Глава «Ф»
Факт – это не то, что мы видим и слышим. То, что мы слышим – это чьё-то мнение. То, что мы видим – это точка зрения.
Настя нашла в себе силы и с утра начала наводить порядок в разгромленной силами правопорядка квартире. Когда под вечер она вынесла очередную порцию мусора и возвращалась назад, перед дверью квартиры обнаружился Бояринов. Он стоял и улыбался, держа в руках огромный букет роз и бутылку французского шампанского.
– Пустишь?
Не проявляя никаких эмоций, Анастасия попыталась отодвинуть гостя от замка своей двери.
– Вот, пришёл с извинениями в надежде добиться твоего прощения. Я был дураком восемь лет назад.
– Дураком нельзя быть. Это определение не склоняется во времени. Человек либо дурак, либо нет. Негодяй, кстати, тоже. Дурак и негодяй – это простая констатация факта. Это сущность! Пусти меня!
– С годами ты расцвела не только лицом и статью, но и умом.
– Учителя были хорошие. Очень хорошие. Пусти, говорю! – девушка попыталась оттолкнуть бывшего жениха от двери своей квартиры.
Но Бояринов был сильнее её. Он, наоборот, плотнее прижался к полотну двери, вздохнул и усмехнулся:
– В СИЗО он разлюбит тебя.
– С чего это вдруг?
– Я постараюсь, чтобы у него там появились достойные любовники.
– Ты думаешь, что знаешь Олега. Но это заблуждение.
– Нет, это ты не представляешь, в какую дыру он попал. В каких условиях он сейчас находится. Любой человек, очутившийся в этом СИЗО, мигом превращается в амёбную серую массу, готовую на всё. Пытки, унижения, насилие, полная антисанитария, контакт с туберкулёзными и чесоточными – это только вершина айсберга. Там организованно ломают психику любых строптивых попаданцев. Всем управляет система. Система насилия и жестокости. Людям, осуществляющим этот террор, всё сходит с рук, так как это суть системы. Уже через пару дней попавшие в этот ад готовы на всё. Готовы на что угодно. Лишь бы выбраться оттуда. Выбраться, выбраться, выбраться и остаться человеком. Живым человеком. Здоровым человеком. Они готовы сознаться, что работали на инопланетную разведку, ели детей и потопили «Курск». Жену предать? Они готовы оболгать собственных детей, отца и мать. Это ты заблуждаешься, потому что не знаешь жизни. Там даже очередь к унитазу надо заслужить.
– Надеюсь, что ты всё это в полной мере испытаешь на собственной шкуре. Подонок! Пусти меня!
– Я пришёл предложить тебе выход из этой ситуации.
– Выход там, вниз по лестнице! Проваливай!
– Если ты меня не выслушаешь, твой, так называемый, муж умрёт. Я не бросаюсь пустыми угрозами. Поверь на слово.
– Чего ты хочешь?
– Я предлагаю компромисс. Думаю, моё предложение тебе понравится. Зайдём в квартиру.
Пройдя в открытую дверь, Бояринов огляделся по сторонам.
– Да, перестарались ребятки, явно перестарались. Как они готовы выслуживаться! Это что-то! Ты им покажешь «фак ю», а они и этот палец старательно вылижут. Что за народ? Он заслуживает своей судьбы.
– Хватит болтать, – Настя опёрлась о косяк арки, ведущей в кухню, сложив при этом руки калачиком.
– Предложение простое, как сама жизнь. Ты едешь с Артёмом в столицу. Я для тебя покупаю шикарную квартиру в хорошем месте. Сити-Град тебя устроит? Вижу, устроит. И ты всегда ждёшь в этом уютном гнёздышке моего появления. Пока это условие действует, твой муж находится на свободе. В следственном управлении он уже, естественно, работать не будет, но с него снимут все обвинения. А дальше пусть живёт так, как его душе угодно. И все счастливы. Хорошее предложение?
– Не очень.
– Что тебе не нравится?
– Всё.
– Но ты ведь сама мечтала выйти за меня замуж?
– Не за тебя. Это был другой человек.
– А сейчас стал дураком и негодяем. А как же твои слова о «констатации факта»? Ты заговариваешься, Настенька.
