– Товарищи офицеры, всем спасибо. Можете быть свободны. Семён Павлович, – он окликнул старпома, – для вас отдельное задание. Возьмите у секретчика документы нашего гостя, просмотрите ещё раз – вдруг что интересное отыщется.
Хорошо бы это сделать самому, но через пять минут заступать на вахту, а потом, как сменишься, надо сразу собрать экипаж. Тут объявлением по «Каштану» не обойдёшься, тут надо говорить и видеть лица. И каверзные вопросы наверняка будут – у него, Кочетова, были бы.
Можно, конечно, прямо сейчас послать к людям замполита – в конце концов, это его работа, разговаривать.
Кочетов взглянул на розовое, поблескивающее от пота лицо Константина Ивановича, семенящего к двери, и пожал плечами. Как твердили им в училище: хочешь сделать хорошо – делай сам.
По ногам потянуло холодком, и Саша недовольно вздохнула, повернулась набок, подтягивая колени к животу. Одеяло опять свалилось, пришлось протянуть руку, шарить – где край. И где…
Вместо тёплого тела рядом ладонь нащупала пустоту. Саша открыла глаза, поморгала, привыкая к слабому свету.
Артур, опираясь коленом о койку, стягивал через голову чёрный шерстяной свитер. Бросил на тумбочку, нагнулся – на смуглой широкой спине чётким рисунком проступили мышцы. Он достал робу, сунул руки в рукава – прямо на голое тело, принялся застёгивать.
– Ты куда? – Саша оторвала голову от подушки.
– На вахту, куда ещё? – он одёрнул рукав, повернулся. – Ты спи. Скоро Гриша придёт, тебя осмотрит. Да… и я приказал вестовому принести тебе горячего чаю, минут через десять прибежит.
– Спасибо, – смущённо пробормотала она, прочистила горло.
Чай ох как нужен был: голос сипел, горло будто забили мелкие иголки – и скребли, и кололи.
Она поднесла руку к шее, потёрла её костяшками пальцев, и Артур хмыкнул:
– Не бери в голову. Горло, может, поболит и нос похлюпает, но воспаление лёгких тебе вряд ли грозит. Да и то… антибиотики у нас есть.
Она неуверенно улыбнулась:
– Думаешь, ничего страшного?
– Я сам один раз чуть не замёрз насмерть, – Артур поправил ремень ПДА на плече, шагнул к её койке. – Смешно получилось: даже не в море. Шёл с лодки в посёлок, пурга началась, с дороги сбился. Легче лёгкого мог заснуть в сугробе. Благо, замполит посреди дороги на «Волге» остановился переждать, видит – в снегу что-то чернеет, – у него вырвался смешок. – Тащил меня и материл изо всех сил, коньяком потом отпаивал. Коньяк-то он комдиву вёз на День рождения. Ну, пришлось именинника без подарка оставить.
– Ох, ничего себе, – Саша приподнялась на коленки, потянулась к нему. – И как ты потом?..
– Отживел, как видишь. Даже из носа не текло. Через день махнул рукой на все больничные и на построение прибежал. Замполит меня увидел – и опять давай матом крыть.
– Так замполит был наш? – Саша засмеялась.
– Ну а чей же? – зубы Артура блеснули в улыбке. – Константин Иваныч, родной. Если бы не он, быть бы дивизиону живучести с другим командиром – а где ж они ещё нашли бы такого, как я?
Наклонив голову к плечу, он хитро глянул на Сашу.
– И вот что, Вершинин… Вершинина?..
– Вершинина, – Саша коротко кивнула.
– Короче, учти: если только командир не решит ссадить тебя на ближайшем безлюдном острове, теорию и практику борьбы за живучесть тебе придётся отрабатывать, невзирая на набор хромосом. Я от тебя не отстану.
– Ладно, ладно, – она со смехом откинулась на подушки, провожая его взглядом.
Он вышел. Стало тихо, как-то опять мазнуло холодком по ногам. Саша вздохнула, натянула одеяло до колен.
Скоро придёт матрос с чаем – спящей, что ли, притвориться, пусть поставит и уйдёт? Или пусть хоть что-нибудь ей скажет. Жутко одной – сиди и думай, как перед командиром стоять, как оправдываться. И с другими жутко – начнут расспрашивать или просто глазеть…
А Артур глазел? Так сразу и не скажешь. Во всяком случае, не хотелось немедленно засунуть голову под одеяло и раствориться.
