Тал Жайлау. Библио-роман

Глава 6. Таксист из Кызылорды

В такси, кроме нее, были и другие пассажиры: супружеская пара и их дочка, девочка лет десяти. Они расположились на заднем сиденье старого фольксвагена, и Алме пришлось занять единственное пустующее место рядом с водителем. Хотя она не любила сидеть спереди, где водитель словно вторгается в твое личное пространство, нарушая ее внутреннюю, как она называла – «геометрию дистанции».

Водитель, загорелый, сухощавый мужчина с вытянутым, словно клюв, носом, завел двигатель и весело сказал:

– Жол болсын! Пусть будет дорога счастливой!

Было достаточно тепло, и Алма опустила окно, чтобы разглядеть при свете дня покидаемый город. Это уже было не чужое поселение, наполненное однообразными коробками, а город Батыра, значит, частично и ее город. Но сам центр проехали быстро, а дальше начался пригород с желтыми, наспех сбитыми домами земляного цвета, хаотично расположенными вдоль дороги. Таксист, пропетляв между ними, выехал в степь, которая раскинулась до самого горизонта. Привыкшая с детства к горам, Алма никак не могла зацепиться за какой-либо пространственный выступ, столь привычный в родном городе. Здесь не было ни гор, ни деревьев, а бескрайнее небо не покрывали даже облака. Все пространство вокруг было заполнено ровной, почти безжизненной пустотой, слегка усыпанной редкими чахлыми кустарниками, растущими между огромными проплешинами песка. И только вдалеке виднелись небольшие, пологие холмы.

Алме стало неуютно. Вчерашняя сентиментальность в парке мигом улетучилась, и ей опять захотелось домой. Ее не грело даже солнце, которого здесь было в изобилии. Голубое, ясное небо было чужим и неродным. А в нос ударили другие, совершенно незнакомые запахи этой, никогда не виданной доселе, земли. Было что-то душистое, терпкое, и в то же временами дурманящее в этом коктейле ароматов, перемежающимся с запахом протекшего бензина в старом автомобиле. И это все было чуждо и настолько неуютно для искавшего комфорт повсюду человека, что Алме вдруг захотелось плакать. Она проглотила тоскливый ком в горле, и расстроенно закрыла окно.

Водитель, заметив состояние пассажирки, протянул скомканный грязный платок:

– Алматыдан? (Из Алматы?), – неожиданно спросил он.

– Ия! – отказалась она от черной промасленной тряпки, от которой чуть не вырвало.

– Я сразу понял, – проницательно усмехнулся он. – У вас язык другой и акцент.

Алма промолчала. Водитель засунул обратно тряпку, и, потеряв к ней интерес, обратился к супружеской паре:

– Едете поклониться духу Коркыта? – продолжил он на казахском языке. Алма облегченно вздохнула. Продолжить диалог на родном языке она вряд ли смогла бы. – Издалека едете?

– Мы сами из Шу, – живо заговорил полнолицый пассажир в белой рубашке. – Мы вообще-то каждый год ездим. С тех пор как родили эту девочку, – с гордостью кивнул он на девочку, усиленно тыкающую маленькими пальчиками в экран смартфона.

– Ух ты? Вы ее выпросили, получается? – улыбнулся таксист.

– О, да, – вступила в разговор женщина, перехватив инициативу. Мужчина недовольно крякнул, но замолчал, нехотя уступив ей разговор. – Я ведь долго не могла … (неразборчиво).

Алма, хоть и понимала казахский язык, но выражение, сказанное женщиной, до конца не разобрала. Скорее всего, это был литературный или народный оборот. Казахский язык славится метафорами и аллегориями, и не всегда слова можно понять буквально. А в этих солнечных краях речь имела совершенно другие интонации и оттенки.

– Я знаю много случаев, когда люди не могли заиметь детей, но побывав на могиле Коркыта ата, получали желаемое. Конечно, нельзя чудо придавать силе Святого Коркыта ата, ведь он всего лишь человек. А исполняет желания Всевышний, – поучительно объяснил мужчина.

– И вообще, мы должны… – вступил было в разговор пассажир, но женщина тихо цыкнула, и мужчина снова замолчал.

Вдалеке показался всадник на гнедом коне. Это был мальчик. Вздымая пыль, он мчался во весь опор, словно хотел показать свою удаль, пришпоривая голыми пятками своего коня. А гнедой еще больше старался, длинными прыжками перепрыгивая через кустарники джингила. Его длинная грива развевалась на ветру, словно флаг. И пассажиры в автомобиле невольно залюбовались красивым скакуном, словно появившимся из сказки. Восхищаясь ровным шагом быстрых ног аргамака и мастерством мальчугана, умело правившего им.

