С помощью зеркал
Рассказ о любви к Другому
Just because I don’t care doesn’t mean I don’t feel.
Just because I don’t feel doesn’t mean I don’t understand.
We are one in the unified field.
(IAMX)
Лу
Глаза Лу – это глаза человека, который все время чего-то ждет.
Летом – снег.
Зимой – влажную жару.
Утром – тишину ночи.
Ночью – гвалт дневной толпы.
Кажется, он все время чем-то не доволен. Знакомишься с ним, и тут же рвется наружу вопрос:
– Лу, у тебя совесть есть?
Обманчивое ощущение.
Когда Луви узнала Лу поближе, она поняла: все дело в том, что он плывет по течению. Видит перспективу в умении не сопротивляться. Позволить снегу раз за разом сменять лето, влажной жаре – зиму, тишине ночи – утро, день и вечер, а гвалту дневной толпы – ночь.
Луви устроена проще. Она все время с чем-то сражается, с кем-то воюет, зачем-то обороняется. Современная амазонка с внушительным послужным списком в сфере порноиндустрии. Сомнительно, что такое положение вещей не заставляет Лу чувствовать себя преданным или хотя бы ущемленным.
Пожалуй, иногда он и правда чувствовал себя так. Особенно в самом начале их романа, когда каждый знал друг о друге ровно столько информации, сколько можно уместить стандартным шрифтом на визитной карточке.
До боли кинематографичная сцена: он лежит на спине, закинув руки за голову, а она свернулась клубочком у него под боком. Мокрая кожа, спутанные волосы, розовеющие щеки Луви и тремор рук у Лу.
– Чем ты занимаешься? – спросил он.
– А ты?
– Я – маньяк с топором.
– Эй, это была моя заготовка ответа! А если серьезно?
– Я учусь в медицинском. А если и ты серьезно?
– Я не учусь в медицинском.
– Исчерпывающе.
– Я – актриса. Как бы актриса, но не совсем.
– Дай угадаю, ты хорошо известная в узких кругах порноактриса?
– Догадливый.
Луви говорила спокойно и дружелюбно, но вовсе не шутливо. Лу не сразу понял.
– Что твои родители думают по этому поводу?
– Они со мной больше не разговаривают. Полагаю, не в восторге. Как-то раз я пришла домой, – и десяти вечера не было – а ключ не подходит к замку.
– Выгнали из дома?
– Оцени: чтобы сохранить лицо, они позвонили мне на следующий день и сообщили о своей забывчивости. Мол, хотели предупредить о смене испорченного замка, да как-то вылетело из головы. Я забрала нужные мне вещи и съехала.
– А я мог тебя где-нибудь видеть?
– Любишь посмотреть порнушку на досуге?
– Не больше, чем остальные. Так как?
Луви перевернулась на спину, протянула руку к тумбочке и нашарила свой телефон.
– Посмотри, если хочешь.
Лу за последний год жизни ни разу не чувствовал себя таким… таким мальчишкой. Веселым, увлеченным, не без удовольствия поддерживающим игру новой подруги: мы с тобой два пирата в поисках сокровищ. Не вздумай улыбаться, Лу!
На экране смартфона чей-то большой член проваливался в чей-то небольшой влажный рот со следами абрикосовой помады. Камера медленно отъезжала, охватывая все больше и больше деталей: цепь на шее, огромные ладони на белых плечах, грудь в тисках корсета, тушь на щеках смешивается со слезами. Зеленые глаза. Волосы чуть короче, чем у Луви из его постели. Когда член наконец перестал насиловать её рот, камера взяла общий план студии, и она потянулась всем телом к лампам дневного света на потолке, выгнулась, размяла затекшую спину…
Луви из его постели выключила ролик и сунула телефон под подушку.
– Ты никуда не торопишься? – спросила она – Я бы поспала пару часов.