В дверь стукнули – Саша вздрогнула. Не дожидаясь ответа, в каюту бочком протиснулась невысокая фигура в матросской форме, пробормотала:
– Пршу разрешения…
Матрос опустил на тумбочку дымящийся стакан и шарахнулся обратно, к двери.
Саша невесело хмыкнула. Когда ей всё-таки придётся встать и выползти, ещё вопрос, кому страшнее будет – ей или им, тем, кто за этой стенкой.
– Да честное слово, видел! – Паша развёл руками. – Не веришь мне, у Гриши спроси, он её растирал-заворачивал. Или у Артура.
Ивашов покосился на него, снова склонился над своими газоанализаторами.
– Я не сомневаюсь, что они скажут то же самое, что и ты, – хмыкнул он. – Можно подумать, я первый год на лодке и не знаю, как у нас салагам лапшу на уши вешают. Что там журналист! Ты завтра скажешь, что старпом у нас баба с сиськами. А доктор и комдив-три подтвердят.
– Да ну тебя, – Паша отмахнулся, – хочешь, у командира спроси? Он-то врать тебе точно не будет.
– Ага, зато он в центральном только и ждёт моих вопросов, – Ивашов наконец оторвался от приборов, отряхнул ладони друг об друга. – Короче, всё нормально, углекислота в твоём отсеке не превышает ПДК.
– Спасибо, друг.
– Не за что, только не надо мне в другой раз сказки рассказывать.
Ивашов говорил насмешливо, но его глаза смотрели с сомнением, а на лбу пролегла озабоченная складка.
– Паш, – он наклонился к нему, – ну неужели правда – баба?
– Да чтоб я, – Паша огляделся кругом, пытаясь придумать, чем поклясться, но клясться своей матчастью, механизмами лодки, было страшновато, хоть он и не говорил ни слова неправды. – Чтоб я десять лет в отпуск не ходил! – наконец выпалил он.
Ивашов покачал головой.
– Может, галлюцинация? Коллективная. На почве длительного воздержания.
– Охуеть как смешно.
Молоденький лейтенант, командир турбинистов, вытянул шею:
– Павел Андреевич, а какая она, эта женщина?
Никто из матросов, смазывавших вал, не обернулся, не поднял головы, их руки мелькали всё так же проворно, но Паша чувствовал, что все навострили уши.
– Синяя, – он пожал плечами.
– Синяя?
– Вся в мурашках. А что, Тёма, – он кивнул лейтенанту, – окуни тебя в водичку с температурой плюс два – ещё и не так скукожишься.
Лейтенант серьёзно кивнул.
Ивашов потянулся к кремальере, чтобы открыть переборочный люк и выйти, но помедлил, повернулся к Паше:
– Ну всё тогда, нашему доблестному атомному крейсеру можно смело давать новое имя «Пиздец». Как дальше поплывём? Баба на корабле или глюки у половины экипажа – всё одно, веселье. Вернёмся в базу – нас даже не придётся наказывать, нас просто под белы ручки проводят в дурдом.
– Ты только квохтать не начинай раньше времени, – буркнул Паша.
– Квохтать? Я? Я только обрисовываю перспективы сложившейся ситуации, – Ивашов провёл рукой по лбу, сдвигая пилотку на затылок. – И, если честно…
– Внимание, – хрипло выдохнул «Каштан», – говорит командир корабля. Всем свободным от вахты офицерам, мичманам и матросам в шестнадцать ноль-ноль прибыть в кают-компанию для проведения организационной беседы.
Паша взглянул на Ивашова, выразительно поднял брови. Тот повернул руку, глянул на часы:
– Через десять минут.
Паша глубоко вздохнул.
Почему-то даже на разносы к командиру было идти не так жутко.
Глава 19
Сквозь басы в наушниках Саша расслышала, как стукнула дверь. Гриша наконец пришёл её осматривать.
Поворачиваться к нему не хотелось, не хотелось ничего говорить. Даже если он и не будет её расспрашивать, он, конечно, объявит её здоровой, а это будет значить, что надо выползать из каюты и появляться перед экипажем. Опять же – не побьют они её камнями, в конце концов, но пойти к ним – кажется, всё равно что опять ухнуть в ледяную воду.
Хотя нет. В воде хуже, и не надо самой себя накручивать.
