– Ого! Нифига себе! Да за такое бабло, я тебе и постираю, и полы…, судно не надо поменять? Чистое ещё, не успели Вы в него?
– Нет, нет, – рассмеявшись пошёл на кухню Антон, – пойдём перекусим и спать.
Решительно отказавшаяся лечь вместе с ним на широкую, просторную кровать, "раз я сиделка, значит и буду сидеть, зарплату отрабатывать", Катя уютно устроилась в просторном удобном кресле, укрывшись стареньким шерстяным пледом, свернувшись клубочком, как кошка, и тут же сладко, беззаботно засопев.
Долго ворочавшийся, еле заснувший Антон проснулся от всхлипывающих звуков и ощущения прилипшей к спине, мокрой футболки.
– Ты чего тут делаешь? – дернулся собираясь повернуться к уткнувшейся ему в спину Кате.
– Не поворачивайся! Прошу тебя, не надо! – взмолилась рыдающая девушка, – у меня шея затекла, решила к тебе перелечь, думала ничего страшного, подумаешь, ведь было уже всё…, дура…, а от тебя пахнет…, как от папы моего, – взвыв, прижалась к нему всем дрожащим как в лихорадке тельцем, обхватив, обняв его судорожно комкающими футболку руками.
– Я думала, что этот запах давно уже забыла. Папа умер когда мне только-только восемь лет исполнилось, – загнусавил искалеченный жизнью ребёнок немного успокоившись, – силикоз лёгких, на «Азовстали» пахал как проклятый, надеялся, что нам, за его ударный труд, квартиру дадут. Мама тоже, там же. Когда она в ночную уходила, я с папой спать, всегда вместе с ними, одна боялась. У нас по ночам в общаге ужас, что творилось. Особенно после аванса и зарплаты. А когда папа умер, тут и перестройка подоспела, то есть "поспела", Союз развалился и все, кто куда. Вот мы с мамой сюда и рискнули. Сначала совсем трудно было. Потом как-то полегче стало, когда мама на постоянную в торговый центр устроилась. Мы даже решились ипотеку взять, и тут девяносто восьмой. А у нас ипотека в валюте. В-общем, влипли по самую жопу. Тут он, как чёртик из коробочки и появился…
– Кто?
– Отчим. Вахтовик, северянин. Поначалу вроде всё нормально было. Четырнадцать мне было, когда он меня в первый раз. Я маме пожаловалась, а она мне говорит, чего, ты, мол, выдумываешь? Сделала вид, что не поверила, ипотеку то надо платить. Я потом уже поняла, что всё это из-за денег. А он насидится там, месяц, на вахте, "наголодается" до одури, прилетит и "пердолит" нас по очереди, то её, когда она дома, то меня, когда она на работе. Зато ипотеку досрочно выплатили. Как раз, мне восемнадцать и квартира уже наша. Вот он и предложил это дело отметить, хватит типа говорит в прятки играть, "желаю чтобы всё и сразу", одновременно то бишь, втроём, на три дня мы "забег в ширину" устроили. Он кроме бухла ещё и травки достал, чтобы ваще всё шикарно было. Может поэтому он их и увидел…
– Кого?
– Чертей, кого же ещё?
– Да ладно тебе.
– Чего ладно то? Без ладно, прохладно. И я их тоже увидала, наверное, потому что "пыхала" вместе с ним, а мама нет, ничего не видела. Она не курила, только водку пила, сморщившись, как отраву, лишь бы поскорее отключиться. Это и случилось, когда он её, в отключке лежащую, в попу отдолбил, кончил, слазит такой довольный и мне, передай, мол, косячок, я за "бычком" недокуренным потянулась, слышу, а он как бык недорезанный замычал, повернулась, а он сидит весь синий, глаза вот-вот из черепа выскочат, и пальцем вокруг себя тычет. Вонища такая, обосрался он. А я за пальцем его, башкой верчу, а их! Как в цирке, битком набитом! Улюлюкают, хохочут! То ли пальцами, то ли копытами в нас тыкают! Рожи такие страшные, что их и описать невозможно. И я понимаю, что они именно над нами смеются…, в-общем, отчим сбрендил после этого, дебил-дебилом, сидит целыми днями и слюну пускает, мычит что-то нечленораздельное. Я маме говорю, давай выбросим этого козла на улицу, тем более, что он у нас и не прописан, и нет никто, и звать его никак. "Жалко", говорит, а меня ей говорю, тебе не жалко было?! И тебя говорит жалко и было, и есть. Так отдай тогда его, говорю, в дурдом, если тебе на улицу его жалко. А она, там говорит, в дурдомах не лучше, чем на улице. Короче, собралась я и ушла от неё, не могу, до сих пор не могу этого козла видеть. Потому что, из-за него приохотилась я к этому, не могу без секса, причём извращённого, и с нормальным парнем сходиться боюсь, мало ли чего…
Она заснула, как провалилась в обморок, минут через десять-пятнадцать после того, как немного успокоилась. Антон чувствовал как она, так и дышала через его подсыхающую футболку, дыша неравномерно, то спокойно, то судорожно "принюхиваясь", втягивая в себя полную грудь воздуха и с шумом, как проколотый воздушный шарик, выпуская его.
