Порой люди поддаются чужому влиянию. Секты, общины, коммуны, основанные на религиозности, на чём-то духовном и доныне неизвестном. Какие люди более склоны к внушению? С помощью каких манипуляций они остаются преданными тем, кто управляет их сознанием? Почему они не могут уйти, а бывает, уходя, возвращаются назад?

Малена была одной из тех, кто хотел найти себя, найти свободу. Но куда же слепая вера, любовь и преданность незнакомцу смогли привести её? Ревность, дорога, страх и полное переосмысление привычных вещей. Месяцы в окружении таких же потерянных душ, голод и грязь. Они все верили, что отправляются в новое будущее. У них не было возраста, их прежние семьи – враги. И у них не было имён.

Потому что «У людей нет кличек».

ИЮНЬ

Мне было семнадцать. Последние дни школы оставались позади. А я, как и подобало воспитанию, считала, что все взрослые люди умнее.

«Лето предвещало быть насыщенным» – сказала бы я, если в моей жизни был проложен дальнейший путь. Окончание одного этапа, грядёт начало второго, а я болталась посередине, перебирая ногами в воздухе. Полная потерянность, рассказы о профессиях, плакаты «Вперёд в будущее», что были развешаны по всем коридорам моей старой школы, взгляд всегда в панике опускался вниз, на грязную обувь. Будущее казалось глубоким тёмным колодцем, на дне которого могло оказаться нечто приятное, фургоны с мороженым, сладкая вата, к примеру, а могло быть бездонное озеро, в котором пришлось бы бултыхаться до тех пор, пока силы не покинут руки и ноги и тебя не потянут ко дну хваткие, длинные водоросли.

«Ты преувеличиваешь, не всё так страшно» – говорила бабушка, которая пошла по профессии своей мамы. А я отвечала, что всё хорошо и я не накручиваю себя, просто мне нужно время, чтобы докопаться до истины своего предназначения. Может, будь у меня родители, я смогла последовать их примеру, но родителей у меня не было. И бабушка- то не являлась родной. Я всего лишь стала обузой её глупой сестры, которая когда-то удочерила меня, а потом исчезла, скорее всего, бежала из страны. В тот год на границе с США выловили много нелегалов, а она имела сильную мечту бежать. Просто бежать. Это сказала мне бабушка. Она сама просила называть её так, может она сильно хотела внуков, может это утешало её и заставляло забыть о бездетности. К тому же, она никогда не была из тех людей, которые боятся состариться, получив такое прозвище.

Бежать, бежать, бежать… Это слово звучало слишком маняще. Мне хотелось броситься бежать. Бежать в новую жизнь без закона и правил. Без времени. Без границ. Я много думала о своей религии, читала о религиях других: буддизм, индуизм, ислам… Ничего, ничего не подходило. Ничего не вдохновляло, я глупо ходила по кругу, пытаясь найти своё отражение хоть в чём-то. Зеркало лгало, оно показывало светлую кожу, русые волосы, отдалённо, лишь на солнце, походящие на бледную медь. Губы такие же белые, щёки с красным румянцем, руки выше локтя не обхватывались средним и большим пальцем. Зеркало показывало мне то, на что обычно обращают внимание другие, – лишний вес в бёдрах, неидеальная талия, острые скулы и немного рыбьи глаза. Мелочи, на которые я никогда не обращала внимания, пока не смотрела в зеркало – обманщика, ведь будь это проблемой, я бы явно чувствовала дискомфорт.

За моим окном всегда светило солнце, каждый день я зачёркивала дни в календаре, обычно так делают те, кто чего-то безумно ждёт и не может дождаться, и вот он в эйфории проводит ручкой или маркером по числу, радуясь, что близится тот самый день. Но я делала это для того, чтобы просто не забыть какой день недели. С очередной цифрой на бумаге было покончено, я взяла сумку и ушла из дома, даже не подозревая о том, что это и был мой, именно тот самый день, когда прозвенит первый звоночек к долгожданным переменам.

