Аджимушкай. Красные звезды в каменном небе. Роман. Том 1

Глава 3

На Таманском побережье, в полосе береговой охраны, располагается скрытый от других укреплений, тщательно замаскированный блиндаж. Два лейтенанта, занимают этот невидимый постороннему глазу пост… Один сосредоточенно смотри в перископ, другой сидя за небольшим столом, фиксирует данные…

– Легкий туман, рыболовецкие шаланды качаются у Тузлы. Работают мужички, вышли на промысел. Транспорт «Красная Абхазия прошел курсом юго-восток…. Три сторожевика идут на север, видимо до Азова. Скорость 3—4 узла! Звено истребителей в количестве четырех, прошли над проливом, ушли к Багерово, видимо на посадку, на аэродром. Судоходство проходит нормально, без происшествий.

– Есть… отметил! Что-то еще?

– Северо-западнее Керчи большое скопление дыма. Возможно, завод Войкова коптит. Может и что другое случилось… Там уже на месте разберутся! Бомбежки, налетов авиации противника не было.

– Надолго мы тут, как думаешь?

– Скоро узнаем. Линия фронта сдвинется, тогда и посмотрим. Может оставят здесь, точка тоже стратегически важная. Может ближе к фрицам определят. А что?

– Честно, не могу уже на этот унылый пролив смотреть и считать пароходы…

– Огоньку захотелось?

– Его самого! Скоро забуду, как «ТТ» стреляет… Да дело даже не в этом! Я понимаю, за противником, на передовой наблюдать, а тут! Не пойми что…

– Ничего. Потерпи. Будет и на нашей улице праздник. До Берлина еще топать и топать. А немец враг сильный и коварный. Просто так не сдастся! Из хороших новостей наступление грядет масштабное, на Акмонае, уже скоро… Все в предвкушении… грандиозной роковой битвы! Пушки выкатывают, танки громыхают, штыки сверкают… крылья самолетов рвутся ввысь, шеренги строятся! Знамена полковые развеваются!

– Так уж проходили все это, в феврале еще начинали, как думаешь, на сей раз фрицев одолеем? В марте тоже не получилось, мутузили друг друга! Как два пьяных мужика и откатились на прежние позиции. Отхаркиваясь кровью…

– Ну тогда просчеты серьезные были в стратегии, еще распутица весенняя помешала. По иронии судьбы и нам и немцам. Вся техника в грязи потонула, забуксовала как в болотине. Вместе в одну яму провалились… Теперь проломим оборону точно!

– С чего такая уверенность?

– Настроение уже отчаянное в войсках! От позиционной окопной войны устали. Охота активности, перемен. Вся надежда не предстоящее Наступление. Все возбуждены, «Авось» русское, окрыленность охватила все подразделения. Крайняя черта! За ней путь к победе…

– Я слышал наоборот, окапываться начинают, к обороне переходить.

– Нет! Задача поставлена четко – прорыв линии фронта и снятие блокады Севастополя! А ты что сомневаешься?

– С января топчемся! Кусок полуострова взяли и завязли… В этом бутылочном горлышке – Акмонайском перешейке. Ни туда, ни сюда! А уж весна на дворе! Время против нас может начать работать. Немец говорят, тоже силу наращивает. Как бы на нас не налетел черным коршуном. И не спутал все наши планы!

– Это вряд ли… По данным разведки, они перешли к глубокой обороне, после неудачной попытки предыдущего контрпрорыва. Так что нам и карты в руки! Будем громить поганого оккупанта как шелудивого пса!

– Ну да… Хорошо бы уже. А то замерли на месте. Не двигаемся, торчим как шест в землю воткнутый! Так заплесневеем совсем. Армия должна быть в движении. Перестраиваться, играть, появляться там, где не ждут, нависать темной неопределимой тенью, теснить врага!

– Война это тебе не гарцевание на лошади! Не сплошные лихие атаки. Тут и выждать нужно. Затаится а потом и нанести решающий удар! Чтоб наповал… Как на ринге!

