Игра знамёнами. Часть первая: «Крамола земная»

Глава 1
«Зверь на ловца»

Середина зимы. Окрестности Менска

Что боги не сотворят – всё лепо! И реки, и холмы, и леса, и даже болота – всё глаз радует и удивления достойно. А эти бобровичи, за что не возьмутся – только изгадят. Что за обычай у них – дома на сваях ставить? Ладно, когда посреди болота или вовсе на воде – ясно – чтобы не топило и стены не гнили. А на сухом месте зачем? Чтобы мыши не погрызли?

А одеваются как – что мужи, что жёны – все в белёных рубахах до колена не подпоясанных. Ни штанов, ни юбок – как у честных людей! И волосы у всех длинные – издалека или со спины и не отличишь – где он, а где она. Небось с навьими дружбу водят – от них такой обычай и переняли.

Или как они гостей встречают – хлебом и простоквашей – а не хлебом и мёдом, как в правильных землях – отломил кус, окунул да ешь. Да и сам хлеб они печь толком не умеют. Всяк знает, что опару надо в закрытой печи доводить. А они кладут тесто на камни в открытом очаге. Вот и получается ни то ни сё – не хлеб, а сухая лепёшка. Хочешь – глодай, если зубов не жалко, хочешь – гвозди забивай.

– Тьфу…

Единственное что хорошо делают – молоко скисляют – почти как степняки – выходит ядрёным и долго не портится…

Олег в очередной раз распустил завязки на кожаной фляге и приложился к её горлу.

– Ох, хорошо…

Юноша обтёр испачканные губы и осмотрелся.

Утренний туман ещё не рассеялся, и разглядеть в колонне можно было только всадников, ехавших совсем рядом. Уже в нескольких саженях они виделись лишь неясными размытыми силуэтами. Хорошо хоть дорога, по которой шло войско, была торная – не собьёшься, а то в таком мареве ничего не стоило заплутать.

Олег пришпорил своего воронка. Тот обиженно всхрапнул и ускорил ход. Через малое время он поравнялся с тремя гриднями, которые ехали впереди.

Этим было не до нравов и обычаев местных жителей. Они вполголоса обсуждали последние вирши Баяна – молодого, но уже знаменитого барда, которые тот посвятил дерзкому набегу полочанского князя Всеслава на Новоград. Эта песнь разлетелась по всем правдивым землям в считанные седмицы, принеся автору громкую славу. Один из воев как раз декламировал отрывок:

 
– Промчался волком чрез снега
И в спину поразил врага.
Ударил он на Новоград
И там уж вдовы голосят!
 

– Что ни говори, Гундяй, а этот бард – мастак. Это ж надо – так слова запаровать.

– Не скажи, Огура – запротестовал второй гридень. – Я вообще против этого глупого правила – крайние слова в строках паровать. Так жёны поют – когда вышивают – как нити, так и слова плетут. А мужской слог рамок не терпит. Это всё равно, что меч в ножны для кинжала пихать. Или добрый уд бабе не в уду, а в ухо пристраивать!

Гридни громко захохотали над удачной шуткой.

– Гундяй, хорька тебе в глотку – ты не исправим! – с трудом выговорил первый вой, утирая проступившие слёзы. – Без парования вирши складывали сто лет назад. Ещё при Святославе Грозном. Но тогда и время было другое – жестокое. И люди тоже. Поэтому и вирши такие – суровые. А сейчас старые песни только старикам и нравится. Ну и тебе ещё…

– Новое не значит хорошее – не сдавался Гундяй.

– Да ты только послушай – Огура приосанился.

 
Пришёл богам князь поклониться,
Но Остромир над ним глумится.
Рванул из ножен меч востёр —
И злой старик упал в костёр!
 

Окончания спора Олег уже не услышал – воронок унёс его далеко вперёд. Ненароком подслушанные вирши напомнили ему, что творилось в Столице, когда туда дошло известие о деянии Всеслава, о котором говорилось в песни.