***

Ровный тротуар под ногами, на дорогах совсем мало машин. По лбу бежала вода, в руках я сжимала бумажку, на которой кривым почерком красовался список продуктов для дома. Я желала лишь одного, только бы подул ветер и плевать на подол платья, что в момент может подлететь от любого потока воздуха, особенно резкого, но освежающего. Главным словом было освежающего, поэтому я молила воздух закрутить меня в свой водоворот. Большой супермаркет, большая пустая парковка. С тележкой в руках я специально задержалась рядом с холодильниками. На кассе в очередной раз обуял небольшой стыд за изгрызенные ногти, но мне не хватало желания взять пилочку в руки, тем более лак. И с большим пакетом в руках я уж приготовилась окунуться в привычную для этого города жару, но вдруг спускаясь по ступеням, почувствовала, как кто-то взял меня за лодыжку. Я резко отскочила назад, пытаясь удержать равновесие, лишь затем посмотрела вниз. На ступенях сидел человек, которого я, клянусь, не видела, когда вышла из отдела. Грязная одежда, светлые волосы, не длинные, но не короткие, не прямые, но и не кучерявые. Ноги в старых сланцах, он поднял лицо, и луч солнца пересёк его переносицу. На меня смотрел мужчина лет тридцати, может около того, но не больше. Признаюсь в одной глупой вещи, но меня очень поразили его голубые глаза, но голубые не как небо, а голубые, как гладь воды в море. У них был бледно – васильковый оттенок. Брови темнее волос, аккуратные, но широкие. С минуту мы смотрели друг на друга, пока он не попросил купить ему бутылочку воды в отделе, деньги он даст. Он не выглядел так, словно ему внезапно стало нехорошо, а вот мои руки сильно устали, держа тяжёлые пакеты. И когда я ответила: «Кажется, здесь не так уж далеко», – намекая на свою занятость, он лишь рассмеялся, выпрямил ноги в белых широких брюках на ступенях. «А ты получается здесь местный комик» – съязвил мужчина, а затем умоляюще протянул ладонь с деньгами. «Пожалуйста».

Спустя пару минут я стояла рядом с ним, протягивая ему бутылку и сдачу.

– Спасибо.

– Не за что, – ответила я и вновь посмотрела на бродягу. Да, мне показалось, что он бродяга, такой же человек, который не смог найти себя, либо ещё в поисках. Внезапно сработал эффект зеркала, более правдивый, чем поверхность, что отражает оболочку, которой все придают слишком большое значение.

– Не посидишь со мной? – я оглянулась по сторонам. Помню, что в тот день в магазине было пустынно. По лестнице никто не спускался, отсутствовала очередь на кассе. Помню, как я торопилась домой, хотя и незачем было спешить. Помню, как он открыл бутылку и по грязным пальцам пробежали несколько больших, прозрачных капель. Он отпил из горла, похлопал по ступени рядом с собой, как бы приглашая присоединиться. Я боязливо помотала головой, спустилась чуть ниже, пятясь спиной к двери.– Торопишься?

– Сильно, – был лживый ответ. Некое смущение, окутавшее меня, подсказывало уходить. Я ненавидела свою стеснительность, особенно когда она приходилась не к месту. Но незнакомцы всегда вводили меня в ступор, поэтому я развернулась к нему спиной и услышала протяжное :

– Тогда, прощай, милая-милая Поппи.

– Я не Поппи, – пришлось быстро бросить в него ответом и покинуть магазин.

***

Я не играла на гитаре и плохо умела петь. Я не особо любила художественную литературу и плохо рисовала. Мне не нравился ни один стиль в одежде, не было, допустим, однозначного ответа на вопрос, кем я себя вижу через 10 лет. Под конец года нам задали сочинение на эту тему, пришлось импровизировать и сочинять, но я и лгуньей отличной не была. Кажется, я написала, что вижу себя в маленьком доме, на берегу озера, а на столе у меня будет кипа бумаг и тетрадей, которые я должна буду проверить. Как вы могли догадаться, мне не хотелось никого ничему учить, к тому же учить – то было нечему. Я сама искала ответы, наверное, я видела себя одиноким странником, что бродит и бродит туда-сюда, суёт нос не в свои дела и пытается понять принадлежит ли он хоть к чему-то на этом большом свете.

