Вышла из Пашкиной квартиры, провожаемая, поглаживаемая по спине, прокуроршей, с которой, ещё потом минут сорок шепталась в коридоре, и, которая за время разговора раза два или три принималась реветь, падая на необъятную тёти Варину грудь.
"Чудны дела Твои, Господи! – думал, покачиваясь вместе с машиной, Алексей Петрович, – ведь, казалось бы, собрались совершенно чужие друг другу люди, по такому страшному поводу"…
––
–Приехали, – доложил капитан, приткнувшись рядом с приехавшей ранее, служебной десяткой, помогая выбираться из машины дяде Коле и передавая его "в руки" Алексея Петровича, попросил, – пять минут погуляйте пока у входа, я сейчас. Не замёрзнете же? Потеплело вроде.
На улице действительно стало чудо – как хорошо: свежий, мягкий снег облепил всё вокруг, как сахарная вата держась даже там, где "по идее" не должен держаться. Чистый прохладный воздух хотелось есть ложками, как когда-то в детстве самодельное домашнее мороженое.
–Ладно, – кивнув согласился Алексей Петрович и неторопливо пошаркал вместе с дядей Колей, по похрустывающему малосольными огурчиками снегу, к щиту объявлений перед входом в райотдел…
"Вот те, здрасте, приехали," – тупо лупал глазами в подмокшую бумажку Алексей Петрович, – не может быть, да ну нет, точно он, тот мужик, который в несуществующий шестнадцатый трамвай тогда, пропал двенадцатого ноября две тысячи девятнадцатого, всех, кто что-либо знает о местонахождении," – оглянувшись на повеселевшего, бормочущего в трубку:
–Да, Жанна Валерьевна, понял, Жанна Валерьевна, хорошо, Жанна Валерьевна…
"Сказать? С ума сдурел, Лёха?! Щас так: Саня! Этот вон мужик, скорее всего где-то в галактике "киндзадза", так что вы его даже не ищите, время попусту не тратьте!"
–Чего такой смурной? Праздник же,– "толкнул в бок" вопросом, уставившийся на отчаянно бьющихся со снегом воробьёв дядя Коля.
Невольно залюбовавшись на, с неподдельным трепетом и радостью("ты посмотри – чё вытворяют, ты посмотри") наблюдающего за разыгравшимися птицами, столетнего старика, "вильнул" с ответом:
–Да Пашку жалко…
–А чего его жалеть? Собаке – собачья смерть, – не поворачиваясь к обалдевшему от такого заявления Алексею Петровичу, – и Слава Богу, может у тебя, хоть сейчас жизнь наладится, а то сколько ты из-за этого паразита перемучался, – чуть покосившись на сосредоточенно слушающего его "воспитуемого", – он же всю жизнь, только за счёт твоей благодати прожил, своей-то, ему, Господь, не уделил, так как, родиться он не должен был, если б не вмешались.
Холодея душой, Алексей Петрович вспомнил, многократно рассказываемую Пашкой, историю о том, что во время его родов, пуповина захлестнулась вокруг шеи, и если б не врачи…
–Дядь Коль, – как-то испуганно попытался возразить Алексей, – это же неправославно…
–Много вы понимаете, пацаны сопливые, что – православно, а что – нет, – повернувшись с торопливо хрустящему снегом капитану, – ну, что там, Сашенька?
–В-общем, договорились! Екатерина Андреевна(оформлявшая труп Пашки прокурорша)подготовит дело как отравление, с лабораторией договоримся, короче, фу, Слава Богу, порешали! —облегчённо, как после трёхдневного запора, выдохнул капитан, – а чё вы на меня так смотрите?
–Никто на тебя никак не смотрит, – веско прошамкал в ответ дядя Коля, – пошли уже, дело доделаем, а то Варька тебе точно голову оторвёт…
Полулёжа сидящая на стуле "соплюха", дёрнувшись было вверх, увидев, что входят свои, вновь сползла, максимально вытянув ноги, и, не переставая тыкать в экран обоими большими пальцами и похихикивая.
–Соня…
–А я всё сделала, дядь Саш. Вон пакеты, вон бумаги, осталось только сфоткать в присутствии понятых…
–И чё? Больше заняться нечем? Чаю сделай, с утра не жрамши. Заберу я тебя эту "балалайку", говорил же Андрюхе(отец "сопливого" младшего лейтенанта), не покупай, не покупай!