– Чу! Чу! – рисуясь, подстегивал мальчик коня, поймав на себе взгляды людей из машины. – Чу! – кричал он громко, показывая всем видом, что природная быстрота может быть не хуже скорости механической, неуютной и дребезжащей. Но, в конце концов, всадник отстал от автомобиля и исчез в клубах пыли, оставшись за невысокими холмами. А в салоне наступила ровная, автомобильная тишина сопровождаемая гулом гудящего двигателя.

Водитель, привыкший долго и много говорить, заерзал на сиденье и вновь посмотрел в зеркало, найдя глазами пассажира.

– М-да, ты прав, братишка, – глубокомысленно изрек он изменившимся голосом. Из хамоватого, настырного рвача, торговавшегося за каждый тенге в городе, он неожиданно превратился в глубокомысленного, степенного мудреца. И стал рассуждать о желаниях, вере, жизни и отношении людей к Богу. Он говорил теперь мягким, плавным тоном умудренного жизнью философа, затрагивая глубинные пласты человеческого бытия, что Алма невольно заслушалась. И хотя она не понимала части слов и выражений, но по интонации и какому-то незримому коду слов, который устанавливается между оратором и слушателем, Алма улавливала смысл всего того, о чем рассуждал водитель.

– Порой не знаешь, что помогает в исполнении желаний. И тебе кажется, что вот она дорога, которая ведет к исполнению всех желаний. Но наступает конец дороги, а там новый поворот, и снова – новая дорога и новые желания. А може, т мы и есть дороги, а желания – это наши пассажиры.

– У нас было одно самое заветное желание – родить ребенка, – отозвалась вместо мужчины женщина, хотя водитель обращался не к ней. – Но человек ведь ненасытен. За одним желанием следуют другие, и нам захотелось братика для дочки.

– Жизнь – это желания, иначе зачем жить. Все в этом мире и в других мирах в руках Всевышнего, – глубокомысленно продолжал таксист, не обращая внимания на ее слова. – И нет никакого посредника между человеком и Аллахом. Но в некоторых местах, говорят, желания особенно исполняются. Я не знаю, чему тому причина. Возможно, хранители этих мест усиливают ваши просьбы. Или люди очищаются в этих местах, что их начинают слышать высшие силы. Мы многое не знаем в этом мире. Вот у меня нет никаких желаний. Я прошу только одного, чтобы все мои родные были живы и здоровы. А остальное неважно. Я считаю нельзя Бога отвлекать пустыми просьбами. Во всем нужно придерживаться ысырапа.³⁴

Таксист вошел в раж, и стал рассказывать о чудесах, волшебной силе здешних мест и целебных травах. Алма невольно оглянулась в окно, чтобы рассмотреть в этой безводной пустоши хоть какие-то намеки на силу и волшебство. Здесь так мало было растительности, что было непонятно о каких травах ведет речь водитель.

– Здешние травы настолько волшебные, что рождают вторую силу.

– Вторую силу? – удивленно переспросил пассажир.

– Да! – многозначительно поднял палец водитель. – Ведь помимо первой, есть у трав еще и вторая, скрытая сила, которую может прочесть лишь опытный читатель, знающий слова. И слова растений знают лишь потомственные целители, которым дано знать язык трав.

– Но здесь так мало трав. Степь здесь голая, словно вымерло все, – недоуменно оглянулась женщина.

– Для настоящего степняка степь никогда не бывает голой, – укоризненно покачал головой таксист. – Она всегда полная. В ней так много того, что порой не найдешь нигде. Просто степь нужно уметь читать. Читать так же, как травы, как мир, как людей. И понимать его язык. Степь – это захватывающая книга, в которой заложено столько смысла, что не каждый его отгадает. И не каждого она принимает. Степь не бывает голой для вдумчивого читателя. Ведь она разная, полная, покрытая знаками и таинственная. Степь никогда невозможно разгадать, и каждый раз находишь в ней все новое и новое.

– Папа! – внезапно воскликнула девочка. – Смотри, ракета.

Перед ними ехал длинный тягач, который тащил на длинном прицепе ржавую, потрескавшуюся ракету. Таксист ловко вывернул и обогнал медленно тащившийся грузовик по встречной полосе.

– Ух ты! – прижались все к окну. – Вот это огромная ракета.