С другой стороны мне не хотелось ни к кому принадлежать, не хотелось следовать за кем-то. Но мне требовался соратник, тот, с кем я могла пуститься в долгий путь и долгие духовные странствия.

Это был длинный, медленный день, очень жаркий. Я поставила пакет на стол, отдала бабушке бумажку, чтобы она могла сравнить с ней купленные продукты. Она спросила: «Ты видела кого-нибудь?» Я ответила, что нет. «И даже нашу соседку?» Снова пришлось мотать головой, а она продолжала «И что, продавец ничего обо мне не спросил?».

– Бабушка, он немного старше меня, – засмеялась я, но она лишь гордо встряхнула головой.

– Это не мешает ему всегда интересоваться моим здоровьем.

– Чистая вежливость.

– Чистое любопытство, – ответила она.– А любопытство не бывает беспричинным.

– Конечно, бабушка.

В своей комнате я заперла дверь, включила кондиционер и разлеглась на кровати, как говорят, в чём мать родила. Я редко писала хоть что-то в своём дневнике. Он появился у меня, когда мне стукнуло 11. Стыдно признать, но я взяла его с прилавка без спросу бабушки и сунула под майку, заправляя кончик блестящего блокнота в брюки, чтобы не выпал, когда мне пробивали вещи. Меня привлекли цвета, большая цена наоборот испугала, но желание сделать что-то запретное слишком вскружило голову, особенно после рассказов ребят в школе о своих делах, которыми они хвастались на обеде. С того момента прошло немало лет, но мои записи не дошли и до середины. В основном это были заметки о том, что нужно сделать на следующей неделе. Отзывы о каких-то местах на будущее, номера телефонов, карикатуры на учителей, даже пробные стихи, но меня хватало всего на пару строк, ибо я не могла сосредоточиться на одном деле, или не могла придумать мелодию к словам или слова к мелодии, которую сочинила за несколько минут в голове. Так же там были тщетные попытки нарисовать красками облака. Чёрт с ним, с небом, оно получалось, даже выходили разводы и переливы из синего в голубой, из голубого в белый и т.д., но облака… Я никак не могла разобраться в их очертаниях, какими они должны быть. То ли чёткими, то ли смазанными. Больше всего они походили на белые кляксы или местами выцветшее небо. Но не суть. В моём блокноте редко мелькали какие-нибудь даты. Я писала о том, как провела день рождения или о том, что Рождество я встречала в своей комнате, пока бабушка похрапывала перед телевизором. Я записала и свой первый поцелуй, который случился в лагере, по меркам ребят из школы слишком поздно, в целых 13 лет. Но это и поцелуем сложно назвать, мальчик был всего на год старше меня, он прикоснулся к моим губам своими, а после я почувствовала вкус его слюны, попавшей ко мне на язык. Помню, как я оттолкнула его и решила, что поцелуи мерзкие и ничтожные.

Однажды я писала о том, как хочу сбежать. Да, опять это глупое слово. Случилось это, когда меня назвали сироткой. Якобы невозможно осиротеть дважды, но моя приёмная мать доказала обратное. Мне было обидно, но совсем не так сильно, как они рассчитывали. Я не чувствовала себя привязанной к ней, я не помню её, я всегда была сама по себе и делала то, что хотела. Вот только я совсем не знала, чего именно мне хотелось, оттого я и сидела в своей комнате с вечно включенной музыкой в наушниках и смотрела в окно, мимо которого медленно пролетала моя жизнь. Ещё я записывала свои сны, самые красочные из них. Помню пустое поле, бледные жёлтые колоски, мой долгожданный ветер и проказливые облака, которые никак не давались. Я стояла неподвижно, смотрела вперёд. А там не было ничего, такие же поля, такое же голубое небо, надо мной кружили большие птицы. Я слышала их крик, я проснулась с ним в ушах. Дикое спокойствие. Наутро я думала о том, что готова отдать всё, лишь бы оказаться в таком пустынном, но заполненным солнцем и теплотой месте. Это «всё» имело буквальный смысл, это «всё» включало даже мою жизнь.

