Только вот отчего все не живется,
Так – со-гла-со-вы-вается.
***
Этот паром быстрее, чем все воздушные корабли.
Бхагавадгитой, памятью, молоком…
Беги от нее, беги!
Белее снега, пьянее ночи, глубже любой реки,
Губы, запястья, брови –
Переводи на все известные языки.
Вы все равно остаетесь немыслимо далеки.
***
Поезда проходят по запасному пути,
Интернет страницы становятся недоступны.
У тебя надо лбом загорается три звезды,
Муравей ползет по столешнице все перепутав,
Я живу в ожиданье прихода большой воды,
И огромного, изумрудного и справедливого Будды.
***
У брошенных не бывает имен, не бывает лиц,
Одно сплошное слияние с потолком.
Движенье музык, шуршание нотных страниц,
Белье, что соседка повесила на балкон.
Во всем этом целый мир, с которым ты не знаком,
Качается в белой лампочке со значком.
На 1000 Ватт.
***
Все несказанные слова
Вылетают нежно и гладко.
Он становится новой загадкой,
Новой прихотью естества.
Кровоточит усталый джаз,
Принимаю чужих за прошлых,
Я иду по своей дорожке
Так уверенно в первый класс.
Я иду вычитать за нас.
Питер.
Улетаю из Питера. Прилетаю в Питер…
Расписание пишется без пробелов.
Люди, начитавшись моих ошалевших литер,
Забывают мое лицо, заштриховывают меня мелом.
Где-то между восьмью и двенадцатью в полустанке,
Запускается механизм триединого – на удачу.
Проводница приносит чай в металлическом подстаканнике
И сырое белье в целлофане в придачу.
И я даже, почти о тебе не плачу…
***
Уступаю тебе, разбираю себя по буквам,
По ресничным словам, что катятся с языка.
Я любила таких как ты, и опять как будто,
Вспоминаются осень, и персики, и тоска.
От которой, как пряник, отламывай по кусочкам
И вприкуску с чаем – какой же чудесный вкус!
Я бы рада все бросить, но сладкое прирастает к пальцам,
Прилипает к коже, и я отмывать боюсь.
Уступаю тебе. Молитвами или пеной,
Окатившей гальку, обрушившей парапет.
Столько долгих лет я бьюсь головой о стену,
Но на ней до сих пор ни трещинки ни соскола нет.
***
С этого поезда невозможно уже сойти,
Он монотонно-нелеп, но бронирован крепко.
Если сейчас ты решишь, что нам не по пути,
Здесь существует одна только станция,
Сломана ветка,
Нет переходов.
Придется меня довезти.
***
Вот я лечу и подо мной тоска
Просачивает километры Ада.
Как в зеркало гляжусь издалека,
Прошу, не говори со мной, не надо.
На вечность непохожи облака,
Они, скорей, как алая помада,
В них солнце вскрыло вены
И река течет с небес кровавой анфиладой.
Прошу, не говори со мной, не надо…
Я – это солнце, небо и река,
Кровавая, плывущая из ада…
Прошу, не говори со мной. Не надо.
***
Обрастает вещами дом,
как верблюд неуклюж и нагружен,
Солнце прячется под зонтом,
Я варю креветки на ужин,
Кошка чует своим нутром,
Как пружина сжимается туже,
И сидит под моим столом,
Опустив виновато уши;
Видит – нам ночевать вдвоем,
Значит, ей быть послушной лучше.
А иначе мы все умрем.
***
Как будто я падаю, и меня совершенно никто не ловит,
Жизнь утекает сквозь пальцы, как Маленький Мук сквозь песок.
Голос во мне живет, спившимся постояльцем,
Вечно ноет о чем-то, и вечно не платит в срок.
Руки – не крылья, им не дано ни пера, ни свободы;
Путь только вниз – проливаться сквозь трещинки на дороге.
Солнечным зайчиком скачет вокруг предсказатель погоды,
Я на карнизе сижу. Беззаботно болтаются ноги.
***
Ты прикасаешься, и что-то всхлипывает внутри,
Там под ребрами, и под ключичной кожей.
Я выдыхаю, твержу себе: «Не дури,
Все как всегда: осень, туман, невнятный прохожий».
Но ты прикасаешься, и я сдаю города,
Ломаю древки своих знамен, топлю в порту корабли;
Я понимаю, такая невечная красота ,
За просто так не дается,
Ты явно прибыл с какой-то другой земли…
И вся моя гордость полеживает в углу, в пыли,
Под смятым платьем…
Прошу тебя, ТАК на меня не смотри.
**
Поздно. На улице мрут фонари. Стынут на воздухе птицы и люди. Мы раньше времени постарели, встали не с той ноги, жизнь нам с утра подают на огромном блестящем блюде. Жители мегаполисов, слишком больших городов, мы расставляем себя, как шахматные фигуры; «здравствуй» и «до свидания» больше привычных слов, в каждом из них есть смысл, подтекст, фактура. В каждом есть избавленье от всех грехов.
***
«Ну, Слава Богу…» – отвечаешь ты.
И мажешь джемом ломтик авокадо
Мне хочется смеяться с высоты
Моей неизлечимой фонтанады.
И бить в стекло не обмотав руки,
Чтоб в пальцах части неба застревали;
Ласкаться, как домашние зверки,
Которых в зоопарк не передали.
Любить тебя, как любят мотыльки.
Назавтра вспоминать одни детали
Изгибы локтя, длительность руки
Траву, велосипедные педали…
Полыни горечь, камни у реки.
И то, как мы безудержно летали
Летали так, как любят мотыльки.
«Bikini-Town»
Бикини-таун. Все разделись, приветствуя лето…
Ты не одета, и я не одета…
Когда только это успело случиться?
Бикини-таун пытается в нас просочиться.
Льется розе, разлетаются брызги арбузного сока…
Я в положении Ж, как всегда одинока,
Тихо живу на девятом своем этаже.
Бикини-таун случился до срока,
Слизываешь с пальцев капли арбузного сока…
так еще хуже…
ты знаешь об этом уже.
***
Назавтра опять о том,
Как лучше бы умереть.
Ни пряником, но кнутом
Из нас высекают твердь;
Срубили под корешок
Зеленую девочку-ель,
Теперь ей поют стишок,
На свежие раны хмель
Вливают, горят огни,
И пахнет корицей дом;
Ель-девочка вся в крови
Прикрыла себя ведром.
***
И случается то, что с каждым
Происходит уже у подножия вен,
Я сминаю тебя в руке, как корабль бумажный,
Ты бесхитростен и условен. Усло-вЕн.
Неуловим в своем постоянстве жизни,
Той, что бьется льдинкой об ободок
Твоего стакана с душистым виски,
Твоего залома рубашки…
Я в твой поток
Окунаться рада,
В любое время суток и дней,
Ночных захмелевших музык.
Я влюбляюсь в каждую из твоих дополнительных нагрузок.
Мимоходом, касанием, поцелуем,
Все, что ты оставляешь во мне
Оседает на дне, как тяжелые соли…
Ты так явно и безотчетно «ненаказуем»
И вселенная без сопротивления оседает,
Подчиняется твоей воле.