В город как раз, по только что установившемуся после распутицы санному пути, со всех правдивых земель съехались представители рода Соколовичей – не было только нескольких князей, правивших в совсем уж отдалённых землях, да ещё полочанской ветви, уже больше века жившей на особицу. Собрались на ежегодную тризну по общему отцу и деду – Ярославу Хромому, ушедшему в ирий ровно девять зим назад. Такой обычай появился сразу после смерти великого пращура – он сам завещал своим потомкам жить в мире и регулярно собираться вместе на общие праздники. Великий князь считал, что это поможет удержать детей и внуков от усобиц. А годовщина его отбытие на небеса и послужила поводом для сборов.

Поминальные пиры были в самом разгаре, а хмельные меды и квасы лились рекой, когда на княжий двор ворвался багровый от ярости Вышата – набольший боярин и глава знатнейшего правдивых землях рода – после Соколовичей, конечно – Малевичей. Он то и принёс известие о деянии полочанского князя.

– Не быть ему живу! – орал почтенный муж, брызгая слюной и потрясая могучими кулаками. – Весь его род изничтожу!

Он потребовал от князей немедля идти на Всеслава походом. И был в своём праве – как набольший боярин, и вдвойне – как сын убитого Остромира.

Рыжий волк и вправду переступил грань. Сам по себе его набег на земли соседей был делом обычным. Наоборот, подобные смелые авантюры всегда вызывали восхищение у истых воев. Хотя, конечно и карались ответными походами. Правда, только если сам «нашкодивший» не предложит не ссориться из-за такой мелочи. А то ещё и добычей поделится.

А вот дерзкое убийство старейшины самого знатного рода… Да ещё и в святом месте… Тут ни о каких переговорах и речи не могло идти – только война. Которая должна была закончиться либо смертью наглеца, либо лишением его стола.

Сбор сил занял совсем немного времени. Ведь Соколовичи съехались в столицу со своей роднёй и ближниками. И теперь вот уже вторую седмицу войско, составленное дружинами трёх старших сыновей Ярослава и набольшего боярина Вышаты, двигалась в земли Полочанского княжества.

Вначале его путь лежал вверх по течению замерзшей Перепяти, затем – по льду реки Птичьей. Пройденные места были почти сплошь малолюдны. Только изредка в устьях мелких речушек попадались веси бобровичей – небольшого племени, появившемся на лике подсолнечного мира полтысячи лет назад – от смешения обитавшей здесь с незапамятных времён дикой полесской дрягвы и покоривших её древних сполов, самих после этого неоднократно завоёванных. Болотники хотя и были довольно приветливы с пришельцами – а попробовали бы они вести себя по-другому – жили настолько неправильным обычаем, что княжич, всегда любивший узнавать новое о нравах других народов, при воспоминании об их укладе только плевался.

Сейчас рать углублялась в Буковые холмы – закатный отрог Большого водораздела, делящего правдивые земли на Полудень и Полуночь. Так что за этим хребтом уже располагались владения Полочанского стола. А впереди лежал город Менск – ключ ко всей этой возвышенности. Овладев им, можно было бы почти без помех угрожать самому сердцу Всеславовых владений. Так говорил отец Олега на недавнем военном совете. Ему самому, за малолетством, слова на нём пока не дали. Зато он внимательно слушал и запоминал, о чём говорят старшие.

Дорога вывела всадника на высокую седловину между двух холмов. Сюда туман не поднимался, и можно было без помех осмотреться на местности.

Картина перед взором юноши предстала живописная. Несколькими стрелищами впереди утопающие в молочно-белом мареве холмы сначала раздавались в стороны, а потом снова смыкались, образуя обширную долину, разделённую на две неравные части светлой полоской реки. Горбатые спины возвышенностей переливались целой гаммой оттенков – от яркого багрянца, пробуждённого лучами зарницы на дальних вершинах, до глубокой синевы на ближних. Склоны холмов, оправдывая их название, покрывали густые заросли бука, частая щетина которого придавала им сходства со стадом устроившим тут привал стадом гигантских зубров. Кстати, по слухам – эти звери в здешних местах водились в изобилии.

