Тал Жайлау. Библио-роман

Глава 4. Загадочное приглашение из Тал Жайлау

«Уважаемая Алма!

Имеем честь пригласить вас посетить наше поселение «Тал Жайлау», которое расположено на берегу живописной и красивой реки – Сырдарьи.

Мы собрали самых лучших книгохранителей, чтобы вместе с ними ощутить радость особого и благословенного чтения книг. Именно книги являются идеей и философией нашего лагеря. Книги, которые становятся не только нашими учителями и наставниками, но и друзьями, и проводниками в миры неожиданных и благостных смыслов.

Мы не учим читать слова, мы хотим понять предназначение букв, когда они рождаются, чтобы породить целую цепочку множества пониманий. Вместе с книгами мы хотим вернуться в то естественное лоно гуманизма, чтобы уйти от машинного диктата, окружающего нашу действительность. Ведь за монотонностью автоматического чтения мы забыли, что такое гармония первого звука. Мы предали забвению мелодию чтения, как откровение, и уже не понимаем, что значат слова. А значит, разучились любить этот мир, который полон доброго сочетания слов.

Мы читаем не для того, чтобы знать. Мы читаем не для того, чтобы наслаждаться. Мы читаем, чтобы стать частью великого и доброго понимания.

Понимаю, что многое из написанного выше, Вам кажется странным, если не сказать бредом. И Вы имеете на это право. Ведь непонятное вызывает агрессию, а Понимание – слишком дорогое удовольствие, и порой на него не хватит и всей жизни.

Но мы делаем длинную дорогу короткой, а твердый камень – мягким песком. И уверен, что вы, вступив на наше пространство, станете частью нашего Великого и Доброго Понимания!

Мы ждем Вас у нас, и будем рады, если вы примете наше приглашение. Наш адрес указан в конце письма.

Не беспокойтесь о транспорте, Вас встретят.

С уважением, жители книжного поселения «Тал Жайлау».

Перечитав письмо, хранящее в себе запах ила, глины и степных трав, она просветила бумагу на свету, подняв к гостиничному торшеру. Это была обыкновенная, слегка рыхлая, офисная бумага, почерневшая по краям. Письмо было написано аккуратным, почти каллиграфическим почерком, своей размашистостью выдающим крупного, уверенного в себе мужчину. Мягкие, слегка завитые края букв и широкое «О» говорили о романтичности автора, а возможно, даже, о ранимости. Может быть, человек, написавший письмо, видел так много в жизни, что в каждом слове пытался выразить весь тот болезненный опыт, через который он сам прошел. Возможно, у него красивые глаза и сильные руки, ведь тот нажим, с которым он писал, почти проткнул бумагу насквозь. А может быть, все это фантазия Алмы, которая от скуки и однообразности унылого гостиничного номера стала опять придумывать различные образы. И по привычке принялась разгадывать в тексте то, чего, возможно, вообще нет.

В институте она хорошо освоила науку герменевтики²⁹. С текстом Алма умела работать, как не работал никто. Она чувствовала такт и структуру текстов, причем как древних, так и современных. В буквах она видела намного больше, чем обычный человек. И часто играла в читательскую дедукцию, пытаясь определить по психологическому синтаксису и писательской стилистике портрет отправителя. Алма настолько преуспела в этом, что ей удавалось понять не только возраст или социальное положение автора, но даже психологические фобии человека. А она была мастером по фобиям. Профессиональная диффузия порой не давала ей покоя, и она не переставала читать тексты на остановках, в троллейбусе и даже на рекламных таблоидах, пропуская их через свою шкалу палеографии³⁰. Но потом спохватывалась и приказывала себе остановиться, чтобы не уходить в дебри текстового анализа.