– Ну не настолько же, как у нас! Первая операция по освобождению Крыма началась в декабре прошлого года. И что? У нас только Керченский полуостров, Феодосию и ту потеряли! Три четверти под немцем лежит. Как еще Севастополь держится… Чудо какое-то. Из последних сил! Действительно железная воля… Там говорят такие бомбардировки города идут, просто ад кромешный! Апокалипсис наяву…. Идти надо, не медлить! Ворон ловить некогда… И товарищам в осажденном городе помочь и фашистов с земли нашей святой гнать! До границ Европы и дальше…

– Всему свой срок! Аккумулятор, чтобы работал в нормальном режиме, требуется время для зарядки всех его сил. Так и здесь… Сконцентрируем всю мощь в огромный кулак, как никак, три армии на Акмонае стоят! И дадим фрицам со всей русской щедростью… Покатятся до всех своих баварских и саксонских берлог! В свои поганые звериные норы…

– Не знаю… Что-то не то с этим наступлением. Не могу объяснить. Но здесь иной подход должен быть, не такой как зимой и в начале весны! Что-то кардинально другое.

– А что не так? Чего ты все хандришь сегодня? Есть что-то конкретное?

– Ну как тебе сказать… Насколько мне известно, дивизии наши измотаны последними боями, большой недокоплект людей и техники! Три армии это звучит красиво и внушительно, а на деле – масса солдат, уставших от изнурительной позиционной окопной войны, живущих целые месяцы в траншеях, доведенные до предела, и готовые уже идти в бой, правильно ты сказал, чтоб хоть как-то это все изменить. Так что не все так радужно, как говорят официально.

– Ну так и фриц тоже не на курорте был в эти дни! У них такая же ситуация, может даже хуже… Мы их вообще с января треплем постоянно локальными боями. С большим успехом! Подкреплений к ним не поступало… Так что волноваться нечего! Победа будет за нами!

– Ладно, поглядим, как оно сложится, – вздыхает лейтенант, записывая данные, – скоро все узнаем… Ну что там еще видно?

– Пока ничего. Небо чистое. Наш порт работает в штатном режиме. Тишина и покой. Как будто и войны то нет…

– Вот я об этом же! Роту Григорьева на Акмонай перебросили, работа реальная, глаза в глаза с противником. Это дело! А мы на рыбаков сутками смотрим. Как проштрафившиеся…

– Не только… Ты же знаешь, зачем мы здесь? И какова цель нашего пребывания на этом секретном объекте? Поважней передовой будет…

– Да знаю я… – вздыхает лейтенант, – забудешь, пожалуй, тут!

– Вот и прекрасно! Будем исполнять свои непосредственные обязанности, свой воинский долг! А там может другие задачи будут…

– Мы уже столько здесь сидим, что, кажется, это будет длиться всегда! Как один повторяющийся сон. Уже бы хоть какие-то изменения! Я уже согласен дрова на кухне порубить, окопы порыть…

– Кто мешает? – улыбается товарищ, – В свободное время – дерзай, сколько угодно. А вообще лучше правильно оцени ситуацию. Сделай выводы. Наслаждайся моментом! А то бывает так, что в один миг все летит к черту, земля из под ног уходит… Все вверх дном переворачивается!

Глава 4

В керченском порту, куда прибывают военные грузы, царит небывалое оживление. Как неугомонные муравьи, снуют рабочие, матросы и солдаты самых разных частей. Гудят прибывающие и отходящие пароходы. Среди этой шумной, громыхающей и кричащей бурлящей неистовой суеты на пирсе чуть в стороне, стоит худощавый военный высокого роста с петлицами полковника, на солнце остро поблескивают стекла пенсне… Это представитель штаба Крымского фронта Павел Максимович Ягунов. Он с интересом наблюдает за бурной портовой деятельностью, возвышаясь среди людских потоков монументальным изваянием, застывшим в ожидании, обтекаемым волнами хаотически кипящей жизни. Но он тоже находится здесь по делу, и весьма важному. И ожидает прибытие катера, который доставит его в назначенный пункт для особой миссии.

Ягунову уже 42 года и за его плечами вехи суровой жизненной школы.