Сегодня я вновь открыла этот блокнот. Написала о том, как на улице душит воздух, о том, что холодильники в магазине стали для меня спасением на пару минут. О том, как незнакомец дотронулся до моей ноги и назвал милой-милой Поппи. О том, как цвет его глаз словно становился светлее и светлее каждую секунду, что я стояла над ним. Другие люди расписали бы его одежду, назвали бы грязным, неухоженным или противным. Заметили бы его грязные пальцы или неосторожность, с которой он открыл бутылку и капли воды, которые текли по его подбородку и шее, пока он не мог насытиться влагой, пока головка бутылки плотно прилегала к его губам. Но я не писала об этом. Слишком поверхностно и неинтересно, мне казалось куда важнее отметить его искреннюю улыбку и взгляд, несмотря на всё то внешнее несовершенство, на которое всегда смотрят люди, полные счастья. Не пустой, не заигрывающий взгляд, как смотрят мужчины, а именно чистый и живой. И вплоть до ночи я корила себя за то, что не соизволила перекинуться с ним хотя бы несколькими незначительными фразами. Не узнала его имя, хоть оно ничего и не дало бы. Не казалась более дружелюбной, всё же моё «я не Поппи» и уход по-английски, не попрощавшись, выглядели грубо, по крайней мере, в моём понимании.

Последние деньки июня я провела в общественном бассейне, лежала на лежаках, с круглыми, тёмными очками на глазах. Раздельный красный купальник, маленькие чашечки, длинные завязки на бёдрах, модный журнал, прикрывающий живот. Может я не убирала его специально, а может, мне просто было удобно, когда моё тело прикрывало что-то, способное отвести чужие взгляды. Бабушка лежала на соседнем, белом лежаке. Большая шляпа на голове, тело подтянутое, загорелое. Она медленно попивала сок из своего высокого, стеклянного стакана.

– Тебе нужно научиться любить себя.

– Я люблю себя, – ответила я, нехотя, разглядывая плавающих. К примеру, мелкого парнишку в детском бассейне, что зашёл в воду по пояс, поставил руки на бока и поднял лицо к небу, уверенный, что никто не догадывается о том, что делает этот поганец.

– Убери журнал и покажи всем свой живот.

– Кому нужен мой живот? – удивлялась я.

– Хорошо, если он никому не нужен, позволь солнцу его обласкать. Загар будет неровный, дорогая.

– Меня мало волнует мой загар, бабушка.

– Тогда ты обязана искупаться, – она подёргала меня за руку, больно цепляясь ногтями в ладонь.– Видишь того мальчика? Он учился в твоей школе?

– Наверное, – я приподняла голову и посмотрела на компанию ребят у бара с летними напитками и закусками.

– Он симпатичный, правда?

– Относительно. Так выглядит половина людей его и моего возраста.

– Ты абсолютно несносный ребёнок.

Окунувшись пару раз, она вернулась ко мне, допила свой сок.

– Через три секунды к нам подой… – предложение, оборвавшееся на самом интересном.– Привет, Линда! – я не хотела слышать этот голос, но пришлось улыбнуться, показать белые зубки, как говорила бабушка.– Привет, Молли, – высокая женщина поздоровалась со мной, как и её белокурая дочурка, которая училась со мной и всегда искоса посматривала, словно имела какое-то превосходство.

Они разговорились, бабушка вечно бросала на меня странные взгляды, мол, мне тоже нужно пообщаться. «Давай, Малена, чего ты ждёшь!» — беззвучно кричала она, сверля глазами.

– Куда ты будешь поступать? – спросила девчонка, усевшись напротив меня. Я пожала печами и тут же в наш разговор встряла её разговорчивая мать.

– Моя детка, можно сказать, уже поступила в Университет по спортивной стипендии. Стэнфордский Университет, – повторила она, делая акцент на Стэнфордский. – Знаете, многие из их школы разошлись по хорошим колледжам. А ваша девочка кем будет? – спросила она бабушку.

