– Хорошо.
– Давай Затейкин, шустрее!
Старший лейтенант спешно собрался и направился к выходу.
– Да, Анатолий Юрьевич, полковник вас искал. – уже на пороге вспомнил уходящий Ницман.
– Ай! Если что, нет меня, и ты не видел. Вот его сейчас меньше всего хотелось бы лицезреть.
Старший лейтенант ушёл, и Горчаков удобно расположился в кресле за стационарным компьютером безмолвно созерцая уже знакомые сайты, но на всех них была тишина.
Загудел мобильный, и Горчаков лениво поднёс его к уху. Звонил охранник из гостиничного номера, в комфортном заточении которого содержался профессор Луговской.
– Анатолий Юрьевичч, тут Луговской требует с вами встречи.
– Знаю, знаю… передайте профессору, чтобы не переживал, я сам с ним скоро встречусь. Скажите, я всё помню, даже можете передать, что мы в передрягу попали, раны зализываем. «А то подумает, что совсем кидалово, неудобно как-то…» – подумал Горчаков, кладя телефон на стол.
Продолжая просматривать новости и сайты связанные с программой, Анатолий не услышал шагов, которые приблизились, и он развернул голову.
– Вот вы где, товарищ майор! Что это я за вами бегаю, телефон отключили, на рабочем месте нет, чего там с капитаном?
– Виктор Васильич! – со злобно-страдальческим видом процедил Горчаков и поднял ладонь, как знак «стоп». По виду майора полковник понял, что тот находится в довольно подавленном состоянии, и не стал с ходу налегать с критикой.
– Так что ж вы тут, пойдём в кабинет, чаю попьём, расскажите хоть о ваших приключениях.
Горчаков нехотя поднялся, и прихрамывая поковылял в кабинет полковника, где они продолжили неторопливую долгую беседу.
– Вот как, Толя, складывается-то всё оно… А капитану, значит, второй раз от этого Рябы досталось, эхэх!.. – полковник ехидно усмехнулся. – Злой поди Гриша сейчас, как волк, так что теперь схватить его, это дело чести для Алексеенко.
– Ага. Главное, чтобы не пристрелил тут же.
– Не пристрелит. Всё равно не успеет взять, ориентировки все разосланы, считаные сутки, и он наш.
– Нет никаких ориентировок. Я отменил.
– Как?! Зачем? Кто давал право?..
– Виктор Васильевич, спокойно. Не время сейчас…
– Как не время, а когда время? Сколько мы будем ждать, когда вы его притащите, давайте уже кончайте эти детские игры! Вот он как у вас из-под носа уходит, устроили тут догонялки, всё, кончать с этим и забыть как о страшном сне!
– Товарищ полковник, как всегда, есть моменты. Необходимо взять его с поличным, выявить местонахождение самой программы, всех электронных носителей с ней, выяснить, кто ей ещё обладает и прочее. Уже по подчерку видно, что парень ушлый, и в случае задержания он просто всё спалит дотла – все вещдоки, файлы, контакты. А также, возможно, перешлёт программу на забугорные сервера, сольёт какому-нибудь Гуглу, или выкинет ещё что-нибудь подобное, если почувствует, что в ловушке. И это явно случится, если его будут брать простые менты. Мы тоже не гарантия, но с нами есть шанс, а с полицией этого шанса просто нет.
– Горчаков, не забывайся, вообще-то я тут решаю, что полезно для дела, а что нет.
– Да-да, Виктор Васильич, без сомнения, только прошу отсрочку. Предлагаю так: сейчас понюхаем этот ноут погорелый, будет что интересное, будем раскручивать, нет – давайте команду фас, я умываю руки. Честно.
– Когда?
– Уже скоро. Я сообщу, как будут результаты. Мне пора идти, товарищ полковник, в Информационный уже должны прийти данные.
Горчаков спешно встал, попрощался, и вышел из кабинета Уманца, не забыв про себя чертыхнуться.
Утром следующего дня Егоров и Ницман сидели в кабинете майора и смотрели в монитор. Глаза каждого из них внимательно пробегали строчку за строчкой и впивались буквально в каждый символ, замеченный на экране компьютера. Рядом расхаживал капитан Алексеенко, всё ещё прихрамывая и разминая перебинтованную руку. Вид его был крайне усталый и болезненный, но глаза выдавали азарт и решимость дойти до цели, несмотря на крайне измученное состояние. Затем, Горчаков сделал глубокий вдох и присел на край стола.
– Это всё? – спросил он.
– Да, Анатолий Юрьевич, это всё. Всё, что удалось выудить, процентов двадцать с диска. – Ницман поглядел на Горчакова и показал пальцем на экран, как бы приглашая майора к просмотру.
Горчаков потянулся, подошёл к экрану поближе и стал внимательно изучать текст.
