Саид прочно входил в мою жизнь, в мое сердце и во все, что мне было дорого и важно. Это и пугало, и завораживало одновременно. За что же интересно я заслужила такого мужчину?
***
– Она поет, и птицы умолкают, прислушиваясь к ней. Одеяние ее соткано из тончайших нитей, подобно струнам скрипки; шаги звучат, как переливы клавиш фортепиано – мелодично, нежно, легато и адажио.
– Что такое легато?
– Легато переводится как плавно, малышка, адажио – медленно, протяжно. Это термины, обозначающие темп музыкального произведения. Легкая будто перышко, ступает она по земле, даруя радость и прогоняя Боль. Ноты сопровождают ее повсюду и аккомпанируют в сладчайшем одухотворенном пении. Дева, собирающая драгоценности человеческих душ в мраморный сосуд вечности.
– Это Мисоль?
– Да.
– А какая она у тебя?
– Об этом я тебе поведаю в другой раз, хорошо?
– Договорились.
Соня удовлетворенно кивнула Саиду и, положив голову мне на грудь, уснула.
Мы все втроем ехали на такси в травматологию второй городской больницы на осмотр моей ноги. Для девочки это событие стало многозначительным, так как ознаменовало очередной выезд из отделения гематологии. Саид договорился с главным врачом нашей больницы, своим хорошим знакомым, чтобы Соню отпустили с ним на несколько часов.
У ребенка продолжался курс «простой химии», интенсивный курс закончился. Это была своего рода «поддерживающая терапия», если можно так выразиться. Маша присылала все анализы Сони мне на ватсап. Все было относительно спокойно: побочные эффекты химиотерапии в виде тошноты, изжоги и проблем со стулом входили в это «спокойствие». Но моя коллега само собой прописывала ребенку необходимые препараты для нормализации стула, противорвотные средства, средства от изжоги и проводила профилактику гастрита и гастродуоденита*.
Машина подпрыгнула на кочке, и Соня открыла глазки:
– А я знаю, кто такая Мисоль! Это Дева, солнцем встающая по утрам и луной освещающая ночь! Она своим пением прогоняет Боль.
Протерев пальцем глазки, девочка громко зевнула и посмотрела на меня сияющими голубыми глазами. Солнечные лучи, отразившись от окна машины, окропили ее зрачки маленькими хрусталиками света и подчеркнули еще сильнее их пронизывающую до самой сути глубину. У меня перехватило дух от нее, настолько она была удивительна и непохожа на остальных детей.
Девочка весело улыбнулась, схватив маленькими ручонками мое лицо. Саид подмигнул ей с переднего сиденья:
– Добрая, печальная.
– И у нее огромное сердце! Как у моей Мари!
Я покраснела и поцеловала ее. Саид согласно кивнул и продолжил:
– Она помогает каждому, до кого дотягивается ее душа. Ее карие глаза как кора дерева, одиноко стоящего на поляне и склонившего ветви к земле – оберегающие и такие хрупкие! Ноты замолкают при ее взгляде. Скрипка тихо плачет, увидев грусть в их глубине, и чувствуя свою беспомощность рядом с ней. Виолончель склоняет голову, услышав ее шаги и отдает ей честь, признавая своей богиней. Ведь каждый, кто смотрит в безмерную чистоту этих глаз, находит свое исцеление.
***
Маленькая фея, подарившая мне сказку любви! Мы встретились с тобой на станции жизни и сев в один поезд, непостижимым для меня образом оказались в одном купе.
Могли ли мы с тобой подумать перед отправлением, что для нас станет важна не конечная остановка, а сама поездка?
О, Дева, рожденная из Нот. Проснись же солнцем! Разбуди луну!.. Освети железную дорогу, ибо огни моего поезда погасли… он бредет в темноте.
Исцели меня, прошу… Приведи к спасению.
Мисоль… где ты, моя Мисоль?.. Кто ты… Моя Мисоль…
Созвучие двух нот, стремящихся к идеалу и, достигнув апогея, замирающих, выкрикивая в темноте твое имя. Сострадание каждого, кто познал боль и увидел ее проявление в другом. Пленники Болезней, гонцы скорби!..
