Тал Жайлау. Библио-роман

Глава 10. Степной беркут

Сверху беркуту было видно многое. Отсюдаь, с высоты его полета, земля выглядела выпуклой и маленькой. А домики становились крошечными, как и люди, словно муравьи, копошившиеся возле своих коробочек. Они были заняты таким же крошечными, как и они, рутинными делами. И только он, степной орел, царь выси и король безграничного горизонта, величественно парил, снисходительно разглядывая земную суету. Разглядывал, чтобы камнем упасть вниз и молниеносно схватить добычу, которую долго высматривал. Но только подальше от людей. В глухой тишине, где были его, беркута, степные земли.

Но в последнее время его степь изменилась. Живность, которой он питался, стала исчезать. Стало меньше птиц, сурков, зверьков и сайгаков. И порой, чтобы поймать иную добычу, приходилось долго парить в небе, выискивая хотя бы тушканчика, а то и просто маленькую мышку, на которых он раньше и не позарился бы. Степь его все больше и больше унижала.

Некоторые его молодые собратья от отчаянья и голода, повадились подбирать остатки человеческой еды, подворовывая в поселениях. Это было унизительно для беркута. И это было опасно, ведь люди никогда не приносили хорошего степным орлам. Люди жадно захватывали все земли в округе, наводнили степи железными коробками, отравляли воздух своими творениями. Люди запускали огненное железо ввысь, разрывая священное небо. И эти хвостатые огненные чудовища с оглушающим ревом устремлялись в небо, пугая животных, птиц и их, степных правителей выси. От этой огненной отравы все вокруг вымирало. Гибли травы, вымирали животные, исчезали птицы. А потом все замирало, и в степи надолго устанавливалась мертвая тишина.

Орел с ужасом вспоминал эти хвостатые чудовища. Когда раздавался гул, предшествующий полету этих чудовищ, он улетал в сторону моря, где наловчился ловить рыбу. Но и там были шумные и жадные люди, убивающие море и рыбу. А солнце, видя человеческую жестокость, беспощадно выжигало и без того высохшую землю, покрывая песками все вокруг. Море постепенно превращалось в песок.

Трудно стало охотиться белоголовому орлу. Он давно не пробовал мясо сайгака, ведь жадные люди перестреляли их. А другие животные внезапно исчезли после того, как стали падать эти железные птицы.

Беркут и раньше не любил людей, стараясь держаться от них подальше. Но после всего этого, стал их еще больше ненавидеть. И стал мстить им, воруя их скот, птицу и другую живность. А однажды, прямо со двора унес маленького пса. Сделал это специально, чтобы заставить замолчать это крикливое существо, мешающее ему.

Беркут боялся людей, как и все в округе. Все звери и птицы пытались избегать этих жестоких, жадных и шумных существ. Но еще больше, он их ненавидел.

Беркут вошел во вкус, и теперь нападал лишь на стада, воруя ягнят. И с каждым разом он воровал чаще и жестче. Люди виноваты в том, что живность исчезла в округе. Так пусть платят за это.

Паря недалеко от местности Кумтас, он заметил на склоне холма небольшую отару. Его зоркий взгляд заметил среди них еле державшихся на тоненьких, неокрепших ножках новорожденных ягнят. Вот она, добыча и возможность принести птенцам корм. Но в то же время это и большой риск. Когда имеешь дело с людьми, возможны всякие неожиданности.

Беркут сделал несколько кругов, выискивая самого слабого и маленького ягненка. Но даже самый маленький уже был достаточно крупным, чтобы можно было его мгновенно унести. А скорость – вопрос выживания, ведь рядом бегала большая собака. Да и пастух, наверное, рядом, и не преминет пальнуть в него.

Орел поискал глазами пастуха и нашел его, мирно дремавшего в тени саксаула. Старый чабан вряд ли успел бы защитить стадо, но собака была очень резвой и уже заливалась лаем при виде большой птицы.

Белоголовый сделал еще несколько кругов вокруг отары и решил не рисковать. Лучше он поищет добычу поменьше. Он еще разберется с этой отарой, и утрет нос горластому псу. А пока поищет добычи поменьше. Подойдут и ласточки, хотя бы вон те, что парой летели вдоль реки. Он уже немолод, и ему нужно беречь силы.

