Тал Жайлау. Библио-роман

Глава 8. Мелодии Коркыта

Алма проснулась от резкого смеха водителя. Даже не смеха, а скорее от гортанного, громкого хохота. Спросонья она даже успела испугаться, не сразу поняв, где вообще находится. Слишком яркие и подробные были сны, что к реальности приходилось долго возвращаться. Наконец, увидев салон, бескрайние степи за окном, она осознала, где находилась. И вспомнила маршрут своей поездки – таинственное и загадочное поселение читателей «Тал Жайлау».

– А мы уже приехали, красавица! – игриво ткнул в плечо таксист проснувшуюся Алму. – А ты, сестренка, всегда такая молчаливая? Ты улыбнись, девочка, эти места любят радость и веселье, а то желание не сбудется.

И захохотал, вернувшись в свое привычное состояние беспардонного автомобильного циника. Пассажиры одобрительно заулыбались. Алма поморщилась от бесцеремонности таксиста. Стоило уезжать от алматинских автохамов, чтобы встретить кызылординского? Таксисты, пожалуй, везде одинаковые. Она недовольно отодвинулась и стала разглядывать на горизонте контуры большого, белого сооружения, к которому автомобиль стремительно приближался.

Водитель прибавил газу, и через несколько минут они уже были рядом с мемориалом. Водитель лихо тормознул недалеко от входа в комплекс и демонстративно вытащил ключ из зажигания:

– Мы на месте!

Суетливо выскочив из салона, он подбежал к багажнику и, открыв крышку, стал быстро вытаскивать сумки, словно боялся опоздать куда-то.

– Давайте быстрее, мне нужно успеть в город.

Пассажиры, расслабленно разминая спину и ноги, медленно потянулись наружу, нехотя поднимая дорожные сумки.

– Пусть сбудутся ваши желания! Да храни вас Всевышний, – торжественно воскликнул водитель и, взяв расчет, юркнул обратно за руль и, взревев двигателем, быстро уехал в сторону города. Странный таксист.

– До свидания! – прошептали ему вслед пассажиры. Мужчина взял на руки свою дочку и, подхватив сумку, пошел в сторону мемориала. За ним устало поплелась его супруга. Алма тоже пошла следом.

….

Со всех сторон мемориал окружили паломники. Они были и справа, и слева, и спереди, и сзади. В белых и пестрых платках, в джинсах или костюмах, в чапанах и куртках. Люди разного возраста, расы и профессии шли к комплексу, с удивлением рассматривая это белое, гудящее на ветру сооружение. Что-то было общее было в лицах этих людей. То, что объединяет порой людей разных стран. То, что собирает людей в одно целое, делая непохожих людей родными и схожими. Часть из этих людей шла с кобызом, другие с домброй, а третьи так и вообще с диковинными инструментами словно собирались там играть концерт. А другие паломники, не решаясь сразу зайти внутрь двора комплекса, долго кружились перед входом. Они словно выискивали некую волшебную точку, найдя которую на миг замирали, и некоторое время созерцали устремленное ввысь громоздкое и причудливое сооружение. Затем, кто-то из них подавал знак, и паломники строгим порядком, один за другим, последовательно заходили внутрь ограждения, по пути читая молитвы и приветствуя кого-то невидимого и тайного. Но который тоже явно был где-то рядом. Возможно, они видели самого Коркыта?

Алма видела этот ритуал и рядом с мавзолеем Яссауи. Тогда она не придала значения, но сейчас ее заинтересовало это странное действие, которое сосредоточенно проделывали паломники перед входом в сакральное место.

Много было и туристов, увешанных фотоаппаратами и рюкзаками, для которых мемориал – всего лишь один из пунктов на их маршруте. Но все равно, людей здесь было явно меньше, по сравнению с мавзолеем в Туркестане. Да и комплекс был меньше, всего лишь ряд небольших сооружений, созданных, скорей всего, недавно. Здесь не было старины и истории, которая чувствовалась там. Но здесь была другая, неведомая энергия, которая ощущалась каждой частичкой тела. И эта энергия, видимо, и единила людей, отражаясь особым знаком на лицах, делая их похожими. Странное ощущение, которое Алма не могла до конца понять.