Но этот сумбурный, неровный текст был необычен. Полный стилистических перепадов, он одновременно привлекал своей искренностью, и в то же время немного раздражал, сбивая с толку. Ей не нравился поучительный, менторский тон письма. Разве это приглашение? Ведь она не какая-то студентка филологического факультета, а библиотекарь. А два года назад даже выиграла республиканский конкурс среди библиотекарей.

Алма пыталась раскопать информацию о таинственном поселении в Интернете. Наводила справки среди коллег. Но ни Интернет, ни коллеги не слышали об этом неведомом «Тал Жайлау». Так, может быть, это некая религиозная секта? Она закинула письмо в дальний ящик, мало ли, что пишут люди. И на некоторое время даже забыла о нем.

Но письмо не давало покоя. Оно пульсировало в голове постоянной и непрерывной мыслью: «Ехать! Ехать! Ехать!». Алма даже перестала спать, думая только о письме и загадочном «Тал Жайлау». Она потеряла покой, хотя, чему могли научить ее в этом поселении? Кто может знать книги так, как она? Кто может их любить больше, чем она? И кто мог понимать их? Поездка ей казалась делом бессмысленным. Да и потом, кто его знает, что это за люди? Это безумие, ехать в неизвестность. Особенно для нее, почти никогда не выезжавшей не то, что из родного города, но не уходившей далеко от родительского дома.

Но желание ехать было сильнее всей логики, всего разума, который ее останавливал. Желание ехать сминало на своем пути любые преграды в виде робких сомнений. Желание ехать было сильнее ее, и она в итоге безрассудно решилась. Решилась, не предупредив никого, тайно послав на обратный адрес сообщение о своем подтверждении.

….

Из окна гостиницы на нее глядели огни обыденного, ничем не примечательного города. Такого же, как и те, что были по пути. Все города светят ночью одинаково. А некоторые, обыденно одинаково. Города словно строились серыми людьми, чтобы сделать жизнь людей еще более серой. Чтобы и без того серый быт еще больше посерел. А дома в них были похожи на заводские болванки, которые равнодушный станок формирует бесстрастной кучей на своем сером, шаблонном конвейере. Серая серость серого мира. Ничего не грело ее в этом городе. Ничего не делало его родным. А сильный ветер с песком еще больше отчуждал ее от города, поездки и всей этой обыкновенности, которая окружала ее повсюду. И чем дальше она отдалялась от Алматы, тем меньше была уверена в своей поездке, и с каждым километром ее все больше охватывало сомнение. Настроение менялось почти каждый час, и она уже устала от своей переменчивости. Как она могла нарушить многолетний привычный быт, состоящий из работы, книг и дороги к дому. Алма так долго шла к тому, чтобы ее жизнь была отлажена, как часы, чтобы ничего не отвлекало ее от любимой работы и от книг. И добилась успеха в том, чтобы механизм стабильности работал исправно. Но вся ее стабильная жизнь оказалась ловушкой рутины и ложным ощущением порядка. И в этом мнимом порядке было много тайного хаоса, который стал сводить ее с ума. И, возможно, поэтому она решила сбежать от всей этой мнимости, которой себя окружила.

…

Алма раздраженно отвернулась от окна и нервно включила телевизор. На экране появилась студия с яркими стенами в национальных узорах. Ведущая, миловидная женщина с длинной косой, внимательно слушала мужчину в темном костюме. А тот, важно сложив руки на животе, степенно разглагольствовал о литературе:

– Понимаете, книги сегодня никто не читает. Людям интересен экшн, клиповость. Почему так популярны видео? Потому что люди хотят видеть, а не читать. Слышать, а не мучиться с буквами.

– Но ведь чтение развивает воображение, оно заставляет работать ум.

– Ах, оставьте, – снисходительно махнул пухлой ручкой мужчина, словно на неразумное существо.– Я сам писатель, и знаю, что говорю. Да, мы все еще пишем книги. Но не так, как раньше. Раньше вот писали тексты. А сейчас люди, рожденные в эпоху телевизора и кино, просто описывают кадры. По сути, современные писатели – это описатели сцен.