От курсанта Ташкентского училища, сражающегося с бандами басмачей до Закаспийского фронта в Гражданскую и боями с формированиями генерала Деникина, от слушателя курсов «Выстрел» до комполка в Дальневосточном округе. А здесь в Крыму – уже в комдивом 138 —й стрелковой дивизии форсирование Керченского пролива в январе 1942 года в составе 51-й армии. Повидал он много, и много за его плечами осталось боли и крови, пыли и гари тяжелых фронтовых дорог. Теперь он начальник отдела боевой подготовки Крымского фронта, в ранге второго заместителя начальника штаба фронта, готовит войска для предстоящего броска на Акмонае.

Сейчас, стоя на пристани, он с удовольствием подставляет лицо под порывы пьянящего морского ветра, под горячие лучи послеполуденного солнца, вслушиваясь как в мелодию, в беспорядочные крики чаек. На эти короткие минуты, совершенно забывается, что идет война, война страшная и тяжелая, и неизвестно сколько еще потребуется сил, жертв дойти до победы. Полковник смотрит на туманную полоску Таманского берега и почему-то на него накатывается грусть. Кажется, что он прощается с ним, и больше не ступит на его землю. Он не понимает почему – поводов к этому нет и быть не может. Все складывается весьма удачно. В войсках царит полное воодушевление перед грядущим Наступлением, уверенность в своих силах. Положение фронта достаточно твердое. Но раз за разом, когда он вглядывается в сизую дымку и темные выступы на горизонте, его охватывает щемящее чувство необратимого расставания. Как не старается бороться, волны печали и чего-то нового Зовущего, неизвестного накатываются и не отпускают. Ягунов начинает раздражаться на самого себя, но за спиной вдруг раздается зычный голос.

– Красота! – восторженно бодро декламирует кто-то, явно обращаясь к нему.

Полковник быстро, даже резко поворачивается, инстинктивно следуя боевой привычке.

Большая, мощная, можно сказать, богатырская фигура чуть ли не нависает над ним, едва не затмевая солнце.

Ягунов внимательно всматривается.

Перед ним, улыбаясь и щурясь от ослепительного солнца, высится во всей своей могучей красе, старший батальонный комиссар Парахин. С Ягуновым они пересекались по штабной работе, и несмотря на то, что были мало знакомы, относились друг к друга с взаимной симпатией.

– Здравия желаю, Павел Максимыч! – весело и даже с неким озорством приветствует комиссар. За ним слывет слава человека волевого, неустрашимого, не теряющего духа не при каких обстоятельствах.

– Рад Вас видеть, Иван Павлович!

– Какими судьбами в порту?

– Встречаю спецрейс, и далее с ним, небольшая прогулка по морю, – полковник бросает короткий взгляд на часы – через 17 минут…

– А Вы, по какому случаю?

– Примерно, что и у Вас, только провожаю – уклончиво отвечает Парахин, и Ягунов замечает при всей веселости в глазах затаенную тревогу.

– Красиво здесь, да и места интересные, древние, земля дышит историей… Боспорское царство! А день то, какой выдался сегодня, солнце, воздух как на курорте!

Ягунов внимательно изучает комиссара.

– Я полагаю, Вы не о прелестях местной природы пришли поговорить? – чуть улыбается полковник. Ему всегда казалось, что он понимал этого человека, что между ними была какая-то неуловимая связь, хоть и виделись они изредка.

– Вы проницательны, Павел Максимович, да не о прелестях…

– Так о чем же?

– Хочу узнать Ваше мнение.

– Относительно чего?

– О том, что происходит сейчас.

Ягунов удивленно поднимает брови.

– Обстановка на фронте и грядущее наступление, – Парахин видимо волнуется, говорит обрывочно, путано, этот разговор явно дается ему тяжело.

Полковник нахмуривается, словно что-то вспоминая.

– Нет, не волнуйтесь, это не проверка на благонадежность. Я хочу услышать честное мнение именно от Вас. Я в тактике не силен, моя область – идеология. За Вами слава талантливого стратега.

– У нас есть командиры и получше меня.

– Не скромничайте, Павел Максимович, Вы популярны в войсках, солдаты Вас любят как отца.