Все мы ноты, разбросанные в хаосе мелодии Земли. Нам необходимы проводники, и поразительно насколько юны и не по годам мудры они могут быть.
***
– Соня. Я не обладаю даром исцеления. И я не Мисоль.
Улыбаясь, я ласково гладила мою девочку по голове.
– Нет, ты – Мисоль! Я так решила. Каждый должен искать ее. А я уже нашла. Тебя.
Я беспомощно развела руками, понимая, что возражения бесполезны и перевела взгляд на Саида. Он сидел на соседней кровати и смотрел на нас с улыбкой. Соня, неожиданно, спрыгнула с кровати и покинула палату.
– Куда она вышла, Саид?
Я обеспокоенно посмотрела на Музыканта.
– Приведи ее! Она же потеряется.
Не сказав ни слова, Саид встал с кровати и пошел вслед за ней.
Их не было минут двадцать. Я не находила себе места. Территория больницы большая – Соня могла забрести куда угодно и заблудиться.
Не выдержав долгого ожидания, я резко потянулась к прикроватной тумбочке и, опершись на нее, попробовала встать. Нога ответила глухой болью в месте перелома, заставив меня поморщиться. Стараясь не обращать на это внимания, я попробовала наступить на здоровую и повалилась обратно на кровать. Лежа на спине, я испуганно и тяжело дышала, закрыв глаза, старалась успокоиться и прийти в себя.
– А ты знаешь, что такое исцеление?
Опершись на локти, Соня лежала рядом со мной на животе и смотрела, ожидая ответа.
– Соня, ты почему убежала без разрешения?
Меня все еще трясло от недавних переживаний, и я почувствовала нахлынувшую злость от того, что девочка выбежала из палаты, не спросив у меня разрешения.
– Посмотри на него. Он кажется сморщенным и оторванным от родной веточки. Но это не так.
Соня достала из – за пазухи пожухший лист осеннего дерева и протянула его мне.
– Вначале ответь на мой вопрос.
Голос мой прозвучал максимально строго с требованием неукоснительного соблюдения авторитета старших в лице меня и Саида.
– Я не подумала, Мари. Прости. Больше так не буду. Честно.
Малышка виновато посмотрела на меня и прижалась к плечу.
Слабо выдохнув, я коротко попеняла ей за недавнюю выходку и сконцентрировала свое внимание на ее «листике». Соня вся воодушевилась и с жаром продолжила:
– Я держу его, и он наполняется теплом моей руки! Видишь прожилки? Это раны, нанесенные временем, проведенным вдали от дома.
Девочка нежно провела по ним рукой.
– Я сама как этот листок, Мари. Мне десять лет, из которых год я прожила без любимой мамы и получила вдобавок тяжелую болезнь. Вот так и живу на одной веточке с Недугом и Потерей. Видишь эти прожилки? Это мои раны. Моего сердца, моей души. Я старше тебя, потому что мне осталось немного, и я скоро узнаю ту, что провожает всех в последний путь и встречусь с мамой.
Я сглотнула комок, застрявший в горле, и хриплым голосом сказала:
– Соня, что за глупости ты говоришь?! Кто внушил тебе эту чушь? Ты идешь на поправку, я возьму тебя к себе, и мы будем с тобой долго и счастливо жить! Ты вырастешь, закончишь школу, поступишь в институт, выйдешь замуж и у тебя будут прекрасные детки и внуки.
Соня с тоской в глазах посмотрела на меня и, приложив палец к моим губам, прошептала:
– Я знаю, что это тяжело принять, Мари. Но я сделала это. Я чувствую это каждый раз, когда дышу и ловлю на своем лице лучи сияющего утреннего солнца. Я смирилась, Мари. Привыкла к своему одиночеству. Холодности воспитателей, врачей, которые были до тебя. Но благодаря тебе я поверила, что добро существует. Ты подарила мне сказку, и я назвала ее Любовью.
Слезы проложили мокрую дорожку на моем лице, застлав все перед глазами. Сердце тяжелым камнем рухнуло вниз. Я перестала чувствовать его удары.
– Соня, я не хочу этого слышать! Прекрати забивать себе этим голову!
– Так ты хочешь узнать, что такое исцеление?