– А что же делать с книгами? – спросила ведущая, дежурно улыбаясь в камеру. – Что делать с библиотеками, где хранится вся наша мудрость?

– Это всего лишь макулатура, здания с бумажным мусором, – продолжал глумиться мужчина. – Их надо закрывать, вычищать. Информация сжалась. Все сегодня здесь, – торжественно показал он на камеру свой модный смартфон.

– Надутый глупец, – гневно пробормотала Алма, вспомнив свою библиотеку.

В дверь номера неожиданно постучали.

– Входите, – открыла она дверь. В комнату мягко вошла полная женщина, администратор отеля.

– Я хотела подсказать хорошее место для ужина, – вежливо начала она. – Находится недалеко, буквально через дорогу, рядом с парком Батырхана Шукенова.

– Парк Батыра? – удивленно переспросила Алма. – Прямо целый парк?

– Да. Буквально рядом, через дорогу от нас.

– Ух ты, – удивилась, Алма. – Даже у нас нет такого парка. Мне нужно это увидеть.

– Там еще памятник, посвященный ему, – угодливо добавила администратор. – Но не забудьте про кафе «Достар», это кухня моего брата, и там очень вкусно. Доступные цены, свежие продукты, гарантия безопасности, – продолжала она тараторить свой рекламный текст, но Алма уже не слушала ее. Она быстро накинула курточку и стремительно вышла в коридор. Она должна увидеть и парк человека, который был почти в каждый миг ее жизни. Она должна посетить его, пусть даже отлитого в неподвижной статуе, ведь благодаря его голосу Алма порой жила. Батыр! Как же она могла забыть, что это его родной город, ведь для нее он всегда был своим алматинцем.

– Как только выйдете, вы сразу увидите вывеску кафе, – не унималась администратор, продолжая рекламировать кафе своего брата. Но Алма, безучастно пожав плечами, стала стремительно спускаться по лестнице.

…

Выскочив на улицу, она остановилась. Та дневная, унылая серость города, сменила свою будничную робу и вырядилась в вечернее платье, украсив себя украшениями из фонарей, неоновыми вывесками, и надушившись ароматом свежего, речного воздуха. Вдоль Сырдарьи неторопливо прогуливались люди, совершая вечерний променад. Где-то здесь, наверное, ходил в детстве Батыр. И Алма невольно оглянулась, словно выискивая среди теней своего любимого певца.

Она перешла реку по узкому мосту и вступила в тень небольшого сквера, где, несмотря на поздний час, прогуливались влюбленные пары и мамаши с детьми.

Обойдя весь парк, она, наконец, вышла на освещенную площадку, где на постаменте, в окружении деревьев и цветов, стоял Он: коленопреклонённый, бронзовый, с саксофоном в руках, словно только что сошел из клипа на знаменитую песню «Отан Ана».

Алма, не в силах справиться с охватившим ее волнением и дрожью в ногах, невольно присела на скамейку, чтобы перевести дух. А бронзовый Батыр, словно увидев ее, слегка повернулся к ней, улыбаясь при свете фонарей. И тихо заиграл знакомую мелодию, которая часто согревала ее застывшую душу. И она, закрыв глаза, полетела на крыльях любимой мелодии по знакомым улочкам. Уносясь во времена радости и ощущения нескончаемого праздника и безмятежности. Когда каждая улочка ее родного города впитывала до боли родные ноты, наполняясь романтичным юным волшебством. И это было не волшебство детской сказки, а чудо нового, неизведанного, но всепоглощающего чувства. Чувства, которое тогда называлось любовью, а сейчас, это была всего лишь зрелая ностальгическая истома по давно прошедшему, светлому, и в то же время темному времени.

Сердце Алмы сжалось от легкой элегии, витающей в воздухе далекой песни, много раз исписанной пером переживаний на когда-то чистых, наивных листках ее души.