Вздохнув, Саша сняла наушники, присела на кровати, оборачиваясь, и сглотнула: у койки стоял не Гриша, а командир.
– Здравствуйте, – он слегка наклонил голову. – Как вы себя чувствуете?
– Хорошо. То есть, нормально, – Саша соскочила с койки, машинально одёрнула свитер. – Я Александра. Александра Дмитриевна Вершинина. Товарищ командир, – она стиснула за спиной запястье, взглянула в серьёзные усталые глаза. – Простите меня.
Кочетов вздохнул – беззвучно, Саша увидела, как с силой приподнялась и опустилась грудь под робой, под ремнём.
– Сядьте, Александра Дмитриевна. Вам нужно беречь силы.
Он покосился на стул, шагнул к нему:
– Я тоже сяду. Я бы хотел сказать, что рад знакомству с вами, но уж в очень непростое положение это знакомство ставит всех нас. Что случилось, Александра Дмитриевна? – он смотрел на неё внимательно, изучающе. – Как вы оказались на лодке с документами вашего брата – ведь Александр Дмитриевич ваш брат, я правильно понял?
– Брат, – она кивнула. – Дядя хотел отправить его на лодку – вроде как для перевоспитания. С Сашкой что-то странное происходило, он совсем забросил универ, каждую ночь – вечеринки, коктейли, травка… Он мало что мне рассказывал. Я так поняла, он поругался с очень близким ему человеком – и пытался как-то это в себе заглушить. А дядя как про травку узнал, решил, что Сашку надо спасать. Я говорила ему, что он так его не спасёт, а только утопит… в переносном смысле, конечно, – она нервно усмехнулась, и Кочетов слегка кивнул. – Сашка ходил весь белый, глаза больные-больные. Он и уезжать не хотел, это совсем запутало бы его отношения с тем человеком. И лодки он боялся, очень боялся.
– А вы, значит, не боялись.
– А я плыла по течению, – Саша махнула рукой. – Давно уже плыла. Что я делаю, кем я буду? Хочу я быть врачом или не хочу? Художник я или нет, получится ли у меня хоть одна настоящая картина? Я запуталась. А тут – Сашке такой шанс окунуться в новую среду, в другую жизнь, что-то про себя понять. И он этот шанс обеими руками отпихивает. Вот я и подумала, – Саша усмехнулась, – двух зайцев одним выстрелом: и Сашке помочь, и себе.
– Интересно, – протянул Кочетов. – Я бы даже сказал, резонно. Но в итоге-то вы и брата втянули в нехорошую, можно сказать, криминальную историю, и себя. И дядю вашего.
– Дядя ни в чём не виноват! – Саша привстала. – Он не знал ничего. Это всё я.
– Это всё вы, – повторил Кочетов. – Понимаете, Александра Дмитриевна, дело не в том, что мы получили вас вместо вашего брата. Судя по тому, как вы о нём сказали… ну, не важно. Дело в том, что документы – чужие. А корабль – военный. И мой особист жаждет вашей крови.
Саша вздохнула.
– Глупость я сделала, конечно. Теперь и у вас будут неприятности?
– Посмотрим, – Кочетов слабо усмехнулся. – Даст Бог, отобьёмся. Когда будем всплывать на сеанс связи – он у нас назначен на завтра – мне придётся доложить о вас. Иначе за меня это сделают другие – и, возможно, в других выражениях.
– Я понимаю, товарищ командир, – Саша грустно улыбнулась.
– Ну а пока… видимо, всё остаётся по-старому, – он пожал плечами. – Вас уже выписали?
– Нет, но, мне кажется, вот-вот выпишут.
– Разместить вас в отдельной каюте будет затруднительно, – он провёл кончиком пальца по подбородку. – Разве что переселить вас прямо сюда, в изолятор… но он может понадобиться в любой момент.
– Я могу жить в моей прежней каюте, никаких проблем! Если, конечно, Илья не будет против, – неуверенно добавила она.
– Думаю, что не будет, – он поднялся. – В общем, выздоравливайте, возвращайтесь к нам, а я подумаю, как лучше подать эту историю командованию.
Он потянулся было к двери, помедлил.
– Да, вот ещё что. Особист, Олег Максимович, возможно, захочет сам поговорить с вами. Он умеет взять доверительный тон, – Кочетов слегка нахмурился, – так что я вам советую: будьте правдивы, но сдержанны. Чем меньше подробностей, тем, возможно, безопаснее.