Девочка обняла меня своими маленькими ручонками и прижала к себе. Лучистые, как небо, голубые глаза смотрели на меня таким взрослым взглядом, что мне показалось на краткое мгновение мы поменялись с ней местами. Будто я стала маленькой девочкой, а она взрослой умудренной жизненным опытом женщиной.
– Исцеление – это вера, Мари.
Девочка ласково улыбнулась мне и легонько дотронулась кончиком листа до моего носа.
– А знаешь без чего оно невозможно?
Я отрицательно покачала головой, мысленно протестуя против всех ее слов, а особенно о неизбежном.
– Без доверия. То, что существует до веры. Ты поверила в сказку, которую я выдумала, чтобы спастись от одиночества. И стала моей Мисолью!
Она негромко рассмеялась и перевела взгляд на Саида, стоявшего в дверях. В глазах его застыли слезы. Поймав мой взгляд, он резко отвернулся и спрятал свое лицо руками.
Я крепко прижала Соню к своей груди: это говорил ребенок! Ребенок!.. Который должен был постичь прелесть и разочарование первой любви! Разбить свое сердце и всю оставшуюся жизнь собирать его по крупицам! Прожить долгую и счастливую жизнь и умереть в глубокой старости… Ребенок, разговаривавший с Болью, как с равной!.. Девочка, познавшая Болезнь так близко, как не познала мать и отца!..
Сердце обливалось кровью при ее словах, но внутри подымалась странная незнакомая мне доселе гордость и сила. Моя маленькая героиня, истинная воительница, познавшая силу мужества и любви. Принять свою участь и найти в себе силы жить, улыбаясь каждому новому дню, зная, что он может стать последним!..
Это и есть самый большой подвиг, совершенный, когда – либо людьми…
Семя попав в почву, пускает корни. Росток пытается пробиться сквозь толщу земной поверхности вверх навстречу свету солнца. Каждая сущность стремится к нему. Каждая жизнь хочет жить. Есть только два пути – Жизнь или Смерть. Они ждут всех с самого момента рождения. Счастливые не чувствуют присутствия второй. Храбрые улыбаются ей с отвагой в сердце, смотря прямо в глаза и не отводят взгляда. Соня и дети, подобные ей, берут ее за руку и, радуясь, идут вместе с ней до самого конца.
***
В день выписки из больницы, я пребывала в приподнятом настроении. Хотелось поскорее попасть домой, и я надеялась, что в скором времени смогу работать. В отделении физически я находится не могла и взяла больничный, но удаленно могла работать преподавателем на кафедре детских болезней. А это уже скрашивало будни и поднимало дух. Саид и Соня должны были прийти ко мне через час.
Я решила узнать у врачей, готова ли моя выписка, чтоб не сидеть без дела, дожидаясь их появления. Опираясь на костыли, и соблюдая осторожность, я медленно направилась к ординаторской.
– Марьям?
Повернув голову в сторону говорящего, я в удивлении уставилась на него.
– Я вас слушаю.
Человек был мне не знаком. Возможно папа моего пациента?.. Но они все называли меня по имени и отчеству.
– Как ты? Не ожидал тебя здесь увидеть.
– В смысле? Мужчина, что вы себе позволяете?
– В смысле? Да ты что, красотка, совсем не признала?!
Мужчине на вид было лет сорок – пятьдесят. Голову покрывала седина, под глазами пролегли тени. Лицо в глубоких морщинах было похоже на скомканный лист бумаги. Мне шел тридцать первый год и, судя по всему, ровесниками мы с ним точно не являлись.
– Офигеть! Неужели я так сильно изменился, что меня не узнает родная одногруппница?
– Мужчина, освободите, пожалуйста проход.
– Руслановна, что уже и не помнишь Юрика?
Я в недоумении уставилась на него:
– Юрика?
Зеленые, болотного цвета глаза, знакомый прищур и этот тон, напомнивший смутно знакомый…Я потрясенно ахнула:
– Холодцов?! Юра?!
От изумления и шока я не могла найти слов. Юрка Холодцов, мой одногруппник стоял передо мной! Спустя столько лет!
– Он самый!
Юрка громко расхохотался на все отделение и, весело подмигнув мне, обнял за плечи.
– Юрка, прости! Не узнала совсем. Ты так изменился! Что с тобой стало – то?!