Это был текст почтовой переписки «журналиста научно-информационного канала Андрея», с некой «кафедрой астрофизики и прикладной математики». В этой переписке, журналист Андрей просил о личной встрече некого Юрия Дубраву, как оказалось, старшего научного сотрудника лаборатории этой самой кафедры, по крайней мере, именно так он был представлен. Текст был слишком коротким, остальная часть содержала отрывочные слова, которые с трудом удалось восстановить с повреждённого устройства.
Майор принялся зачитывать вслух отрывки из переписки:
«Юрий Витальевич, а в чём сложность выложить карту в интернет?»
«Извините, у нас нет пока такой возможности, да и данная информация является собственностью отдела. Но могу вам помочь в ознакомлении с материалом в сжатом виде, могу дать ссылку на нашу инфографику».
«Большое спасибо, Юрий Витальевич! Но мне в данном случае необходима полная, подробная версия, именно она нужна для арт-проекта»
«Простите, зачем такая точность?»
– Что ещё за карта, Толя? – спросил тяжело дыша Алексеенко.
– Неважно что за карта, важно, кто этот Дубрава, что это за кафедра, и чем они занимается.
– А это проще простого. – вмешался Егоров. – Гуглится за минуту, вся инфа в открытом доступе. Дубрава, Юрий Витальевич, старший научный сотрудник, доцент «Отделения астрофизики и прикладной математики» при Российской академии наук, вот, пожалуйста.
Горчаков взглянул на экран ноутбука.
– А кто такой «журналист научно-информационного канала Андрей» мы уже догадываемся. – добавил капитан. – Опять он какой-то журналист-научник, и опять лезет в какую-то исследовательскую организацию! Будет что-то вынюхивать, и поди, припрётся в сомбреро.
– Да, капитан, всё именно так… – сказал майор, вставая с кресла. – Но это хорошо, очень хорошо. Предсказуемость, это благо.
– Есть какие-либо указания по этому поводу? – осторожно спросил Ницман.
– Конечно есть, лейтенант. И они простые – взломать и прочесть переписку Дубравы.
– Приказ понял, так точно. – спокойно ответил Ницман.
– Но это ещё не всё… – Горчаков снова подошёл к монитору, кликнул, и на экране появились наборы странных цифр, символов и форм. – Меня интересует – что это?
– Это часть какой-то программы или кода, которую также обнаружили на его жёстком диске. – ответил старший лейтенант.
– Это НьюВижн?
– Нет. В том то и дело. Да и коды НьюВижн я уже визуально запомнил, там сразу ключевые моменты в глаза бросаются, а здесь совсем другое. Пока что вижу множество математических последовательностей, которые повторяются, но с вариациями. Что это, не спрашивайте, не знаю.
– Так…– Анатолий отодвинулся от экрана. – Это вся информация?
– Вся полезная. Остальное мусор.
– Ясно. Затейкин, вскрывай почту, Егоров, покопайтесь ещё насчёт этого научзаведения, капитан, идём со мной.
Отдел засуетился, и сотрудники спешно разошлись по своим делам. Взяв в охапку ноутбук, Горчаков с Алексеенко вышли в коридор и проследовали на автостоянку. Вместо покорёженной и отправленной на ремонт Тойоты, на стоянке их ждал Форд капитана, и заведя двигатель, Анатолий направил машину в сторону служебной гостиницы при ФСБ РФ.
На входе в гостиницу Анатолия встретил охранник. Горчаков поднялся в номер на третьем этаже, где его ждал ещё один сотрудник охраны. Увидев Горчакова, он тут же достал ключ и открыл дверь номера. Анатолий вошёл внутрь и увидал сидящего перед телевизором Луговского.
– Здравствуйте, Эдуард Сергеевич. – спокойно сказал Горчаков, усаживаясь рядом. Профессор медленно обернулся, бросив на майора усталый взгляд.
– Не забыл про вас, всё, как и обещал. Случились коллизии всякие, капитан пострадал вот, мне пришлось исчезнуть.
– Когда вы меня отпустите? – тихо, но твердо спросил профессор.
– Уже сегодня собирался, уже сейчас… – Горчаков скрестил руки на коленях и посмотрел на профессора. – Если бы опять не вмешавшийся случай. Который заставляет меня опять просить вашей помощи.
– Так я и знал… – сказал Луговской дрожащим голосом, сжав ладонями подлокотники кресла.
– Нет, погодите, вы не так поняли! Я совершенно не собирался вас задерживать после расшифровки НьюВижн, но тут действительно непредвиденное обстоятельство, к счастью, или к сожалению… – Горчаков замялся, всем телом ощущая смущение, чего прежде в подобных ситуациях никогда не происходило.
– Что на этот раз? Опять таинственная программа?