–Ага! – обиженно "взвыла" помощница, – Кате то, сами же, месяц назад уже купили, а мне только сейчас!
–И у той дуры, тоже заберу, – окончательно рассвирепел "грозный родитель".
"Соплюха" подскочила, сунув айфон в китель, заметалась по кабинету как белка, цокая каблучками и махая туда-сюда жиденьким, схваченным резинкой на затылке светло-русым хвостиком.
"Это она, чтобы ноги отдохнули, так сидела," – раскаянно мелькнуло в голове у Алексея Петровича, наблюдающего как маленькая, "метр с кепкой", девчушка, обиженно посапывая, задрав к верху курносый носик, лихо накрывает на стол.
–Вот это "поляна", – одобрительно крякнул дядя Коля присаживаясь на предлагаемый ему стул, – если к этому, да ещё сто грамм…
–А будете?! – подпрыгнув на месте, встрепенулся "воробышек".
–Соня!
–Да ладно уж, что уж такого, прям должностное преступление…, – опять обиженно засопела младший лейтенант, – кушайте, а я счас, – "занырнула" за шкафы, разгораживающие кабинет надвое и оттуда опять донеслось тихое похихикивание.
–Не трогай ты её, Саша, пусть отдохнёт, – попросил Алексей Петрович.
–Да, я и не собирался, всё равно толку никакого, двадцать с лишним лет, вчетвером двух девок воспитываем и никак воспитать не можем.
Объединённые общей бедой, когда, познакомившиеся в роддоме, сразу после рождения первенцев, из-за занесённой там инфекции, обе "мамашки", утратили способность иметь ещё детей, обе семьи, жили почти как одна семья, как самые близкие по крови родственники.
–А с кем это она переписывается? – приглушив голос спросил Алексей Петрович.
–Да не шепчи, дядь Лёш, она всё равно, сейчас, ничего не услышит, пока, по делу, не позову. С Катькой конечно, с кем же ещё. Я потому и психую, что раньше то, со старыми телефонами, они хоть немного отвлекались, а в этих, они, то картинки, какие-то дурацкие друг-другу, то видео. Совсем уже. Глупее всего, когда они, дома, рядом плечом к плечу сидят, и всю эту белиберду друг другу пересылают, и хохочут как ненормальные.
–Пусть, играются. Наиграются и перестанут. И хохочут пусть, наплачутся ещё, так что пока у папки с мамкой пусть порадуются, семейная жизнь начнётся, там уже не до "игрушек" будет, – уверенно прошамкал дядя Коля.
–Думаете?
–А что там думать…, всегда так было, и есть, и будет.
–Да вот, что-то замуж они обе не очень то торопятся, я тут, сдуру, как-то дома, ляпнул, типа вы смотрите, на друг друге не поженитесь, и похолодел тут же весь, а вдруг думаю и правда, в мире то, сейчас, вон чего творится.
–И чего? – встревоженно спросил Алексей Петрович.
–Слава Богу. Моя месяц со мной, просто, вообще не разговаривала, а эта, только шипела сквозь зубы: да, товарищ капитан; нет, товарищ капитан; не могу знать, товарищ капитан. Пришлось прошенья просить.
–У обоих.
–Угу. И одновременно. Хорошо хоть у них смены сейчас совпадают, а то ведь, бывало, приходилось обоих с собой таскать, а если, не дай Бог, что серьёзное?
"Вот значит где, "соплюха" с тётей Варей познакомилась," – сообразил Алексей Петрович, —"Катя(студентка мединститута), то, у него, в областной, медсестрой подрабатывает, и наша, "боевая санитарка", вроде как, до сих пор, на полставки там"…
–Ух, ну хорошо, перекусили малость, теперь бы поспать, да нельзя, – с видимым сожалением констатировал капитан. Прислушавшись к монотонному тихому бормотанию за шкафами, не повышая голоса, позвал, – Соня…
–А? – высунулась из-за шкафов девичья голова с прижатым к уху телефоном, – всё уже? Я щас, – занырнув назад, торопливо что-то добормотав, выскочила уже целиком, и, начала буквально сметать со стола посуду, хлопая дверкой стоящего за шкафами холодильника и семеняще шаркая по истёртому линолеуму домашними тапочками. Успевая при этом бормотать под нос:
–Едоки тоже…, ну и куда это…, поесть не могли нормально…, продукты только на них переводить…
–Это она – как мамка её? – спросил как-то радостно прислушивающийся к ней дядя Коля.