Она заснула, положив руку ему на бедро. Время от времени губы вздрагивали, и тогда она сжимала ногу Лу своими острыми шлюховатыми ногтями.
Луви
Лу отказался покупать новую кровать даже после того, как проснулся однажды с приступом острой мышечной боли – я так сильно надавила во сне локтем на его шею, что он бросил недосмотренным один из своих чудных снов. Из тех, где он беспечно бродит по полям, устланным голубыми медицинскими простынями, и помахивает скальпелем, как волшебной палочкой.
Поэтому мы часто спим отдельно друг от друга.
Занимаемся сексом. Потом еще раз. Идем в душ то вместе, то по отдельности. В итоге каждый засыпает там, где ему удобно. Вариантов немало: все та же кровать, диван, раскладное кресло, пол. Где бы я ни ложилась спать, там всегда припрятана традиционная записка с пожеланием. Лу прячет их везде и всегда, даже в куче нижнего белья на полке. Приклеивает на зеркало в прихожей, цепляет магнитами на холодильник… Что-то вроде: «Сегодня = удача». Лу – это мое китайское печенье с предсказаниями.
На выходных я строю для себя шалаш. Нужно разложить на полу теплое одеяло или покрывало, сверху постельное белье и подушки, поставить по бокам две декоративные ширмы и накинуть на них шапку из какой-нибудь легкой ткани.
Зачем? Просто так.
Это не детские воспоминания о шалашах под стульями и столами. Всего лишь укромный уголок в центре квартиры в центре дома в центре города в центре огромной толпы совершенно незнакомых людей.
Лу каждый раз смеется:
– Опять идешь прятаться от бренности бытия?
Куда проще – музыка. Время от времени беру телефон или айпод, а там новая папка. И каждый раз внутри что-то такое, чего раньше мне слушать не приходилось. Когда мы только познакомились и ограничивались виртуальной болтовней, Лу присылал в соцсетях подборки одного, другого, третьего… Сейчас он никогда не дает знать, что копается в моем электронном барахле. Я никогда не говорю ему спасибо. Никогда не делюсь впечатлениями. Это наша традиция. Своеобразные отношения, клиническая картина которых постоянно обрастает новыми патологиями.
Я прекрасно это понимаю.
И когда я шла на встречу с N во вторник утром, чтобы обсудить новый рабочий проект, я также это прекрасно понимала. В наушниках звучали Audiophysical, вокруг меня летали желтые и оранжевые листья. Я представляла себя маленькой коварной бактерией, разжигающей очередной инфекционный очаг. Я – основная причина ментального некротизирующего фасциита. Жадная плотоядная стерва.
Поэтому стараюсь лишний раз не поднимать тему работы. Где была и что делала? Все в порядке, Лу, в полном порядке. Вот и славно.
По утрам мы едим вместе что-нибудь полезное, совместно приготовленное: кашу с фруктами, зерновой хлеб с авокадо и домашним хумусом или омлет с горошком. Лу выпивает чашку несладкого чая. Убегает с полной сумкой конспектов и свежим медицинским халатом, который я по привычке глажу перед вечерним сексом. Я нахожу одну из его записок.
Только тогда включаю и ставлю на подзарядку рабочий телефон, проверяю почту и делаю пометки в планере съемок.
В первый год я не могла позволить себе репутацию избалованной дивы – работать нужно было вечером, ночью, ранним утром и черт знает, когда еще. Чем дешевле сдается съемочная площадка в неудобное для актеров время, тем выше вероятность, что именно тогда ты должен явиться при полном параде и с отдохнувшим лицом. Никто не хочет тратить дополнительные ресурсы на качественный грим, маскирующий мешки под глазами, серую кожу и дерматит.
Зато сейчас только прайм-тайм.
Встреча во «вторник утром» была назначена на половину первого.
В записке Лу значилось: «Сегодня твой лучший день».