Школа, парк, речка Весновка и …выпускной бал. Ах, как это было давно и недавно. Как это было надежно спрятано в тех ящиках памяти, старательно запертых в далеких кладовках. Она никогда не хотела возвращаться туда, в эти забытые комнаты. Но листки, словно услышав безмолвную мелодию, исполняемую этим бронзовым певцом, плавно выплывали из забытых закоулков хранилища ее воспоминаний. И она уже не могла сопротивляться нахлынувшим воспоминаниям, вырвавшимся из далеких комнат.

Глава 5. Выпускной бал

В тот год она услышала, как звучит любовь, и увидела ее воплощение в маленьком большеглазом мальчике, который старательно слушал учителя в первом ряду за первой партой. Она сидела чуть поодаль, в третьем ряду за пятой партой. Так, почему-то определил учитель. Так она и привыкла жить, в третьем ряду за пятой партой, подальше от чужих глаз и поближе к себе. Она услышала слова любви в устах Батыра, даже не понимая их. Она увидела образ любви, даже не понимая этого чувства. И с этого времени началась ее долгая и молчаливая любовь, которую она изливала на страницах дневника. Переживала, слушая песни Батыра. И ни разу за все эти годы она не сказала Арману о том, что любит его. И словно музыкальный шафер, Батыр был всегда с ней, когда она тосковала по Арману. А он продолжал сидеть за первой партой первого ряда, постепенно превращаясь из милого мальчика в статного высокого юношу, в которого уже была влюблена вся школа.

Но она имеет на Армана больше прав. Потому что она влюбилась в него с первого класса, в тот день, когда впервые увидела его. Когда даже слово «любовь» было слишком велико для ее детского сознания. Но в этот вечер она наконец-то решилась. В этот вечер Арман наконец узнает все. И как пел Батыр, она сложит послание любви. И пусть все будет; «ди-ги-ди-ги-дай»³¹.

Сегодня все будет по-другому. Она все спланировала. Больше никаких тайных грез, никакого томного ожидания. Пора словам воплотиться в действия, ведь сегодня выпускной бал, единственный вечер между школьными мечтами и взрослой реальностью. И он станет волшебным, ведь так хочет она.

И она ждала. Ждала, наряженная в белое платье, словно невеста. Ждала на высоких каблуках, которые удлиняли и без того высокий рост. И хотя ноги, не привыкшие к таким каблукам, уже ныли, она ждала, стиснув зубы. Скоро, после завершения официальной части, в центр школьного зала выйдет ведущий и объявит белый танец. А ее одноклассник, школьный диджей Талгат включит заветную песню, которая стоит первой на ее кассете. И это будет условный сигнал, чтобы сделать решительный шаг к взрослению. И пусть это всего лишь школьный бал, и еще многое нужно пройти, чтобы повзрослеть по-настоящему, но разве не прекрасен первый настоящий выбор после многих лет за партой.

Но время шло, Алма продолжала стоять в углу зала, а Талгат, с огромными наушниками на ушах, продолжал проигрывать различные песни. Но только не ее красную кассету TDK. Алма умоляюще глядела в его сторону, но Талгат словно растворился в своих огромных наушниках, уйдя полностью в свою музыку.

А праздничный вечер продолжался, пестря яркими нарядами, пышными букетами и красивыми словами растроганных педагогов. Скоро для них откроются тысячи дорог, и останется позади то, что объединяло их всех – школа.

Наконец, Талгат поднял на нее глаза и заговорщически подмигнул. И тут же, словно по команде ведущий, школьный учитель биологии, вышел вперед, и хорошо поставленным голосом объявил:

– А теперь, белый танец. Дамы приглашают кавалеров.

Динамики, захрипев, наконец, зазвучали знакомой мелодией. И Алма, набрав в легкие воздуха, решительно пошла вперед к нему, стоящему в окружении своей свиты. Он был словно проповедник, стоящий в кругу своей паствы, выделяясь среди них некой лучистостью и благодатью.