Мне стало невероятно стыдно. Как можно было не узнать того, с кем было сдано столько экзаменов? А, главное, «послеэкзаменационных отмечаний» в общаге.
– Ничего. Бывает.
Юрка посмеивался себе в усы и радостно глядел на меня. А я все никак не могла прийти в себя от потрясения. Мой ровесник, Юрка Холодцов! Боже, выглядел как старик, проживший пол – века…
– А ты что ногу сломала, красотка?
– Да, перелом наружной лодыжки с частичным разрывом связок. А еще большеберцовой кости в придачу.
– Мало нам лиха. Как это тебя угораздило – то, Марьям?
Юрка весело подмигнул и расхохотался, все своим видом показывая, что такого он от меня точно не ожидал.
Я с удовольствием подхватила волну смеху и в тон ему ответила:
– А вот так! Шла домой от подруги: поскользнулась, упала, очнулась и гипс!
Я указала кивком головы на поломанную ногу и продолжила смеяться.
– Что не могу ногу сломать? Тоже человек!
– Понятно.
Юрка покряхтывая от смеха, постучал по гипсу.
– Вот уж не думал, что встречу тебя здесь. Да еще и в положении!
– А уж я как не думала!
Мы оба весело рассмеялись.
Вспомнив, что он уехал после учебы из города в село, я решила спросить, как он там устроился.
– Как ты, Юрас? Где работаешь?
– Да нормально, я, Марьяш. А насчет работы лучше не спрашивай.
Улыбка сошла с его лица, и он весь как – то сник.
– А что случилось?
Я удивленно посмотрела на него.
– Да, дома практически не бываю.
Юрка тяжело выдохнул и добавил:
– Днем в поликлинике, вечером в больнице. Беру дежурства. Тем более в селе. Я один хирург на ЦРБ*.
– Жесть.
Я смотрела на его постаревшее раньше времени лицо и все никак не могла поверить в то, что он так сильно изменился.
– Тяжко тебе приходится.
– А что делать, Марьям? У меня семья, двое детей. Мне необходимо их обеспечивать. Ничего другого не остается.
Пожав плечами, он резко нахмурился и посмотрел куда – то в сторону.
– А как же молодежь? Не приезжает подмена?
– Да, я тебя умаляю, Марьям! Кому это надо за копейки пахать в глуши. Эт мы были энтузиастами! Сейчас уж таких и не осталось. Все только за деньги.
– Юр, но также нельзя! Раньше времени себя в могилу загонишь!
– Да понимаю я все это. Но как объяснить мамке, которая ко мне ребенка с аппендицитом привела, что я не приму их? Извините, я не могу, я устал?..
Юрка покачал головой и невесело рассмеялся.
– Я так не умею. Ты ж меня знаешь. Они для меня, как собственные дети.
Я с грустью посмотрела на него и тихо ответила:
– Да, знаю.
На глаза попался молодой практикант без бейджа, в белой пижаме, идущий в нашем направлении, и на меня, вдруг, нахлынула ностальгия.
– А помнишь, как в академии – то было?..
Улыбнувшись, я перевела взгляд на Юрика. Его лицо ненадолго осветилось проблесками прежних воспоминаний, и он на краткое мгновение снова стал похож на Юраса, молодого парня, с которым я целовалась украдкой на общей кухне в общаге.
– Когда учились, все казалось таким простым. Стремились поскорее вырваться на свободу, расправить крылья!
– Да. Студенческие годы – самые прекрасные.
Уставившись в одну точку перед собой, он надолго замолчал. Я не знала, что ему ответить. Наконец, он тихо вставил:
– Жаль их нельзя вернуть.
Первый красавец курса. Юрка Холодцов. Как девчонки за ним бегали! А он предпочел им всем меня.
Постарел, осунулся. Волосы практически седые, под глазами темные круги.
– Молодежь уже давно уволилась. Старики ушли на пенсию. Те, кто приехал работать недавно – совсем зеленые. Вот и приходится мне разрываться.
– Да, Юрка.
Я тяжело вздохнула.
– В страшное время живем. У нас тоже многие поуходили. Не знаю, кто скоро детей лечить будет. А ты почему здесь, кстати?