Среди всей этой красоты как-то даже потерялся сам город Менск, как будто притаившийся в самом центре долины.

Немудрено – размерами он уступал не только громадной Столице и родному Чернограду, но и почти всем городам, которые юноша успел повидать за свою пока что недолгую жизнь. Правда – справедливости ради – с заката Менск частично закрывала от обзора обширная роща.

Хм… Под её прикрытием можно было бы скрытно провести прямо к стенам большой отряд воев. А что? – Атилла или Боромир – любимые полководцы Олега, непременно бы так и поступили…

Неожиданно впереди разнеслась дробная россыпь копыт. Из тумана вынырнул всадник на жеребце «дикой» каурой масти. Юноша успел разглядеть на нём походный кожаный доспех с бляшками из коровьих копыт – такой же, как и на нём, и сарматский шелом с полной личиной, из-под которой выбивались длинные пшеничные усы. На шее у воя блестела серебряная гривна. Под ней, на монисте, сверкала целая россыпь наградных шелягов и рыжух.

Олег выхватил было лук и дёрнул из тула бронебойную стрелу, но вовремя разглядел ещё и рисунок на круглом щите всадника – атакующую пустельгу на пурпурно-жёлтом поле. Это был герб вожака первой отцовой дружины, которая шла сейчас в челе войска. А через мгновение он узнал и его самого.

Да… стрелой этого воя он бы точно не взял. И ничем другим тоже.

– Ну что, Шебарша, разведал дорогу? – спросил он витязя, вскинув руку в воинском приветствии.

Юноша любил лихого воя и всегда смеялся над его прибаутками, придумывать которые тот был большой мастак.

– Да уж, нашебаршил полон рот! – ответил тот своей любимой хохмой, повторив жест юноши.

– И что там впереди?

– Не поверишь, княжич, – до самого Менска – скукота!

– Отчего? – не понял Олег.

– Да ни одного воя! Всё сплошь невои попадаются. Да и тех – два охотника и девка. Теперь, правда, уж не девка – Шебарша усмехнулся и махнул рукой – Не то всё это!

– А почему не то? – удивился княжич. – Дорога свободная – хорошо! – к городу подойдём скрытно.

– Да скучно – с самого утра никого не убивал! – Шебарша блеснул зубами в хищной ухмылке. – Руки чешутся – не могу! Ладно, бывай, княжич. Свидимся ещё. – В Менске.

Он осклабился, пришпорил коня и помчался дальше.

Олег ещё раз приложился к кожаной фляге, обтёр губы и последовал его примеру. Только направил коня в противоположную сторону.

Его глодала чёрная зависть. Он люто завидовал Шебарше. Юный княжич хотел стать таким же удалым, как этот витязь. Также нестись в челе войска и сходится в лихих схватках с кметями противника. Вышибать ворога из седла броском сулицы с полусотни шагов. Или разваливать его пополам одним могучим ударом – от плеча до самого пояса.

Всадник и конь снова с головой окунулись в туман.

Через какое-то время дорога перестала петлять, а холмы, наконец, раздались в стороны.

Впереди в белёсой дымке лежала долина. Здесь марево было не таким непроглядным, как на взгорье, но всё равно, разглядеть что-то хотя бы в нескольких саженях было решительно невозможно. Тем не менее, Олег решительно поехал дальше, продолжая рассуждать о Шебарше.

Тот был, пожалуй, лучшим поединщиком во всей отцовой дружине. Сравниться с ним в искусстве боя мог, наверное, только Молчан – ближний телохранитель князя. Но к нему вои не испытывали и малой толики той любви, которой пользовался Пустельга – так за глаза называли этого лихого витязя. При желании Шебарша мог бы возглавить не первую, а лучшую дружину. Но ему больше по душе было скакать в голове войска и всегда первым вступать в бой.

Утренний туман постепенно рассеивался. Его мутная пелена неспешно сползала в низины, обнажая линялый снежный покров, из под которого островками пробивались стебли пожухлой травы.