– Поняла, товарищ командир. Олег Максимович один раз уже разговаривал со мной по душам, – она негромко хмыкнула. – Убеждал меня написать жалобу на моих…
Сослуживцев? Она не служит. Соседей? Пустое слово, вообще ни о чём. Товарищей? Как-то по-пионерски звучит, по-тимуровски, но более подходящего ничего не придумывается.
– …на моих товарищей за то, что они надо мной подшутили.
– Вот как? – Кочетов взглянул на неё с любопытством. – Поскольку я не видел никакой жалобы, надо полагать, вы отказались.
– Так точно, отказалась.
– Ну вот, – Кочетов усмехнулся каким-то своим мыслям. – Я же говорил, случайных людей у меня на лодке не бывает. Выздоравливайте, Александра Дмитриевна.
Кивнув, он вышел – в дверях едва не столкнувшись с Гришей и его увесистым медицинским чемоданчиком.
– Связист! Опять дрыхнешь на вахте?
Илья вскидывается на стуле, поднимая голову, убирая с пульта ладонь, так удобно легшую под щёку. Наушники съехали на затылок – он поправляет их, оборачивается, ожидая увидеть командира или старпома. Их нет – это акустик за перегородкой развлекается.
– Лучше бы сам дрых, чем людей дёргать, – бормочет Илья. Он, конечно, не всерьёз: где это видано – спать на вахте в море? Но в то же время связист – не тот человек, который может понадобиться вот так вдруг, неожиданно. Сеансы связи расписаны на месяц вперёд, для того, чтобы вызвать берег, надо сначала как минимум подвсплыть на перископную глубину.
Конечно, сигнал может прийти и по звукоподводной связи – несколько коротких гудков, вызов на внеочередной сеанс. Под водой не поговоришь, берег может только затребовать лодку наверх, и, когда она ощетинится антеннами, выставит их из-под воды, связываться по радио.
Но такой сигнал Илья уж точно не проспит.
Женьке-акустику, видать, и впрямь хочется спать: ёрзает за перегородкой, чем-то гремит. Илья косится на часы: всего-то двадцать минут осталось – и по каютам.
Всего-то, но когда он смотрел на часы до этого в последний раз, до конца вахты оставалось двадцать семь минут. Время вязкое, как мазут.
– Илюха, – Женька не унимается, – а расскажи: как это ты умудрился месяц спать с бабой и этого не заметить?
– Да пошёл ты.
– Илюха, ну поделись опытом! Интересно же!
Илья вздыхает. Женька ведь наверняка не последний, кто будет до него доколёбываться подколками.
– Артура спроси, – хмыкает. – Он с ней в койке был, не я.
– Ну она же в каюте переодевалась и всё такое… Неужели она была прям настолько как мужик, что ты и не заметил?
– Что? Что я должен был заметить? – Илья раздражённо постукивает пальцами по пульту. – У меня, знаешь ли, нет привычки пялиться на мужиков, когда они переодеваются. А ты что, своих соседей по каюте голыми разглядываешь? Надо ребят предупредить.
– Да иди ты!.. – Женька смеётся. – Слушай, а что твоя Ленка скажет, когда узнает?
Лена? Илья пытается представить её лицо, удивлённые глаза.
– Не знаю, – тянет он. – Я не помню, когда она меня в последний раз ревновала.
– Повода не даёшь?
– Естественно.
Хотя, вообще-то, было бы неплохо, если бы Лена хоть как-то давала ему понять: он ей нужен, ей небезразлично, где он, с кем он, на кого он смотрит. Рассказать ей, что ли, когда вернутся?
А когда они вернутся? Что скажет дивизионное начальство, узнав о пассажирке?
– Хорошо, если нас из похода раньше времени не завернут, – он продолжает вслух свои мысли. Женька хмыкает:
– А хоть бы и завернули. Нам-то что, мы в командиры не метим, а из зарплаты небось не вычтут.
– Кэпу влетит, старпому. Могут и команду расформировать. Зашлют куда-нибудь…
– Дальше полюса не зашлют, – ухмыляется Женька. Илья пожимает плечами: неужели ему настолько похуй? Люди-то на флоте разные, а служить с дебилами после Кочетова, после Палыча, после того же Артура – не сахар, ой, не сахар.