N выбрал для встречи приличную деловую кофейню, где за чашечкой американо неспешно обсуждают стратегии уничтожения конкурентов. Красивый костюм. Чистые ботинки. Гладко выбритое лицо. На краю стола балансирует визитная карточка. Мой агент сказал, что по одиноко лежащей визитке я смогу распознать среди красивых костюмов, чистых ботинок и гладко выбритых лиц владельца небольшой порностудии, который продюссирует в свободное от основной работы время оригинальный видеоконтент.
– Будете что-нибудь?
– А вы?
– Я пообедаю, если вас это не смутит.
– Тогда я выпью кофе с молоком.
N улыбнулся.
– Вы прекрасно выглядите.
– Благодарю. Итак, делаем заказ?
Изголодавшийся продюсер тире бизнесмен ел долго и основательно. Попутно задавал вопросы, пока я пила кофе и слизывала с губ молочную пенку.
– Вы знакомы с творчеством Дайкичи Амано?
– Это нужно для работы?
– Да.
– Значит, познакомлюсь.
– Это будет сборная солянка сцен. Имитация нарезки самого-самого из разных фильмов. У вас четыре эпизода.
– Специфика?
– Определенно. Подумайте, прежде чем соглашаться.
– Безопасность?
– На уровне. Все актеры пройдут полное медобследование, чтобы работать без презервативов. И у нас будет свой врач на площадке. Оплата хорошая, приглашаем только проверенных людей.
– Рынок?
– Мировой. Через платные интернет-подписки наших сайтов.
Кофе закончился. N доел, извинился и вышел в уборную. Его визитка так и лежала на столе, никем не тронутая.
N
Номер телефона -
Сайт -
E-mail -
Я смеялась, а серьезные мужчины прерывали свои беседы о захвате мира и неодобрительно поглядывали в мою сторону.
Луви
Луви гуляла по городу, останавливаясь то в крошечной кондитерской, то в магазине с милым барахлом для дома.
Последние месяцы она все чаще ощущала импульс, толкающий нормального человека в капкан домашнего хозяйства. Ей хотелось три новые зеленые чашки, стеклянную салатницу, пушистые кухонные полотенца и слушать Delerium. Восемь месяцев назад, переезжая к Лу, она ставила на бесконечный повтор «Blue Fires» и предвкушала упоительную холостяцкую жизнь, поделенную на двоих: одна квартира, один мужчина, одна женщина и безграничное число возможностей. Теперь эта песня ассоциировалась исключительно с полотенцами, уютными вечерам и двумя тесными комнатами, забитыми под завязку совместно нажитым имуществом.
Нужно еще вещей, еще уюта, еще приятных воспоминаний.
И притормозить.
Три недели без съемок. Больше месяца без обязательных мероприятий для рекламодателей. Отбеливание ануса, бразильская эпиляция и прочий никому не нужный в реальной жизни мусор остались только на страничке графика посещений косметолога.
В общественном туалете Луви долго стояла у зеркала. В мягком бесформенном пальто, смешных очках и сером шарфике, повязанном на манер тюрбана, горячую порноцыпочку не узнал бы даже самый преданный фанат.
Без влажного блеска вызывающей ярко-розовой помады её небольшой рот с выпирающей нижней губой – это просто рот. Он не глотает кадр за кадром липкую сперму, не краснеет от вечно хлюпающей в уголках губ слюны, не раскрывается навстречу чьим-то пенисам. Он смеется, капризно изгибается, поглощает запрещенные сладости, нежно целует Лу и тайком выкуривает сигарету-другую. Наблюдая за мигающим светом, что оставлял на её лице грязно-желтые отпечатки, Луви представляла себе, как рот исполняет нечто принципиально новое: прикусывает осьминожье щупальце, облизывает морского угря или перекатывает из стороны в сторону мертвую рыбешку.