– Мы не поступали в этом году.– Я уловила презрительный, насмешливый взгляд. Все слишком любят осуждать других за то, что эти другие не хотят жить, как они.

– Бедняжка, не знает, куда себя деть! – У меня зубы сводило от злости, поэтому я отложила журнал в сторону, сказала всем, что хочу освежиться, и прыгнула в воду, уйдя в неё с головой, касаясь пальцами ног самого дна.

Если бы у меня был шанс не выплывать, а испариться прямо там, в прохладе, пахнущей хлоркой, я бы сделала это непременно. Но спустя несколько секунд после вглядывания в чужие ноги, барахтающиеся надо мной, глаза защипало и всё же пришлось оттолкнуться от скользких синих плиточек.

***

Общественные душевые я не любила ещё больше, чем детские бассейны. Что касается бассейнов, помню один случай в прошлом году, одну малышку стошнило прямо в воде и все дети с воплями бросились к узкой лестнице, пытаясь выбраться, но ноги скользили, очередь была слишком большой, а диаметр бассейна слишком маленький. И вот они пытались лезть по стенке, цеплялись руками за родителей, пока чей-то отец не в состоянии удержаться, улетел в воду, прямо к девочке, из-за которой случился подобный конфуз, и которая громко плакала, обращая всё больше и больше внимания на происходящее. Наверное, это подло, но мне было дико смешно, настолько, что пришлось уйти за главное здание, дабы утихомирить себя.

Сейчас в коридорах было пусто, я подошла к шкафчику, достала полотенце, одежду и уже была готова идти к одной из свободных кабинок, как услышала голос, который заставил прикрыть купальник полотенцем.

– Милая-милая Поппи, – сказал он.– Не прикрывайся, мы ведь в бассейне. Это было бы крайне странно.

– Действительно.

Сказала я и убрала полотенце от груди, теперь неловко придерживая его на уровне живота.

Не специально, но я изучила его. Я любила рассматривать людей, их уникальные образы и структуру. Широкие светлые шорты, растянутая грязная майка, то ли сальные, то ли мокрые от воды волосы, что оказались тёплого пшеничного цвета. Щетина на подбородке, несколько мелких порезов там же. Такие же изгрызенные ногти, как и мои.

– Вы тоже уходите? – спросила я, пытаясь вспомнить, видела ли его в воде, но, наверное, я была слишком увлечена разговорами с бабушкой и закатыванием глаз, что не заметила бы и самого президента, плещущегося у меня под носом.

– Я не люблю бассейны.

– Почему же вы здесь?

– Бесплатные душевые, – коротко ответил он и лениво стянул грязную майку. – Бесплатные душевые, одно единственное, из-за чего сюда стоит приходить. Знаешь, Поппи…

– Я не Поппи, – вновь повторила эту фразу.

– Ты напоминаешь мне её.

– Но я не Поппи.

– А кто же? – заинтересовано спросил он.

– Малена, – словно заикнулась, пришлось повториться, – меня зовут Малена.

– Малена, – в чужих устах это имя звучало странно. Оно обозначало меня, к кому бы не было адресовано.– Так вот, Малена, знаешь ли ты, что в основном в эти часы, быть может позже, к бесплатным душевым кабинкам на улице выстраиваются целые очереди из бездомных. Очереди бывают настолько длинные, что тянутся вплоть до парковки. Внутрь здания они не заходят, уж больно часто охрана выгоняла, но если по одному, – затянул он, – то никто ничего не заметит.

– Так вы один из них?

– Из кого? – улыбаясь, спросил он.

– Один из бездомных?

– У меня есть дом.

– Тогда, извините, – он кивнул. Глаза сощуренные, довольные, именно это подразумевают, когда говорят улыбаться глазами.

– Не извиняйся, Малена, ведь это не оскорбление, – мужчина развязал завязки на шортах, и я прижала к себе вещи, готовая вновь скрыться.– Уже уходишь? Я вижу целых четыре свободных кабинки.