Обидно. Из-за какой-то бабы. И за неё обидно, на самом деле: вон как она ему перевязки делала, не хуже Гришиных. Корка ещё осталась, но уже отваливается постепенно, под ней – гладкая розовая кожа. А если бы плохо ожог обрабатывали, остались бы рубцы – вон как у Николаича, соседа, когда он пузо паяльником обжёг.
И в отсеке она горела вместе с ними. Не истерила, не молотила кулаками в переборку, а включилась в ПДА и ждала.
Всё равно дура, конечно: какого хера с чужими документами на лодку полезла?
А Женька по-своему прав: смешно, что он, Илья, даже и не заподозрил неладное. А ведь были звоночки: как его сосед кутался всё время в одеяло, в свитера – а главное, не брился и не обрастал! Эх. Хуёвый из тебя, Илюха, Шерлок Холмс.
А вот и время, наконец. Тощий Иволгин, связист третьей смены, заходит в рубку, и Илья с облегчением поднимается на ноги, поглаживает затёкшую спину, услышав: «Подвахтенным от мест отойти».
Пару часов до ближайшей приборки или тревоги можно поспать по-человечески.
Или нет? Илья выходит из рубки и его тут же останавливает взгляд командира – ещё до слов: «Илья Геннадьевич, вы мне будете нужны. Пройдёмте ко мне».
Он идёт за командиром, глядя в его широкую спину и даже не пытаясь гадать, что от него нужно. Через пару минут всё будет ясно – лишь бы только неожиданные приказы не съели всё время на сон. Но если и съедят – куда он денется с подводной лодки?
Командир ждёт, пока он пройдёт, и аккуратно прикрывает дверь.
– Садитесь, Илья Геннадьевич, – и сам опускается за стол. Илья следует его примеру, выпрямляется на стуле, чтобы не так кололо затекшую спину.
Командир смотрит на него внимательно, но без укора, без досады, расслабленно опираясь локтем на крышку стола, отставив ногу. Кажется, Илья нигде не накосячил, ебать его не будут – и то хорошо.
– Илья Геннадьевич, по плану сеанс связи у нас завтра, в восемь ноль-ноль, – задумчиво произносит командир. Пальцы трогают щёку. – В семь-тридцать мы рассчитывали всплыть на перископную глубину и начать подготовку.
– Так точно, – Илья кивает, не представляя, куда клонит командир.
– Так вот. Мы всплывём в шесть-тридцать. И вы немедленно передадите радиограмму следующего содержания, – Кочетов придвигает к нему листок в клеточку, исписанный крупным ровным почерком. – В Генеральный штаб, адмиралу Вершинину лично.
А, вон оно что.
– Есть передать радиограмму, – Илья берёт листок, не читая. Ещё будет время.
– Мой приказ вы уже получили, – командир выразительно приподнимает брови. – Дублировать его завтра я не буду. Содержание радиограммы и сам факт её передачи не следует ни с кем обсуждать.
– Вас понял, – Илья вновь наклоняет голову, прячет листок в карман РБ.
Обходной манёвр, перестроение – для того, чтобы обвести особиста. А может, и замполита со старпомом. Тут уж не его, Ильи, дело: ему приказали и он выполнит.
И дай бог, чтобы хитрая штука, задуманная командиром, им всем помогла.
В лёгких чисто. Гриша так сказал, отнимая стетоскоп от её спины, и она наконец смогла опустить свитер. Завернувшаяся шерстяная ткань не слушалась, и она дёргала, нервничала, а Гриша и внимания не обращал, он уже сел что-то писать в её карте. «Миндалины красноваты, конечно. Горло болит?» Она уже отчасти взяла себя в руки, в меру сиплым голосом пояснила, что да, першит иногда. Гриша выудил из ящика пластинку леденцов, кинул ей на колени. «А вообще, лучше полоскать. Морская вода – идеальный антисептик, можно бы набрать забортной из клапана, но для тебя, наверное, холодновата будет. Так что – чайная ложка поваренной соли на стакан воды, три раза в день».
Гриша был такой же, как всегда, деловой и собранный, но эта собранность казалась ей неестественной, словно он, как и она, изо всех сил старался не совершить какого-нибудь промаха, не обнаружить свою неловкость – а может, злость. Он злился на неё? Она бы злилась наверняка, на месте любого из этих ребят.