Она решила тоже сразу не заходить. Эта новая энергия придавала странную вибрацию всему телу, что Алма невольно остановилась, ища точку опоры. Интересно, какую точку нужно найти, чтобы понять готовность?

Она несколько раз поменяла место, двигаясь то вправо, то влево. В голове зазвучали различные мысли, словно с ней стал говорить кто-то неведомый. Но она никак не могла разобрать слова. Так, может быть, именно эти слова ищут паломники? Но тогда кто же она сама, турист или все же паломник? Да и как она может быть паломником, если никогда не верила в эзотерику. А порой даже высмеивала духовные устремления людей.

Алма усмехнулась над своими неуклюжими попытками найти точку опору. Чушь, нет никакой энергии. А голова шумит только лишь потому, что она просто устала.

Посмеиваясь над своим воображением, Алма решительно поднялась по ступенькам, и вошла через ворота на территорию комплекса. Гул, который доносился издалека, исходил от огромных белых стел, напоминающих по форме гигантские ковши. Подойдя поближе, она поняла, что это был даже не гул, а мелодия, которая образовывалась от дуновения ветра. И каждый раз, когда ветер становился сильнее, мелодия играла еще громче, а потом затихала, превращаясь в еле слышимое звучание.

– Мы их называем «Поющие трубы», – раздался над ухом голос. Она вздрогнула от неожиданности и оглянулась. Рядом стоял невысокий пухленький мужчина в очках, одетый в мешковатый, серый костюм. Он был очень загорелым и от этого его зубы казались белоснежными.

– Поющие трубы? – недоуменно переспросила Алма.

– Да, поющие трубы. Они символизируют четыре стороны света. Вся концепция базируется на взаимогармонии. Не удивляйтесь этому словосочетанию, потому что гармония не бывает односторонней – она взаимная. Видите (поднял он руку на вершину ковша) эти трубы? Так вот они, повернувшись в разные стороны, вбирают свет мира с четырех сторон света. Эти трубы устанавливают порядок взаимосветения, через который идет распределение тонких смыслов понимания звука.

Заметив удивленный взгляд Алмы, он спохватился, и, вытащив из пиджака визитную карточку, протянул ей с учтивым поклоном головы:

– Покорнейше прошу прощения, я не представился. Меня зовут Галым, я смотритель этого комплекса.

– Вы гид? – взяла в руки карточку, с интересом разглядывая собеседника.– А вот мне как раз нужен гид. И я даже могла бы заплатить.

– Ух ты, как заманчиво! – игриво покачал смотритель головой. – Мне всегда приходится работать бесплатно, мало кто предлагал оплату. Да я и не прошу денег, ведь мне нравится рассказывать. Я не гордый, если дают – беру. Но деньги не важны в моей работе, ведь мне нравится то, что я делаю. Это, можно сказать, работа мечты.

Смотритель галантно взял сумкуу Алмы и повел ее дальше, осторожно ступая по мраморным плиткам, покрывающим весь пол комплекса.

– Но я не возьму у вас денег, – вдруг твердым тоном сказал он. – Я мужчина и не беру у женщин денег.

– Это слишком сексистский подход. Современный мир признает только равенство, а не делит людей по полу. Я считаю, что в этом есть гендерная дискриминация. Я зарабатываю так же, как и мужчина. И могу заплатить так же, как и мужчина. В чем разница?

– Так вы феминистка? – усмехнулся смотритель.

– Отнюдь. Я говорю о том, чем живут сегодня люди в XXI-м веке.

– А позвольте мне остаться в веке двадцатом. А лучше еще раньше. Мыслями я пребываю еще дальше, где-то в веке десятом. Можно сказать, что я оттуда почти не выхожу, – улыбнулся Галым.– А вы, девушка, кем работаете?