Чтобы совсем уж не оторваться от своих, Олег остановил коня и отъехал в сторону с дороги. Сейчас, когда войско должно было начать выдвижение в долину через узкий проход, для противника был самый удобный момент, чтобы навалиться на него из засады. И если не разгромить, то хотя бы нанести существенный урон. Поэтому княжич поднёс ладонь к глазам, пристально вглядываясь вдаль.

Он, конечно, знал, что где-то поблизости орудуют кмети Шебарши, которые всяко не проглядят опасность, и, в случае чего, предупредят товарищей. Но в глубине души ему всё-таки хотелось, чтобы проглядели. А он заметил и первым принёс бы тревожную весть.

Но, похоже, сегодня был не такой день.

Войско начало вываливаться в долину, неспешно растекаясь по грязно-белой равнине. И никто на него нападать не собирался.

Зато оно само явно готовилось к бою. Отряды легковооружённых кметей, составлявших чело, на ходу меняли походное построение на боевое и уносились вперёд. Следом за ними неспешно и солидно двигались гридни большого полка. Эти на рожон не лезли. Они тут же становились на привал – ожидать пока им подвезут доспехи – облачаться к битве. К ним подтягивались отроки, ведущие в поводу боевых коней.

Наконец на дороге показалась большая группа роскошно одетых всадников – князей и их ближних дружинников. Над головами у них колыхались несколько десятков знамён. Трое старших Соколовичей ехали бок о бок. Олег разглядел рядом их серебряно-красные стяги: один четырёххвостый – великого князя – с большим кречетом, сжимающим в лапе молнию, и два трёххвостых. Первый – отцов – с могучим туром, пытавшимся поддеть рогами тризуба в верхнем правом углу. И другой – стрыя Всеволода – с задумчивым вороном. Чуть в стороне от них реяло красно-зелёное знамя набольшего боярина Вышаты. На нём готовился к атаке, пригнув к земле рога, могучий лесной зубр. Остальные прапорцы принадлежали боярам и воеводам рангом помельче.

Княжич удивился, не увидев стяга со вздыбленным конём – знамени наследника великого князя, и ещё около полудюжины знакомых гербов. Однако тут же забыл об этом – от кавалькады отделился всадник, помчавшийся прямиком к нему. Он размахивал руками, и смешно подпрыгивал в седле при каждом скачке своей кобылы.

Олег узнал наездника и тягостно вздохнул. Это был старый отцов челядинец, по имени Жирошка, пестовавший юношу, когда тот был мальцом. А потом сделавшийся его слугой. Причём из той породы, которые командуют своими хозяевами почище родителей.

– Княжич! – задребезжал тот надтреснутым старческим дискантом, едва въехав в зону слышимости – Куда же ты пропал?

От возмущения на лице пожилого слуги даже затряслись его могучие брыли, из-за которых тот и получил своё прозвище.

– Все с ног сбились! – продолжал тот причитать. – С самого утра хватились – где княжич? – нет княжича! Уж не знали, что и думать! Решили уже, что тебя полочане схитили!

Олег изумился абсурдности такого предположения.

Впрочем, у его пестуна всегда была склонность сгущать краски. Юноша ни на мгновение не усомнился, что «все», кто сбился с ног в его поисках – это сам Жирошка и только Жирошка.

– Ладно тебе врать – ответил княжич. – Кто бы меня тут схитил? Вокруг вои Шебарши. В случае чего выручили бы.

Зря он это сказал. По каким-то, лишь ему одному известным причинам, о вожаке первой отцовой дружины Жирошка был далеко не лучшего мнения. Поэтому упоминание его имени гарантированно вызвало у челядинца настоящий взрыв возмущения.

Основной смысл пространной речи, которой он не замедлил разразиться, сводился к тому, что этот распустёха Шебарша способен не то, что ворога в трёх шагах не заметить, но и собственные штаны на ходу потерять.

Олег по привычке собирался пропустить тираду пестуна мимо ушей. Однако упоминание о том, что на него гневается боярин Колюта, заставило юношу насторожиться.

Вызвать негодование своего наставника княжичу не хотелось, и он поспешно направил воронка наперерез пёстрой кавалькаде. Туда, где развивался однохвостый прапорец кормильца – стальное конское стремя на пурпурно-жёлтом поле.