– Да ерунда, – ревниво махнул рукой водитель, недовольный тем, что пассажиры отвлеклись от его рассказа. – Это какой-то ржавый старый мусор. А настоящие ракеты намного больше, и их привозят целым железнодорожным составом.

Но ракета, несмотря на свою старость, выглядела величественной и огромной, словно собиралась снова покорять космос.

– А вообще, Кызылорда – это наша первая столица. Здесь есть все. И ракеты, и море, и все, что угодно.

– Разве не Оренбург наша первая столица?

– Э-э-э, нет, – покачал головой таксист. – Первая столица республики – Кызылорда. А Оренбург – это было при автономии.

И почему-то сердито ускорил машину, рассыпая по обочине гравий.

– Вот они – ракеты пустыни, – кивнул он на, неспеша бредущих в далеком мареве, верблюдов. – Скорость небольшая, зато в своем космосе. А космос здесь везде.

И вправду космос, подумала Алма, разглядывая за окном марсианские пейзажи. И в этом есть свой космос. И в этом есть свои слова, о которых говорит таксист. Но как бы не старалась, она не могла прочитать буквы этого большой пустынной земли. Она пыталась рассмотреть каждую кочку, кустик и траву, перебирая в голову все, что знала об этих землях. Но, кроме отторжения и устойчивой неприязни ко всему тому, с чем ассоциировался юг, она ничего больше не ощущала. Как алматинка, она не любила приезжих. И хотя в городе было много и других гостей, но чаще всех ей на глаза попадались южане. Они были такими же, как этот таксист – наглые, хамоватые и грубые. И, увидев в городе автомобиль с южными номерами, она пыталась как можно быстрее пройти мимо. И в городе она почти не пересекалась с ними. А, может быть, их тоже нужно научиться читать? Может быть, за внешней обложкой, кроется вот такой философ, умудренно рассуждающий о жизни.

….

За разговорами пассажиров и убаюкивающим однообразием внешнего пейзажа Алму разморило. Веки стали тяжелыми, и ее стало клонить ко сну. Голоса, автомобиль, пески и травы – все стало расплываться перед глазами, пока не превратились в один большой, черный экран. И она, не в силах уже сдерживать себя, склонив голову к окну, незаметно задремала.

Глава 7. Книгохранитель из Газнауи

Газна, XII век.

На вечернюю прогулку султан выходил налегке, с небольшой стражей. И иногда посылал гонца за Дала Аром, чтобы «степной друг», как правитель шутливо называл его, составил компанию. За эти годы они сильно сблизились, и вчерашний невольник, проданный в рабство согдийскими купцами, настолько вошел в доверие к султану Алиму, сыну Максуда и потомку знаменитых Газнtвидов, что последний общался с ним на равных. И принять участие в его вечерней прогулке было для Дала Ара великой честью.

Но Ар был уже не вчерашний пугливый юноша, с тонкими, нежными пальцами, способными держать лишь книгу и перо. Это был уже огрубевший и сердцем, и телом человек, много раз раненный и выживший, и не раз выигрывавший сражения. Он был уже опытным воином, и его крепкие руки теперь держали не перо, а мечи и копья.

Прошло уже много лет с того времени, как он в первом бою под Гиндукушем, чуть не сбежал в ужасе от вида кровавого сражения. И, возможно, он бы и пал в первом же бою, разве мало их, безвестных мальчишек, остается на полях брани. Но, к счастью, рядом был здоровяк Браас, опытный и закаленный воин. В тот день небеса были благосклонны к испуганному юноше, и отважный рыцарь вынес раненого Дала Ара на своих плечах.

С тех пор они с Браасом из Нейменгена стали лучшими друзьями и соратниками по оружию. И в гуще ожесточенной битвы не раз спасали друг друга.

Дала Ар с усмешкой вспомнил тот первый бой, казалось бы, сущий ад из криков, крови, стенаний и груды тел. Разве он предполагал, покидая свой уютный город Дженд, что окажется солдатом чужого государства, где их, гулямов, бросали в самые жестокие сечи.

А потом был второй бой в той же Индии. Затем третий, четвертый, страх приелся и исчез сам по себе. Его не пугали уже грозные противники, звон клинков, свистящие рядом стрелы и крики ужаса. Не страшили даже чудовищные боевые слоны, от вида которых душа уходила в пятки у многих храбрецов. Дала Ар почувствовал вкус настоящего боя, и страх стал ненужной ношей, лишь обременяющей умелого воина. Теперь его увлекали битвы и вид поверженных врагов. Это было то, ради чего стоило воевать. И теперь, перед началом очередного боя, он не трепетал, словно сурок у своей норы. Он спокойно смотрел в глаза смерти, а та обходила его стороной, только нанося иногда раны, и временами калеча, чтобы не забывался. Теперь не страх правил им, а он страхом. Его собратья по оружию прозвали его Отважный Ар из Дженда. А он в ответ лишь посмеивался: ведь он стал просто равнодушным к страху, а в этом не было доблести.