Девушка насупила брови. Положение безвыходное.
– Мне нужно подумать.
– Думай. Но знай, каждую минуту, что ты думаешь, система всё сильней и сильней высасывает из твоего мужа душу. Скоро ничего не останется. Только оболочка. Чудовище Франкенштейна в человеческом обличии. Ты его не узнаешь.
– Тогда распорядись, чтобы, пока я думаю, его не трогали.
– Хорошая мысль. Нет вопросов, сделаем. Сколько?
– Три дня.
– День.
– Два.
– Хорошо, даю тебе два дня. Но знай: я в последний раз пошёл на уступки. Примите букет, а распитие шампанского перенесём на послезавтра. Не забывайте обо мне, Настасья Павловна!
Когда он удалился, Анастасия стала мучительно размышлять, бесцельно меряя шагами обезлюдевшие комнаты. Что же делать? Что мне делать? Отказаться? Нет. Теперь я верю, что возлюбленный моей молодости готов на любые мерзости, гадости и подлости. Как я могла по уши в него втрескаться? Как? Жизнь такая сложная штука. И мрачная. Болезненно мрачная. Он его убьёт. Это не пустые обещания. Тогда что – согласиться? Теперь простая перспектива часто видеть эту самодовольную, эгоистичную и безжалостную физиономию вызывала в её теле озноб и рвотный рефлекс. Думать о постели, разделённой с ним, она вообще не могла. Что остаётся? Да, точно! Я убью Бояринова. Чем? Ножом? А если не смогу? Пистолет. У отца Олега есть именной пистолет. Пистолет! Пистолет!! Пистолет!!! Нет, отцовский пистолет не подойдёт. Настя нещадно тёрла виски, уже реагирующие болью на любое прикосновение. И ходила, ходила, ходила… Ещё не хватало свёкра завлечь в этот страшный омут жестокости. И без того всё ужасно. Так, значит, он придёт послезавтра. Он придёт, он придёт. Он придёт, и я скажу, что согласна. Что он будет делать? Что делать? Полезет целоваться. Да! Тут я его и пырну ножом. Его рожа, его омерзительные поползновения придадут мне дополнительные силы. Куда пырну? Куда-куда? В живот. Конечно, в живот. И он будет умирать. Он будет медленно подыхать в луже собственной ядовитой крови. Каждому воздастся по заслугам! И это справедливо. Это справедливо!!! А если не умрёт? Не умрёт! Не умрёт!! Не умрёт!!! Тогда всё – конец всему. Меня посадят, Олега убьют, а Тёму отдадут в детдом. Посадят, убьют, отдадут… Нет, убивать нельзя. Нельзя! Нельзя!! Нельзя!!! И сделать я этого не смогу. Одно дело планировать – другое исполнить, исполнить… Собственно, и смерть мерзавца ни к чему не приведёт. Меня упекут, а Олега не выпустят. Это вовсе не выход. Не пойдёт. Это не выход… А если я просто умру, что будет с Олегом? Точно! Он станет неинтересен Бояринову и его отпустят. Его отпустят… Вот только Тёмка останется без матери. Без матери. Но это выход с минимальными потерями. И он зависит только от меня. От меня он зависит. Он зависит от меня! От меня!!!
Настя скрипнула зубами и сжала кулаки до цвета ватмана.
Часть третья
Х: характер, храбрость, художник, хороший человек
Глава «Х»
Хамелеон не единственный представитель семейства двуличных. Когда Хамелеон у власти, цвета меняет вся свита.
Щёки непрерывно раздувались от усердия. На лбу скоро должна была образоваться мозоль от частого касания пальцами. Ничего, ничего: отрицательный результат – это тоже результат. Впрочем, Олег Владимирович говорит по-другому: отрицательный результат – это наиболее частый результат и ничего больше. Александра упорно ломала голову над задачкой, подкинутой Князевым, когда в палату зашёл улыбающийся Адливанкин. Она сразу отключила планшет, помня о наставлениях капитана.
– Как ты себя чувствуешь? – он поцеловал её в губы.
– Хорошо. Но Арсен Геворгович не хочет меня отпускать. Говорит, что надо сделать томограмму и другие исследования.