Но внезапно послышался звук двигателя. Из-за холма вынырнул автомобиль, и, грохоча железом, затрясся по пыльной дороге вдоль реки. Ласточки, увидев хищника, быстро спикировали вниз и полетели рядом с автомобилем, буквально прижавшись к нему. Беркут, уже стремительно летевший вниз к своим жертвам, увернулся от несущегося прямо на него автомобиля, и гневно, взмахнув крыльями, воспарил опять в свою привычную высь. Опять человек со своим шумным железом. И снова он некстати. Человек всегда некстати в этих краях. Беркут сердито развернулся и полетел в сторону моря, надеясь, что хоть там нет людей.

….

Водитель должен был встретить ее в Кызылорде, но она решила сама доехать до мемориального комплекса, чтобы увидеть его сама. Шофер был неразговорчивым, мрачным мужчиной, всю дорогу не проронившим ни слова. Он молча крутил руль, уставившись на дорогу, временами ловко уворачиваясь от кочек и ям.

Молчала и Алма, угрюмо рассматривая парящего в небе орла. Как бы она хотела хоть на миг оказаться птицей, чтобы улететь из этой давящей молчаливым дребезжанием, машины. И заодно от города, от степи, от реки и, возможно, даже от гор. Туда, где совершенно новый ландшафт и неизведанные ощущения. Туда, где новый смысл и другие ощущения. Улететь от тоскливого комфорта быта и однообразия ее серой жизни, которая стала так очевидна в этой странной дороге. Уйти от того, что казалось, так долго грело ее все эти годы, но оказалось бессмысленным холодом. Но птица обязательно где-то садится, никто не может улететь далеко от земли. Так и она должна найти свое дерево, на ветке которой нашла бы свое место. Ведь сбежав из своей библиотеки, она так и не сбежала от своих мыслей.

Рядом летели ласточки. А орел куда-то исчез, видимо ему тоже стало тоскливо от вида этого нелюдимого водителя и старой колымаги. И небо как-то сразу стало пустым и тоскливым, а яркая синева словно на глазах посерела.

В одном из оврагов автомобиль так резко крутануло вбок, что Алма невольно вскрикнула, ухватившись за ручку.

– Осторожней!

Но водитель умело выровнял баранку и, переключив со скрежетом коробку передач, невозмутимо прибавил скорость, подскакивая на ухабах в некой безмолвной дикости. Он чем-то напоминал одноклассника Алмы Жабая своей нелюдимостью и немой остервенелостью, с которой вел автомобиль. Наверное, такой же своенравный упрямец, каким был Жабай.

Тем временем они поднялись на холм, где чуть замедлились, пока водитель опять со скрипом не переключил скорость передач. И тут же рванули вниз к реке, словно каскадеры, прыгая на бугорках, рискуя вылететь и перевернуться. Но теперь Алма была мстительно беззвучна и вызывающе хладнокровна: дикарь больше не испугает ее.

Подъехав к берегу, они остановились. У реки их ждал невысокий коренастый мужчина в длинных, выше колена резиновых сапогах и теплом меховом жилете, надетом поверх водолазки. Обветренное угрюмое лицо и цепкие глаза, испытующе рассматривающие пассажирку из-под лохматых бровей, были такими же, как и у водителя. Но у речного мужчины был низкий, покатый лоб и широкий нос с оттопыренными ноздрями. А водитель был горбонос. Они совершенно не были похожи, но что-то их неуловимо роднило. То, что обычно бывает у внешне непохожих членов одной семьи.

Водитель заглушил двигатель и, вместо того, чтобы выйти, молча уставился на мужчину через окно. А тот, вместо того чтобы поздороваться, внимательно и даже враждебно разглядывал пассажирку, буравя ее глубоко посаженными волчьими глазками. Алме стало неуютно. Насмотревшись, мужчина неторопливо подошел к машине и не спеша оглядел салон. И лишь потом слегка кивнул водителю, словно разрешал ему выйти. Тоже немой, подумалось Алме, и, сердито распахнув дверь, она демонстративно вышла из машины. Речной мужчина слегка усмехнулся и пошел к реке. А за ним пошел водитель.