– Малена! – голос бабушки пронёсся эхом, а её взгляд застал моё растерянное положение.– Что ты тут возишься? – она с долей подозрения осмотрела мужчину передо мной, которого всё это время я принимала за бродягу, а затем взяла меня под руку и повела на улицу, сказав, что принять душ я смогу и дома.

– Пока, моя милая-милая Поппи, – услышала я вслед и улыбка заиграла на моём лице, за что мне отвесили подзатыльник, но я не пожалела.

Всю дорогу меня донимали глупыми вопросами «кто это и почему ты вообще стала разговаривать с ним?», « сколько тебе твердить, что нельзя так просто связываться с кем попало» и т. п. Бабушка требовала ответа, но я лишь сказала ей, что она похожа на попугая, раз твердит одно и то же. Одно и то же.

ИЮЛЬ

Зацикленность на материальном вполне обоснована, но до сих пор не понята мною до конца. Вещички, тряпочки, цепочки и красивые тетради. Новые модели телефонов, помады разных цветов или тот же проезд на автобусе. Еда в магазинах, плата за жильё. Я считала счастливцами тех людей, которые отстранили себя от этого бремени. По телевизору шла одна телепередача о племенах старых и новых. О людях, намерено ушедших из цивилизации. В другой похожей передаче затрагивали историю Кристофера Найта, которая продолжала завлекать меня и очаровывать.

Очаровывать… слишком красивое слово для всего, но именно его я любила больше всех других слов с похожим значением. Меня очаровывало всё. В особенности то, как люди находили себя в уединении с природой. С небом и землёй, с листьями и ветром, с водой и солнцем, луной и пустыней. И больше всего меня терзал лишь один вопрос, почему же люди, решившие посвятить себя чему-то духовному, подвергаются исследованиям? Длинным статьям по типу «почему он предпочёл одиночество? Чем плоха цивилизация? Может проблемы в общественной и личной жизни заставили его бросить всё и отстраниться от общества? А может это типичное отклонение?». В этом я вижу лишь угнетение и глупость. По сути, у нас есть всего три выбора: мир материальный, духовный и тонкая грань между ними, на которой так сложно, порою невозможно балансировать. И никто не осуждает человека, выбравшего материальный мир, даже выбравшего грань. Но все стремятся сделать тебя сумасшедшим или лентяем, если ты выбираешь второе.

Все говорят, в любых учебных заведениях, с экранов телевизоров, по радио, на плакатах, встречающихся в городе, о том, что выбор есть. Но так ли это? Разве это не иллюзия выбора? Пусть кто-то постарается связать свою жизнь с духовным миром, и он столкнётся с тем, что выбора нет, он завален препятствиями, чужими мнениями и голосами, что попытаются сломить, раз ты не такой, как они. Никто не примет тебя таким, никто не захочет оставаться рядом, потому что все должны быть одинаковыми и презрительный взгляд, упавший на меня в бассейне, тому подтверждение.

Июль казался ещё более жарким. Так было всегда, из года в год. Почти каждый вечер моя бабушка уходила из дома, наряжалась в платья, надевала серьги, красила губы, пользовалась дорогими духами.

– Я завидую твоей молодости, – говорила она у зеркала, пока собирала сумку.– Молодость – это прекрасно. Это было прекрасно и останется прекрасным. Мягкая кожа, свежий взгляд, ещё не видевший столько в мире… Эх, Малена, твоя жизнь только начинается, а ты проводишь её в этих ужасных стенах, – мне и самой было грустно от этого, поэтому ответа не последовало.– Сходи на свидание, освежись. Я не поверю, что ты ещё не украла сердце какого-нибудь мальчишки.

– С мальчишками, – заговорила её словами, – я общалась лишь в детстве. Где мне их взять?

– Я могу познакомить тебя с несколькими.

– Не стоит, – я помотала головой, смотря в её счастливое отражение.

– Не стоит? – удивилась она.– Неужели никто не успел разбить сердце моей малышке?

– Нет, – под пристальным её взглядом я залилась румянцем, – нет, правда.

– Правда?

– Конечно. Моё сердце не имеет даже малейшей трещины.