– Примерно это же я слышал и о Вас, Иван Павлович! Давайте к делу, что конкретно Вас интересует?

– Положение наших войск. Вроде все правильно, готовимся к наступлению, дух у всех боевой. Я чувствую, что-то не так… На душе как-то тревожно. У меня такого не было, с начала войны. Предчувствия нехорошие.

– Я понял о чем Вы. Думаю, Ваша тревога обоснована. У нас есть серьезные просчеты, будем надеяться, что враг их не заметит. Я неоднократно докладывал о них, но, увы, не я один принимаю решения за судьбу фронта.

Три армии стоят бестолково, как мамаева орда, очень кучно и опасно стянуты к передовой. Тыл обнаженный. Серьезных линий обороны в тылу фактически нет. Турецкий вал, но и тот слабоват… Прямая угроза окружения. Один хитрый ход со стороны немцев и все обернется катастрофой. В голой степи зацепиться не за что…

– Но в марте они уже пытались и не смогли прорваться? Все было также, даже похуже в обороне? И они наступали, а сейчас инициатива у нас.

– Так-то, оно так, но все меняется. Немцев нельзя недооценивать – противник сильный, умный и коварный, надо быть готовым ко всему. Просчитывать все варианты.

– Ну а что бы Вы сделали на месте Манштейна? – задумчиво спрашивает Парахин.

– Да что угодно. Не надо обладать выдающимся талантом. Классические схемы. Высадил бы десант, там, где не ждут, диверсии в тылу – от Акмоная до пролива, гуляй как хочешь…

Нанес авиаудары по узлам связи, чтоб внести хаос на позициях и изолировать соединения друг от друга. Да масса всего…

– Ну а оптимистические прогнозы есть?

– Есть конечно, – улыбается полковник, – я Вам, Иван Павлович, обрисовал другую темную сторону медали и она есть всегда и во всем. Идеальной обороны и позиции не существует, всегда есть слабое место. В любом военном деле есть риск, и любое самое успешное предприятие может стать плачевным поражением. Наше преимущество – в решительном удачном наступлении. Сил и средств у нас, для этого предостаточно. Воодушевление действительно сильное в армии. Будем надеяться на лучшее. Но если наш удар захлебнется, надо готовиться к худшему. Собственно это война, так было всегда. Успех зависит от многих факторов, в том числе и от личного мужества солдат и грамотной реакции старших командиров. В истории полно случаев, когда боевые части, уступающие в десятки раз в численности, выигрывали безнадежные сражения. Поживем – увидим…

– Спасибо, утешили – как-то неопределенно выдыхает комиссар.

– А вон и моя «красавица» спешит на свидание, – шутит Ягунов, к пристани приближался бронекатер, стремительный, вытянутый, по-военному изящный, действительно напоминающий что-то легкое, женское…

– Ну что ж, не буду Вам мешать в делах «сердечных», – подхватывает Парахин.

– Всего Вам доброго, Иван Павлович… и спасибо за беседу!

– Вам спасибо, разъяснили, что и как, приму на вооружение. До встречи!

– Может быть очень скорой, – прощается полковник, с едва заметными нотками грусти в голосе.

Дав сирену, неистово взбивая воду в пену, к обросшему морской травой пирсу, причаливает бронированный катер. Матросы готовятся бросать швартовые концы. Ягунов еще раз бросает взгляд в след удаляющемуся комиссару. Что-то происходит, что-то выходящее за рамки привычного хода событий. Приближается нечто, подобное небывалому темному Урагану, который остановить, возможно, некому не под силу. И это чувствует теперь не только он один…