–Неее, – отрицательно помотал головой Александр Иванович, – это она сейчас, как катюхина мамка, специально мне – "плешь проедает".
Соня обиженно фыркнула, замолчала и ринулась к сложенным на углу стола пакетам и бумагам…
–Здрасьте, – засунулось в кабинет хорошенькое азиатское девичье личико, мгновенно проведя "рекогносцировку", девушка распахнула ведущую в коридор дверь, шагнула внутрь и ни слова не говоря, на цыпочках пробежала за шкафы.
–А ты, чего здесь делаешь? – возмущённо крикнул капитан в "домашнюю" сторону кабинета.
–А меня отпустили пораньше! – пропел в ответ голосок дочери, – праздник же…
–Ну, всё, дядь Лёш, вытаскивай оттуда дядю Колю и поехали, а то мне тёть Варя точно голову оторвёт.
–Угу, – согласно кивнул Алексей Петрович и пошёл на "домашнюю" половину кабинета. Ушаркавший туда минут десять-пятнадцать назад, сразу после утвердительного ответа на вопрос: "чё всё?, я пока не нужен?", дядя Коля, сидел напротив не обращавших на него никакого внимания, уткнувшихся в свои телефоны, девушек, наблюдая за ними так же, как недавно за резвящимися в снегу воробьями.
"Господи!", – неожиданно осенило Алексея, – "вот оно – ЧТО, вот значит как!"
Сидящие, на неведомо как попавшем туда, стареньком домашнем диване, поджавшие под себя стройные ножки, притиснувшиеся друг к другу телами "неразлейвода" подружки, напоминали двух новоиспечённых мамочек. Тех самых, которые, "хвастаясь" и любуясь своим, искренне интересуются дитём подружки "сестрёнки": а он(она) у тебя сколько спит?, а мой(моя) вчера что-то много срыгнула, а у нас вчера зубик прорезался, ути-ути-ути, мои сладенькие, сейчас мамку за титьку кусаем…, и т.д. и т.п.
"Им бы, по хорошему, по второму ребёнку нянчить, а они вот, "играются"…, а что делать? Надо ж им, куда-то, обильно изливаемую на них, Отцом Небесным, Любовь девать, вот и…, эх, кто виноват…, ну, кто-кто, понятное дело кто…
Кто виноват("Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить"):
–Чё ты ржёшь? – обиженно сипел Пашка аккуратно складывая листочек с виршами собственного сочинения.
–Пашка! Да ладно, чего ты обижаешься, – снова рассмеялся Алексей, – брось ты это дело, не твоё это, явно не твоё.
–А твоё можно подумать, филолог сраный, если такой умный, чё тогда институт не закончил, был бы сейчас профессором, над студентами похохатывал…
–И не моё, а из института я ушёл, по той же причине, почему и ты из семинарии, так что мог бы и не напоминать мне.
–Извини…
–Да ладно…, оба мы тогда осиротели, без мамок остались…, и как-то враз всё произошло, странно как-то даже, – успокаивающе похлопал Алексей Пашку по жирному плечу.
–Не понимаю, чего тебе не нравится, – снова развернул тетрадный листок "самодельный борзописец", – всё вроде правильно: и рифма, и сочетание ударных-безударных…
–Да причём здесь это, – снова поморщился Алексей, – хотя – это да! Это важно и необходимо! Но ведь у тебя, посмотри, – отобрав у Пашки листочек, снова быстро, про себя, перечитал стишок, – просто набор старательно подогнанных друг к другу слов и всё. А стих предназначен для того, чтобы кратко и ёмко передать внутренние чувственные ощущения главного героя в развитии, от отправной точки, возникновения проблемы, то есть внутреннего конфликта, до вполне понятного финала, и!, самое главное, это должно быть твоё, ТОЛЬКО ТВОЁ, больше никому не присущее ЧУВСТВО! – задумчиво потерев лоб, сложив и отдав назад листочек, Алексей уставившись в одну точку, как будто читая написанное на замызганной стене Пашкиной "кухни-гостиной-прихожей в одном флаконе", сосредоточенно вспоминая, продекламировал:
Дано мне тело – что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим?
За радость тихую дышать и жить
Кого, скажите, мне благодарить?
Я и садовник, я же и цветок,
В темнице мира я не одинок.
На стёкла вечности уже легло
Моё дыхание, моё тепло.