Этим своим странным на первый взгляд гербом старый боярин очень гордился. Олег хорошо помнил эту историю, поскольку слышал её множество раз. Колюта получил его ещё совсем юным воем, на поле знаменитой битвы под Лиственом. Ярослав Хромой сошёлся там со своим мятежным братом Мстиславом Храбрым, который хотел отобрать у него Великий стол.

Поначалу тот подступил к стенам Столицы, собираясь взять её штурмом, но Ярослав выставил против него слишком большое войско. Тогда Мстислав повернул на Русь и предложил тамошней знати встать на его сторону, пообещав вернуть за это их землям былое самоуправление. Колюта стал одним из немногих, кто не купился на посулы, и остался верен великому князю.

Столь яростной битвы, какая случилась под Лиственом, старики не помнили со времён Святослава Грозного. Рассказывали, что кровь павших в той сече до краёв заполнила три глубоких оврага. Войско Ярослава было разгромлено, и ему пришлось бежать. Но под великим князем убили коня – над ним нависла угроза попасть в руки брата, известного своим вероломством и жестокостью. Тогда юный Колюта отдал ему своего скакуна, а сам бежал рядом, держась за стремя. Когда они оказались в безопасности, Ярослав тут же, в знак благодарности, опоясал молодого воя в витязи.

И в последующие годы Колюта проявил себя более чем достойно – и на войне, и в мирное время. Справлялся с любыми поручениями, которые давал ему сначала Ярослав, а потом и его сын Святослав – отец Олега. Годы испытаний выковали в нём несгибаемый характер и суровый нрав. В целом же боярин был довольно справедлив, хотя порой и скор на расправу.

Что и говорить, отец знал, кому доверил воспитание сына. Который сейчас готовился получить от своего наставника изрядную порцию увещеваний.

Олег приблизился к нему, заранее понурив голову и наспех подыскивая убедительные оправдания своему проступку. Однако, вопреки ожиданиям и обещаниям Жирошки, кормилец оказался совсем не зол. И княжича пожурил лишь самую малость. Причём делал это как-то не от души. А знаменитый пронзительный взор серо-стальных очей, за который он и получил своё прозвище, был рассеяно устремлён куда-то вдаль. По всему было видно, что боярину сейчас – не до воспитанника – его, похоже, обуревали совсем другие заботы.

Ну да тем лучше для Олега. Княжич пустил своего воронка бок о бок с серым кормильца. Позади них пристроился не прекращавший бурчать Жирошка.

Войско неспешно двигалось по дороге. Впереди медленно вырастали укрепления Менска.

Ого как сурово! Вблизи этот город оказался далеко не таким маленьким, как померещилось княжичу с вершины холма. Высокие полуторасаженные стены, вполне ожидаемо сложенные из буковых брёвен, протянулись почти на две версты. Крытые глухие заборола были прорезаны частыми бойницами. Над ними возвышались около дюжины боевых веж, каждая – не меньше чем в три поверха. В довершение всего Менск окружал глубокий ров, сейчас, правда, пустой.

Питала его, видимо, та самая, виденная Олегом с перевала, река. Она огибала город с восхода, и сейчас, по зимнему времени, пребывала подо льдом.

Прямо на её берегу – примерно в стрелище от ворот – стояла большая сложно устроенная водяная мельница. Вероятно, служившая заодно и шлюзом, соединяющим водоток с крепостным рвом. А также, заодно и дозорной вежей – уж больно высоко над землёй поднимался её верхний сруб. Не исключено что она, кроме прочего, служила и чем-то вроде предмостного укрепления – уж больно удобным для обороны было это сооружение. А идущий в Менск большак проходил прямо перед её стенами. Так что засевший в ней отряд лучников, мог сильно подпортить кровь целому войску, рискнувшему ударить на город с той стороны.

