Эту информацию мне рассказала Маша. Пухленькая, невысокого роста, с добрыми карими глазами на круглом лице, Маша была солнышком нашего отделения. Ее взгляд всегда излучал материнскую заботу и тепло. Не смотря ни на какие невзгоды в ее личной жизни, Маша сияла нежностью и была ласкова к детям, лежавшим в нашем отделении. Она мне напоминала старую добрую няню: всегда готова выслушать и поддержать. У нее в шкафчике хранились разные вкусности, ими Маша угощала маленьких пациентов с разрешения лечащих врачей. Она была якорем нашего корабля спасения: знала обо всем, что происходит в отделении и, конечно, была в курсе того, что происходит и полностью поддерживала меня в этом.

– Марьям, ты в него влюбилась?

Маша была просто уникальным человеком. Она умела подобрать такой тон своего голоса, что в ее присутствии каждый, даже самый скрытный человек раскрывал сердце и рассказывал о своих чувствах.

Рассмеявшись от переполнявшей меня радости, я ответила:

– С чего ты это взяла?

– А ты на себя в зеркало посмотри.

Заглянув в свое отражение, я увидела глаза совершенно незнакомой мне женщины, излучавшие странное и непривычное сияние. В них читалась загадка, смешанная с умиротворением и покоем. Это выражение было несвойственно Марьям Алиевой…

Обычно, когда украдкой я ловила себя в зеркале, я была крайне напряженной, вдумчивой и серьезной. На лбу пролегали морщины от тяжелых мыслей и серьезных решений. Чтобы я усмотрела в своей внешности «сияние»?! Это было из разряда unreal! (Новое слово из словарного запаса Саида.) Внешность моя была весьма обычной и ничем особенным меня не привлекала. Смуглая кожа, карие миндалевидные глаза, черные кудрявые волосы, собранные в тугой пучок, высокие заостренные скулы и полные губы. Немного среди коллег меня выделял рост. Он был выше среднего. Хотя в медицинских пижамах мы все казались одинаково безликими.

Неужели так бывает? Я никогда раньше не верила в подобные совпадения, все казалось слишком идеальным. Где – то должен был быть подвох, но я не могла найти его! Это с одной стороны настораживало, с другой я внушала себе, что по привычке погружаюсь в свое любимое состояние самоедства и поиска чего – то ужасного. Решив не думать об этом, я с головой окуналась в поток событий и… в изучение характера Музыканта.

Саид обожал книги: Стефан Цвейг, Александр Дюма, Жюль Верн и даже Антуан де сент Экзюпери! Неловким голосом он тихо признался, что испытывает восторг от творчества Джейн Остин и Эмили Бронте. И слушает… Адель. А его знакомство с литературой началось в детстве с Маленького принца!

– Мы в ответе за тех, кого приручили, Мари…

Мари… он сократил мое имя и мне это невероятно льстило и нравилось. Так меня еще никто не называл. С его уст оно звучало так изысканно и элегантно. Воображение рисовало меня эмигранткой, оказавшейся в Париже и встретившей там неожиданного соотечественника. Его фантазия постоянно подкидывала мне новые идеи, вдохновляющие расширять горизонты. От него я узнала про то, что в интернете можно найти кучу интересных фильмов и сериалов. Проводя сутки напролет в отделении, я считала это ненужными мелочами и не отвлекалась на подобную чушь.

Но сейчас на меня смотрела какая – то другая Марьям… Мари! Блестящие глаза, улыбающиеся губы, отбросившие свою привычку сжиматься строго и непреклонно, веселые ямочки и яркий румянец.

Маша незаметно вышла из ординаторской. Я осталась одна и провела рукой по своим губам, тихо рассмеявшись.

Переводя взгляд на часы на своей левой руке, я увидела, что на встречу с Саидом у меня осталось меньше десяти минут. Я написала ему на ватсап, что выйду позже. Скорее всего вместе с Соней.

Вспомнив о том, что у меня в отделении лежит тяжелый пациент, я со вздохом отвернулась от своего отражения. Я не успевала с его историей болезни. Необходимо было заполнить кое – какие данные и посмотреть результаты анализов и других исследований для подтверждения предварительного диагноза.

Он поступил к нам неделю назад с тяжелым наследственным заболеванием: апластическая анемия Фанкони. Мы собирались переводить его в Москву. У мальчика было глубокое поражение костного мозга, задержка физического и нервно – психического здоровья. У матери до его появления было два аборта и выкидыш. Ребенок родился от четвертой беременности глубоко недоношенным. Фенотип или внешние признаки были характерными для этой болезни: желтушность лица, пигментация на лице, вокруг рта, на скулах, вокруг глаз. Типичные пятна на коже туловища цвета «кофе с молоком». В анализах выраженная анемия, гемоглобин 63 г/л при норме от 120 г/л. В миелограмме (развернутом описании клеточного состава костного мозга) были обнаружены бласты, ростки кроветворения угнетены. Я назначила ему УЗИ сердца и УЗИ почек. Медсестра должна была привести его после процедуры в отделение. Мне надо было осмотреть его. Послушать легкие, сердце, посмотреть границы печени. Помимо основного лечения ребенок находился на заместительной терапии, мы лили ему гемотрансфузии и купировали тромбоцитопенический синдром. Больница не располагала необходимым оборудованием, чтобы провести НLA типирование и молекулярно – генетические анализы. Я готовила его историю для перевода в клинику Рогачева в Москве.

Заполнив все необходимые графы в истории болезни и напечатав локальный статус, я встала со стола. Теперь можно было бежать к Саиду. Выйдя из ординаторской, я прошла по коридору отделения, и вошла в палату к Соне. Она лежала на своей кровати и смотрела «Ну, погоди» на своем телефоне. При виде меня, она радостно улыбнулась и помахала рукой. Я подошла к ее кровати и села с краю.

– Как себя чувствуешь, малышка?

– Нормально.

Соня сидела, уткнувшись в телефон. Я открыла ее историю болезни и взглянула на температурный лист. Вроде все в порядке. Попросив девочку, открыть рот, я осмотрела слизистую рта. Розового цвета, немного сухие вследствие химиотерапии. Пигментации на теле не было. Кровотечений тоже.      – Мы можем пойти к Саиду, если захочешь.

Девочка не заставила себя долго ждать. Натянув на себя теплую кофту и штаны, она достала из прикроватной тумбочки маски и быстренько надела их на лицо.

– Только ненадолго, Сонь.

– Ага!

Соня уже стояла возле входной двери палаты. Нетерпеливый маленький воробушек. Улыбнувшись промелькнувшей мысли, я встала с ее кровати, и мы направились к выходу из отделения.

Когда мы подошли к Саиду, вокруг него еще находилась небольшая группа людей. Дело было к вечеру, и народ постепенно расходился.