–Да у меня жена на операцию приехала. У нее обнаружили камни в почках. У нас аппаратуры в селе нет. Вот, пришлось ехать сюда.
Юрик сделал ударение на последнем слове и весело улыбнулся.
– А здесь в травме друзья до сих пор работают. Зашел их повидать. Подружились, когда сам здесь работал, еще студентом.
– Здравствуйте. Мари?
Саид возник, как из – ниоткуда. Изогнутая левая бровь подозрительно поднялась вверх, выражая помимо удивления что – то «еще». Кажется, я поняла «что».
Я взглянула на часы, висевшие на стене, и удивленно посмотрела на него. Он пришел раньше, чем обещал. Нахмурившись, он осмотрел Юрку с головы до пят и остановил свой тяжелый недовольный взгляд на мне.
– Привет, Саид. А где Соня?
– Я решил оставить ее в больнице. Она приедет к тебе вечером с Алией Артуровной.
В его голосе явно слышала обида и недовольство. Я решила не обращать на это внимания. Какая разница с кем я стою и разговариваю. Я не его собственность.
– Ладно, поняла.
– А это твой муж?
Юрка весело указал глазами на Саида и протянул ему руку в качестве приветствия.
– Юрий. Очень приятно познакомиться.
Он был сама приветливость и радушие. Юрка никогда не менялся!
Я густо покраснела.
– Нет. Это мой очень хороший друг.
– Саид. Мне тоже приятно познакомиться.
Мужчины пожали руки и смерили друг друга взглядом.
Юрка, вдруг резко повернулся в мою сторону и, чмокнув меня в щеку, выпалил:
– Ладно, Марьяш! Пойду! Жена ждет. Рад был тебя увидеть.
– Я тоже, Юрас!
Радостно помахав рукой, я проводила Юрку теплым взглядом.
– Удачи! Береги себя. У тебя номер тот же?
– Да.
– Созвонимся тогда! Пока.
Бросил он через плечо, направляясь к выходу из отделения.
Саид проводил его долгим взглядом, пока тот не скрылся из виду.
– Одногруппник? Не староват ли?
Я быстро взглянула на него и машинально выпалила:
– Он работает детским хирургом. Без отдыха. Вот и поседел так скоро.
Помолчав немного, добавила с сожалением:
– Бедный Юрка. А ведь все девчонки на курсе за ним бегали.
– И ты тоже судя по всему?
Я разозлилась.
– У меня нет привычки бегать за мужиками! Надеюсь ты это понял. Он САМ выбрал меня и предложил встречаться. И вообще то, что было в моем студенчестве тебя не касается!
Я поставила точку в этом вопросе, и, развернувшись на костылях, оставила его дуться и подошла к посту, где сидели медсестры.
– Добрый день, девчонки, а моя выписка готова?
– Алиева?
– Ага.
– Да. Вам нужно будет расписаться вот здесь и дождаться вашего лечащего врача.
– Хорошо, спасибо.
Выполнив все, что требовалось, я сделала шаг назад и хотела развернуться на костылях, чтоб пройти в палату. Но вдруг один из них резко скользнул по полу и я, не удержав равновесия, начала падать спиной назад. Пытаясь схватиться за что – нибудь, я размахнулась руками и еще больше ускорилась в своем падении. Чувствуя, что опоры больше нет, я в ужасе подумала о том, что к перелому лодыжки, возможно, прибавиться позвоночник и ЗЧМТ в придачу. Прекрасный осенний букет. Неожиданно для себя, я оказалась в объятьях Саида, склонившего надо мной свою голову. Нескрываемая тревога, исходившая от него, спровоцировала во мне огромное чувство вины за свои недавние слова. Наверное, ему не очень приятно было увидеть меня, флиртующую с Юркой. Меня привычно бросило в жар, и я вспыхнула. Саид поднял меня на руки и понес в палату. Мир обратился в тишину, и я впервые за все время нашего знакомства обратила внимание на то, что глаза у него не черного угольного цвета, как мне показалось в начале, а темно карие, с мелкими золотыми прожилками, подобными ниточкам. Глубина их унесла меня в свою бездну, и я полностью отдалась их власти, подчинившись их воле.