– Вы чертовски правы, опять программа. Мы не знаем, что это, и пока вы здесь – раз уж вы здесь – я прошу, хотя бы взгляните на неё! Может, вы сразу поймёте, с чем имеем дело.
– Ага, а потом опять «ой профессор, у нас ещё программа», я уже понял.
– Не будет никакого потом, я обещаю вам.
– Если вы не отпустите меня сейчас же, я объявлю голодовку.
Горчаков в смятении встал с места. Он прекрасно понимал, что может ещё сильнее надавить на профессора, но совесть почему-то говорила громче, и это был тот самый, казалось бы, невозможный случай, когда он испытывал чувство вины перед своими задержанными.
– Эдуард Сергеевич, вот, гляньте… – Анатолий расчехлил ноутбук, включил и поставил перед профессором. – Мы нашли это в компьютере Рябы. Была погоня, он бросил машину с догорающими вещами, нам удалось спасти часть информации, пострадал капитан. Непредвиденный случай, абсолютно! Мы не знали, что найдём, но в итоге, опять математические головоломки, которые нам уже всем поперёк горла. Профессор, просто гляньте, что это, может вам хватит пару минут, я не знаю. Как только поймёте, что это – тут же отпускаю. Клянусь. Не хочу в этот раз давить на вас, но прошу помощи.
– Н-да уж, клянущийся и просящий гэбэшник это что-то новое. – ехидно сказал профессор. – Оставляйте ваш ноутбук, следователь, и оставьте меня одного. Позвоню вам, когда надо.
– Хорошо, спасибо, Эдуард Сергеевич, большое спасибо! – Горчаков виновато ретировался, дверь хлопнула и ключ сделал несколько оборотов.
Нервное напряжение, которое ощущал Анатолий в последнее время, словно цепная реакция передавалась всему отделу и отражалась обратно в Горчакова. Давление со стороны начальства, медленное продвижение расследования, преступник, уходящий из-под носа, а тут ещё чувство вины перед профессором, рождали в глубинах майора гнев, направленный прежде всего, на самого себя, разъедающий изнутри, отравляющий эффективность любого начинания. Анатолий подолгу сидел в своём кабинете с закрытыми шторами, отключёнными телефонами и с наушниками на голове с шумами природы, которые, как он сам себя убеждал, самая эффективная немедикаментозная практика расслабления. В подобном медитативном состоянии, Анатолий искал не столько успокоения, как такового, сколько возможность спокойно и отстранённо проанализировать свои страхи и ошибки, отрефлексировать излишние и неадекватные напряжения, дабы всегда осознавать то, что мешает общей эффективности. И теперь, пытаясь заглядывать внутрь себя, Горчаков ясно осознавал нарастание страха совсем иного рода, нежели страх провалить задание. Этот страх, эта тревога была естественной реакцией на то неизведанное, что несла в себе программа в связке с этим человеком, особенно, в последнее время, и раз за разом повышающаяся планка глобальности предсказанных событий. Он почти физически ощущал, что дело NewVision, толкает его туда, куда он идти не хочет, туда, куда он идти не готов и заставляет сталкиваться с тем, с чем сталкиваться не имеет не малейшего желания. Загадка, подхлёстывающая его самолюбие и азарт, теперь же начинала его страшить. «А у капитана не так». – подумалось Анатолию. – «Ему, чем дальше от политики, тем спокойнее. Война с инопланетянами ему была бы предпочтительнее, чем косые взгляды на Федеральную службу со стороны Кремля, с упрёками в неэффективности».
Анатолий снял наушники и открыл глаза. Затем включил телефон и ожидаемо увидел неотвеченные вызовы. Встав, потянувшись и выкинув остатки мыслей из головы, Горчаков направился в Информационный отдел.
Глядя на монитор Егорова, Анатолий щурил глаза и присматривался к каждой букве.
– И это всё? – спросил он.
– Всё. Вся переписка Дубравы. – его почта, соцсети, Скайп. Следов «сотрудника Андрея» не обнаружено, но: вот что он тут пишет, почитайте!
Егоров кликнул, Горчаков перевёл взгляд на следующий текст и пробормотал вслух:
– «Уважаемый Рустам Альбертович, извиняюсь, что не писал, не заметил вашего предыдущего письма, почтовый ящик подвергся вирусной атаке, много писем удалились…» Ага, удалились. А какие были? Этого мы не узнаем.
– По крайней мере, следов Рябы сейчас нет. Но могут появиться в любое время.
Горчаков задумался на минуту, глянул в окно и сказал:
– Ну тут всё просто: Егоров, Ницман – организовать слежку за сотрудником Дубравой. Заодно вы, Юлия, наведите справки по этой Астофизическому отделу, чем занимаются, связи, финансы, нет ли кого в разработках. А дальше будем ждать, пациент точно не пройдёт мимо.