– Это хорошо, – она поцеловала меня в лоб, убрала пряди за уши.– Но как-нибудь я устрою для тебя свидание. Обещаю.

– Не нужно.

– Обещаю. И ты не отделаешься.

Я ждала выходных, когда смогу отправиться с бабушкой на пикник. Исписала несколько листочков с названиями продуктов, которые нужно купить, там же был список вещей, что нужно взять. Такие, как плед и купальные костюмы. Рядом с полянкой на горе был небольшой прудик с неглубоким дном, вода была по грудь, но мне хватало. Я не особо хорошо плавала, могла нырять, но моё барахтанье выглядело жалким, словно требующим вмешательства спасателя.

Мы часто ходили именно на это место, ведь там очень хорошо ложился загар. Бабушка говорила, якобы солнце у пруда более ласковое, щадящее и одновременно крепко отпечатывающееся на коже. «Дай своим веснушкам насытиться им» часто говорила она, когда я прикрывала лицо ладонями, не давая лучам выжигать мои щёки. Она всегда называла меня красивой, но для неё красотой было всё, как уже упоминалось выше, что имело молодость и долгие годы жизни впереди.

– Ты слишком легкомысленна, – говорила она, когда мы пили чай перед сном.– Пора начать строить планы. Я не смогу содержать тебя вечность.

– Я не попрошу много времени, хотя бы год.

Я молила дать мне лишь год, хоть и понимала, что год ничего не даст. За год можно было найти свой смысл, но тяжело найти единомышленников и дело, за которое захотелось бы схватиться мёртвой хваткой. Да и год для того, кто совершенно ничего не знает о жизни и о себе… То же самое, что обычному человеку, умеющему варить только макароны, дать день, чтобы разобраться во всём кулинарном искусстве. Да, за день он что-то приготовит, но будет ли это съедобным или хотя бы симпатичным? Неизвестно и очень сомнительно.

– Год я могу позволить, может и два. Но рано или поздно тебе понадобятся свои личные сбережения.

– Я понимаю.

– Это уже хорошо. Выкуришь со мной сигаретку? – бабушка достала пачку сигарет старой марки, протянула мне.

– Ты же знаешь, что я не курю, – улыбнулась я.

– Вот и молодец, девочка. А я просто распущенная старуха, которую тебе не нужно слушать, – она шутила. Она слишком любила себя, чтобы называть старой.

***

Когда же настали долгожданные выходные, все вещи были собраны в большую, тряпичную, цветную сумку, которую когда-то купили в Толука-де-Лердо, конечно, когда меня и в помине не было. Я надела жёлтое платье, лёгкое настолько, что приложи руку к одной стороне и с другой будет виден каждый изгиб на ладони. В обычные дни я бы не носила такое, но в связи с беспощадной жарой, здесь все, даже взрослые, тучные дамы могли ходить по центру города прямо в купальниках, присаживаясь на газоны у пальм, делая передышки.

Я ждала лишь одного, когда бабушка крикнет моё имя и скажет, что пора отправляться. Но она молчала и молчала, заставляя меня заглянуть в её комнату.

– Малена? – удивилась она, спросонья.

– Почему ты спишь? – я помнила, что будила её примерно полчаса назад.

– Вчера был такой тяжёлый день, Малена, что я совершенно выбита из сил, – она поздно вернулась, любила засиживаться в барах до рассвета.

– Мы собирались…

– Мы собирались, – повторила она, театрально закидывая руку на лоб.– Я помню, помню, конечно. Мы собирались, но прости, тебе придётся идти одной.

– Одной?

– Одной. Это не так уж сложно, только будь добра не разговаривать с сомнительными людьми и накинь на голову платок, когда расстелешь плед.

– Хорошо.

– Деньги в кошельке.

Я помню, как этот прекрасный, солнечный день поник в моих глазах. Я закинула сумку на плечо и вышла из дома. Пара остановок, быстрые пересадки, полупустые автобусы. Чем ближе я подходила к месту, тем меньше людей встречалось мне на пути.