Саид положил меня на кровать и его руки покинули мое тело. Тяжело дыша, я не смела оторвать от него взгляда – центр Вселенной сосредоточился в нем.
– Алиева Марьям Руслановна? Ну что? Как себя чувствуем? Готовы выписываться?
В палату вошел мой лечащий врач.
Я резко повернула голову в его сторону. Меня будто вытолкнуло на поверхность. Реальность вновь ожила вокруг.
– Д – да, конечно.
Я почувствовала, как заливаюсь густой краской.
– Мари, больше не пугай меня так. О чем ты только думала?
Голос Саида прозвучал хрипло и донесся словно издалека.
– Ты ведь могла упасть!
– Что случилось? О чем это вы говорите?
Врач с подозрением взглянул на нас.
Я слабо улыбнулась и постаралась взять себя в руки;
– Не волнуйтесь, Игорь Вениаминович. Со мной все в порядке.
– Я вижу. Молодой человек, что здесь происходит?
Доктор повернулся к Саиду с намерением выяснить все, что от него скрывают.
– Девушка попыталась наступить на больную ногу.
Неотрывно смотря на меня, так что по моему телу пробежались мурашки, он тихо добавил:
– Я вовремя заметил это и помешал.
– Марьям Руслановна! Что за детский сад!
Игорь Вениаминович отчитывал меня, словно провинившуюся девчонку.
– Вы сама доктор, а такими глупостями занимаетесь!
Мне показалось, что я превращаюсь в соленый сморщенный помидор. Лицо горело от стыда, и я готова была прибить Саида за то неловкое положение, в которое он меня поставил.
– Вам нужно лежать в постели. На больную ногу не наступать. В течение двух месяцев даже не смейте думать об этом!
Чувствуя, как во мне закипает злость и раздражение, я перевела взгляд на лечащего доктора и медленно, акцентируя каждое слово, ответила:
– Конечно, Игорь Вениаминович. Я вас поняла.
Покачав головой, доктор косо взглянул на меня и вышел из палаты.
Повернувшись к Саиду, я прошипела:
– Ну, спасибо! Ты выставил меня полной ДУРОЙ!
– Если бы он узнал, что ты не умеешь ходить на костылях и чуть не заработала себе вдобавок ЗЧМТ, оставил бы тебя здесь еще на одну неделю – чтоб научилась. Так что, скажи спасибо.
***
– Расскажи мне продолжение Мисоль.
Я лежала в теплых объятиях Саида и водила пальцем по его груди.
– Неужели она всю жизнь была одна?
– Нет.
Он наклонился и поцеловал меня, откинув волосы назад и таинственно зашептал на ухо:
– Она любила! Невероятно сильно любила! Так, что пение ее разносили по всему свету соловьи и жаворонки. Деревья от радости поднимали ветви ввысь к небу, слыша звуки ее чудесного голоса. Цветы, источали медовые ароматы и улыбались солнечным лучам. Любовь ее была подобна ей самой – такая же чистая, и такая же невесомая.
Я тихо рассмеялась, польщенная его словами, прекрасно поняв его намек и решила ему подыграть. Откинувшись на локте, я удивленно посмотрела на него и в тон ему шепотом спросила:
– А как же звали Его?
– Легенда сохранила лишь Ее имя.
Навалившись сверху своим телом, он нежно прикоснулся к моим губам, погрузив в сладостную негу восхитительного блаженства. Я отдалась нахлынувшим чувствам пьянящего восторга и счастья, наслаждаясь близостью с моим Музыкантом. Моим… как прекрасно звучало это слово. Так властно и так трогательно.
Оторвавшись от меня, он зарылся в мои волосы и тихим голосом пропел:
– Цвети, ночная фиалка любви
Раскрой бутон и распусти объятья…
– Так они жили долго и счастливо? Мисоль и ее возлюбленный?
– Они прошли через тяжелые испытания.
Заинтригованная, я немного отстранилась от него:
– Неожиданный поворот событий, Музыкант!
Он кратко усмехнулся и, взяв мою руку в свою провел по линиям на моей ладони:
– Отцом Мисоль был Король людей, настолько сильно любивший свою единственную дочь, что не захотел делить ее ни с кем. Он не дал благословления их чувствам.
– И что же было дальше?