– Есть осложнения?
– Не знаю, – пожала плечами Сашенька, – по ощущениям всё нормально. Ну, рассказывай!
– Что рассказывать?
– Хоть что-нибудь. Здесь такая скукотища, что буду рада услышать даже простое описание пейзажа за окном твоего кабинета.
– Знаешь, а новости у нас нескучные. Совсем не скучные. Но и не весёлые.
– Что-то случилось?
– Да. Князева арестовали.
– Князева? – девушка села в постели, сдвинув при этом подушку, из-под которой показался кончик золотого айфона. – Олега Владимировича!? – новость не укладывалась в её прелестной голове. – За что?
– За всё! Там куча разных обвинений.
– Каких? Каких?? Какие могут быть обвинения против Князева?
– Каких-каких? Все и не перечислишь. Вот, к примеру, ты с ним оставалась одна, когда я повёз в больницу этих пацанов.
– И что?
– Он бил Бадаева?
– Какого Бадаева?
– А, ну да, ты же не знаешь его фамилию. Человека, который на вас напал, бил?
– Нет, не бил.
– Совсем не бил?
– Но ведь это он на нас напал! Естественно, что Олег Владимирович применил к нему силу.
– Это понятно. Какую силу, вот в чём вопрос. Он его пинал?
– Нет. Князев его скрутил. Но перед этим нападавший вырвался и хотел застрелить нас, и капитан ударил его ногой в пах, а затем, по-моему, ещё пару раз, прежде чем завладел пистолетом. Я точно не помню, я была в сильной отключке.
– Вот так и говори, когда тебя вызовут.
– Вызовут? Зачем?
– Бадаев умер от внутреннего кровотечения.
– В тот же вечер?
– Нет, через три дня.
– Что за глупость? Даже ребёнку понятно, что эти два факта никак не могут быть связаны.
– А вот связаны. Бадаев перед смертью написал письмо, в котором обвинил нашего с тобой непосредственного начальника в немотивированной жестокости. Он прямо написал, что в его смерти виноват Князев.
– Дебилизм, какой-то. У него что, язва открылась? Не может внутреннее кровотечение сказаться только через три дня. Ты же помнишь, бандит был вполне здоров, когда ты прибежал.
– Я-то помню. Но в медицинском заключении по поводу его смерти сказано, что на теле Бабаева обнаружены десятки ран и гематом, сломана ключица, три пальца ног, и правая рука в двух местах. Там же делается вывод, что причиной смерти стали внутреннее кровотечение и отказ отбитых ногами почек.
– Это враньё! Полное, наглое, циничное враньё! Князев встал на пути какого-нибудь урода и теперь его хотят устранить.
– Не говори глупости. На чьём пути? Мы все дела расследуем вместе. Кому Князев мог наступить на больное место? Ты можешь привести пример?
– Не знаю. Но и поверить в причины смерти Бадаева я не могу.
– А письмо?
– Прочитай внимательно медицинское заключение! Разве не понятно, что его пытали? Так пытали, что человек был способен оговорить свою родную мать, а не только «мента», который его арестовал.
– Ты только, когда будешь давать показания, не наговори всего того, что я от тебя услышал.
– Это почему? Скажу. Обязательно скажу.
– Я тебе запрещаю!
– Ага, сейчас. Будет он мне запрещать правду говорить. Обязательно скажу.
– Ну и дура.
– Саня, ведь Князев хороший человек. Ты разве этого не знаешь?
– Знаю. Но «хороший человек» – это не профессия.
– Господи, Сашка, я тебя не узнаю. Если всё дело строится на предсмертной записке, то мои показания полностью разрушат все обвинения в превышении пределов допустимой обороны.
– Если бы дело только в этом было, я бы первым побежал доказывать, что Князев не виноват. Но оказалось, что всё гораздо серьёзней.
– Что?
– При обыске у него нашли незарегистрированное оружие и боеприпасы, а также наркотики.
– Это ты про Князева говоришь? – Шурочка в смятении вскочила с постели и заметалась по палате. – Не верю!
– Хо-хо-хо! – вздохнул горестно парень. – Я тоже не верил. Но, помнишь последнее дело со стрельбой из травматов?
– Да, а что там не так?