Она шла, полная непреклонности и уверенности, ни одним мускулом не показывая, что внутри у нее все дрожит от страха. И была бы ее воля, она бы зарылась дома под одеялом, чтобы не испытывать на себе эти взгляды, сопровождающие ее. Она шла, неуклюже семеня на высоких каблуках, готовая упасть от паники и неловкости, готовая в любой момент отступить назад. Но разве она не мечтала об этом вечере, много раз представляя себя, танцующей с Арманом? Завтра, возможно, они больше никогда не увидят друг друга, и сегодня последний шанс, чтобы сказать несказанное, чтобы излить не излитое. И пусть сегодня страх и робость, вечные ее спутники, подождут. Сегодня она сделает шаг, который, наконец-то, откроет то, что она накапливала многие годы.

Арман не увидел ее сразу, занятый разговорами. Он всегда что-то рассказывал, а люди его внимательно слушали. Неважно, было это интересно или нет, но каждый стремился быть рядом с ним, словно заряжаясь солнечным теплом, исходящим от него.

Его собеседники, увидев грозно надвигающуюся на них Алму, недоуменно расступились. И она подошла вплотную и быстро выпалила заготовленный заранее текст:

– Арман, можно тебя пригласить на белый танец?

Он слегка оторопел от такого приглашения. Они никогда не общались, виделись лишь в школе, и для него такое приглашение было неожиданностью. Но ведь это всего лишь белый танец девушки в белом. А танец не требует знакомства. И, улыбнувшись, галантно взял ее за руку и повел в самую гущу уже танцующих пар.

Три дня назад растаял летний дым,

Как легкий взмах твоей руки.

И я за ним бежал все эти дни, эти дни.

Неслась мелодия, томно разливалась из динамика большого проигрывателя, заполняя размякшую, сладковатую атмосферу полутемного зала, романтичной негой. И вчерашние школьники, наконец-то поверив в свою взрослость, медленно кружились, робко обнимая друг друга. А Батыр, механически потрескивая в больших колонках, установленных по бокам от диджейского стола, продолжал напускать своим бархатным голосом сентиментальные волны в распаленный от дыма и танцев, зал. И лишь диджей, несмотря на медленный ритм мелодии, живо подпрыгивал на месте в такт своего энергичного мотива, прижав огромные наушники к ушам. Музыка, звучащая в зале, была слишком общей и неличной. Она была для тех, кто слишком лично влюблен. Влюблен эгоистично, сужая границы этого космического чувства до пределов определенных людей. А он, Талгат, влюблен в эту жизнь, где нет границ и условностей. И для любви ему не нужна девушка, чтобы послушно кружиться рядом с ней весь вечер. Любовь Талгата безгранична, и пусть эти пары, играющие в любовь, кружатся под вялую мелодию, которую он для них поставил. А у него свой вечер любви, который отдавался в ушах буйными ритмами. И он будет радоваться, и танцевать вместе со всеми, ведь он тоже выпускник, и за плечами десять лет скучной и постылой учебы. Но будет радоваться так, как он хочет, по своему индивидуальному репертуару.

А пары продолжали кружиться, неумело положив свои юношеские руки на талии одноклассниц. Неуклюже перетаптываясь, стараясь не наступить на нарядные туфли своих пар. Увлеченные романтичной атмосферой и неожиданно взрослой близостью своих бывших одноклассниц, выпускники были сосредоточены и одновременно растерянны. Взрослая жизнь начиналась здесь, с этих нарядных платьев выпускниц, с томных взглядов партнерш и неожиданного чувства легкости и тяжести.