Алма, недоуменно оглядываясь, на миг застыла на месте, удивленная демонстративным равнодушием немых незнакомцев. Ноте уходили все дальше к реке, и ей пришлось последовать за ними, взвалив на плечо свою сумку. Ее неприятно удивила эта бестактная и грубая встреча. Впечатление от неведомого Тал Жайлау пока было неприятным. Она опять стала тихо ругать себя, укоряя за то, что согласилась на эту авантюру. Так они шли втроем, двое угрюмых мужчин впереди и сердитая женщина позади. Наконец они дошли до лодки и взобрались в нее. Алма уселась на корме, подложив под себя сумку. И молча уставилась на реку.

На работе у Алмы почти не было разговоров. Ее замкнутость не способствовала широкому общению. В библиотеке порой можно не разговаривать неделями. Но здесь ей хотелось общения. Ей хотелось хоть какими-то словами разбавить утомительное однообразие дороги. И она с удовольствием осталась бы там, у мемориала Коркыта, где был словоохотливый и учтивый смотритель Галым. Глаза бы ее не видели этих безмолвных спутников. Но уже поздно, и назад дороги нет.

Тем временем речник оттолкнулся веслом, и они отплыли от берега. Алма продолжала безучастно сидеть на корме, равнодушно разглядывая водную гладь реки, которая и то, наверное, была живее этих молчунов.

Через некоторое время перед ними показалась роща, где от реки уходила протока, заросшая камышами. Они свернули по ней, и Алма слегка наклонилась, прикрываясь руками от стеблей, бьющих по лицу, и невольно оглянулась назад. Угрюмая пара, почему-то странно улыбаясь, наблюдала за ее неловкими попытками. Неожиданно эти люди умеют улыбаться, и от этого почему-то стало легче на душе. Она тоже улыбнулась им и опустила руку в реку, чтобы зачерпнуть немного воды.

Временами, об лодку что-то ударялось, и сбоку раздавался всплеск и кругами расходился по воде. А иногда среди камышей мелькали какие-то животные, которых отсюда не было видно.

Наконец они подплыли к деревянному причалу, возле которого были привязаны еще несколько таких же деревянных лодок. Все лодки, почему-то, были без моторов.

Перед ними предстал аул, состоящий из множества юрт, расположенных по кругу. А сзади них высилось что-то большое и громоздкое, похожее на башню. Уже темнело, и в некоторых из юрт зажигались огни. Среди юрт никого не было видно.

Речник спрыгнул на берег и привязал лодку к деревянному колышку. Кивнув Алме, он молча пошел к аулу. Второй же остался сидеть на месте, невозмутимо наблюдая за действиями своего товарища.

Алма тяжело взяла сумку. Плечо заныло от тяжести сумки и дороги. Но горбоносый даже не шелохнулся, и продолжал сидеть на своем месте, не предложив помощь. Странные, однако, люди. В них словно нет никакого такта, ничего человеческого. Да и люди ли они вообще? Нарочито вздохнув, Алма стала перелазить через борт. Лодка задрожала, и она чуть не упала. Но горбоносый словно окаменели даже не посмотрел в ее сторону. Боже мой! Куда же она попала.

Наконец она сошла на берег и пошла следом за речником. Идти было тяжело, ботинки утопали в песке. Иногда она спотыкалась о невидимые в темноте кустарники, и тогда начинала ругаться вслух. Но она поскорее хотела дойти до любого дома, где звучала человеческая речь. Долгое молчание действовало угнетающе.

Алма с трудом доплелась до ближней юрты, где возле входа дожидался речник, и, не глядя на него, сердито вошла внутрь, протискиваясь через узкую дверцу. Внутри было светло и тепло. Приятный запах еды сразу ударил в ее нос, и она поняла, как же проголодалась. Целый день во рту не было ни крошки.