Запечатлеется на нём узор,
Неузнаваемый с недавних пор.
Пускай мгновения стекает муть
Узора милого не зачеркнуть…
–Да, Оська это конечно – да, это сила, – вытянув губы трубочкой прогундел Пашка, – хотя, ты тоже, блин, нашёл с кем сравнивать!
–Ну, во-первых: это – кому Оська, а кому Осип Эмильевич! Во-вторых, не сравнивать, а равняться! Что есть, как говорят у нас в Одессе: "две большие разницы"…
–А в-третьих? – хихикнул Пашка.
–А в-третьих: идти мне уже пора, завтра на работу.
–Да посиди ещё чуть-чуть, в кои веки затащил тебя! Я ж тебе побухать не предлагаю, просто посидим-поговорим…
–Мне тут недавно один случай рассказали, – перебивая терпеливо втолковывающего ему, что к чему, Алексея, снова ядовито заёрничал Пашка, – короче, один мужик "летел" по трассе, на "джиппарике", а там перекопано, ремонт, а знаки не заметил, ночь, короче, вот, ну и всё, машину в хлам, психанул, не поленился, пешком назад, пистолет взял, пистолет у него с собой говорят был, криминалитет, короче, так вот, вернулся к этим дорожным знакам и расстрелял их!
–Это ты к чему мне сейчас? – озадаченно спросил Алексей.
–А к тому! К тому – что Иуда не виноват! Если Христу надлежало быть распятым, и Его должен был кто-нибудь предать!, то Иуда Искариот сделал то, что он должен был сделать! И вообще, если, как ты говоришь, всё уже произошло, то какой тогда смысл бороться со грехом?! Всё и так уже понятно! Если и так уже известно, что: кто предал, кто повесился, кто кого убил или ещё что сделал? И не виноваты грешники ни в чём тогда, раз это уже случилось – значит так Бог захотел! А что нет?! На крест же Он добровольно?
–Пашка, ты, по-моему, как из семинарии ушёл, так всё глупеешь и глупеешь. Может тебе опять при храме, хоть каком-нибудь? Хоть пономарём? Да ну хотя б…, ну я не знаю кем.
–Да не хочу я!
–Обиделся, что дядя Ваня тебя прогнал?
–Ничего я не обиделся! А ты сейчас, по ходу, от ответа увиливаешь!
–Да не увиливаю я – ты сам меня с толку сбиваешь! Скажи мне: Иуда – он по твоему кто? Ага, ну-ну, иуда предатель, всё правильно! И сына своего сейчас никто так не назовёт, потому что значение слова поменялось. Так же как Параша, для нас сейчас, это не красивое женское имя, а место куда урки писают и какают. А тогда, назвать сына Иудой было всё равно что…, эээ…, ммм…, ничего, даже близко подходящего, ни придумать, ни вспомнить не могу. Ну ладно, пусть будет так: "чтоб'ты'стал'долларовым'миллиардером'сынок". Чего ты на меня вытаращился? А мы, Пашенька, сейчас живём в такой век, когда все только золотому тельцу и поклоняются. И ты, и я, и вообще, за всю свою жизнь, я, пока что, только одного человека встретил, который сребролюбие победил.
–Ты про дядю Ваню?
–Ну да…, не отвлекай меня. Так вот…
–Я не согласен, я вот не люблю деньги, чего там любить, вот бабы – это другое дело, хи-хи-хи, а деньги, чё там эти деньги.
–Ты серьёзно? А сколько времени ты можешь прожить не думая о них? Не думая в том или ином варианте, что сколько стоит, выгодно-невыгодно, ну и т.д. и т.п. Пять минут, не больше, не морщись и не спорь, я по себе знаю – что это так. И кстати, а сколько у тебя деньжат сейчас? А где они лежат? А можно я буду приходить к тебе когда захочу и брать сколько захочу? Ты мне ключ от своей хаты дай! Ну дай, ну дай, ну дай. Вот морду воротишь, а ещё друг называется, деньги больше дружбы любит. Ладно, не обижайся, я ж и сам такой…, и все, по ходу, такие…
–Вот-вот, и я заметил. Мужики от баб, от жён от своих, "отмежёвываться" стали, пиздец просто какой-то, раньше такого не было, ну ладно там, "заныкает" мужик "трёшку" на бутылку, а так чтобы…
–Пашка, не начинай про "раньше", а то так до сути – никогда не доберёмся. Так вот: Иуда Искариот – был достойный мужик, иначе б не выбрал его Господь и не повёл за Собой, почему и не мог тогда, про него, никто из остальных учеников, ничего подумать. Это потом уже началось: вор, мерзавец и всё такое. Ты сам подумай!, он – денежный ящик носил! А что они, тогда к деньжатам, менее трепетно относились – чем сейчас? Доверили бы они "бабосы" кому попало? Вот именно. Горячий он просто был, психованный, точь-в-точь как Павел, которого Спаситель на его замену призвал. То есть, Иуда, сгоряча предаёт, но не вешается, и потом всю жизнь скитается среди язычников оплакивая своё предательство и проповедуя Евангелие. Вот так должно было быть…, по-моему…
–А Павел?