Очень сурово! Такую крепость с наскока не возьмёшь.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что слабых мест у неё нет вовсе. Город совсем не имел посада, а обширная роща, которая – как казалось сверху – подступала к самым его стенам, ближе к Менску была начисто вырублена – между ней и стенами протянулась росчисть почти в два стрелища шириной. Тут бы, наверное, спасовали и Атилла с Боромиром. Чтобы взять такой город, даже им пришлось бы становиться в долгую осаду.

В войсковом же обозе, насколько помнил Олег, не было не только осадных орудий, но и даже инструментов для их изготовления. Интересно, на что рассчитывали отец и дядья?

Юноша поделился своими сомнениями с Колютой. Тот, видимо ещё пребывая в задумчивости, пробурчал в ответ нечто невразумительное.

Меж тем войско, совершенно не скрываясь, выдвигалось на подступы к городу. Впереди гарцевали на лёгких скакунах лихие кмети. Следом сотрясала землю слитным гулом копыт могучих жеребцов облачённая в тяжёлый доспех гридь. На ветру гордо развивались знамёна. На шеломах трепыхались разноцветные еловцы.

Рать остановилась, не доехав до ворот нескольких стрелищ. Олег разглядел, как сигнальщик великого князя поднёс к губам здоровенный рог.

Уту-у-у-у-у-у!!!

Протяжный звук разнёсся далеко окрест, отразился от городских стен и вернулся обратно.

Повисла продолжительная пауза. Вызов на переговоры прозвучал. Войско замерло в ожидании ответа.

Которого не было.

Уту-у-у-у-у-у-у!!!

Сигнальщик, по приказу великого князя, повторил вызов, протрубив его сильнее и протяжней. Его щёки раздулись как меха у волынки. Лоб покрылся испариной.

В этот раз звук рога затухал гораздо дольше, и эхо от него вернулось спустя куда большее время. Но и оно, в конце концов, смолкло. Над полем опять повисла тишина.

Никакого ответа по-прежнему не было.

Сигнальщик снова набрал воздуха в грудь.

Уту-у-у-у-у-у-у-у-у-у!!!!!

От рёва могучего турьего рога, казалось, задрожали окаймляющие долину холмы. Лицо трубача покраснело как свёкла, а глаза выпучились, словно собираясь выскочить из своих орбит. Такой сигнал не услышал бы только глухой. Да и того, наверное, обеспокоило бы столь мощное сотрясение воздуха.

Снова угасли последние отголоски эха, и над долиной сгустилась плотная, почти осязаемая тишина.

Олег решил, что ответного сигнала они уже не дождутся. Он распустил завязки на фляге и хорошенько к ней приложился.

И вдруг на главной городской башне медленно начал опускаться подъёмный мост. Процесс сопроводил громкий лязг цепей и треск не смазанного поворотного механизма.

Княжич от неожиданности поперхнулся и закашлялся, разлив питьё.

Тяжёлые буковые брёвна с глухим стуком ударились о землю. Следом с жутким скрипом пришли в движение крепостные ворота. Они открывались не наружу, а внутрь, поэтому не было видно людей, которые толкали их створки.

Под цокот копыт на мост выехали четверо всадников. Один из них поднёс ко рту рог и протрубил ответный сигнал вызова на переговоры.

Небольшая кавалькада направилась в сторону пришельцев. За ними выехали знаменосцы со стягами. Олег прищурился, разглядывая гербы. К своему удивлению, он узнал не все из них.

Бежево-синее полотнище, по центру которого была вышита летучая мышь с расправленными крыльями, принадлежал князю Роговолду – старшему сыну Всеслава, который, собственно, и правил в этом городе.

Другой прапор такой же расцветки, но с крылатой колесницей, был знаменем его матери – известной воительницы Снежаны – дочери Медоуса – вождя свирепого народа лютвы. Женитьба на ней, насколько юноша помнил из рассказов Колюты, принесла Всеславу долгожданный мир после десятилетий бесконечной войны на границе. А заодно и обширный кусок территории в качестве приданого.

Цианово-синий стяг со здоровенным клыкастым секачом, безо всякого сомнения, принадлежал могучему витязю по имени Вепрь, известному своей силой и свирепостью далеко за пределами полочанских земель.