И самое главное, внутри был живой человек, который умел разговаривать. И человек, увидев ее, радостно всплеснул руками. Это была молодая девушка, одетая в простое белое платье, подпоясанное широким ремнем.

– О, наконец-то. Мы вас заждались, – восторженно воскликнула молодая девушка и, подбежав к ней, подхватила ее сумку. – Ужин уже давно ждет вас.

В центре стоял низенький столик со скромной снедью.

– Присаживайтесь за стол! – пригласила она к столу.

Алма часто забывала поесть, за что мама ее ругала, считая, что кто недостаточно серьезно относится к еде, тот никогда не выйдет замуж. Но сейчас она от голода чувствовала слабость, и еда была как нельзя кстати.

– Спасибо большое, – благодарно улыбнулась Алма, и внутри разлилась приятная усталость от чего-то человеческого, которого она была лишена все это время. Теперь можно расслабиться, она, наконец, доехала. И, пожалуй, все не так уж и плохо.

Речник не стал заходить внутрь и незаметно исчез в темноте. А Алма только и была рада, словно избавилась от тяжелого груза.

– Меня зовут Зере, – представилась миловидная женщина, разливая чай.– Я буду вашим сочитателем.

– Сочитателем? – удивленно спросила Алма, нетерпеливо отламывая кусочек лепешки. – Что это такое?

– Это значит, что теперь мы с вами самые близкие друзья, – почему-то радостно рассмеялась девушка.

Что же, сочитатель звучит не страшно, усмехнулась Алма, и отпила глоток горячего травяного варева, которое девушка назвала чаем. Б-р-р-р! Такой чай она не сможет пить.

Она с любопытством огляделась. В отличие от искусственно-праздничных, временных юрт, которые устанавливались в городе на Наурыз, эта была обжито-жилой. В ней явно жили люди. Это чувствовалось во всем – в стеганых одеялах-корпе, сложенных на сундуке. В кухонной утвари, аккуратно расположенной вдоль стены. В легком беспорядке и запахе, который выдавал жизнь пространства. Но аромат юрты был не просто живой, но и разнобразный. В нем смешались запахи еды, душистых трав, реки и почему-то книг. Алма еще раз оглядела слабо освещенное пространство юрты, но нигде не увидела книг. Но тем не менее здесь пахло книгами. Она ни с чем не спутает этот знакомый аромат, состоящий из запаха горького миндаля, яблочных семечек, ванилина и краски, подтверждающие, что здесь есть выдержанные временем, достаточно пожившие книги.

Алма взглянула наверх, куда через открытый шанырак⁴³ прямо в небо струился дым из очага.

А кипящий на тлеющих угольках чайник временами шипел, нетерпеливо выплескивая воду из чайника.

– Дорога не утомила вас? – спросила Зере.

– Нет, не очень, – соврала Алма. Хотя, она очень устала от дороги. Но больше всего утомили мрачные спутники и та тоскливая неопределенность, которая не покидала ее все это время. Но то ли эта милая хозяйка, то ли чай, а может скромная, но вкусная еда растопили в ней остатки тяжести, и ей стало неожиданно легче. – Только ребята были неразговорчивы.

– Ах, эти двое, – рассмеялась девушка, обнажив щербинку на верхних зубах. – Это молчальники. Слова из них не вытащишь. Но у нас не все такие.

– Это тоже сочитальники? – ехидно спросила Алма.

– Эти – нет, они книжники, – почему-то опять рассмеялась она.

– А-а-а, книжники, – иронично ухмыльнулась Алма, словно поняла все то, что говорит эта странная девушка. – Ну что же, это прекрасно. Осталось узнать, кто такие эти загадочные книжники.

– Да вы завтра все узнаете, – пододвинула к ней тарелку Зере. – А сейчас поешьте.

….

После того как поели, накатила такая усталость, что сразу захотелось спать. Зере постелила ей рядом с собой. Затушив горящую керосиновую лампаду, она улеглась спать. В юрте стало тихо, только были слышны ровное дыхание девушки и странный далекий звук, словно кто-то играл печальную, дребезжащую мелодию.