–А что Павел? Нет никакого Павла. Савл Тарсянин едет в Дамаск, по дороге слепнет, и остаётся на всю жизнь слепым во ознаменование Славы Божией.
–Так значит могло быть так, как ты сейчас рассказал?
–Нет, не могло. Всё уже произошло, так как произошло. В одном-единственном варианте.
–Но ты только что, сказал, что будущего, получается что, нет.
–Совершенно верно, будущего нет, но всё уже случилось, и Бог знает, как, кто, когда что-либо сделает, пойдёт ли направо, или налево, Он даже знает наши мысли, которые возникнут у нас в течение всей нашей жизни. В этом то и выражается Величие Его Любви к нам – Дар свободной воли…, хотя этот дар для нас, в тоже время – великое проклятие. Из-за него мы и в первородный грех впали, из-за желания узнать причинно-следственную связь. Когда нас лукавый к этому подтолкнул, и с тех пор измывается над нами как хочет. Соблазняет грехом, а потом сам же и наказывает, потому что над совершившим грех он власть получает. Чем больше человек грешит, тем больше власти над ним у дьявола.
–Так – а Бог!!! Бог куда смотрит?! Что ж лукавого не уничтожит, чтоб нам стало хорошо?!
–Пашка! Ну, ты совсем, по ходу, все мозги пропил, – не выдержав рассмеялся Алексей, – ладно, давай так, совсем по-простому: в детский садик "папа с мамой" привели тридцать детишек, все свои, родные, не хихикай!, нихуя смешного в том, что я тебе говорю нет!, это страшно, до ужаса страшно! Так вот, привели, оставили, а "воспитательнице" наказали так: в обед придёт старший брат всех этих детишек, проверит, чтобы все хорошо себя вели. А воспитательница, которую зовут "сатана дьявовлевна", детишек начала учить, придёт в обед дядька, не узнавайте его, а лучше скажите, что он вам чужой, понасмехайтесь над ним, и, поплюйте на него. А я вам, за это, "по мороженному" выделю, а если, кто не согласен, тот остаётся без "сладкого" и его "порция" уходит "умненьким" мальчикам-девочкам. Ну и вот, "старший брат" пришёл, половина "братиков и сестёр" его "нахрен" и послали. Огорчился. Отцу позвонил. Отец говорит: ну "добряк" типа, "рабочий день" закончится, я сам приду и разберусь, а ты им пока: книжку "правила поведения детишек в детском саду" оставь и возвращайся. А там посмотрим, кто и как, к моему приходу, себя вести будет. Книжка "правил" вон у тебя на полке стоит, – ткнул Алексей указывая пальцем на синодальный перевод, – давно открывал? Помнишь, что там? Как себя вести правильно надо?
–Это ты сейчас к чему? – еле процедил сквозь зубы, как закаменевший Пашка.
–А это я к тому, Пашенька, что когда "рабочий день" закончится и, Батя придёт, "воспитательница" пиздюлей получит "по самое не могу", и, отрекшиеся от Родителя Детишки – тоже…, – вставая, —ладно, всё, пошёл я уже, поздно на самом деле.
–Постой…, на вот, ключ возьми от хаты от моей…, да ладно, не смейся, денег у меня здесь всё равно нет, и брать нечего, деньги я на фирме, в сейфе, просто мало ли чё…, "воспитательница" меня, уже дважды, заставляла вены себе резать…
––
–Всё, мы поехали, – донеслось из-за "шкафо-перегородки", – Соня, не забудь ещё…
–Угу, – не отрываясь от экрана телефона, мурлыкнула одна из "дочек", тут же лихорадочно хихикая зашептав, – а вот ещё, Катюша, смотри, смотри!