Но она ведь не сделала ничего плохого – за что же смотреть сквозь неё, делать вид, что ничего не случилось и её, Саши Вершининой, здесь просто-напросто нет? И она сама начинала злиться, и старательнее улыбалась, пристально глядя на него.
Гриша не замечал. Гриша пихнул ей градусник и, пока она сидела, зажав его подмышкой, не сказал ни слова. «Тридцать шесть и восемь… ну, кажется, всё в порядке. Насморка нет?»
Никак нет, товарищ доктор. Всё хорошо.
Спохватившись, она кинулась благодарить – за спасение, за то, что благодаря ему она ещё и здорова. Гриша отмахивался: «Да все старались, все… слушай, а носки мои тебе ведь больше не нужны?»
Она, конечно, их тут же сняла, сунула ноги в тапочки, новые, ещё не разношенные. «У интенданта этого добра навалом, а прошлые твои проще было выкинуть. Хлебнули воды так, что не дай бог».
Он вручил ей и новую робу с брюками – в запечатанном целлофановом пакете. «Можешь прям тут переодеться, я выйду. Хотя скоро первой смене ужинать, не пойдёшь же ты в РБ в кают-компанию».
Есть, собственно, не хотелось. Желудок слипся с пищеводом, горло сжималось. Но если она не насмелится выбраться сейчас, потом будет тяжелее. Да и Гриша, несмотря на весь свой пофигизм, наверняка посмеётся над ней, если она попросит оставить её ещё на денёк здесь, в изоляторе.
Так что она просто сказала ещё одно спасибо, взяла пакет и пошла в свою каюту.
Смешно: в отсеке занятые люди крутили клапаны, гремели железками, а ей казалось – стоит неосторожно громко шагнуть, что-нибудь задеть или просто остановиться, не дойдя до конца коридора, все повернутся к ней и начнут буравить её глазами.
Хотя кому она нужна?
За дверью каюты её отпустило. Как будто она и не уходила отсюда надолго: ровный слабый свет ламп, посыпывание Ильи наверху, складки на покрывале – она застилала койку наспех, торопясь в отсек помогать Артуру накладывать русалочий макияж.
Она постояла, подошла к шкафу и ещё успела достать вещи, прежде чем глыбой навалилась усталость. Она села на койку, вытянув ватные ноги, и так и сидела с расстеленной на коленях белой рубашкой, не зная, сколько времени прошло. Наверное, все силы ушли на то, чтобы продержаться несколько минут в ледяной воде – а с тех пор она ничего не ела почти сутки. Даже не вспоминала о еде. А может, эта слабость – от страха, тело пыталось удержать её в каюте, тело твердило: «Не выходи, здесь безопаснее».
Но не умирать же с голоду, в самом деле!
Она взялась за перекладину кровати, осторожно встала, принялась снимать свитер, пижамные штаны. Пакет с РБ можно положить в шкаф, он понадобится после обеда. Чёрные брюки, рубашка. Зашнуровать ботинки. Расчёска… Волосы потихоньку отрастают, ей приходило в голову, что надо бы подкоротить. А теперь уж нет нужды.
Прямой пробор слева, белый воротничок, застёгнутые манжеты. И щёки совсем белые, круги под глазами видны отчётливо, будто она плеснула немного голубой акварели, смешала с водой и дала растечься. Эх. Вернётся – сейчас же на юг, плавать и загорать.
Илья с тихим шорохом повернулся на своей койке, свешивая пятку, и что-то пробормотал в подушку. Саша улыбнулась: говорил, сны ему не снятся…
Постояв немного, посмотрев на него, она взяла красную коробочку со своим ПДА и вышла.
– Вот так всегда, – вздохнул Паша, болтая вилкой в мутно-бежевой смеси, размазанной по тарелке, – в начале похода ешь от пуза, а потом нормальные продукты кончаются и приходится жрать картон.
Артур хмыкнул, косясь на него, пропихивая в рот очередную ложку безвкусного разведённого порошка. Штурманёнок Дима назидательно поднял палец:
– Не картон, а яичный концентрат. Командование заботится о том, чтобы ты в походе не отвлекался на всякие мелочи вроде вкуса и запаха. Ни того, ни другого – и за столом все твои мысли только о службе!
– Да ладно, – Артур отодвинул тарелку, – рыбный суп был ничего. Треска – дело полезное.