Несмотря на усталость и сонливость, Алма никак не могла заснуть. Ворочаясь с боку на бок, она пролежала больше часа с открытыми глазами. Через круглый купол юрты на нее смотрел кусочек звездного неба. Было достаточно прохладно, и Алма натянула одеяло почти до самых глаз.

Пытаясь не разбудить соседку, она незаметно вытащила из сумки телефон и включила его. Но мобильной сети не было, и аппарат, немного помолчав, вдруг запиликал и «разряженно» выключился. Алма оглянулась по сторонам, пытаясь найти какой-нибудь источник питания, но не было никакого намека на существование электричества.

– Здравствуй, средневековье! – почему-то прошептала она. – Прощай, цивилизация!

И, обреченно вздохнув, откинула голову на подушку и бессильно закрыла глаза, слушая далекую и печальную мелодию, льющуюся откуда-то свысока.

Глава 11. Аманат султана Алима

Лахор, XII век.

Ар стоял на стене города и разглядывал тяжелые корабли, заходящие в форт Шахи-кала⁴⁴, и вспоминал свой родной Сейхун. Там, откуда был родом, он никогда не видел таких огромных и быстроходных галер. Да и сама река была не столь многолюдной и судоходной. Сейхун тек ровно и беспечно, не отвлекаясь на суету различных суден. Так же, и тысячи лет назад. Сейхун был нетороплив и неспешен, и его воды принадлежали только ему, а не людям. А здесь, на реке Рави, рябило в глазах от обилия различных кораблей и лодок. Здесь было шумно, многолюдно, и суетливо, река была словно встревоженный улей, а между кораблями сновали маленькие и маневровые парисалы⁴⁵.

В последнее время Ар все чаще вспоминал Сейхун. После разговора с султаном Алимом, что-то надломилось в нем, и прежняя жизнь показалась невыносимо пустой и напрасной. Он занимался тем, для чего не был рожден. Но был ли выбор у пленника, ведь ему нужно было выживать? Он стал воином поневоле и просто пытался делать свою работу хорошо.

Дала Ар с улыбкой наблюдал за потрескавшимся парисалом, которым правил загоревший до черноты мальчишка, и невольно вспоминал свое детство в родном Дженде. Свою лодку, которая была спрятана в роще Тал су. Таким же, как этот маленький лодочник, смуглым мальчишкой он ходил ночью на рыбу. И наловив больших сазанов, он тайком возвращался в свою каморку, в небольшую пристройку при Доме Чтения, где провел свои шестнадцать лет. А утром как ни в чем не бывало приступал к своим обязанностям прилежного ученика Хранителя Книг. Кроме дяди, у него никого не было. Дядя заменил ему и отца, и мать и стал его наставником и учителем. И не было для него никого на этом свете ближе дяди. Он научил его писать, читать. Дядя, Хранитель Книг города Дженда научил его любить письмена. И Дала Ар отдавал все свое свободное время любимым книгам. У него не было друзей, у него были лишь книги.

А теперь он сам стал Хранителем Книг, и нет рядом дяди, который мог бы его научить. Ему нужно было спасать книги, хотя нужно было спасать страну, ведь вражеское кольцо сжималось вокруг Газнауи. Они уже потеряли Газну и Забулистан, и им пришлось бежать в Лахор, их последний оплот.

…..

О существовании Дома Мысли⁴⁶ Газны знали не все. Это было сокровенное сооружение, скрытое от посторонних глаз. Простым жителям было необязательно знать о нем, но Дала Ар давно знал, что это величественное здание, находящееся в южной части⁴⁷, было тем самым Домом, о котором ходят легенды. Говорили, что внутри книгохранилища живут древние старцы, которым по тысяче лет. И они никогда не выходят наружу, так как от солнечного света могут мигом рассыпаться в прах.

Сама арка была отгорожена от хисара⁴⁸ высокими стенами, а на входе, у ворот стоял грозный караул, который никого не пропускал внутрь. Дала Ару можно было дозволено входить во дворец, ведь он считался другом падишаха. Но сам Дом Мысли оставался запретным и для него. И лишь во время прогулки с правителем по аллеям дворцового двора. Дала Ар украдкой издалека видел таинственную китапхану, спрятанную в глубине Сада Поэтов. Он не был писарем, лекарем книг или поэтом, которые могли попасть в заветное здание. Он всего лишь простой сотник, живший в рабаде⁴⁹. Пусть он даже друг правителя, но никакого права у него не было входить в это ставшее сакральным книгохранилище.