За перегородкой послышались тяжёлые шаги, печатающего строевой шаг, гренадера.
–Это что за дети такие?! – процедил сквозь зубы, "вломившийся" в "тёпленькую атмосферу", окончательно разъярённый капитан, – Софья Андреевна!!! Екатерина Александровна!!! – зазвенело у ушах у Алексея Петровича.
"А Санёк то у нас, молодец, молодчинка, может, когда для дела надо, а и как иначе? Иначе его урки-подследственные будут "иметь" кто как захочет" – подумал Алексей, посматривая: то на играющего желваками Александра Ивановича, то на восторженно наблюдающего за происходящим дядю Колю.
–ДА!!! – одновременно "каркнули" в ответ "оба несправедливо обижаемых галчонка".
–Вещдоки сдать! Документы дооформить! Посуду помыть, полы в кабинете тоже! Ты, – ткнув пальцем в дочь, – чтобы до темна дома была, мне некогда тебя сегодня "раскатывать"! Завтра к какой паре тебе?
–Не учимся! – на мгновение повернув красное от гнева личико к отцу, крикнула "Екатерина Александровна".
–Всё равно! Что б к семи вечера дома была, чтобы мне твоя мать "плешь не проедала"! Всё поняли? Обе?
Посмотрев на сидящих, скрестив руки на груди, смотрящих в разные стороны, обиженно сопящих, девушек, толкнул в бок Алексея Петровича:
–Смотри, дядь Лёш! Ну, чем не герб нынешней России? Две "мокрые курицы" в разные стороны смотрят, только, вместо державы и скипетра, "балалайки китайские" в своих "царапках" держат.
Полюбовавшись на прыснувших, замотавших головами, забормотавших, тихо, как бы про себя: "ой, ну дурак! – и не говори!", деточек, резюмировал:
–Всё поняли? Или повторить?…, ну всё – так всё. Вперёд! Время пошло!
И уже не обращая внимания, на подскочивших с дивана, засуетившихся, приговаривающих: "сразу всё поняли, и не надо было так орать, не глухие", помощниц, капитан подошёл к холодильнику:
–Надо б, что-то пожрать с собой взять…, а то сейчас, этих отвезу…, потом в прокуратуру…, потом в лабораторию…, потом мне надо будет туда…, эх, блин, надо ж ещё будет не забыть, а то Гулька меня точно съест. Катя, – крикнул куда-то внутрь светящегося холодильника, – позвони мне через пару часов, напомни, про то что твоя мать сегодня утром…
Передвигающаяся, как будто всегда на цыпочках, таджичка-полукровка, подойдя к холодильнику, мягко настойчиво оттеснила отца:
–Чего ты туда уставился? Ну, как маленький ребёнок – ничего сам сделать не может! – нежным голоском запела "канарейка", – вот орать – это да! Это мы умеем, а что полезное – это никак, это мы ничего не можем…
В мгновение ока, как из ниоткуда сложились бутерброды, появились бумажные салфетки, всё завернулось сначала в один, потом в другой целлофановый пакет, добавилось маленькое махровое полотенце:
–На колени постелешь, когда есть, не сопи, ты "свинячишь", а нам потом стирай… – чмокнув "папулю" в щёку – всё, пока, – схватив стопку грязных тарелок выскочила из кабинета.
–Васька, привет! – послышалось уже вдалеке, из коридора, через приоткрытую дверь.
–Ой, Катюша! Привет, – пробасил в ответ чей-то голос.
–Ну всё! Щас полная бытовка "кобелей" набьётся! – озабоченно проговорил капитан нахлобучив шапку и натягивая бушлат, – Соня, ты это…
Сосредоточенно роющаяся в бумагах младший лейтенант, на секунду отвлекшись от дела, серьёзно посмотрев на "папу", утвердительно кивнула:
–Я их разгоню, дядь Саш…
––
–Ты, Сашенька, их особо то не шпыняй, девчонок то своих, – "вещал" покачиваясь на заднем сиденье дядя Коля, – они не виноваты, что эта зараза в их детские, слабенькие умишки попала и сидит там, разъедает…
–А кто виноват? – досадливо поморщился капитан.
–Кто, кто…, знамо дело кто, китаёзы эти вонючие, они ж к нам эту заразу, эти игрушки…
–Дядь Коль! – неверяще хохотнул капитан, – да причём здесь это?