– Брат одного из подследственных принёс нашему капитану взятку. Князев принял. Но он не знал, что номера купюр переписали следаки из отдела собственной безопасности. Деньги изъяли у капитана дома при обыске. Это неопровержимый факт!
Закрыв лицо руками, она плюхнулась на кровать.
– Не может быть, не может быть. Если это правда, то, как жить дальше?
– Зря я тебе рассказал. Тебе надо выздоравливать. Давай поговорим на отстранённые темы. К примеру, куда мы пойдём в первую очередь, когда тебя выпишут?
Шура обнял подругу, нежно поцеловал и аккуратно уложил на постель, примостившись рядом. Он с любовью посмотрел на напряжённо сдвинувшую брови любимую и стал говорить ей самые нежные слова, поглаживая её длинные пепельные волосы. Неожиданно в дальней фазе этого процесса его рука коснулась корпуса золотого гаджета.
– Что это у тебя? О! – Адливанкин схватил золотой айфон и вскочил с постели: – Откуда он у тебя?
Поняв, что оправдываться бесполезно, Шурочка созналась:
– Князев дал!
– Ты знаешь, что его обвиняют ещё и в воровстве этой дорогой улики? В управлении все считают, что он его загнал на чёрном рынке. А айфон, оказывается, спокойненько лежит у тебя под подушкой. Что он просил с ним сделать?
Шура вздохнула и тихо ответила:
– Просил подобрать пароли и посмотреть, что содержится на диске.
– Получилось?
– Пока нет.
– Пока! – Шура потряс айфоном. – Не пока, а просто – нет! Я его реквизирую.
– Но я ещё не закончила.
– Господи, Шура, какая ты у меня ещё наивная! Я его передам следователю, ведущему дело Князева. И с капитана снимут хотя бы одно из многочисленных обвинений. А там, глядишь, и остальные развалятся. Всё! Пока! Я побежал.
Дверь не успела успокоиться в дверном косяке, как в неё вошёл доктор Данилян:
– Ну что, красавица, томограф освободился, пойдём, посмотрим, что у нас с головой.
– Что брать с собой?
– Ничего не надо, – доктор покосился в сторону входной двери. —Твой друг чуть не сбил меня с ног. Тоже хочет на больничную койку?
– У нас неприятности.
– Что случилось?
– Князева арестовали.
– Олега? За что?
– Страшно говорить. За наркотики, убийство, взятки.
– Князева? За наркотики? Что ты говоришь? Это враньё. Ой, как плохо! Оболгали. Слушай, нельзя в это верить!
– Я не верю. Но для чего это делается?
– Для чего люди врут и подличают? Ради денег, конечно. Ради власти.
В задумчивости доктор дошёл до двери, уткнулся в неё, но не открыл. Повернувшись, сказал хмуро:
– Наркотики, убийство, взятки, говоришь? – цыкнул он, качая при этом головой. – Вах, какой хороший человек! Только у хорошего человека могут быть такие крупные неприятности.
Глава «Ц»
Цинизм, издевательство и пошлость – так обычно воспринимается юмор начальства подчинёнными.
В кабинете Бояринова сидел столичный гость. Они потягивали коньяк из бокалов для виски и улыбались жизни. О чём говорили? Ясно о чём. Так уж устроены мужики: при бабах они болтают о работе, на работе о бабах. У гостя было чуть одутловатое лицо с широко посаженными «рыбьими» глазами, аккуратным носиком с курносой пимпочкой на конце и маленьким ртом с чётко очерченным рисунком губ. Он рассказывал о своей любовнице:
– Да кто их поймёт этих женщин? Когда муж самец, трахает их жестко и беспощадно, они обижаются, что он мужлан. Когда муж милашка, ласковый и нежный – им не хватает насилия в постели.
Зазвучала мелодия из «Призрака оперы». Это звонил телефон Бояринова.
– Да! Это ты, дорогая? – он сразу с официальной перешёл на вкрадчивую и нежную тональность, повторяя для гостя все слова собеседницы. – Решилась? Умница! Хочешь завтра встретиться на даче? Почему не сегодня? Дел много? Артёма к родителям Олега надо завезти… Хорошо. Завтра в девять. Жди.