Дала Ар давно не держал книг и даже представить не мог, что когда-нибудь может войти в этот Дом Мысли, в котором скрыты многие тайны мира. Он был счастлив уже тем, что султан оказывал ему честь своим вниманием. И пусть правитель считает, что он должник Ара, но ведь тысячи воинов хотели бы оказаться на его месте. И хотели бы быть рядом с правителем во время его вечерней прогулки, чтобы быть готовым в любой момент отдать свою жизнь. Разве это не высшая награда для воина?

Но Дала Ар даже не мог мечтать, что правитель может ему доверить самое сокровенное дома Газнауи – книги. И после того вечера возле мечети Газны, Дала Ара не сомкнул глаз до самого утра. Впервые за долгое время он испытал волнение. Даже перед большими сражениями у него не было такого беспокойства, как после предложения падишаха. И словно не было многих лет воинской жизни, он вновь окунулся в ощущение книжного трепета и благоговения, которое оставил там, на своем шестнадцатом году жизни джендского переписчика.

Наутро, как только пропели первые петухи, Дала Ар вскочил со своего ложа и быстрыми шагами направился в сторону Дома Мысли. Показав караулу печать Хранителя, он прошел мимо них и в смятении медленно стал подходить к зданию. Он походил перед входом, словно пытался найти точку силы и уверенности, с которой ему будет бестрепетно зайти внутрь. Но волнение не проходило. Книгохранилище величественно высилось среди деревьев, позволяя солнцу играть бликами на позолоченных дверях своих.

Обреченно вздохнув. Дала Ар бережно взялся за ручку и осторожно открыл дверь. Его затвердевшее в битвах сердце стало мягким и трепетно билось, словно испуганная лань. Тело, привыкшее к суровым походам и грубой казарменной жизни, внезапно охватила мелкая дрожь. Задержав дыхание, он сделал первый шаг в прохладную темноту здания, и на него пахнуло ароматом до боли знакомых, но давно забытых запахов пергамента и высохших красок. О Всевышний, дай мне сил выдержать это волнение!

Перед ним предстал огромный зал, увенчанный величественными сводами и арками с красивой резьбой. Зал был в несколько раз больше его, джендской библиотеки. Вдоль высоких стен с живописным орнаментом почти до самого купольного потолка тянулись овальные, слегка округленные книжные полки, уставленные книгами, рукописями и свитками.

– О, Всевышний! Благодарю! Я даже не мечтал снова увидеть книги! – растроганно воскликнул он. И корпевшие над книгами переписчики с недоумением оглянулись на вошедшего высокого воина, опоясанного мечом. В Дом Мысли запрещено входить с оружием. Как же стража могла пропустить его? Писари настороженно переглянулись между собой.

Дала Ар, заметив их тревогу, почтительно поклонился, прижав руки к груди.

– Я приветствую вас, достопочтенные алимы⁵⁰. Меня зовут Дала Ар, я сотник кавалерии султана. По велению Великого падишаха с сегодняшнего дня я назначен Хранителем Книг Газнауи! – торжественно объявил он.

Худой писарь с длинной седой бородой, удивленно крякнул. Но мигом оценив ситуацию, проворно вскочил с места, и, подобрав длинный подол белого хитона, живо подбежал к нему. Подобострастно поклонившись в пояс, он прохрипел трескучим, кашляющим голосом:

– Добро Пожаловать, о Хранитель! Я старший писарь Сельфан Рисами. Мы в вашем распоряжении, господин!

Другие писари тоже поднялись, и почтительно встали возле книжных полок, готовые к приказам.