В один из боев под Пенджабом их отряд, сопровождавший султана, попал в засаду. Неприятель напал неожиданно, воспользовавшись тем, что они находились на охоте и отошли далеко от крепости. Враги перебили всю гвардию и окружили отчаянно дравшегося Алима. Кольцо сжималось, а силы правителя были на исходе. И даже лошадь пала под ним, сраженная вражеской стрелой, и счет шел на секунды. Увидев это, Ар направил своего коня на врагов, окруживших султана, и рассеял их сильными ударами меча. И, пересадив правителя на своего коня, он пустил султана по узкому ущелью. А сам остался, прикрывая его отход. Его участь была незавидна, врагов было бесчисленное количество, а силы на исходе. Но небо опять было милостиво, и вскоре показались войска султана, спешащие на подмогу Дала Ару.

А спасенный султан не забыл его подвига. И когда они вернулись в Газну, поблагодарил его, наградив почетным титулом «доверенный меч Султана».

С тех пор они сдружились. Впрочем, какая дружба может быть между правителем и простым сотником из чужих земель? Что могло их связывать, разве лишь благодарность за спасение? Но им было о чем поговорить, ведь они оба любили книги. И за долгими прогулками султан и сотник успевали пройтись по страницам многих великих книг. Ар с нетерпением ждал встречи, ведь для него они были словно живительный источник в безводной глуши.

….

– Я слышал, что ты раньше был Хранителем книг? – спросил правитель на кыпчакском языке. Правитель владел многими языками. И мог спокойно общаться как на кхари-боли³⁵, персидском, арабском, так и на огузском, кыпчакском и даже хакани.³⁶ У него было мягкое произношение, в отличие от более грубого, жокающего выговора Ара. И каждый раз при их прогулке, султан часто переходил на один из тюркских языков.

– Я был всего лишь лекарем книг³⁷, мой господин, – ответил ему Дала Ар

– Это высокое искусство, не доступное каждому, – одобрительно похлопал его по плечу правитель. – Где ты учился ему?

Хотя в армии султана было много тюрков-наемников, но султан общался на тюркском лишь с Дала Аром, а с другими говорил или на арабском, или на персидском. Газна была городом, говорящим в основном на персидском языке. И хотя сама правящая династия правителей была тюркской, но окруженная персидской культурой и языком, она все больше ассимилировалась, давно оторвавшись от своих корней.

– Я учился в городе Дженд, что на берегу Сейхуна. Мой учитель, достопочтенный ученый Окырман, мой дядя и наставник, научил меня арабскому языку, руническому алфавиту, китайской грамоте и многим другим знаниям. Он научил меня любить книги и понимать их дыхание Он научил меня чувствовать их болезни и вовремя лечить. Мой дядя был благородным и умным мужем, я многому ему обязан.

– Воистину, у тебя был хороший учитель, мой друг, – восхищенно сказал султан. – А хороший учитель – это считай удавшаяся жизнь.

– Благодарю, мой правитель.

Они шли по остывшему от дневного зноя городу. Последние торговцы упаковывали свой товар, закрывая свои утлые лавочки. Уличные повара мыли свою утварь, а на стенах города сменялись дозоры.

Темнело. Со стороны гор повеяло вечерней прохладой. Скоро должен прозвучать вечерний азан, и они направились в сторону мечети, куда стекались жители, желающие прочитать молитву. Увидев правителя, они расступались, склонившись в почтительном поклоне. Городские жители, солдаты, крестьяне и просто бродяги, но среди этого пестрого люда мог прятаться лазутчик и убийца, а султан слишком доверчив. Поэтому, Дала Ар не терял бдительности, и настороженно прощупывал каждого встречного. Время было неспокойным гуриды все больше сжимали кольцо вокруг империи Газневидов, и сейчас каждый мог оказаться предателем, примкнувшим к могущественным врагам. Это сильно беспокоило Дала Ара, ведь он уже опытный воин и видел, что Газневиды теряют силы. Уже многие земли заняты усиливающимся государством соседа, который хотел все больше и больше земель. Они жадно взирали на земли Газневидов, и стали нападать на дикхан, безжалостно разоряя их. И у крестьян не оставалось другого пути, как переходить под власть врагов Газны. Постоянные стычки только ослабляли государство, и силы таяли с каждым днем.