– В некотором смысле, ваша коллега. Я заведую библиотекой. Она, кстати, скоро должна назваться музеем редких книг. Так что я тоже смотритель.

– Как это прекрасно! – обрадовался мужчина. – Ну, коллегам я тем более готов послужить бесплатно.

Они приблизились к стелам, возле которых раскинулся амфитеатр с сидящими, словно зрители, туристами. А чуть дальше от них, подняв лицо к небу и закрыв глаза, застыли женщины в зеленых платках. Они словно слушали то, что не слышно другим. Возможно, они слушали этот гул, который доносился из этих труб? А позади них расположились люди с музыкальными инструментами. Но они почему-то не играли, а замерев с инструментами, тоже внимательно слушали звук стелы.

– А что делают здесь люди с инструментами?

– Они пришли к своему учителю. Ведь великий Коркыт был музыкантом. Он создал гармонию звука, которую хотят поймать эти музыканты. Говорят, что услышавший звук, обретает ясное понимание музыки и невероятный талант. Часть из них, кстати, даже не умеет играть.

– Не умеет играть? А зачем им талант, если его не смогут применить?

– Говорят, благодаря звуку можно за одну ночь научиться играть на инструменте.

– Неужели это правда? – недоверчиво разглядывала она музыкантов, закрывших глаза, и застывших, словно статуи, в позе ожидания.

– Некоторым это удавалось. И я сам тому свидетель. Если услышать волшебный звук, люди открывают в себе новые грани. И порой узнают свое предназначение.

Алма недоверчиво слушала смотрителя и незаметно ухмылялась. Заметив это, Галым нахмурился, и повернулся к ней.

– А я думал, что вы паломница, совершаете зиярат. Хотя, конечно, вы совершенно не похожи на паломницу.

– Ну, в некотором смысле, может быть, я тоже паломница. Может быть, я тоже ищу некий звук. Звук гармонии или там, не знаю, предопределения. Хотя еще ничего не понимаю в этом. И даже не знаю, что означает слово «зиярат».

– Зиярат – это паломничество к святым местам: к мазарам пророков, святых, шейхов, имамов.

– А Коркыт ата был святым?

– В народе он почитается святым. Но я, знаете ли, ученый. И я не воспринимаю сам культ святости. Я подхожу к этому вопросу научно и прагматично. Коркыт— это реальная личность, жившая в XI веке, в эпоху огузов и кипчаков. По некоторым сведениям, у него мама была из кипчакского племени, а отец – огуз.

– Но почему ему приписывают волшебные силы?

– Это нормально. Ведь людям нравится идеализировать прошлое, словно тогда люди жили честнее и праведнее. А люди всегда были одинаковы. Всегда и была та же алчность, блуд, жестокость. Святые – это возможно те, кто не хотел принимать реальный мир. И говоря современным языком, они анархисты или дауншифтеры, и шли по своему пути. А может быть, они были настолько праведны, что в народе сохранилась о них добрая молва. Кстати, не все мусульмане поддерживают культ святых. Другие считают, что зиярат – это ширк⁴¹, идолопоклонничество. Но, тем не менее, как видите, зиярат очень популярен среди народа.

– А что они делают? – спросила Алма, показав на монотонно раскачивающихся паломниц.

– Они слушают тот самый особый звук, ту самую великую мелодию Коркыта на цветочном лугу, дающую какое-то особое понимание, или некую гармонию. В общем, я до конца не разобрался в этом культе.

– На цветочном лугу? – удивленно переспросила Алма.

– Это что-то типа некоего внутреннего состояния. Это духовный макам, который достигается пилигримом на своем пути. И говорят, лишь «очистившиеся» могут увидеть эту мелодию. Именно увидеть, так как звук имеет цвет. В общем, у них там все странно и запутанно, – скептично хмыкнул Галым. – Люди любят сказки, даже если они взрослые. Ведь сказка никуда не уходит из нашего бытия. Лично я, во всем этом вижу остатки детства, нереализованные мечты и несбывшиеся надежды.