Он довольно улыбнулся. Гость допил коньяк:
– Вижу, ты здесь тоже время зря не теряешь.
– Да, это старые дела! – всё с тем же довольным выражением лица махнул рукой Бояринов и откинулся в кресле.
– Старая любовь не ржавеет?
– Можно сказать и так. Что, уже поехал?
– Самолёт не будет ждать. У меня пока не тот чин, – гость встал и снял со спинки кресла свой пиджак.
Сергей поводил плечами, разминая кости:
– Стало быть, договорились. Как только твои спецы проверят, вскрывал ли кто-нибудь пароли на айфоне – сразу телеграфируй.
– Слушай, Серый, может, на всякий случай её прямо сейчас изолировать? Вдруг она такая талантливая хакерша, как о ней говорят. Могут быть крупные неприятности. Особенно у тебя, – он надел пиджак и стал аккуратно расправлять одежду.
– Подумаю, что можно сделать. Хотя пока её заказчик сидит в изоляторе, она вряд ли что-то сможет предпринять в одиночку. К кому она побежит? К генералу? – усмехнулся Сергей.
Столичный гость тщательно причесал короткие волосы с чётким пробором на левую сторону и пожал плечами:
– Не знаю, возьмёт и отдаст документы независимым СМИ.
Бояринов язвительно фыркнул:
– Кхы! Независимым? Наши СМИ независимы только в одном: они сами решают, каким образом прогнуться перед властью.
– Бережёного бог бережёт. Хотя, как знаешь. Это твой водоём, тебе и решать, кому в нём плавать. Всё, я уехал.
После того, как гость закрыл за собой дверь, полковник чуть-чуть посидел в задумчивой позе, затем активно пробарабанил пальцами по столу и залпом опрокинул содержимое бокала. Убрав недопитую бутылку в сейф, он нажал кнопку селектора:
– Это Бояринов. Скажи, дорогой, в какой больнице твоя подруга лежит? Она уже здесь? На работе? Молодец! Пусть зайдёт ко мне в кабинет. Лучше прямо сейчас.
Он поднялся и стал в очередной раз придирчиво рассматривать картину «Ласточкино гнездо. Закат», висевшую над кожаным диваном.
– Бу-бу-бу-бу-бу… Казнить нельзя помиловать, – чётко выговорил он вслух известную дилемму. – Сейчас придумаем, где поставить запятую.
Дверь тихонько приоткрылась.
– Можно, Сергей Леонидович? Вызывали?
Полковник сразу оживился, отодвинул кресло и развалился в нём, ухватившись пальцами за нижнюю губу.
– Присаживайтесь, лейтенант Шпилевая. Вызывал. Как самочувствие?
– Терпимо, – Шура присела в кресло совещательного стола, подальше от начальства. – Голова болит немного, но я не смогла оставаться в больнице, когда на работе такое творится.
Сегодня она пришла на работу в гражданской одежде, но строгой по форме: блузка и юбка.
Бояринов продолжал откровенно разглядывать её, заминая нижнюю губу большим пальцем.
– Вы меня по поводу Князева вызвали?
Полковник молчал.
– Он не виноват. Я ведь была там и всё видела. Могу дать показания.
Бояринов продолжал молчать, словно и не слышал её слов.
– Не понимаю, почему меня не допросили? Я ведь единственный свидетель.
Полковник встал и, глядя в упор на неё, медленно прогулялся до входной двери, заложив при этом руки за спину. Резко развернувшись на каблуках, он тщательно осмотрел её сзади, затем спокойно встал за спиной девушки.
– Ну-ну! Не стоит так беспокоиться, – Сергей Леонидович положил руки на её плечи. – У капитана много защитников. Всё будет хорошо.
Сашенька напряглась. Она не привыкла к такому обращению начальства. Через тонкую ткань блузки она чувствовала тепло его рук.
– Много? Кто?
– Хм! Я, например.
– Вы?
– Мы же с ним старые друзья. Ты не знала?
Шура отрицательно покачала головой. Эта тряска принесла ей болезненные ощущения, и она немного поморщилась.