Еще Луви ясно видела свою первую заметную морщинку. Она пролегла, как борозда на пашне, рассекая лоб и переносицу на две части. Словно лицо расходится по швам. Наверное, это инстинктивный страх потерять безусловную силу красоты и молодости, что открывает в этом мире многие двери. Но Лу любит её морщинку. И любит Луви. Быть может, этого достаточно?
Когда они только познакомились, Лу никак не мог задать один вопрос: почему? Её не насиловали родственники. Она не копила деньги на лечение престарелой матери. Луви никогда не выгоняли из университета – диплом филологического факультета валяется где-то в стопке журналов двухлетней давности. И нет, она вовсе не пытается создать многомиллионный капитал. Нравится ли ей? Не больше, чем Лу нравится ковыряться в чужих экскрементах с образовательной целью. Это просто работа, которая подходит. За неё неплохо платят, поэтому Луви и Лу ни в чем не нуждаются.
И уж точно это не будет длиться вечно.
Луви пришла домой за пару часов до ужина, нагруженная пакетами и кульками. Она так и не взяла те зеленые чашки и пушистые полотенца, зато купила три упаковки муки, брусочки сливочного масла, мед, шоколад, молоко и крошечные порционные пакетики ванили.
Лу изобразил что-то среднее между инфарктом и инсультом, получив после тяжелого дня практики медовое печенье в шоколадной глазури и чай с молоком.
– Давай, заканчивай уже с коммерческим сексом, и открывай настоящую семейную кондитерскую. Будешь красивой толстой женщиной с волосами, вечно усыпанными мукой.
Луви смеялась, но где-то глубоко внутри себя отвечала без тени улыбки: в этом есть смысл.
Они выключили весь свет, чтобы смотреть в окно без штор, закидывать голые ноги на кухонный стол и макать пальцы в банку с медом. Прямо напротив их квартиры – окно спальни брата и сестры. Эти двое обожали смотреть на Луви и Лу, на их смазанные тени, двигающиеся все быстрее и быстрее на подоконнике, стуле или хотя бы том же кухонном столе.
Луви пролила мед, уронила на пол банку. Лу ступил на скользкое стекло и упал на Луви. Руки утонули в липкой медовой луже, а в окне напротив зажегся свет – маленькая настольная лампа в красном абажуре. Брат и сестра сидели на постели, поджав ноги, и смотрели, смотрели, смотрели.
Смотрели, как Луви целует плечо Лу, а спустя какую-то долю секунды цепляет зубами его кожу и тут же отпускает, чтобы сделать короткий – такой необходимый – вдох. Смотрели, ка Лу перевернул её на живот, как она осторожно коснулась сосками засахаренной глади холодного пластикового стола, как легла щекой туда же, закинув руки за спину и цепляясь за Лу. Открывая рот, размыкая слипшиеся губы, чтобы снова и снова дышать, или кричать, или говорить что-то вроде «Только быстрее, только быстрее!», она чувствовала горько-сладкий мед и скрип сахара на зубах. Её волосы налипли на шею, её пот тут же застывал медовой коркой на коже, её Лу не останавливался и ни о чем не думал, просто был там – и в ней.
Брат и сестра смотрели, смотрели, смотрели. Если бы в кромешной тьме и тенях не зашторенного окна можно было увидеть хоть что-то, они бы увидели.
Но по-настоящему смотреть могли только Луви и Лу.
Лу
Лу часто шутит, что жизнь похожа на вязание носков. Качественное исполнение и того, и другого требует массы сил и времени. Отвлекаешься по пустякам – теряешь петли. С одной стороны, вязание носка кажется бесконечным делом. С другой стороны, и носки, и жизни когда-нибудь заканчиваются. Как правило, крутым спуском от пятки к кончикам пальцев, а потом куда подальше.