Туристов стало больше. Они заполонили всю площадь комплекса, оживленно снимаясь на фоне зданий. Стало многолюдно и шумно. И своим шумом туристы заглушили гул башни, на что паломники недовольно морщились.

– Все здания здесь напоминают элементы кобыза. Вот это, например, ушки кобыза. А видите статую, – указал Галым рукой на большую скульптуру животного. – Это кошкар, здесь он изображает тегі (элемент кобыза, служащий для держания струн).Весь комплекс – это, по сути, форма большого кобыза.

– Как интересно! – по-новому взглянула на сооружение Алма. —А вы давно здесь работаете?

– О, да, остаточно давно, – с некой гордостью ответил смотритель. – Я работаю здесь уже десять лет. А по образованию я историк.

– Историк? – удивилась Алма.

– Почему все удивляются? – усмехнулся смотритель.

– Простите, я не хотела вас обидеть. Просто мне показалось, что человеку с высшим образованием, ученому, скучно работать смотрителем.

– Почему-то бытует мнение, что смотрители должны быть стариками или старухами. Но я не шыракшы⁴², я музейный работник.

– Мне кажется, интереснее в городе.

– О, я так люблю свою работу, что мне в городе скучно. У меня прекрасная работа. Взгляните, какие здесь просторы. Какой воздух. Солнце. А река. Сырдарья делает здесь самый красивый и полный поворот, – взмахнул он рукой на неторопливо текущую невдалеке реку. – Да я ни за что не променяю эту работу.

– Я вам завидую, – мечтательно вздохнула Алма. – А на моей работе, увы, душно и скучно.

– Так меняйте работу. Переходите к нам, у нас не бывает скучно, – улыбнулся Галым. И взяв ее за руку, повел в другую сторону, подальше от шумных туристов. – Пойдемте, я вам покажу Пирамиду желаний. Нужно пройти семь раз вокруг этой пирамиды ради исполнения задуманного желания. Хотите, чтобы ваше желание сбылось?

– Конечно! Но у меня миллион желаний, – усмехнулась Алма. – У вас не хватит и дня, чтобы их выслушать.

– У всех есть желания. Даже у Коркыта были желания. Ведь ему пророчили смерть к 40 годам, поэтому он стал переезжать из города в город, чтобы убежать от Смерти, которая постоянно ступала по его стопам. Так он объездил четыре стороны света и вернулся к родной земле, к берегам Сырдарьи. Ночью ему приснилось видение, в котором он создавал кобыз. Проснувшись, он понял, что обязан изготовить этот инструмент, и тогда сможет избежать смерти. Он срубил целое дерево и вырезал основание. Затем зарезал свою верблюдицу, на которой странствовал эти года, и натянул её кожу на низ кобыза. Потом отловил маленького жеребца и сделал из его волос струны. Завершив изготовление музыкального инструмента, он начал играть на нём. Всё замирало при звуке, издаваемом кобызом. Говорят, что даже река Сырдарья замедляла своё течение. Видите, здесь река сливается с небом, образую единую синюю даль. В древности говорили, что отсюда идет второй проток реки, уходящий в небо. И на ней в лодке приплывает сюда Коркыт, чтобы сыграть свою мелодию вечности.

Алма уставилась на реку, пытаясь увидеть ту самую незримую протоку, по которой приплывал святой.

– По правде говоря, мазар Коркыта смыло водой, и его кости лежат где-то там, – неопределенно указал он в сторону берега реки. – Кстати, вы не слышали историю про сорок девушек, погибших здесь?

– Сорок погибших девушек? – ошеломленно спросила Алма. – Расскажите, пожалуйста. Очень интересно.