–Притом! Мы когда, зиму сорок пятого-сорок шестого, после японской капитуляции там стояли, знаешь сколько наших пацанов придурков из-за них под трибунал?
–Это за что ещё?
–А за то! Товарообмен у нас с ними был, а поскольку им нам за хлеб да тушёнку предложить было нечего, то они повадились, как сам чёрт их надоумил, нам всякие головоломки мастерить и подсовывать. Вроде бы, ерунда ерундой, просто какое-то хитросплетение палочек, верёвочек, узелков, а "затягивало" многих – "мама не горюй"! Один, стоя на посту, так заигрался, что когда проверяющий пришёл…, в-общем: на земле сидит, автомат рядом валяется, ничего не видит и не слышит. Расстреляли парнишку, расстреляли из-за гадёнышей этих узкоглазых.
–Дядь Коль, – попытался вступиться Алексей Петрович, – да что ты их, на самом деле, так не любишь, ты ж их освобождал…
–Я их освобождал? Обосрались бы они мне триста лет. Я приказ исполнял, мне деваться было некуда. И чего мне, православному, их, этих нехристей любить?
–У них же компартия "рулит", не до религии вроде как…
–Да ладно? Сколько "рулит"? Семьдесят лет? А до этого кто "рулил"? Нет, Лёшенька, нет. Душонки у них мелкие, Христа вместить не способные, общий, национальный дух такой. Потому и всю свою историю они, так рьяно, любым христианским проповедникам противятся. У них, вся внутренняя философия, даже не на принципе: ты – мне, я – тебе, а ещё хуже: ты – мне, ты – мне, ты – мне, а я тебе шиш! – сложил дядя Коля кукиш из своей сухой "куриной лапки", – Мао это дело понимал, потому и культурную революцию устроил, да только толку, сейчас у них "обновленцы" опять, всё, на круги своя возвращают. Мещанско-злобно-мстительную психологию в мозги "закачивают"…
–Тормозни-ка здесь, —скомандовал майор-танкист, послушно исполнившему его команду, капитану, – можно здесь стоять? Ну и хорошо. Я вам, соплякам, одну историю расскажу, чтобы у вас больше глупых иллюзий насчет этих гадёнышей не возникало. Мы тогда, не помню уж какого числа, уже почти сентябрь был, нормально так от границы углубились, ну тут, впереди высотка, а япошки вцепились в неё, как зубами! Ничего понять не можем, вроде б уже "ломаться" начали, "дрожать в коленках", а тут…, прям чуть ли не с голыми руками на танки кидаются! Ну ладно. Поднапряглись, "сбили" мы их с этой высотки, а там, поле, до самого края, и в стороны, куда глаз охватывает, ранеными, палатки с крестами, и между ними ещё. Ну, мы по рации, так мол и так…, а оттуда команда: "Вперёд!" Мы им: "Да как? Объезжать надо!" Оттуда: "Некогда, есть разведданные, что за этим полем аэродром,(а по картам точно – аэродром), битком самолётами набитый и туда колонна с горючим и боеприпасами приближается, так что, напрямик! И чем скорее – тем лучше!" Ну, что делать, дали мы команду, пацанам в танках наглухо закрыться, и на полном ходу, напрямик…, я как в башню залез, голову руками обхватил, между коленок засунул, да так и сидел, пока всё не закончилось.
"Мать честная, – всё похолодело внутри у Алексея Петровича, – это же, все девять кругов ада, там, в одном месте…"
–Проскочили, "долетели" до аэродрома, а там…, пусто. Грузовики брошенные, пара штук, ангары пустые, здание КП, казармы ‐ всё пустое… как потом мы узнали, эти "доблестные" китайские партизаны, "разведчики", специально, зная, предполагая, что так будет, всё устроили. Короче, комполка, как это дело понял, из штаба вышел, в ту сторону где мы, на колени встал, за "макаров"…
–Застрелился?
–Не успел, сердце остановилось, Бог уберёг… а начштаба, духом покрепше был, здоровенный такой, как медведь, раньше говорят худой был, когда в танке, а как при штабе…, ну вот, "сорвало" его "с нарезки", насмерть обоих этих китайцев, кулаками забил, парни, которые штабные там, по стенкам кабинета прижались, ни живые-ни мёртвые, а эти, он их бьёт, а они хихикают над ним, как над клоуном, пальцем тычут, радуются, и большой палец к верху: "халясё, халясё!" Радовались такому массовому душегубству…
Зажужжало опускаемое стекло. Резво выскочивший из объехавшей их "рено", патрульной дэпээсной десятки, чёрненький татарчонок всунулся в окошко:
–Старший лейтенант городс…, о Саня, привет! А я тебя не узнал! А ты чё? Машину поменял? Новая?, – заглянув дальше в салон и увидев сидящих на заднем сиденье пассажиров, – здрасте, с праздником.