А Талгат был без пары. Он был улыбчив и временами бросал снисходительные взгляды на своих одноклассников. Ему не нужно было стараться, чтобы выглядеть взрослым в глазах спутниц. Его парой сегодня была музыка. Он жонглировал, словно ловкий фокусник, песнями, и правил этим залом. Безмятежный и веселый, воодушевленный и ликующий, Талгат был опьянен этой атмосферой, которую сам же и ваял.

– Танцуем все! – весело крикнул он в зал, вызвав недовольство скучающих у стены дежурных учителей. Им не нравилась излишняя фривольность «вчерашне» послушных учеников.

Зато выпускникам 94 года, заполнившим весь зал, было не до учителей. В этот день они искали парности, находя в своих многолетних одноклассниках новое, неизведанное, возмужалое и неожиданное. То, что не замечали все эти годы. Словно все они разом сбросили надоевшую за десять лет «партовую школьность» и облачились в новые наряды принцев и принцесс. Сегодня их бал. Бал откровений, за которым следует новое познание, которое отделяет их, выпускников, от вчерашних школьников. И они спешили, чтобы успеть познать за неумелыми танцами и трепетными прикосновениями, новые грани желанного взрослого мира.

Был мой сон – были мы вдвоем.

Верни мне вновь свой голос,

Нашу любо-о-о-овь,³² – тянул Батыр и его слова проникали во все потайные улочки, растрепанной, возбужденной и волнующей души Алмы. И она, словно путешественница, с удивлением узнавала новые улочки своей души. И на каждой из них играли радость, счастье и любовная истома, плотной завесой окутывающая ее сознание. Танцы – это всего лишь шаг к пониманию. Танцы – возможность узнать то, что она любила годами. Любила тайно, скрытно, в душе переживая каждый его взгляд и улыбку. И разве она могла мечтать, что весь вечер этот принц, в которого были влюблены почти все девушки школы, будет танцевать только с ней. А может, это всего лишь сон, и она опять блуждает в своих фантазиях, нарисовав в воображении и Армана, и песни Батыра, и весь этот вечер?

Время еще было осязаемо в первом танце, который выбрала Алма. Но потом скомкалось, словно бумага, потеряв привычные контуры, и дальше все происходило, словно в бурном водовороте, кружа в танце, урывками и обрывками, вспышками всплывая в штрихах и линиях. Удивленный Арман стал любопытным, затем интересующимся, а потом восторженным. И с каждым кругом танца он все больше изумленно узнавал неожиданно новую одноклассницу. И его так захватило это открытие, что он так и не отошел от нее, словно она была единственной девушкой на этом вечере. Они танцевали быстро, а потом медленно. Затем снова быстрый танец, который ставил Талгат. И снова сходились, робко обнимая друг друга в полумраке мигающей цветомузыки. Они потеряли счет времени и танцам.

– Ты словно цветок, неожиданно распустившийся после долгой зимы! Ты словно вспышка в беспроглядной тьме, – страстно шептал Арман, пытаясь вспомнить красивые цитаты из книг. – Ты словно волшебное творение в череде пресной обыденности.

– Ах, Арман, твои слова страшнее любого оружия. Зачем ты стреляешь красивыми стрелами, ведь ты никогда не говорил эти слова? Я была для тебя тенью, сквозь которую ты проходил, – укоризненно покачала она головой. – Что мешало тебе сказать это раньше? Или это иллюзия, обман? – Она, словно ребенок, нежилась в его эпитетах. Пусть они не настоящие, и слишком дежурные. Но она не могла не признать, что ей безумно приятно слышать эти слова. И ей хотелось слышать их все больше и больше.

– Обман? – возмущено воскликнул Арман. – Разве я похож на обманщика? Хочешь я крикну об этом на весь зал?

Нет, он не врал. Да, он не замечал ее ранее. Но ее раньше и не было, ведь нельзя увидеть то, чего не было. Вместо Алмы была действительно тень, невзрачная и скучная одна из одноклассниц, которые становятся такими же бесполыми, как родная сестра. Но сейчас это была внезапно выросшая красивая девушка, наполненная зрелой силой и спелого очарования. От нее исходила накопленная энергия, вбирающая в свою орбиту все вокруг. И он пожирал ее глазами, восхищаясь вьющимися локонами, тонкой шеей и неожиданной женской грацией.