Я помню, как в одном купальнике лежала на берегу пруда, небольшой ветер теребил воду и она мочила мои ноги. Платок на голове, очки на глазах. Облака усыпляюще плавали в небе, как редкие белые рыбки. И меня мог забрать сон, если бы до ушей не донёсся хруст веток.

Клянусь, он появлялся из воздуха, всегда и везде. Золотистые волосы, румяные щёки, он жадно откусывал яблоко, медленно приближаясь. Я не была одной из тех храбрых девчонок, которые уверены, что в случае чего могут постоять за себя, подраться или накричать. Робость во мне преобладала, вдобавок к ней шла наивная уверенность в чистых намерениях людей.

Я сбросила платок с головы, села, стараясь прикрыть себя руками.

– В наше время слишком опасно ходить одной, тем более к воде.

– И что же может случиться? – он пожал плечами, бросил яблочный огрызок в сторону и побежал в озеро прямо в одежде, которая давно нуждалась в стирке.

– Ты ещё не заходила в воду? – спросил он, наглотавшись воды. Волосы толстыми, мокрыми сосульками легли на лицо и ресницы. Наверняка и одежда прилипла к телу.– У тебя сухая кожа.

– Нет.

– Не хочешь искупаться?

– Я не люблю плавать, – соврала я. Стыдно, но я испугалась, он выглядел слишком настырным, но его улыбка располагала, как и голос.

– Однако в бассейн ходишь.

– Предпочитаю сидеть в детском.– Он рассмеялся, ещё раз умылся, убирая волосы с лица.

– Малена, ты обязана прочувствовать эту прохладную воду на себе. Меня не проведёшь, ты собиралась плавать, иначе не взяла бы с собой запасные полотенца, – он ткнул пальцем на стопку рядом со мной.

– Скоро должна подойти моя бабушка, – внезапно сказала я, он посмотрел на меня, словно спрашивая «и к чему мне эта информация?».

– Хорошо, думаю, и она оценит воду. Да брось, – он вышел на мелководье, что скрывало лишь его щиколотки, и протянул мне мокрую ладонь.– Я просто хочу подружиться с тобой.

Именно тогда, в первый раз я вложила свою руку в его, он крепко сомкнул её пальцами и повёл за собой.

Странные ощущения, мелкая рябь на воде и волнение. В этом году воды стало куда больше, она доходила до моего подбородка, и то мне приходилось становиться на цыпочки, чтобы не наглотаться. Он смеялся над моей неуклюжестью, поддерживал за локти, не позволяя себе большего. И он сказал, что его зовут Франко. И друзья его за тем далёким холмом, наверняка заждались его возвращения.

***

– Как искупалась? – спросила бабушка, когда я вернулась домой, со спутанными мокрыми волосами.

– Прекрасно, очень жаль, что ты не пошла.

– Многое пропустила?

– Конечно, – улыбнулась я и ушла в свою комнату, в истеричном поиске личного дневника.

В июле я встречала Франко всего несколько раз, и все эти разы он был вежлив, улыбчив и крайне дружелюбен. Ничего не менялось, даже его старая, поношенная одежда, местами рваная, местами в пятнах. Он часто сидел в магазинах на ступенях, и однажды я не удержалась и села рядом. Что-то в нём цепляло. Может, добродушие? Может слишком искренняя открытость? Или просто это был первый человек, который заинтересовался мною? Я не знаю, но мне не хотелось, чтобы наши разговоры прекращались.

– Где ты живёшь? – спросила я.– И почему ты вечно здесь?

– Потому что ты вечно ходишь в этот магазин, и я не знаю, где смогу увидеть тебя ещё.

– Так, где ты живёшь, Франко?

– Трейлерный парк, – улыбчиво ответил он. Ещё одно качество, от которого я была в восторге. Он не имел стеснения. Он не обижался на слова, которые могли спровоцировать других. Потому что он был иным, новым и свежим для моего понимания. Я знала, что влюбилась, когда впервые увидела его. Инцидент на озере лишь подтвердил мои чувства. И теперь я жила ожиданием чего-то странного, но грандиозного.