Глава 5

В кабинете представителя Верховной Ставки армейского комиссара 1-го ранга Льва Захаровича Мехлиса, царит особенная необычная атмосфера, несмотря на высокий пост все по военному аскетично, но вместе с тем и тихо и уютно… Комната напоминает больше монашескую келью, оборудованную только для напряженной работы – ничего лишнего, никаких символов власти, вычурных регалий и намеков на положение одного из первых лиц страны и любимца самого товарища Сталина – никаких роскошеств, только то, что необходимо для дела. Он всегда отличался тем, что жил и служил в крайне суровых условиях, мог спать в солдатской землянке или вообще на голой земле, укрывшись шинелью и прекрасно себя чувствовать. Комиссар работал в интенсивном если не сказать бешенном темпе, как летящий на всех парах паровоз. Он мог не спать сутками и оставаться в отличной форме. Он отличался суровым и даже деспотичным нравом. Но по-другому в тяжелой для страны ситуации войны было нельзя, когда требовалось напряжения всех сил и своих и чужих. Он горел, как яростное пламя Революции. Был чрезвычайно строг к себе и требовал этого от подчиненных. Можно даже сказать, что всегда был беспощаден к себе и другим. Генералы и старшие командиры его боялись, а вот младший командный состав и простые солдаты его боготворили. Он искренне заботился о них и всегда был на передовой в гуще всех событий и кровопролитных боев. Отличался редкой, почти безрассудной смелостью. Смыслом его жизни была непримиримая борьба за идеалы Великой Октябрьской Социалистической Революции и воплощение учения товарища Ленина. Построения нового общества Свободы, Равенства и Братства. Создания новой эры Коммунизма. И Мехлис был готов, не задумываясь, пожертвовать и собой и другими за Светлое Будущее для всех людей…

Сейчас Мехлис смотрит куда-то вдаль, словно о чем-то глубоко размышляя. Большое окно наполовину открыто и легкий ветерок умиротворенно потрепывает светлую занавеску. На часах около четырех пополудни и во всем разлита томная предвечерняя расслабленность….

У комиссара сидит посетитель. Гость удобно расположился на кожаном диване, в достаточно вольной, приятельской позе. У него нашивки майора, но по виду этого командира, сразу становится понятно, что звание это условное, и он здесь по особому случаю.

– О чем задумался, Лев Захарыч? – спрашивает майор, рассматривая какие-то бумаги, – Что-то тревожит? Или так, предзакатная меланхолия? Что не в твоем энергичном боевом духе?

– Проще было бы сказать, что не тревожит в том бардаке, в котором я оказался, тут всего не перескажешь! – Мехлис встает, потягивается и прислоняется к подоконнику, с удовольствием вдыхая свежий солоноватый воздух, несущийся с моря, – У тебя то, как, Иван Александрович? Куда дальше?

– Сначала Новороссийск, потом Сталинград, и снова в Москву с отчетом. Инспекционный рейд, своего рода.

– Понятно, – вздыхает комиссар, – эх, Москва… Как я хочу в столицу! Как мне все здесь надоело и опостылело.

– Крым надоел? – смеется гость, – Ну ты даешь, Лев Захарыч! – Здравница страны, море, солнце? Душа поет…

– В гробу я видел и море, и солнце, и весь этот Крым! – раздраженно бросает Мехлис, – Лучше снег на Лубянке или метель в Сибири! Здесь, похоже у всех от жары мозги плавятся и все остальное. Который месяц пытаюсь навести должный порядок в войсках, поднять дисциплину! Куда там! Как гидра – одну голову рубишь, за спиной еще три вырастают. Как в тумане идешь! Болото…

– Я полагаю, такие настроения еще и из-за командующего фронтом генерал-лейтенанта Козлова Дмитрия Тимофеевича? Твоего «любимца»…

– Ага! Фамилия красноречиво говорит обо всем… Из-за него в первую очередь. Когда я сюда только прибыл, я был потрясен. Это не армия, а банда Махно. Такое впечатление, что о дисциплине и уставе они никогда не знали! Сброд в военной форме! Козлов – зажравшийся барин из мужиков, увалень, тюлень заплывший жиром. Таких в армии вообще нельзя держать, тем более на фронте. А он еще и командующий фронтом! Абсурд какой-то… И его приближенные такие же – копируют его с благоговением и пылом, каждый сам себе и царь и бог! Что хотят то и делают… Вершат самосуд вопреки уставу, вплоть до расстрелов. На позиции не выезжают, своих подчиненных не знают в глаза, соответственно не зная, что творится в войсках! Армия, по сути, брошена, предоставлена самой себе… Анархия! Еще черный флаг с черепом повесить на позициях, вообще шикарно будет. Видеть это не могу! Козлов не знает положения частей на фронте, их состояния, а также группировки противника. Ни по одной дивизии нет данных о численном составе людей, наличии артиллерии и минометов. Такое впечатление, что он только что попал сюда, и ему нет никакого дела до происходящего в армии! Никто из руководящих работников фронта с момента занятия Керченского полуострова в войсках не был… Представляешь? И я один с этим беспределом бьюсь, есть немного политруков кто не равнодушен и искренне старается помочь, но это капля в море – у нас три армии как никак! И по-хорошему необходимо чтобы все работало четко, слажено, безупречно как часы! А козловская зараза как болезнь по войскам растеклась…