– Все эти десять лет я знал, что когда-нибудь буду танцевать с тобой на нашем выпускном балу. Возможно, я не хотел расплескать слова, которые нес к тебе, – смотрел он в ее бездонные, чуть подернутые мечтательной поволокой, дымчатые глаза.

– Ох, Арман, ты просто мастер обольщения. Наверное, такие слова ты говоришь не только мне, – недоверчиво усмехнулась она. Он ничего не ответил, пытаясь все теснее прижаться к ней, ведь Арман всеобщий любимчик и не знал границ. Но книжная Алма любила его воздушной эфемерностью, где не было земных чувств. И все время испуганно отступала от него, пытаясь держать дистанцию.

– Хочешь, я крикну о том, что ты красивая, на весь зал? – вдруг остановился Арман. – Эйй! Слушайте! – пьяно закричал он в зал, заглушив на миг музыку: – Алма – это чудо!

Все с улыбкой оглянулись на них, и невольно смялся строй танцующих пар.

– Тихо! Ты что! – прикрыла ладошкой его рот Алма. – Я верю! —доверительно опустила она голову на его плечо. – Давай лучше молчать. Молчать, чтобы не спорить. В спорах нет любви. Пусть они останутся в наших душах. В танце свой ритм, Арман, давай просто танцевать.

А вокруг продолжали кружиться пары, не размыкая объятий, словно боялись потерять друг друга. Иногда они слишком сближались, и тогда раздавался командный, зычный голос завуча, требовательно разводящий зарвавшихся школьников в стороны.

Но к Арману она не решалась подходить, и только умильно улыбалась издалека. Она восхищалась этой гордостью школы, победителем многих олимпиад, талантливым художником, активистом. Арман был для учителей священной коровой, которым можно было лишь восхищаться, но не критиковать. Да с него пылинки нужно сдувать, а не ругать.

– Так, не сближаемся. Держите расстояние, молодежь, – продолжал отчитывать завуч пары, изредка бросая на Алму оценивающий взгляд. Не нравилась она завучу. Не нравилась своей независимостью. Раздражала отстраненностью и безразличием. Возмущала пренебрежением к табели симпатий, которой завуч поделила школу на группы. И ее фавориты всегда были обласканы, а других она подвергала гонениям. Но Алма не относилась ни к одной группе. Она училась прилежно, вела себя тихо, к ней невозможно было придраться, и это злило еще больше.

Но сегодня их вечер, и, несмотря на то, что завуч была категорически против такого выбора своего любимчика, она натянуто улыбнулась. Арман вне критики, как и его выбор, и в этом давно устоявшийся баланс справедливости в мире завуча. Так живет она, так живет страна. И с трудом сдерживая в себе бешенство, поспешила прочь в дальний угол, где слышались громкие голоса.

А музыкальный фокусник Талгат, тонко чувствуя настроение одноклассников, менял одну песню за другой, давая остыть разгоряченным парам. И не давая им совсем охладеть, вновь задавал ритм, которым дирижировал танцорами:

Стоп ночь подожди, подожди, не уходи

Стоп ночь подожди, мне нужны твои огни³³

Кавалеры, успевшие прижаться к своим дамам, нехотя выпустили их из объятий. И стали неуклюже притоптывать вокруг одноклассниц, с каждым разом вовлекаясь в этот радостный задор, который царил в душном зале. Ведь позади десять лет школы, которые останутся последними танцами здесь, а снаружи их ждут целый мир и первая в жизни взрослая ночь.