– В университете мы были, как говорится, не разлей вода. Жизнь нас затем раскидала, к моему большому сожалению. Но я могу с уверенностью заявить, что знаю Олежку, как себя самого, – он говорил, продолжая держать руки на её плечах. – Это честнейший и искренний человек. Меня никто не убедит, что Князев мог поступиться совестью. Поэтому я не позволю, чтобы с моим другом творили полный беспредел.
Он снял руки с её плеч и двинулся к своему креслу. Но в начальной фазе этого процесса, успел резко нагнуться и вдохнуть аромат её волос. Усевшись на место, Бояринов вновь внимательно посмотрел на девушку, вытянув сжатые в колечко губы. Покрутив ими, он неожиданно произнёс:
– Живи, пока.
– Что? – не поняла Александра.
– Иди, говорю, пока.
– Уходить?
– Да. Тебя вызовут, когда понадобятся твои показания.
В полном недоумении по поводу смысла прихода в кабинет начальника, Шурочка вышла за дверь.
Глава «Ч»
Чем дальше в лес, тем старее найденные трупы и толще дело следака. Это одна из любимых поговорок Князева. Князева, Князева, Князева… Как-то всё это гадко, туманно и подозрительно. Ничего не понимаю! Вернувшись к себе, Саша продолжала осмысливать свой поход к полковнику. Ясно, что ничего не ясно! Зачем он её вызывал? Он сказал, что с Князевым всё будет хорошо. И это отличная новость, которая должна была поднять настроение. Но оно, почему-то, не поднималось. Ощущения от визита не из приятных. Практически, мерзкие. Начальник явно что-то не договаривал. А эти руки? Нет. Определённо, полковник с капитаном совершенно разные люди. Как они могли дружить? Что-то здесь не так. Надо посмотреть ход разбирательств по делу Князева. Девушка открыла рабочий ноутбук и вошла в закрытую сеть. Но заняться чтением документов ей не дал приход Адливанкина. Он был в приподнятом настроении. Ямочки играли на щеках. Улыбка до ушей. Поцеловав девушку, он активно взъерошил свои кудрявые волосы и поделился радостью:
– У меня отличная новость! Меня назначили на место Князева!
– Как? Дело же ещё не завершено! – Шурочку его новость вовсе не обрадовала. – Как же так?
– Что делать? Видимо, Князев ещё не скоро вернётся. Кому-то надо вместо него работать. Приказа о моём назначении пока нет. Но Бояринов только что меня вызвал и объявил о таком решении.
– Саня! Что же будет с Олегом?
– Уй! Ты у меня такая жалостливая. За это я тебя и люблю. Муху не обидишь!
Адливанкин полез к ней с нежностями и поцелуями, но девушка не подпустила его к себе, выставив перед собой руки.
– Сашка, твоё назначение – это плохое известие! – она сказала это предельно серьёзно. – Очень плохое.
– Почему «плохое»? – ощущение беззаботного веселья стало сползать с его лица. – Почему ты не можешь за меня порадоваться? За нас, чёрт возьми, порадоваться. У меня зарплата вырастет. О-го-го, как вырастет! Мы сможем пожениться и купить квартиру! Свою квартиру! Через ипотеку, естественно. Но взносы не будут так давить на пустой желудок, как при моей сегодняшней зарплате.
– Нет, погоди, погоди – ты не о том говоришь!
– А о чём я должен говорить? О Князеве? Да, мне его жалко. Но я уже вдоволь настрадался по этому поводу. Нельзя же всю оставшуюся жизнь каждый день начинать с пролитых слёз о несчастной судьбе Князева? Надо жить для себя!
– Да-да, «для себя».
– Чего ты «дадакаешь»? Да, для себя! Я не виноват в том, что меня решили перевести на должность капитана. В чём моя вина?
– Ни в чём. Я тебя не виню, – тон Александры был предельно сухим и холодным.
– Вот чего ты? Только-только нарисовались хоть какие-то перспективы.
– Смотри не подавись этими «перспективами». Пескарь тоже мечтал о перспективах, когда увидел червячка.
– Вижу, что ты мне сегодня не рада. Ладно, зайду попозже.
И он испарился так же стремительно, как и пришёл.
Саше стало грустно. Получается, на Князеве поставили крест. Слова Бояринова о дружбе были ложью.