– Прямо уж так все и безнадежно? Может ты где -то преувеличиваешь? Просто эмоции через край? Я тебя давно знаю, ты же как порох – достаточно искры, чтобы ты взорвался не на шутку…

– Ну не все конечно потерянно и в самом тяжелом мраке теплится свет… Есть достойные командиры. Вот, к примеру, – Мехлис берет сложенную газету со стола и протягивает гостю, – на, посмотри!

– Хроника мартовских боев на Акмонае? Интересно и что тут? Ага… «Героические действия 24 танкового полка товарища Бурмина… внезапной атакой сломили вражескую оборону… уничтожили 15 боевых машин противника, рассеяли пехоту… заняли стратегически выгодное положение. Уже не первый раз танкисты Бурмина показывают беспримерную отвагу и превосходные боевые качества, воодушевляя своим примером солдат Крымского фронта…»

И что этот Бурмин из себя представляет, помимо газетной похвалы?

– Отличный командир! С уникальным боевым опытом. У него за плечами Халхин-Гол и Испания. Операция в Иране. Я его немного знаю. Было дело, он выполнял особое задание, за что награжден орденом Красной Звезды. Но таких здесь мало, большая редкость. После наступления, надо будет обратить на него внимание. Как говорится воздать по заслугам и раскрыть весь его потенциал. А то пропадет в этой козловской трясине… Да и вообще нужна серьезная реорганизация кадров.

– Что-то картина у тебя совсем невеселая, исключая героев-одиночек!

– В бой пойдем, повеселимся…

– Я слышал, некоторые командиры очень сильно критикуют дислокацию войск. Большая кучность дивизий на передовой, окопов и серьезных укреплений в тылу нет. Один Турецкий вал, да и тот слабоват…

– Да знаю я все это.. – болезненно отмахивается Мехлис, – знаю и понимаю! Но ты не знаешь всей этой козловской своры. Если их посадить в хорошие оборонительные коммуникации, глубокие и надежные окопы, они при первом выстреле с немецкой стороны сразу побегут в сторону Тамани. И не видать нам тогда ни Одессы, ни Севастополя! Поэтому я их согнал всех к передовой, как непослушное стадо, кнутом, ближе к месту действия. Чтоб уже никаких шансов у них не было – только вперед! Это единственный выход в сложившейся ситуации. Только так мы придем здесь, наконец к успеху и победе! Внезапный сокрушительный удар, всей лавиной войск фронта! И ни шагу назад… Не оглядываясь ни на что! Другого выхода не вижу…

На каких бы фронтах я не был – такого говна как здесь, я не видел нигде! Я впервые не доверяю почти никому. Ощущение, будто бредешь в полной темноте и неизвестно чем это для тебя обернется… Такие вот дела! Устал я, Иван Александрович! Больше морально, от всей расхлябанности и наплевательского отношения к делу. Я писал неоднократно, чтобы Козлова сняли и заменили на Рокоссовского или Клыкова. Да куда там! Ответ один – у нас «Гинденбургов» в запасе нет. Располагайте теми кадрами, которые имеются в наличии! Вот и приходится следить за всем и исправлять элементарные вещи, не говоря уже о глобальных… Ну да ничего! Скорей бы в бой, там все станет на свои места!