– Не отвлекайтесь, друзья мои, всего лишь доверенный хранитель, – приветливо поднял он руку. – Я вас не буду отвлекать от работы. Занимайтесь своим делом. – И, дружелюбно улыбнувшись переписчикам, пошел дальше по залу, осматривая помещение и книги. Некоторые книги повторялись. Он сам много раз переписывал самые популярные книги, ведь основной способ собирания библиотек – копирование. И самые востребованные книги обычно имелись в нескольких копиях. Дала Ар только одну «Книгу о Коркыт ата» переписывал десятки раз, а сам оригинал хранился у правителя Дженда. Но больше всех он переписывал Коран. Именно на копировании Корана переписчики отрабатывали мастерство. Эта работа требует много усердия и терпения. И труд состоит не только в написании книги, но и в ее сохранении для потомков.

Пальцы призывно задрожали и Дала Ару захотелось немедленно начать переписывать какую-либо книгу. Воровато оглянувшись, словно совершал что-то запретное, он взял в руки коричневую книгу, стоявшую на ближайшей полке. Это был массивный том, обернутый в красную кожу. На обложке книги стоял штамп дома Газнауи:

«Дворец Алима Газнауи, царя царей, хана ханов, Великого султана и защитника правоверных, которому Всевышний даровал чуткие уши и зоркие очи, чтобы разыскивал творения писателей этой земли»⁵¹.

А снизу персидской вязью было выведено:

«Переведено с подлинника писарем его величества, рабом Аллаха, Максудом Фарани».

Вдохнув запах сухого пергамента, Дала Ар на миг зажмурил от удовольствия глаза, и в сердце кольнула тоска по маленькому миру в каморке Дженда. Миру, который давно занесло песками памяти. И сейчас он бы даже не вспомнил, как выглядит тот самый Дженд, который он покинул много лет назад. Боже, какое же это блаженство, вот так просто нюхать запах книги, стоя в беспечной тиши величественного Дома Мысли!

Наконец он раскрыл книгу. Это был массивный том, знаменитая «Большая книга о музыке»⁵²Абу Насра ибн Мухаммед аль-Фараби. Ар часто путал Абу Ибрахим аль-Фараби⁵³ и Абу Наср Фараби. Но дядя когда-то объяснил простое отличие: один писал о литературе⁵⁴, другой об Аристотеле.

Прошло уже много времени с тех пор, как он зашел в книгохранилище. Незаметно зазвучал вечерний азан, и в хранилище стало темнеть. Но Дала Ар никак не мог насытиться и жадно хватал книгу за книгой, ласково гладя обложку и нюхая ветхие страницы, словно пытаясь восполнить все то, что он упустил за эти годы вынужденного отсутствия чтения. Перед глазами мелькали труды ученых, мыслителей, поэтов и писателей: Йоллыг-тегин Ижань-хан⁵⁵, Юсуф Баласагуни, Махмуд Кашгари, Фирдоуси, Ибн-Сина, Ахмада Яссави, Су Сун, аль-Хорезми, Ибн Турк, Аль-Аббас аль-Джаухари, Рудаки, Шайзала и других.

Книги были на арабском, персидском, тюркском, ромейском, китайском и других языках. Но, в основном, преобладали переведенные труды на арабском языке.

Ар владел арабским языком с детства. Это был обязательный язык любого книгохранителя, ведь многие труды были написаны на арабском. Персидский он знал обрывочно, и то больше через общение с гуридскими купцами в Дженде. Но в Газне Дала Ар в совершенстве овладел этим языком и даже научился ругать своих воинов. В его войске было много воинов из различных стран, и Дала Ар живо интересовался другими языками. Он научился бегло говорить на индийском, ромейском, саклабском и даже немного понимал речь китайцев. А Браас научил его некоторым словам из алеманского и бельгийского языков.

Но Дала Ар растерял навыки чтения, и сейчас ему приходилось вспоминать те буквы, что он учил в детстве. И, словно только научившийся читать ученик, он по слогам выговаривал уже давно забытые слова.

Душа Дала Ара с детства тяготела к поэзии. Он и сам, бывало, сочинял стихи, ведь рифмы часто сопровождают лекарей книг. Но перед величием древних трудов хранители считали поэзию баловством. Но только не Ар, который поклонялся поэзии. И, войдя в помещение, где была собрана сокровищница мировой поэзии, он чуть не подпрыгнул от радости, увидев изобилие книг.