Но султану все было нипочем. Он вел себя настолько безмятежно, словно ничего вокруг не происходило, а враг был далеко.

– Ты ученый муж, и уверен, что любишь поэзию, – отвлек Ара от раздумий султан. – Ты читал когда-нибудь поэзию Яссауи или Фирддоуси? Ты знаешь, что «Шах -наме» была посвящена моему предку?

– Мне выпала большая честь прочесть это творение, правитель, – Дала Ар обеспокоенно оглядывался по сторонам. В последнее время он все больше становился тревожным, и видел опасность везде. И не понимал беспечности султана. Каждое утро он начинал день с проверки дозорных в крепости Бала-Хисар, чтобы быть уверенным в бдительности гарнизона. Затем поднимался на стены Кала-е Газниян и беспокойно оглядывал окрестности. Иногда, взяв нескольких воинов, он выходил на конях в дозор, чтобы узнать численость войска гуридов. И каждый раз огорченно отмечал, что враг с каждым разом становился многочисленнее и сильнее. Сильный враг притягивал предателей, удельные князья газневидов все чаще перебегали на сторону неприятеля. Враг готовился нанести сокрушительный удар.

Но Дала Ара не давал себе пребывать в унынии. Он никогда не сидел на месте, и проводил учения со своим отрядом, чтобы солдаты не растеряли свою сноровку и были начеку. Враг был рядом, и бдительность – самое важное оружие воина.

В гарнизоне города были воины разных народов. Здесь были и смуглые пенджабцы, воинственные кипчаки, суровые сельджуки, мрачные пуштуны, огромные алеманы и ловкие персы. Попадались даже саклабы и генуэзцы. И хотя все это разношерстное, пестрое войско, порой с трудом понимало друг друга, но в бою они были единой, мощной силой.

Дала Ар не был большим военачальником. Он был всего лишь сотником. Но солдаты и командиры его уважали и безоговорочно выполняли приказы. Ведь он умел говорить, а это порой дороже тысячи мечей.

…..

– Мои предки, мой дорогой Ар, собрали хорошую библиотеку, – продолжал говорить султан. – И ты, наверное, знаешь об этом?

– Да, Великий Правитель, – учтиво склонил голову Ар. – Это большое сокровище.

– Наверное, и твое Джендское хранилище, было большим?

– Я уже не помню, мой Владыка, ведь был юн совсем. Мне от роду исполнилось 16 зим, когда попал в Газну, – уклонился от прямого ответа Ар. – Для меня, отрока, Джендское хранилище тогда казалось громадным. Но теперь оно кажется маленьким ручейком рядом с таким огромным морем, каким является ваша китапхана – библиотека.

– Ах, мой друг Ар, – улыбнулся султан. – Ты как всегда учтив.

Сотник почтительно промолчал.

– Мы постоянно пополняли книгами нашу сокровищницу: привезли сюда библиотеки из Рея и Исфахана, из Индии и Хорезма, из Бухары и Самарканда, из Багдада и Константинополя. И мало какая библиотека в мире может сравниться с нашей китапханой.

Султан был примерно одного с Дала Аром возраста. Но вместе с тем, в нем удивительным образом сочетались мудрость правителя и детская непосредственность. Он словно тяготился ролью наследника государства, и была бы его воля – вел бы, вольную жизнь воина. Султан был частым гостем в казарме и с удовольствием проводил время с воинами, разделяя с ними трапезу и веселясь под грубые шутки солдат. А в сражениях никогда не берег себя, бросаясь в самое пекло битвы, чем приводил в трепет своих охранников.

Он был отважным воином. Но если бы все можно решить лишь отвагой. Ведь чтобы управлять государством, нужна не только храбрость, но и хитрость. И порой, возможно, даже коварство. Но султан не обладал этими качествами, и это сильно вредило государству, которое тоже, как книги, по крупицам собирали его воинственные предки. И от великой Газнауи³⁸ оставалось все меньше и меньше. Они потеряли такие города, как Хорезм, Балх, земли Мавераннахра и Индии. А опора их государства – город Исфахан, теперь был захвачен врагами. Под угрозой был и Кабул. Враги были со всех сторон, и с хищной жадностью зарились на величавый Лахор и древнюю Газну – последний оплот некогда великой империи.