– Тоже древняя легенда. Говорят, сорок молодых девушек услышали мелодию Коркыта и захотели увидеть предмет, который издаёт этот прекрасный звук. Долгим был их путь, и они очень истощились. Когда они вступили в поселение Дешт-и-Кыпчак, 39 девушек погибло от голода, и только последняя хромая девушка смогла добраться до цели, ведь она шла с козой, которая давала ей пропитание. Но недолго длилось её счастье, так как, увидев Коркыт-ата, играющего на кобызе, она упала замертво.

– Ужас какой, – пробормотала Алма. – Зачем молодым девушкам идти на неведомый звук, да еще рискуя жизнью?

– Неважно, была ли такая история в реальности, но она метафорична, – сняв очки, задумчиво протер их, Галым.– Сила искусства выше жизни. Дух вечен, и в музыке он находит бессмертие.

– Ничего не поняла.

– Коркыт искал бессмертие и нашел его через звук кобыза. И нашел бессмертие в духовном звуке. Звук, который услышали девушки, тоже сделал их бессмертными, сменив их физическую оболочку на духовную, бессмертную. Искусство никогда не умирает.

В этот момент громкий автомобильный сигнал привлек их внимание. Она оглянулась и увидела долговязого мужчину в кепке, державшего в руках ветку и книгу. Это было знаком, по которому она должна была узнать встречающего ее человека. Она досадливо оглядела его. Так не хотелось расставаться с этим уютным смотрителем. И хотелось слушать и слушать его сказочные истории, очаровывавшие своим волшебством и иллюзорностью. Но этот худой мужчина в кепке вернул ее в реальность, напомнив о цели поездки и почему-то, о прошлых разочарованиях.

– Увы, мне нужно ехать, – расстроенно взяла она сумку из рук Галыма. – Нужно ехать, хотя и очень не хочется. А хочется и дальше бродить здесь между зданиями, слушая божественную мелодию кобыза. И впитывать мудрость ваших слов. Вы великолепный рассказчик.

– Только разговорились, – тоже расстроился смотритель. – Приезжайте тогда в субботу, у нас тут будет международный фестиваль «Коркыт и музыка Великой степи». Сюда съедутся ученые, музыканты, писатели, поэты, культурные и общественные деятели. Я был бы рад увидеть вас.

– Я не обещаю, что приеду. Но очень хотела бы, – в нерешительности стояла она, не желая расставаться с интересным собеседником. – Теперь мой путь и время не принадлежат мне.

– Но только вы решаете, как ими распорядиться, – пожал ее руку Галым. – Прощайте. И надеюсь, скоро свидимся.

Она молча стала спускаться к ожидавшему ее водителю.

– Я почему-то уверен, что вы еще вернетесь сюда, – крикнул ей вдогонку Галым. – Ведь сюда возвращаются познавшие.

– Познавшие! Познавшие! – гудели за ним трубы, играя музыку ветра.

– Я надеюсь, Галым! – крикнула она, не оборачиваясь. – Я надеюсь, что познаю и вернусь.

А водитель уже заводил двигатель.

Глава 9. Азия Дауысы

1994 год, Алматы.

Перед глазами все расплывалось. Словно в фильме, где специально замедлили кадры, чтобы в тягучих фрагментах зритель мог лучше разглядеть все то, что происходит внутри. Но Алма чувствовала себя так, будто она была как внутри, так и снаружи. Кадры иногда ускорялись, и она подвисала, отстав от бурно текущих буйных, но непонятных фрагментов, уходящих, как поезд, вперед. И оказавшись в некоем странном межкадрье, она судорожно двигала локтями, чтобы выплыть из этого расплывчатого болота вязких образов. Алма не помнила частностей или подробностей. У нее сбился четкий хронометраж, по которому она строго двигалась в своей повседневной жизни. Здесь все было по-другому. Здесь была другая реальность, которую создавал Арман, превращая, словно волшебник, все вокруг в некую мистерию. Иногда не хватало сил и палитры эмоций, чтобы ощутить всю полноту той радости и восторга, которые окружали ее в эту ночь. И она с удивлением находила в себе все новые и новые ощущения, о существовании которых даже не догадывалась. Порой, бурлящие внутренние эмоциональные потоки не совпадали с тем, что происходило вокруг. Словно было две Алмы: одна, парила где-то там, высоко в небе, где рядом был Арман, и вечное синее небо, наполненное нежностью, любовью и безумной радостью. А другая, глупо улыбалась, с удивлением озираясь на огромный стадион Медео, прожектора, ночное небо и буйство, творящееся вокруг. И эти два мира то сливались, то расходились.