Уже наступила ночь. Писари, отпросившись, уже ушли спать. А Дала Ар, зажегши лампаду, продолжал упиваться красивыми слогами и гармоничными рифмами, читая мувашшахи, дастаны, касыды, рубаи, саджи-макамы, газели⁵⁶. И никак не мог напиться этой живительной влагой, которой так долго не хватало в суровых военных буднях.

….

Первые дни Дала Ар проводил в китапхане дни и ночи. А вокруг творился хаос. Враги осадили город и готовились к нападению. Их было много, и каждый день в их стан прибывали новые силы. Среди них были и предатели, бывшие подданные Газнауи. Видя мощь противника, часть князей перешла на сторону неприятеля, и силы Газны таяли на глазах.

В этих условиях предаваться спасительному чтению в Доме Мысли было не только преступно, но и опасно. И Дала Ар, взяв себя в руки, начал действовать. Он объединил всех писарей и приказал им собирать книги в тюки. Газна, очевидно, падет, а книги должны быть спасены. Их задачей было вывезти книги в Лахор. И с этого дня их работа закипела. Они складывали книги в огромные тюки. А под покровом ночи, укладывали тюки на верблюдов и по тайным тропам, в сопровождении небольшого отряда, отправляли книжные караваны в Лахор. Вокруг города уже летали стрелы, возле стены шли первые бои, а книгохранители работали, не покладая рук, пока не вышел из города последний верблюд, навьюченный свитками, манускриптами и книгами. И только после этого Доверенный Хранитель Правителя наконец облегченно вздохнул. Он выполнил свой долг, теперь нужно защищать город.

Враг уже лез на стены города, предместья полыхали огнем. Удушливый дым доносился до города, вызывая страх и стоны людей. И горожане испуганно прятались в домах, обреченно ожидая конца. Все говорило о том, что городу осталось жить считанные дни. В городе не хватало еды и воды, и тогда султан приказал вывести женщин и детей через секретный ход, а всем мужчинам, способным держать меч, выйти на стены для защиты города.

Но, несмотря на отчаянное сопротивление горожан, враг прорвал линию обороны, и в город хлынула армия неприятеля. Они быстро заполнили улицы, дома и площадь. Враги рубили мечами, протыкали копьями, стреляли из луков и не щадили никого. И вскоре все улицы города были залиты кровью.

Оставшиеся защитники, взяв в плотное кольцо правителя, стали с боем прорываться сквозь вражеское окружение. И с большими потерями, но им все же удалось уйти в Индию, в последний оплот их государства – город Лахор, ставший приютом и убежищем для когда-то славного и непобедимого войска. А Газна окончательно пала.

……

Лахор был другим городом. Он отличался от Газны своей пестротой, влажностью воздуха и обилием зелени. В Лахоре люди были мягче, нежели в Газне. И порой создавалось ощущение, что этот город никогда не видел войны. Но безмятежность была обманчивой, город готовился к осаде. После Газны, стрелы неприятеля были устремлены в сторону Лахора, и пока жив султан и свободен Лахор, война будет продолжаться. А если падет Лахор, то падет и Дом Мысли. Ведь книги уже некуда дальше везти. И за этот город они должны биться до последнего.

Дала Ар разместил книги в огромном доме местного купца. Помещение было достаточно сухим и идеальным для временного хранения книг. И сейчас его мысли были лишь о надвигающейся осаде.

На стену поднялся хмурый Браас. За эти годы он осунулся, постарел и уже мало интересовался битвами, все больше ища утешения в гончарном деле. В Газне у него была даже своя мастерская. И ему, как и всем им, было трудно покидать город, ставший второй родиной, как для него, так и для Дала Ара.

Браас был в простой, крестьянской рубахе на выпуск и не был даже подпоясан мечом. Длинная, седая борода доходила почти до груди. Он был похож на бродягу, случайно оказавшегося в городе, а не на опытного ратника, когда-то наводившего ужас на врагов. И всем своим видом он словно показывал, что устал от войны.