– Ну, ты смотри, не шали там сильно! Береги себя… А то я тебя знаю, как ты в битву бросаешься… Уж не один день вместе под пулями пережили! Так что не лезь на рожон… Ты нужен партии и Родине! Не забывай об этом.

– Все будет хорошо! – задумчиво произносит комиссар, глядя на игру солнечных бликов в окне, – Хоть и приходится, по сути, сражаться на два фронта – один фашистский, другой – внутренний, подло-саботажный! И неизвестно еще какой хуже… Мне в корне не нравится настроение здесь. Я понимаю люди устали, измотаны мартовскими боями. Пополнения, свежих частей нет, последние месяцы ситуация на фронте патовая – ни немцы, ни мы ничего серьезного сделать не можем. Отсюда ощущение тупика и безысходности. Поэтому и необходим Прорыв – молниеносный и яростный, чтобы уже разрезать эту набухшую опухоль…

И тянуть с этим уже никак нельзя! В окопах на передовой начинается брожение, недовольство и может вылиться в полный распад фронта изнутри. Это как инфекция опасная. Мало того что нет надлежащего боевого настроя, так еще и участились случаи перехода к врагу – много перебежчиков, особенно в 63-й горно-стрелковой дивизии. Крымская армия как качающийся монстр трещит по швам, и я пытаюсь залатать дыры, как могу!

Мне со своими комиссарами еще удалось зажечь боевой пыл, но к сожалению не везде… Преданных людей мало. Я посылал запрос на пополнение политработников. И что? Прислали вдвое меньше. А без этого, нашего комиссарского слова и дела, нельзя! Дух – это основа всего! Оружие не выстрелит, если человек не готов сражаться до конца! Нужны стойкие проверенные кадры, и прежде всего политсостав, от которых как по электрической цепи побежит свет и огонь борьбы! Необходимы примеры личного мужества, живые образы перед глазами, которые бы зажигали и вдохновляли! А таковых почти нет…

– Согласен. Преданных и надежных людей даже в партии становится все меньше. Большинство просто подчиняется, а внутреннего огня нет. Время Великих Революционных Свершений уходит. Все обрастает обыденностью, рутиной, местами и буржуазным комфортом. А чтобы достичь чего-то значительного, необходимо самоотречение, внутренний накал, состояние штормовой волны. Только тогда можно победить!

Я постараюсь посодействовать в том, чтобы тебе прислали сюда побольше политработников. В одиночку действительно эту гору не одолеть! Даже такому «Магомеду» как ты. Вокруг тебя всегда все кипит, горит и клокочет, ты как паровой котел даешь жару всем! И если и тебе на удается тут сдвинуть всю эту инертную массу, я понимаю, какая здесь образовалась трясина…

– Сам Крымский фронт был создан по моей инициативе! – глаза Мехлиса вспыхивают каким-то пронзительным, почти демоническим огнем, – И когда я прибыл, тут был почти цыганский табор. Я сразу начал налаживать дисциплину, самыми жесткими методами, иначе было нельзя! Заставил проводить учения и политзанятия в должном объеме. Добился пополнения войск политруками. Перенес штаб сюда в Керчь, ближе к линии фронта, он вообще был черти где аж в Тбилиси был! И это укрепило порядок и связь между частями, позволило оперативно решать и стратегические и хозяйственные задачи.

Я настоял на прибытии на фронт свежих трех стрелковых дивизий. Начал требовать порядка прежде всего в артиллерии, ПВО и тыловом обеспечении. Первыми приказами еще в январе было – чтобы полковая артиллерия и артиллерия ПТО была в боевых порядках пехоты. Сам бывший артиллерист и прекрасно знаю, насколько она важна в боевых операциях и сколько от нее зависит… На своей шкуре все вынес! Далее. Наладил поставки продовольствия и вооружения. А у Козлова и его шутов гороховых было все «хорошо»! Они даже не думали об этом… Ни о пополнении, ни о новом вооружении, ни о лучших условиях для солдат. Ни об изменении стратегии армии. Их все устраивало! Зачем что-то менять? Если есть теплый уютный дом, пуховая перина, самовар, свежие продукты, случайная баба подородней и генеральский статус! Главное пожрать от пуза и не утруждать себя лишними проблемами! У них, блять всегда все замечательно! И тогда и сейчас! Зачем шевелится? Система как машина, сама куда-то движется…

– Всегда есть вожди и послушные последователи, есть талант и есть посредственность. А ты у нас звезда яркая, ослепительная, бывает даже испепеляющая… До беспощадности!