А вот знамя аналогичной расцветки, на котором был изображён печально понуривший голову тёмный всадник, неожиданно поставило Олега в тупик. Юноша, скорее всего, слышал раньше о его хозяине, но почему то не мог вспомнить кто он.

Олег не решился отвлекать от серьёзных дум кормильца, или тем более спрашивать Жирошку, который ничегошеньки в этом не смыслил. Поэтому осведомился об этом у другого отцова ближника – медведеподобного боярина Бермяты.

Тот изумлённо покосился на юношу.

– Да ты что, княжич? – ответил он – Это же Дунай!

Олег хлопнул себя по лбу. Как он мог не узнать этот герб?

Слава могучего Дуная, гораздо больше известного под прозвищем печальный витязь, некогда гремела по всем правдивым землям. И даже далеко за их пределами. На службе Ярослава Хромого он совершил несчётное множество славных подвигов, о которых до сих пор слагали легенды. Однако на войне с Брячеславом Красивым – тогдашним полочанским властителем, Дунай совершил какой-то проступок, после которого великий князь изгнал его из Столицы. Тогда-то он и перешёл на службу к противнику. Последним известным деянием печального витязя стало сватовство к Снежане, от имени тогда совсем ещё юного Всеслава, когда он приехал на двор Медоуса и в одиночку одолел всех его сильнейших богатырей. С тех пор о нём ничего не было слышно. Многие даже считали, что он давно уже в вирии.

Так значит – старый Дунай жив… Олег даже подался вперёд, силясь лучше разглядеть знаменитого воя. Но расстояние до него было слишком велико.

Тем временем навстречу Роговолду, Снежане, Вепрю и Дунаю выехала группа переговорщиков. В её составе княжич разглядел отца, обоих стрыев и набольшего боярина Вышату.

Всё честь по чести – четверо на четверых.

Съехались парламентёры аккурат на полпути между стенами Менска и передовыми частями войска. Княжич ожидал, что переговоры займут хоть сколько-нибудь продолжительное время. Однако, к его удивлению, они завершились практически сразу. Всадники что-то недолго пообсуждали, Вышата немного пожестикулировал в своей обычной манере, после чего все разъехались.

Буквально тут же войско пришло в движение. Во все стороны поскакали гонцы с распоряжениями воевод. Дружины двинулись занимать отведённые им места.

Олег, рискуя вызвать неудовольствие кормильца, начал давно уже заготовленную речь. Смысл которой сводился к тому, что он уже почти достиг двенадцати вёсен – возраста воя, и хотел бы принять участие в битве.

Однако Колюту убедить не удалось. Кормилец даже особо не прислушивался к его аргументам. Княжичу было велено отправляться в тыл.

– Молоко на губах не обсохло – усмехнулся проезжавший мимо Бермята.

Спохватившись, Олег обтёр рот от почти уже засохшей простокваши и зло пришпорил воронка. Тот оскорблено заржал.

Хочешь – не хочешь, пришлось ехать к другим отрокам. Их в тылу скопилось несколько сотен. Во многом поэтому там стоял невыносимый гвалт. Заводные кони ржали, а недоросли громко галдели, обсуждая предстоящую сечу. Некоторые из них занимались лошадьми старших товарищей. Тех, что были с похода, пускали охлюпкой, давая охолонуть. Свежих батовали и привязывали к их мордам торбы с овсом. Другие отроки, уже выполнившие свою работу, искали место повыше – чтобы оттуда получше рассмотреть битву.

Олег приглядел себе точку наблюдения заранее, ещё при въезде в долину. Туда он и направил коня.

За ним увязался и Жирошка. Он по-прежнему не переставал зудеть – теперь челядинец был недоволен тем, что княжич испачкал разлитой простоквашей свой мятель. Досадуя на беззаконных бобровичей, которые даже этим умудрились ему насолить, юноша отвязал от пояса флягу и отшвырнул её подальше.