–Салам аллейкум, Хасан, ну ты чё? Издеваешься? Откуда у меня деньги на новую? Ипотеку только закончили, Катька ещё учится, тесть недавно разболелся…, ай, да вообще! Старьё. Говно на говно поменял, только "говно" чуть посвежее, та вообще сыпалась…, а ты чего?
–Да вот…, выгнали, едьте говорят, работайте…, ну ладно, давай, пока, – засунувшись опять в салон, к "аксакалам", – до свиданья!
–А чего это он хотел, Сашенька?, – заинтересованно спросил дядя Коля.
–Да чего, чего…, денег, как и все, начальство видимо за новогодние праздники "подрастратилось", вот с них "дань" и "трясут", а на улицах пусто, вот и "кидается" на всех подряд, авось "повезёт"…
–Всё равно я не понимаю, дядь Коль, мерзавцев же, в любом народе хватает.
–Мерзавцев хватает, да только не всякий народ – Христу нужен, – повторил дядя Коля, слышанную когда-то Алексеем "дяди'ванину" фразу, – ладно, постоим ещё, Варьку, я сам угомоню, если что, расскажу я вам ещё кое-что, уж как говорится: "раз пошла такая пьянка – режь последний огурец"… У моей жинки, покойницы, дядька её, по матери, протодиаконом был, здесь, в Софийском, в том который взорвали, здоровенный, почти три аршина, два метра двадцать сантиметров ростом, голосище!, со всей округи послушать ехали, даже из Москвы и Питера. Старожилы рассказывали, на праздник, выйдет этакая горища, весь в белом из алтаря, как загудит: "ВОССТАНЬТЕ…", ощущение было, как будто, кто за подмышки взял и вверх поднимает, полхрама прямо в слёзы…
"Так вот, в кого Варвара Николаевна, "не маленькая" такая", – промелькнуло в голове у Алексея Петровича.
–А характером был: "мухи не обидит", как ребёнок трехлетний, слова грубого не мог вынести, плакать начинал…, берегли его…, опекали, старались, чтобы никакая нечисть к нему…, пока революция не произошла. В восемнадцатом, пока фронт туда-сюда шатался, он на улицах раненых подбирал, не разбираясь, кто белые, кто красные, кто "серо-буро-малиновые" и нянчился с ними, выхаживал. Вот в зиму с девятнадцатого на двадцатый, один из таких, "спасённых", к нему расстрельную команду и привёл. Те сначала, как увидали, кого им к стенке ставить, чуть было врассыпную, да тот, который, "заводила", им говорит, чего вы мол, смотрите, и хрясь ему в спину прикладом, Иван Алексеевич к нему повернулся, и, говорит: "Феденька, зачем же ты так? Если я тебя чем обидел – прости!", и заплакал…, ну тут, все остальные поняли что к чему, набросились на него, как стая волков, даже патроны не тратили, прикладами да штыками…, а он, даже руками не закрывается, только плачет и "гудит", громко так, как паровоз: "ребята, ну вы чего?, ребята, ну вы чего?"…, так и "кончился"…, а знаете, откуда я это узнал? В пятидесятых, приехал к нам с Глафирой мужик старый-престарый, домой, худой, в чём душа держится и всё это рассказал…, я ему: "а ты откуда, в таких подробностях?", а он мне: "а я в той команде расстрельной" и на меня смотрит, пристально так, я ему в глаза глянул и сердце ухнуло, как в детстве, когда в речку с обрыва…
–А китаёзы – эти нет, эти к покаянию не способны, и винить их в этом нельзя, – завершал "культпросвет" дядя Коля, на подъезде к дому, – потому что они Христу не нужны, как гаваонитяне Израилю, в своё время. И так же, как те, тогда для евреев – водоносы и дровосеки, так и эти, для всей цивилизации нынешней – "подсобные рабочие", и обижаться тут не на что, и не виноват никто, ну кроме дьявола конечно, которого эти азиаты "любят и обожают" прям до дрожи во всём теле…, драконопоклоннички блин…