Алма даже не помнила, как вообще они оказалась здесь? Все произошло так быстро и неожиданно, что она внезапно осознала, что сидит среди зрителей концерта «Азия Дауысы» на Медео.

– Азия Да-Да-Дауысы, – неслось откуда-то издалека, с крошечной сцены снизу, где было много света, неонов, красных огней и странных верблюдов, величественно восседающих рядом со смешно прыгающими артистами на сцене.

– Верблюды, – глупо хихикала она. – Верблюды. – Показывала она пальцем туда.

Но ее никто не слышал, потому что было шумно. Ее голос тонул среди всего этого дикого гвалта и сумбурного веселья, творящегося вокруг. Все сиденья были заняты выпускниками, которые прыгали, пили, кричали, полной силой ощущая свою свободу и взрослость. Вокруг слышалась радостная и в то же пестрая разноголосица из пьяных голосов одноклассников, пьющих прямо из бутылки шампанское, оглушительной музыки и аплодисментов зрителей. И в этом тумане всеобщей радости, Алма вдруг четко осознала, что она находится здесь и сейчас. И нет никакой другой реальности, кроме этой. Реальности, где рядом находится Арман, а вокруг высятся утыканные зелеными елями горы, и сверху мерцают только зажегшиеся молодые звезды на небосклоне. Это восторженная реальность, которую она хотела бы растянуть до бесконечности.

– Арман, Арман – где мы? – бессвязно шептала она, и голова кружилась от избытка ощущений, которых было так много в эту ночь, что она не успевала переварить. Слишком много для домашней девочки, слишком громко для тихой школьницы.

– Это же Медео? Медео? – вдруг кричала она и, закрыв глаза, на миг застывала, вспоминая школьный бал, автобус, дорогу, и другие фрагменты изменившей ей памяти, временами ярко вспыхивающие в ее блуждающем воображении.

– Хочешь еще? – хлопнул кто-то ее по плечу. Она вяло открыла глаза и увидела вечно улыбающегося Талгата, присевшего рядом. Он курил папиросу со сладковатым, тошнотворным запахом. Жадно затянувшись, Талгат на миг задержал дым внутри, и замер. И, не выпуская дым, он молча протянул ей дымящуюся папиросу. Алма подняла было руку, чтобы тоже затянуться, и заправски замереть, как это картинно сделал Талгат. Но кто-то перехватил ее руку.

– Ты уже достаточно покурила, – раздался требовательный голос Армана.– Для первого раза тебе этого более достаточно. И вообще, не связывайся с этой гадостью, она многих людей сгубила.

– Арман, разреши хоть чуточку, – стала жалобно клянчить Алма. – Обещаю, больше не буду.

– А кто будет нести до дому? Мне потом придется нести тебя на руках.

– На руках? – глупо захихикала она и уткнулась в его плечо: – Я хочу, чтобы ты нес меня на руках. Высоко-высоко. Далеко-далеко. К тем звездам на вершине.

– К тем звездам? – оценивающе посмотрел Арман на вершину плотины, куда вели белеющие в ночи ступеньки.