Но султан по-прежнему пребывал в своем призрачном мире, полным напрасных мудростей и тщетных мыслей. Он говорил о книгах, поэзии, расспрашивал Ара о Дженде и землях вдоль Сейхуна. Султан говорил обо всем, но только не о войне. А иногда, уединялся в своей комнате, проводя дни и ночи за своим любимым занятием – каллиграфией. Когда уставал, приглашал в свои покои поэтов и слушал древние сказания о своих великих предках. Правитель и сам писал стихи, и даже создал несколько диванов³⁹. Но сейчас, когда государство в опасности, время не красивых слов, а решительных действий. Но мог ли он, наемник Дала Ар, намекнуть своему правителю о том, что вокруг разгорается пожар. И что пора точить мечи. Надеясь на силу слов и дипломатию, султан слишком доверился соседям, нарушившими все договоренности. Дипломатия – это всего лишь хитрость на время, и только сила оружия была решающим словом в победе. Если дело так дальше пойдет, то Газнауи осталось считанные дни.

– А ты знаешь, Ар, что отец нашего государства, Великий Ала тегин, родом из ваших краев? Ведь он был рабом, захваченным в одном из военных походов у Джендского моря.

– Я не знал, мой правитель, – удивленно поднял на султана глаза Ар. – Он был с берега моря?

– Ты видел Джендское море?

– Нет, султан. Хотя я жил всего лишь в нескольких днях пути, но мне так и не удалось увидеть то море.

– Жаль, – разочарованно вздохнул правитель. – Я родился и вырос здесь. Как и мой отец. И во мне, наверное, осталось мало тюркского. Мы уже давно не кочевники. Но кровь все рано тянет туда. Мне хочется увидеть эти места хотя бы одним глазом. Я хотел бы вдохнуть запах степи, и увидеть бескрайние просторы наших древних земель. Наверное, они чудесны.

– Они прекрасны, мой правитель! – порывисто воскликнул было Дала Ар, но застеснявшись своих чувств, смущенно потупил глаза. А ведь он давно забыл о своей давней родине. Или заставил себя забыть, чтобы тоска по родине не мучала его. А в постоянных войнах исчезли любые чувства. И образ родины давно притупился. Но внезапно, именно рядом с султаном, он ощутил сильную тягу к землям, на которых родился. Неужели он так и не смог забыть свою родину? Неужели Дженд, давно оставшийся в далеком мареве прежней, уже несуществующей жизни, не переставал жить в его сердце?

Султан понимающе посмотрел на него и одобрительно похлопал по плечу.

Правитель все хлопоты по обороне переложил на Саманира, жестокого, но бесталанного военачальника. Солдаты не уважали его и за глаза называли надутым индюком. Слабый командир делал слабым сильное войско. Все было словно заранее обречено, и Газна готовилась к своему возможно последнему бою.

….

Зазвучал азан минарета центральной мечети на площади. Громкий призыв муэдзина поддержали и другие мечети, и город утонул в раскатывающихся азанах. Жители, кто бегом, а кто, не торопясь, поспешили в сторону мечети, чтобы успеть на вечерний намаз. ним присоединился и султан, несмотря на недовольство следующей за ними стражи. Дала Ар, стараясь не потерять из виду правителя, побежал за ним. Когда они уже подошли к мечети, правитель остановился, и словно что-то вспомнил. И, посмотрев в глаза сотника, доверительно сказал:

– Сегодня я принял важное решение. Оно важно и для меня и надеюсь для тебя. С завтрашнего утра ты становишься хранителем книг нашего дома. Теперь твой долг – охранять не город, а книги. Ты должен сохранить все, что есть в нашей библиотеке, чтобы ни произошло. И даже если падет государство и исчезнем мы, то пусть хотя бы книги останутся навечно. Ты теперь мой доверенный по письменам.

Дала Ар немного опешил от такого предложения. Ведь он всего лишь простой воин, давно не бравший в руки эти письмена. Как он может быть хранителем книг? Что он должен с ними делать? И разве нет для этой почетной должности более достойных мудрых мужей?

Но разве он мог отказать правителю? И ему оставалось лишь покорно склонить голову, прошептав взволнованным голосом:

– Вы оказываете мне высокую честь, мой правитель. Я буду стараться не подвести и не осрамить этот почтенный аманат⁴⁰.

И учтиво прижав руку к сердцу, Дала Ар почтительно застыл на месте. Но султан, не дослушав его, смешался с прихожанами и скрылся в дверях мечети.