– Влюбленные решили сбежать! Но Король прознал их планы. На глазах у своей дочери он убил ее возлюбленного, разрубив на части.
– Что?!
– Крик страшной боли огласил весь мир и Дева, рожденная исцелять, исчезала в сковавших ее путах мрака. Пение птиц смолкло, цветы завяли, деревья обуяла глубочайшая скорбь – все поглотила пустота. Дева начала превращаться в камень.
– Это ты сейчас на меня намекаешь? Что я каменная ледышка?!
В притворном гневе я ударила его по руке и оттолкнула от себя. Саид снова взял меня за руку и поцеловав внутреннюю сторону ладони, возразил:
– Слезы ее, пролитые по безвременной кончине возлюбленного, заледенели. Небо заволокло тучами, и тьма накрыла весь мир. Из пустоты появлялась Болезнь, злорадствуя от предвкушения столь быстрой победы. Ее громкий смех праздновал поражение врага, и казалось, что теперь так будет навсегда. Но внезапно сквозь маленькую щель в небесной лазури, пробился лучик слабенького света. Лед начал таять, превращаясь в два родника живой и мертвой воды. Они устремились в неистовом потоке вниз и ушли глубоко в землю. Все сущее озарила яркая вспышка и Болезнь вскрикнув от неожиданности, резко прикрыла глаза рукой, ослепленная и сломленная. Из темноты мрака появилась Дева со своим Возлюбленным и прочертила в воздухе портал. Она даровала исцеление и смогла принять вызов своей судьбы, справившись с болью и потерей. Воздух рассекся пополам и оттуда полилась невероятной чистоты и красоты мелодия. Матерью ее была сама Музыка и Дева прикоснулась к своей истинной силе, научившись управлять ею. Звуки гармонии и любви растворяли Болезнь, и ее хищная ухмылка начала исчезать, словно ее и не было вовсе. Мисоль подала руку Возлюбленному, и он понес ее в своих объятьях в уютный дом на высокой горе средь облаков и разноцветных радуг света. Мир заиграл сочными неповторимыми красками, в него вновь вернулась красота и заиграла с еще большей неистовостью и страстною любовью.
– Прикольно! Значит ли это, что Мисоль исчезла из нашего мира?
– Нет. Я держу ее в своих объятьях.
– В смысле?
Он негромко рассмеялся и, крепко сжав меня в своих объятьях, поцеловал в губы.
– Ту, что вдохновила меня на создание этой сказки! Я ведь тебя сразу полюбил, как только увидел в первый раз: твое лицо, освещенное солнечным светом – такое чистое и невинное, как у Девы с даром исцеления.
Мое сердце гулко стучало в груди, пропуская удар за ударом. У меня перехватило дух, и неожиданно для себя я поняла, что он стал воздухом, которым я дышала. Водой, источником жизни, причиной моего счастья.
– Я люблю тебя, Мари. Моя Мисоль.
***
Я ненавидела свою беспомощность. Это чувство подобно пиявке присосалось к моему сознанию и забирало все его силы.
Будучи «по ту сторону кабинета» – врачом, принимающим пациентов, я и не подозревала раньше, сколько глупостей может существовать в беспомощном человеческом сознании.
Я сидела в очереди в трампункте на очередной осмотр моей ноги. Две женщины рядом громко обсуждали выписку из истории болезни. У одной из них родился больной ребенок, умерший спустя несколько дней после родов. История эта была резонансной. Детская больница с отделением детской неврологии, где лежат дети с такими диагнозами в Ставрополе одна – та, где я работаю. С историей болезни я была знакома, так как она разбиралась на больничной конференции с главврачом.
– В процессе родов было асинклитическое вставление* плода!
Невежество громко объявило об этом всей очереди.
Глупость добавила:
– Родился по шкале Апгар с баллами четыре – пять.
Хамство, в свою очередь, подтвердило:
– Причина смерти – гидроцефалия тяжелой степени* и судорожный синдром, невыявленный в процессе ведения беременности!.
«Само собой разумеющийся вывод»:
– Во всем виноват лечащий врач, неправильно вел роды!
– А что такое шкала Апгар?
– Не знаю.
Те, кто не имеют медицинского образования, и не могут даже правильно выговорить слово «асинклитическое» стали судьями и палачами горемыки врача – неонатолога*.