– Танцуем все! – закричал одноклассник Игорь и изо всех сил засвистел, заснув пальцы в рот, одновременно подпрыгивая на на сиденье. Другие выпускники тоже забрались ногами на сиденье, и затанцевали, подпевая выступающим на сцене артистам. А остальные продолжали пить алкоголь, расположившись группами между рядами. И не было рядом с этими разнузданными юнцами вчерашних учителей, кроме веселья и хаоса.

– А кто это поет? – прищурившись, стала разглядывать тоненькую фигурку на сцене Алма.

– Это Патриция Каас.

– Патриция Ка-а-ас? – восторженно воскликнула Алма. —Я же обожаю ее песни Ур-ра! Браво! – стала она хлопать, неуклюже подпрыгивая на сиденье.– Ур-ра! Браво! – подхватили ее возглас одноклассники, подняв пластиковые стаканы. – Пьем за окончание школы.

Выглаженные платья и костюмы уже помялись. Прически растрепались. У выпускниц потекла тушь, но им было уже все равно. Торжественная, гладкая часть вечера прошла. И теперь можно и радостно помяться. Временами ругаясь, матерясь, толкаясь и веселясь, они пытались прорваться вниз, где на большой площадке, недалеко от сцены танцевали люди. Но суровые полицейские оттесняли их обратно, а особо буйных забирали с собой. И с каждым разом выпускников становилось все меньше и меньше: часть заснула прямо на скамейках, другую забрала полиция.

Талгат все-таки всунул Алме папиросу, незаметно от Армана. И она, воровато оглядываясь, судорожно затянулась. Едкий, сладкий дым обжег ее рот и легкие, из глаз потекли слезы. В горле запершило. Алма с трудом выдохнула дым и надрывно закашлялась. Голова резко закружилась.

– Ха-ха-ха! Шшшш, – зашуршал голос Талгата, а сам он превратился в пернатое существо с головой ящерицы. – Я же говорил.

– Я же говорил! Я же говорил! – шипел в ее голове звериный шепот.

Дальнейшее она помнила смутно. Пышные хвои на горе Мохнатка вдруг превратились в косматые чудовища, пытающиеся схватить ее своими длинными лапами.

– Спаси, Арман! Меня окружают драконы! – испуганно прижималась она к Арману. А тот лишь посмеивался, шутливо отгоняя, словно сказочный герой, грозных монстров. И снова звучал едкий, как его «папироска», трескучий смех Талгата, превратившийся в воронье карканье:

– Кар! Кар! Я же говорил! Кара! Кар! Ха-ха-ха!

Сидевшая рядом Айгуль из 11 б вдруг стала похожа на мультяшную героиню Гайку. Она что-то быстро тараторила, но Алма не успевала понять смысл сказанного, и лишь хохотала. А огромное ущелье хохотало вместе с ней, кружась в безумном хороводе с беснующейся толпой, звездами, прожекторами и томной Патрицией Каас, которая выводила мурлыкающе и томное:

Il joue avec mon cœur

Il triche avec ma vie

Il dit des mots menteurs

Et moi je crois tout c’qu’il dit

Leschansonsqu’ilmechante

А перед глазами плыл откуда-то появившийся в воздухе загадочный петроглиф.

….

Равномерно качаясь, пыхтя, Арман нес ее на руках по ступенькам. И каждый следующий шаг давался ему тяжелее. Временами он останавливался, чтобы передохнуть. Но, чуть отдышавшись, упрямо шел дальше, не выпуская из рук девушку.

А Алма все больше трезвела. С каждым шагом ее голова прояснялась и одновременно становилась тяжелей. Руки бессильно болтались, вздрагивая от каждого шага. А ноги гудели, и новые, лакированные туфли на высоких каблуках, сильно сжимали ступни. Она потянулась, чтобы сбросить ненавистные туфли, но ничего не получилось. И она безвольно откинулась на руках Армана, считая ступеньки, по которым они шли.

– Раз-да-три!