– Иначе никак. Ты о чем конкретно?

– Да вот слышал, что пленных немецких летчиков расстреливаешь, собственноручно, чуть ли не на вечернем отдыхе, за стаканом чая? Как в тире или на охоте…

– А что не так? Я с ними церемониться не буду! Это враги и враги матерые…

– Шалишь Лев Захарыч! А как же устав, гуманное отношение к пленным, постановление трибунала и прочее?

– Пока это все пройдет, вся эта волокита фашист будет жить и радоваться, хлеб жрать и улыбаться солнцу крымскому, воздухом нашим дышать… а так быстро и результативно. Можно сказать, на поле боя! К ним не может быть никакого сострадания, никакой гуманности! Они пришли на нашу землю… Они города и села жгут, стариков женщин и детей расстреливают, а мы их по головке должны гладить? Нет, пуля в лоб – и порядок! К своим предкам, в Вальхаллу! И так для них большая милость такая быстрая смерть, их бы прогнать по всем кругам ада, какие терпит наш советский народ, это было бы дело!

– А благородное милосердное отношение к поверженному противнику? Великодушный жест победителя?

– Да какое к чертям милосердие? К этим выродкам? Шутишь что ли? Ни за что! А ты видел, что они творят эти летчики? Асы, мать их… Разбомбленные города, от которых одни пепелища остались? И здесь в Крыму – мирные транспорты на море топят, гражданские корабли и санитарные баржи. Бьют по красному кресту как по мишени! И на воде и на суше, специально охотятся… Целыми стаями! Они даже военные объекты стороной обходят, так как там охрана лучше, зениток больше, и стараются сжечь побольше домов в поселках и городах! Бросаются на самое незащищенное и слабое, жалят в самое сердце, уничтожают невинное. Эти коричневые псы должны быть искоренены до основания, выжжены до тла, как поле сорняков, уничтожены как смертельная болезнь до последнего! Оставлять их в живых нельзя ни в коем случае! Только отвернись, они опять возьмут в руки оружие и в спину ударят! Как говорил один известный самурай, никогда не оставляй в живых раненого врага! Опаснее его нет… Добивай безжалостно и до конца! Или умрешь сам… Мы на войне, Иван Александрович! А война – это не игра в джентельменство, и обмен любезностями, а жестокая непримиримая схватка на самом краю пропасти жизни, истребление друг друга, до полной победы! Нашу страну выжигают до кладбищенских пустошей, вырезая на корню все, что мы создавали за десятилетия тяжелым трудом, напряжением всех сил нашего народа! Они не видят в нас даже военных соперников, а просто низшую расу, стадо недочеловеков, грязных животных, потенциальных рабов. Мы не люди и с нами можно делать все что угодно, как с непослушной скотиной – хочешь бей, хочешь почеши за ухом, хочешь издевайся вволю, хочешь заруби на мясо… Мы для них не более чем ресурс, строительные кирпичи и двуногие звери. А к евреям вообще отношение особое, сам знаешь… А я – еврей, марксизмом избранный народ! Поэтому я этих мразей стрелял и буду стрелять, пока патроны в обойме есть… Где угодно и как угодно, хоть в окопе на передовой, хоть в тылу у себя под окнами, во дворике! Вот так, дорогой мой старый боевой товарищ! Пока идет эта война, я не изменюсь, и на жестокость буду отвечать той же монетой…

Око за око – хороший закон еще библейского Ветхого Завета. Когда еще не было соплей насчет вселенской любви и всепрощения. Зло и преступления прощать нельзя. Любая гадость и подлость должна быть наказуема. Даже самая малая. Вспомни, что самый милосердный Бог сбросил Люцифера в адскую пропасть, за все его козни и возмущения, если вспомнить религиозную мифологию! Везде одни принципы работают…