Шкала Апгар была придумана в тысяча девятьсот пятьдесят втором году американским врачом – реаниматологом Вирджинией Апгар. Вопреки мнению многих студентов медицинских вузов – это женщина. Согласно ее шкале, оценка новорожденного проводится на первой минуте рождения и на пятой. Здоровый ребенок набирает восемь – девять баллов. Это считается очень благоприятным прогностическим признаком.
Ребенок на первой минуте своей жизни набрал четыре балла, на пятой пять баллов – что означает, что он родился не вполне здоровым. Помимо того, согласно прочитанной выписке, в диагнозе присутствовали гидроцефалия тяжелой степени и судорожный синдром. Реанимационные мероприятия закончились вполне успешно и новорожденного через определенное время перевели в палату интенсивной терапии. Но на следующий день ему стало хуже, появился судорожный статус, и ребенок умер.
Ребенок появился на белый свет, для того, чтобы его покинуть. Таковой, к сожалению, оказалась его судьба. У него была тяжелая патология, с чем врачи НЕ смогли справиться. Гидроцефалия подразумевает под собой нарушение фето – плацентарного кровообращения* во время беременности. В результате, в мозговой части плода идет скопление жидкости. Повышение внутричерепного давления ведет к раздражению особых центров мозга и вызывает судороги. Причин этой патологии очень много: отягощенный соматический статус беременной*, влияние окружающей среды, тератогенные факторы* и многое другое. Перечислять можно до бесконечности.
Увы, мы – не Боги. Жизни людей находятся не в наших руках и не нам решать, когда наступит их смерть. Единственное, что мы можем сделать – это отсрочить ее появление.
Но, к сожалению, не каждый способен понять это. Можно было конечно не касаться этой темы. Пройти мимо, сделав вид, что это не мое дело. Заняться своими привычными заботами, забыть напрочь об этом разговоре.
Но что будет, когда последователи Авиценны и Гиппократа покинут свои посты и займут менее престижные, но более доходные ниши в обществе?.. Что будет, если профессия врача канет в небытие и станет просто историей? Кто будет лечить?
***
Соню выписали, и она вернулась в детдом. Мы с Саидом еще не успели оформить все нужные документы на удочерение. Мне была невыносима мысль, что она вдали от меня, но я ничего не могла сделать для нее.
Но, тем не менее, каждый день она навещала меня вместе с Алией Артуровной. Глаза девочки вновь стали печальными, и свет внутреннего огня, горевший ярко и безудержно все те дни, что я была рядом с ней, стал постепенно угасать. Я так остро чувствовала то, что происходит с ней, что каждый раз при взгляде на ее уходящий силуэт, теряла частичку себя. Моя золотая малышка – одинокий листок поникшего осеннего дерева, попавший во власть безжалостной лютой зимы.
Та, что родилась из осени, попала в плен ослепительной белизны! Она покрыла ее беззащитное тело тонким слоем льда, как узорами на морозном стекле. Холод пронизал всю ее сущность, и только сердце – загнанный мотылек – продолжило искать пути в поисках спасительного огня, чтоб согреться в его обжигающем пламени.
Но Лесная фея, услышала мольбу своей крестницы и не позволила той замерзнуть в одиночестве. Она подарила ей друга. Голубые глаза вновь засияли всеми оттенками любви. Девочка расправила крылышки и вспорхнула птичкой, найдя себя вновь в царстве холода и вечной мерзлоты. И теперь мотыльков было двое.
Совместные скитания в поисках тепла привели их друг к другу и подарили минуты отрады и тихой безмятежной радости.
«Я – Соня Авдеева. Внешне – маленькая девочка, а в душе – уставшая старушка. Каждый день я проживаю как последний. Он оборвется в любой момент. Я просто знаю это.
Еще один миг жизни… много ли это или мало?..
Открывая глаза по утрам и видя лучи солнца, ласкающие меня, я испытываю невероятное чувство благодарности и теплоты! Это милость. Моя милость.
Болезнь забрала мою детскую невинность, превратив непосредственность младенца в пучину горького страдания. Я изломана и не уверена, что у меня получится вновь собрать себя и найти радость и беззаботность, присущую детям моего возраста.