– Ой, пипец! Ой, пипец! Проспала! Пипец – как проспала! – услыхал Антон предобеденным утром сидя на кухне своего новообретённого жилья и рассматривая плывущие за окном облака. Катя металась полуодетая по комнате, то бросаясь в ванную, то передумав начиная натягивать мини-юбку, то почти одев её, но не застегнув, начала рыться в сумке из которой всё выпадало и рассыпалось в разные стороны.
– Что случилось?! – спросил приговорённый к смерти мужчина "насмерть" переполошенную девушку.
– Что-что! У меня дежурство в больнице сегодня! С девяти утра! – плача и пытаясь накраситься ответила Катя, – а сейчас вон уже сколько! Ой! – схватила с журнального столика телефон, чтобы показать Антону цифры на экране и тут же уронила его на пол.
– Ты же говорила, что это твоя не основная работа?
– Дурак!!! Меня там как нормальную знают! Почти уважают уже! Я там только-только себя человеком почувствовала!
– Есть телефон начальника?
– Завотделением сегодня дежурит…, он меня точно убьёт…
– Не убьёт, – спокойно и уверенно проговорил Антон, доставая свой смартфон из притулившегося к креслу чемодана, – диктуй номер.
– А что?! Что ты ему скажешь?!
– Неважно. Посмотрим. Решим по "ходу пьесы".
Катя опять смотрела на него раскрыв рот совершенно остекленевшими глазами:
– Ахренеть! Я как-то раз "разборку" между крутыми видела, там один пацан, тоже как ты, ни разу ни голоса не повысил и не матюкнулся, а все "отморозки" вдруг как "шёлковые" стали…, но ты круче!
– Да ну? – грустно улыбнулся Антон, – так-то я, Катенька, по молодости тоже, вроде "кризисного менеджера" начинал бизнес…, потом уже всё легализовалось. А впрочем, всё это уже сейчас неважно.
– Вот. Бери, бери, дура! И не выпендривайся, – насильно засунул деньги в сумку, стоящей на пороге, девушки Антон, – всё давай, дуй на работу, не задерживайся, я тебя не на весь день отпросил, а тебе ещё ночью, со мной, дежурить.
– Ага, хорошо, – с пионерской готовностью тряхнула наспех заплетёнными косичками Катя и шагнула через порог. Остановилась и, решительно развернувшись, шагнула к ничего не ожидающему мужчине:
– До вечера.
Прижавшись к нему, как-то по-детски, юношески неумело, прильнула к его губам нежно-нежно, как, когда-то, Лена в самый сладкий, "медовый" период.
"Вор приходит только для того, чтобы украсть, убить и погубить. Я пришёл для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком."
(Евангелие от Иоанна гл.10; ст.10)
Послонявшись по квартире, несколько раз включив и выключив телефон и, так и, не решившись позвонить ни жене, ни сыну, никак не ожидающим звонка от уехавшего "в командировку" главы семейства, Антон решил опять пойти прогуляться. Побродив между "бороздящими" небо новостройками, мимо детских площадок битком набитыми истошно орущей детворой, как-то, совершенно случайно уткнулся в новенькую, местами "подпёртую" строительными лесами, церковь.
"Зайти что-ли? Я же, вроде как, крещённый…, а может не открыто ещё? А нет, написано что уже работает. Ну, понятное дело, надо же, побыстрее, "бабло отбивать", сколько сюда ушло, примерно?", – опытным взглядом начал калькулировать смету крупный строительный подрядчик, – "ага, а вот и машина священника", – ядовито ухмыльнулся внутри себя посмотрев на притулившийся сбоку храма "крузак".
Неумело перекрестившись зашёл внутрь, купил в свечной лавке несколько свечей, подороже, и пошёл бродить между колоннами с усилием втыкая их в подсвечники, как будто сваи забивая. Откуда то сверху доносился голос, непонятно и гнусаво, что-то тараторящей девушки.
"Как Катька бубнит, тоже наверное нос подпорченный", – ухмыльнулся внутри себя.
– Вы на исповедь? – раздался сзади больной старческий голос.
– Ага, да! – почему-то испуганно ответил Антон, непонятно как очутившийся в хвосте небольшой терпеливо переминающейся очереди.
– Да Вы идите вперёд, – повернулись к нему стоящие впереди, опирающиеся на клюки "бабы-яги".
– Как это? – опешил Антон, – вроде же наоборот, старшие должны…
– Нет, нет, нет, – упрямо возразила очередь, – мужчины вперёд!
Подойдя к молоденькому, выглядящему на восемнадцать-девятнадцать лет священнику, поздоровался.
"Надо же, ещё "сопля-соплёй", а уже на джипе "рассекает", значит и Сашке можно будет купить, а то давно просит…"
– В чём каетесь? – раздался из уст едва покрытого пушком юнца, писклявый, то ли детский, то ли девичий голосок.