Вязать носки, шарфы, да все, что угодно и как угодно – занятие для домохозяек средней руки. В их расписании оно стоит где-то между опрыскиванием фикусов и развешиванием стиранного постельного белья. То есть, где-то между «ничем» и «чуть более полезным ничем». А Лу – интерн. Будущий врач. Возможно даже, сколько-нибудь великий будущий врач. Сначала дополнительные занятия в школе, репетиторы по биологии и химии, затем университет и сотни вызубренных конспектов… Потом появилась Луви. И Лу начал вязать. Занимая руки, отпускал голову. Поначалу он вязал только в ожидании Луви с вечерних съемок. Но она сменила расписание, и вязание плавно переместилось в те редкие дневные часы, когда не нужно было копаться в больных телах и внимательно слушать жалобы пациентов.
Когда приятель с соседнего потока присел рядом с Лу в ординаторской, тот как раз только-только начал вязать очередные теплые носки.
– Есть разговор и просьба.
Шерсть такая мягкая, пушистая, податливая. Как если бы Лу взялся вязать из жил и шкурки еще живого белого кролика.
– Мне предложили работу в одной порнушке. Не в смысле сниматься, конечно. Нужно сидеть в комнате и помогать девочкам приводить себя в порядок при необходимости. Ну, ты понимаешь.
Скорее всего, эти очаровательные кроличьи носочки точно по ноге Луви осядут там же, где и все остальные вязанные вещи – на верхней полке кладовки, в большом черном мешке для мусора.
– Это будет в выходные. И суббота, и воскресение.
Петля за петлей, петля за петлей.
– А я заболел, совсем расклеился. Позвонил им сегодня, чтобы дать номер счета, и было слышно, как я кашляю. Баба на том конце так и взвизгнула: вы нам всех перезаражаете, мы найдем кого-нибудь другого! То ли истеричка, то ли просто стерва.
Металлическая спица соскользнула с пальца и впилась в ладонь. Белая нить порозовела, коснувшись капли крови.
– В общем, я сказал, что найду замену сам среди своих. Согласен? Двадцать процентов мне, как посреднику, все остальное твое. А платят там на зависть, не сомневайся.
Нить вернулась на свое место, спица зацепила следующую петлю.
– Звони своей истеричной стерве, я согласен.
Все решилось довольно быстро. Приятель отошел, позвонил, переговорил и сказал Лу:
– Езжай прямо сейчас, я прикрою. О деньгах договаривайся сам, но будь любезен не забыть мои двадцать процентов.
– Как можно?
– Ну, да, – хохотнул парень – ты не я. Тебя совесть замучает.
Лу записал адрес.
Ехал в метро, смотрел каждые пять минут на часы и ощущал себя глупой старлеткой. Как раз и вязание в сумке валяется для успокоения нервов. Это ведь по душе провинциальным дурочкам, воспитанным домохозяйками средней руки? Не хватает только непомерных амбиций и готовности взять в рот у каждого, кто будет стоять на пути.
В каком-то смысле, мечта Лу – одна из них, пусть и не самая важная – вот-вот сбудется.
Луви никогда не пускала его на съемки. Не просила проводить. Не звонила, чтобы он забрал её. Никогда – никогда! – ничего не рассказывала. Пароли-явки, ссылки на готовые видео… Луви, как преданный член масонского братства, была готова отстаивать приватность любой ценой. Лу мог только догадываться, фантазировать и переживать. Иногда злиться. Но только на себя. Никогда на неё.
Ему хотелось получить сразу все.
Смотреть на Луви и других мужчин.
Быть для неё не просто исключительным. Стать единственным.
И не быть с ней вовсе. Как бы сладко не отзывались любые воспоминания, связанные с Луви – и пахнущая медом кожа, и последний просмотренный вместе фильм, и дурной сон, в котором она раз за разом говорила: «Я сплю со всеми, кроме тебя».
Лу ехал к некому N с одной простой целью. Увидеть своими глазами то, что Луви описывала вскользь как «работа и работа, ничего особенного».
Вечером они заговорили, перебивая друг друга:
– На выходных буду работать.