Вот уже они прошли сотни шагов, а конца этим ступенькам все не было и не было. Алма сбилась со счета, и стала заново считать. Но голова так сильно болела, что она опять сбилась и, рассердившись, бросила это дело. Она слегка приподнялась и посмотрела через плечо Армана вниз. Концерт давно закончился, и стадион был пуст. Не было ни артистов, ни музыки, ни даже автобусов рядом со стадионом. Ущелье утопало в безмолвной темноте.

– Арман, а куда ты меня несешь? – осторожно спросила она.

– Я всего лишь выполняю твою просьбу, ведь ты просила отнести тебя к звездам.

– Звезды находятся на плотине?

– Оттуда к ним близко, – задыхаясь от ходьбы, отрывисто ответил он. – Я загадал, что если пройду с тобой все эти 842 ступеньки, то нам будут доступны любые вершины в жизни. И по жизни нам легко будет идти.

– Но позволь мне пойти самой. Я вижу, как тебе тяжело. Опусти меня на землю, и я пойду рядом.

– Нет, милая. Я должен пройти весь путь с тобой на руках. В этом и суть пути. Я мужчина, а ты моя женщина. Я пронесу тебя через все невзгоды, которые могут встретиться на нашем пути.

Алма недовольно замолчала и откинула голову назад. А перед глазами раскинулось огромное небесное одеяло с бесчисленными мириадами звезд. Они были настолько живыми и близкими, что она невольно протянула руку, чтобы потрогать их. Но звезды лишь казались близкими и были такими же далекими, как и эта вершина, до которой они никак не могли дойти. Каждый шаг Армана отдавался гулким звуком в тяжелой голове Алмы. Мозоли нестерпимо саднили.

– А как мы доедем до дому? —беспокойно спросила она. – Ведь автобусы все уехали?

– Неважно, – отмахнулся Арман. – Доедем, долетим, доплывем. Важно дойти наверх, а остальное вторично.

Ох и упрям же этот Арман! В своем желании добиться своего, он становился неистовым.

– Раз-два. Раз-два-три! – Она, словно тюк на верблюде, безвольно раскачивалась на руках Армана. С каждым шагом становилось прохладнее и трезвее, а весь радостный кураж куда-то улетучился. Уже не грели ни Медео, ни эти ступеньки, ни даже сам Арман. Никого вокруг не было, а наверху их ждала пугающая темнота. Ей вдруг стало страшно.

– Пошли домой, Арман. Прошу тебя, – взмолилась она. – Может быть, мы дойдем в другой раз, но не сегодня? Позволь мне слезть с твоих рук, я устала. Я не хочу идти дальше. —закапризничала она.

Тяжело дыша, Арман остановился. Пот лил градом с его высокого лба. Обреченно посмотрев наверх, он тяжело вздохнул. Было далеко до вершины, а он уже выдохся. Арман нехотя поставил ее на ноги.

– Может быть, немного отдохнем, и продолжим наш путь? – неуверенно сказал он, успокаивая сбившееся дыхание. – Но мы должны обязательно пройти все ступеньки, чтобы сбылись наши желания.

– Нет, – решительно сказала Алма. – У нас все лето впереди, еще много раз дойдем. А сейчас я хочу домой.

И, сняв туфли, пошла вниз, осторожно ступая босыми ногами по каменным ступенькам. Арман хотел остановить ее, но она ушла так далеко, что он уже и сам был рад, что не придется опять ее тащить. А ведь они не прошли и половину пути.

Он стоял в замешательстве, не решаясь идти за ней, и в то же время ему было жалко сходить с пути, ведь столько уже пройдено. А своенравная Алма уходила все дальше и дальше. Удрученно вздохнув, Арман досадливо махнул рукой, и понуро поплелся за Алмой.

– Ты не наденешь свои туфли? – крикнул он ей вслед. – Ведь холодно. Ты можешь простудиться.

– Я от них устала, хочу идти босиком, – упрямо отозвалась она. – Идти до самого дома.

Они спустились к стадиону, и, обойдя его, пошли пешком к светящемуся внизу яркими огнями городу.