– Ага, только эта треска в консервных банках давно уже перешла в состояние пластмассы: не разжуёшь.
– Ну а что прикажешь делать? Хранить свежие продукты на подлодках по три месяца ещё никто не научился.
– Непатриотично рассуждаете! – Дима навалился локтем на стол. – Вон, спросите у Константина Иваныча. Он вам скажет, что любые неприятности с едой – пустяки в сравнении с пользой, которую мы приносим нашему государству.
– Угу, – Паша мрачно потёр лоб. – Знаешь, что говорил матросам комдив-три на моей первой лодке? Прикажем – торпеды будете жрать!
– Вот, – выдохнул Дима, сложил руки, как монашка на молитве. – Вот как надо воспитывать личный состав!
– Точно, – Паша осклабился. – Как-то раз ему сход на берег задержали. А ему надо было к бабе. Он сообразил, что всё уже позакрывается, когда его отпустят, и послал трюмного за гондонами. Ну, через сорок минут тот вернулся с пачкой «Дюрекса», всё как надо. Комдив-три, довольный, ждёт схода на берег, заваливается к бабе, приступают они к делу – он вскрывает пачку, а там только записка: «Припрёт – и шланг натянешь!»
Артур поспешно проглотил отпитый чай, откинулся на спинку стула:
– Сука, – выдохнул сквозь смех, – ну, сука!..
Замполит косился на их угол стола с подозрением, хоть и не мог, видимо, расслышать разговора. Артур широко улыбнулся ему, приподнял стакан чая, салютуя. Замполит нахмурился ещё сильнее, и вдруг его глаза тревожно расширились, он потянулся к командиру, что-то быстро-быстро говоря.
Артур повернулся туда, куда смотрел зам – к двери. Возле неё стоял… стояла Саша, тоненькая, белая, с раскрасневшимися щеками.
Она шагнула к столу неуверенно, оглядываясь, хотя место слева от Паши, где она обычно сидела, было свободно.
– Товарищи офицеры, – негромко, но чётко произнёс командир, поднимаясь.
Встали все.
Саша покраснела ещё сильнее, вцепилась пальцами в рукав.
– Я, товарищи… очень приятно, но не надо… я ведь с вами… как вы…
Она совсем растерялась, нашла взглядом командира, и он кивнул:
– Садитесь, пожалуйста, Александра Дмитриевна. Вестовой – ещё порцию!
Она села рядом с Пашей, грузно, неповоротливо опускавшимся на своё место. Дима зачем-то подвинул ей сахарницу, хотя чай ещё даже не принесли – вестовой только спешил с тарелкой рыбного супа.
Артур почти слышал, как со скрипом ворочаются у всех в голове шарики: «Как с ней теперь – на ты, на вы? А матом ведь при ней нельзя? И анекдоты про блондинок не рассказывать? А лучше и про брюнеток не рассказывать… А я не слишком громко чавкаю? Да ну её, бля, не пожрать теперь спокойно!»
Она старалась сосредоточиться на своей еде, но время от времени отрывала взгляд от тарелки, поглядывала на соседей с неуверенной улыбкой. Тоже, наверное, не знала, что и как сказать.
Ну, все уже заканчивают с чаем, сейчас разойдутся – кое-кто уже встал – и доедать ей в одиночестве.
Артур отодвинул свой стакан, ложка тихонько звякнула. Он повернулся к Саше, и, будто почувствовав взгляд, она подняла голову.
– Сашка, – звучно произнёс он, покачал головой. – Повезло тебе, что ты не потонула и в ледышку не превратилась. Как ты навернуться-то умудрилась с палубы? Под ноги не смотришь?
Её рот изумлённо приоткрылся, у неё вырвался тихий вздох, а может, смешок. Кое-кто рядом негромко засмеялся.
– На небо засмотрелась, – спокойно сказала она. – В другой раз буду внимательней.
– Ой, я так один раз чуть с чердака не наебнулся! – выпалил Паша. Осекся, смущённо покосился на неё, наливаясь свекольным румянцем – она смотрела невозмутимо, светлые брови чуть приподнялись, выдавая интерес.
– Как же это случилось?
– Да совершенно по-идиотски. Я обещал деду разобрать его хлам… Секунду, – он повернулся к вестовому:
– Колмаков, а рыбного супа не осталось? Принеси мне ещё тарелочку!