Луви
Я начала с простого. Нашла сайт genki-genki.com и пересмотрела по нескольку раз превью к видео. К паре десятков самых разных видео. Потом пересмотрела их еще раз, и еще. Для верности.
Самые нежные и невинные изображали напуганных или, напротив, отрешенных молодых девушек с разнообразными удавками на шее – от веревок всех мастей до измерительных лент и резиновых медицинских жгутов. Собственно, вся нежность ограничивалась широко распахнутыми глазами и ощущением добровольной покорности, которое читалось во взгляде и легкой, едва заметной улыбке. Там, где выбранный инструмент затягивали сильнее, чем того требует игра, наружу вываливались ярко-розовые языки. Фокус всегда был сосредоточен на их фактуре, все эти выпуклые сосочки на фоне белых зубов.
Все остальное… Это какая-то какофония образов, явлений и безумств. Девушки, усыпанные червями. Девушки с вагинальными расширителями, из которых падают на бедра насекомые, морские гады, водоросли, месиво чьей-то копошащейся плоти. Девушки с наполовину вставленными анальными фалоиммитаторами из полого стекла, внутри которых порхают бабочки.
Бабочки!
Я позвонила N (он от руки заполнил свою визитку-насмешку) и спросила напрямую:
– Вы хотите делать то же самое? Действительно то же самое?
Голос звучал так, словно не меня регулярно имели вдвоем, а то и больше, на глазах у десятка человек – от осветителей и операторов до гримерши и третьего помощника пятого подметальщика. Напуганный ребенок, которого мама впервые послала в магазин одного.
Недовольный (уставший? болеющий? какая разница?) N ответил кратко:
– Всего лишь бутафория. Можешь приехать на студию и посмотреть, сегодня готовят площадки.
Я весь день пекла что-то. Месила тесто, а потом липкими руками била по заедающему тачпаду, чтобы листать галерею за галереей. Не замечала даже, как обжигаю руки раскаленной крышкой духовки. Всегда есть что-то особенно будоражащее в ощущении неизбежной боли, дискомфорта, стеснения – за ними последуют новые переживания, новые впечатления, новый опыт. Заключительный опыт.
Необходимый опыт.
И потом – все.
Луви и Лу
Они смотрели студию с разницей в один день.
Луви бросила свои пироги и печенья в четверг, чтобы потратить два часа на самую веселую экскурсию в жизни. Лу сбежал с практикума в пятницу, чтобы меньше, чем за час, переосмыслить все, что знал о порноиндустрии.
Луви первым делом пошла на склад, чтобы потрогать забавных «морских угрей», сделанных из силикона. Тугие и гибкие, как резиновые двусторонние дилдо. Ими можно со свистом и улюлюканьем размахивать над головой, крича: «Эге-гей, поберегись!». Перед тем, как актриса вставит куда-нибудь одну из этих штук, ассистент обработает её антисептиком и польет гелевой прозрачной смазкой, похожей на слизь какого-нибудь морского гада.
Лу на склад не пустили. Его вотчина – это наспех собранный кабинет врача-гинеколога. Квадрат пространства, где пустоты больше, чем наполненности. Только синее кресло в центре, совершенно пустой панмед, чахлый раздраконенный стульчик для доброго доктора и напольная лампа. Можно подумать, что все это также часть декораций. Кабинет пыток для любителей медфетиша. Латексные перчатки, расширители, катетеры, виниловая простынь со следами засохшей спермы и смазки…
Лу тянул время, как мог. Помощница режиссера, идущая за ним по пятам, намекнула: мол, да я бы рада показать больше, но таковы порядки… Посмотрел? Всего доброго. Лу шел мимо съемочных павильонов к выходу, краем глаза отмечая масштаб работ. И свет, и мебель, и люди – словно снимали не порнофильм, а триллер с вероятностью внушительных кассовых сборов. Кто-то смеялся, кто-то говорил по телефону, кто-то пил кофе и курил.
Ничего особенного, но почему-то так тревожно.