Ночь уходит красным ветром

Безжалостной зари,

Помоги мне, на мгновенье ее останови…

Атмосфера в зале становилась все больше живой и раскованной. Этот вечер – всего лишь раз в жизни. И пусть он будет полон любви, истомы предчувствия. И танцующих окончательно накрыло сладкой негой всеобщего братства и взаимной любви, за которой исчезли все школьные обиды. И словно колышущиеся от ветра стебельки, выпускники взрослели на глазах, превращаясь из школьников в юношей и девушек.

А учителя, не в силах уже сдерживать этот напор выпускной взрослости, махнули рукой, и старались не вмешиваться в порой чересчур фривольные танцы. В конце концов у них теперь новый учитель – сама жизнь, а школа уже выполнила свою миссию.

– Поедем на Медео? – тяжело дыша от многочасовых танцев, спросил Арман.

– Поедем! – бесшабашно кивнула Алма. – Поеду хоть на край света!

Взрослая жизнь начнется без детских страхов, и она готова к любым приключениям. Она будет танцевать, петь, и радоваться всю ночь. А может быть, и всю жизнь. Хватит витать в книжных облаках, она хочет полных ощущений от жизни, чтобы душа и тело воссоединились в одно целое, а не были друг другу плохими знакомыми. Здравствуй, взрослая жизнь! Здравствуй, зрелый мир!

– Ура! – закричал Арман, высоко подпрыгивая на месте в ритм песни. – «Диалог ночной, разговор без слов! Обжигают дыханьеееее», – закричал, вторя поющему в колонках Батыру.

– «Строит ночь мосты в облаках мечты! Для желанных свидани -и-ий!» – Слегка пьяная от охватившего ее всеобщего ликованья, радостно подпевала она. И весь мир танцевал вместе с ней от радости, ведь радость заразна, и охватывает все вокруг.

…

Но в темном углу зала был один человек, который не разделял всеобщего веселья. Он хмуро стоял, бросая презрительные взгляды на своих одноклассников, не понимая причины этой радости. Никто не знал его настоящего имени, но его звали Жабай – Дикий. Он и выглядел, словно дикий зверь, с длинным шрамом на левой щеке, хищным оскалом и необъяснимой злостью, которая отпугивала всех. Его боялись, его не любили, его сторонились, ведь зверь непредсказуем.

Иногда, выпускники спотыкались об его взгляд, и пытались перейти в другой угол зала, подальше от него. А Жабай лишь ухмылялся этим глупцам: взрослый мир жесток, в нем нет границ, и он не раз нещадно будет бить в лицо. Но эти глупцы не знают и радуются напрасной детской радостью, а насупившее завтра их быстро отрезвит.

Но больше всех его внимание привлекала одна пара. Это была красивая, статная пара. Высокий парень с длинными вьющимися волосами и девушка в белом платьем на высоких каблуках.. Они танцевали уже много часов, и не могли оторваться друг от друга. Они привлекали своей слаженностью и некой гармонией, словно бы это была пара. Но Жабай знал, что это их первый танец в жизни, и от этого у него еще больше портилось настроение. Он буравил их взглядом, пока девушка в белом не почувствовала и не оглянулась. Жабай улыбнулся, встретившись взглядом, но разве зверь умеет улыбаться, и его лицо осклабилось, напоминая волчий оскал. И девушку охватили страх и тревога, как бывает у любого, кто встречается с ним взглядом. Она юркнула за спину своего кавалера и прошептала:

– Прошу, поехали скорей отсюда! Поехали немедленно на Медео!

И пара, неожиданно сорвавшись, побежала к выходу. Подальше от этого зала, ставшего вмиг колючим и жестким, словно тот взгляд. Она еще раз оглянулась, чтобы ответить ему взглядом вызова и бесстрашия, но Жабая уже нигде не было. Он, словно призрак, пришел лишь на миг, чтобы заразить всех страхом. Ведь страх тоже заразен, и порой достаточно одного взгляда, чтобы заразить им весь мир вокруг.