Воронок вынес его на довольно крутой пригорок – почти на самом речном берегу. С заката его закрывала маленькая буковая рощица, поэтому с дороги он был почти незаметен. Зато с его вершины всё поле предстоящей битвы было – словно на собственной ладони.

Войско полуденных князей уже выстроилось к сече. Его длинник растянулся на добрый десяток стрелищ, полностью перекрыв пространство между лесом и рекой. Сотни блестевших на солнце шеломов сами были – словно стальная река. А топорщившаяся над ней частая щетина копейных наверший – как заросли рогоза. Между рядами туда-сюда споро сновали серые фигурки. Это были походные волхвы. Они окуривали лошадиные морды сладким дымом из кадильниц на длинных ручках и хрипло распевали боевые гимны.

В центре Соколовичи ожидаемо поставили отборную варяжскую гридь боярина Шигоны. С высоты хорошо был виден его красно-голубой двухвостый стяг с чёрной рукой посредине. Слева его подпирала лучшая дружина князя Всеволода. Справа – гридни Вышаты. Концы крыльев закрывали отряды легко оружных кметей. Их же разъезды роились впереди. По всем канонам воинского искусства, установленным ещё Боромиром и Атиллой, им предстояло осыпать стрелами наступающего противника, чтобы попытаться расстроить его ряды ещё до столкновения.

Отцова дружина, как и гридь великого князя, стояли в резерве. Его назначение тоже было задано правилами воинского искусства – поддержать своих в случае неудачи – то бишь, отразить удар, если враг где-то прорвётся сквозь строй, или же развить успех, если тот наоборот – побежит.

Всего под стенами Менска собралось почти восемь сотен тяжелых и вдвое меньше легких всадников. Отроков и ратников из обоза, который до сих пор полз где-то через холмы, в расчёт можно было не брать. Сила была более чем внушительная. Тем не менее, Олега не покидало чувство, что на поле не хватает как минимум трети лучших отцовых воев и значительной части великокняжьей дружины. Косвенно это подтверждало то, что юноша по-прежнему не видел в длиннике стяга княжича Ярополка – одного из лучших полководцев полуденных земель, а также доброй дюжины знамён других бояр и воевод, участвовавших в походе.

К его удивлению, не было на поле и прапорца Шебарши. Уж кто-кто, а этот витязь сейчас должен был, показывая удаль, вовсю гарцевать на своём каурке перед вражьими рядами и поливать полочан отборной бранью, на которую он был великий мастак.

Отсутствовать на поле вои и их предводители могли по нескольким причинам. Возможно, великий князь решил оставить их в Буковых холмах – прикрывать тылы. Например, от удара бобровичей, если те вдруг решат отплатить за недавний постой в своих весях. А что? – от этого беззаконного народа всего можно ожидать! Хотя зачем отряжать против болотников столь большие силы? Может Соколовичи опасаются удара с другой стороны? Или вовсе задумали какой-нибудь хитрый обходной маневр…

У-у-уо-о-о-о-ом-м-м-м!!!

Размышления княжича прервал дружный рёв боевых рогов, возвестивший о начале битвы. Оказалось, пока он был погружён в размышления, Роговолд успел вывести из города и построить свои дружины.

Олег обратил взор на войско противника.

Ах, ты ж растудыть твою… Сурово то как! Даже издалека оно выглядело весьма внушительно. Навскидку там было никак не меньше трёхсот кметей и почти тысяча тяжелооружных всадников. За спинами которых кучковались отряды пеших ратников – скорее всего вооружённых горожан. Этих юноша даже считать не стал.

Откуда в малом городе Менске вдруг взялась такая прорва гридней? Всеслав ожидал нападения и собирал здесь войска? Тогда где он сам? Если же он ещё не успел подойти, почему тогда Роговолд вывел дружины в поле, не дожидаясь отца? Ведь с такими силами ему ничего не стоит удержать город до его подхода! Зачем так рисковать?

Разгадок могло быть две – либо менский князь надеялся разгромить находников собственными силами, чтобы стяжать великую славу, либо Всеслав был уже на подходе, и надо было ждать его скорейшего появления. В обоих случаях Соколовичам стоило быть начеку.