Выйдя из Информационного отдела и дойдя до кабинета, Анатолий поднял со стола телефон и обнаружил несколько пропущенных вызовов от полковника, шеф-редактора, координатора отделов, в общем, всех тех, кто обычно обращается к нему в это рабочее время.
– Чёртовы назойливые мухи!.. – подумал Горчаков, спешно направляясь к майору Тимчуку, которому ещё на той неделе обещал помочь дописать план учебных мероприятий. Это был один из тех моментов, когда всё, что не касалось дела Рябы, Горчаков ощущал как въевшиеся занозы, которые так и норовят его отвлечь от основного дела, но избежать которые не представлялось возможным. Зайдя сначала к майору, потом к Уманцу, разобрав кое-какие бумажные формальности, затем встретившись с другими сотрудниками, он не заметил, как пролетел день и стало вечереть. Очередной звонок мобильного почти взбесил его, он вынул телефон и только собирался ответить резкое «алло!», как осёкся, и сменил тон.
– Да, профессор, Горчаков на связи! Что у вас, как дела? Программиста вам какого-нибудь? Будет сделано, сейчас, до связи…
Горчаков нервно набрал номер.
– Затейкин, приём! Слушай, Витя, дело срочное, Луговскому зачем-то программист потребовался, говорит, не понимает там кое-чего, нужна помощь. Слушай, берите в охапку кого-нибудь из отдела, и дуйте со всех сил в гостиницу! Давайте, помогите старику, не тормозите!..
Анатолий положил телефон в карман и ускорил шаг. Дойдя до кабинета, и включив компьютер он первым делом пробежался по новостям, затем, уже по традиции, заглянул в твиттер Кота Мёбиуса, потом прошёлся по уже известным фото-форумам. Ничего. Сняв служебный телефон, он набрал номер помощника информационного отдела, трубку сняла Юлия.
– Здравствуй, Юля, ну чего там с Астролабой этой?
– Здравствуйте, Анатолий Юрьевич, да ничего особенного. Проверила всех учредителей, научный состав, по нашей базе – всё пусто. По всей видимости, информации в открытых источниках достаточно. Контора частная, да, финансируется частью из-за рубежа, но всё легально, у них контракты в основном с Европейским космическим агентством, ну и с Роскосмосом. Занимаются прикладными физическими исследованиями, расшифровкой астрофизических данных, проектирование космических аппаратов, и много чего ещё. Всё в рамках закона, скрытых схем не обнаружила.
– Мм-да, как скучно то. Ладно, спасибо, отбой.
Анатолий повесил трубку и на какое-то время задумался, уставившись в одну точку. «Чего ему надо от них, чего?»– крутились фоновые мысли в голове майора, многократно отражаясь от пелены смутных ощущений, которая в тот миг окутала всё его сознание. «Вот же он, рядом, совсем рядом, и всё никак…надо знать точно, что он будет делать… и когда…» Анатолий начал почти засыпать, склоняя голову всё ниже и ниже, как вдруг очередной звонок мобильного телефона заставил его вздрогнуть.
– Анатолий Юрьевич! – раздался голос старшего лейтенанта Ницмана. – Наш человек только что уехал от профессора, и говорит, помог.
– Уже?.. Когда? Так быстро? Ладно, ясно.
Горчаков, не отпуская телефон из рук, тут же набрал номер:
– Здравствуйте, профессор. Уже понял, еду.
Быстрым шагом Анатолий шёл к машине и уже через несколько минут мчал по направлению к служебной гостинице.
В номере профессора было уютно и тихо. Сам Луговской сидел в кресле перед большим и громоздким электронно-лучевым монитором. Горчаков сел рядом, охранник с другой стороны захлопнул дверь.
– Что вы так удивлённо смотрите, предпочитаю такие, да, никаких ЖК и ХД плазм, только трубка. Глаза почему-то радуются, а на плоских этих вообще ничего не вижу, зрение тут же падает. А хлопец-то ваш помог, да. Я ж не программист, мне нужно было узнать кое-какие синтаксические особенности данного программного языка, что бы понять, что с чем связано. А макросы, алгоритмы я узнал сразу. Сначала думаю, что это тут за ячейки такие знакомые? А потом гляжу, баа!.. Гистограммы! Вернее, именно ячейки под них, а заполняет их уже входящая информация. А эта входящая информация – в виде чего, а?.. В виде цифрового изображения, господин следователь, то есть, в виде фотографии. И вот тут, такое же распределение, как и у НьюВижн – цепочка алгоритмов «нейросети», для результатов с обратной связью.
– Луговской, не темните! Я нифига не понял, чего вы понаговорили, что обнаружили-то, говорите конкретно!.. – Горчаков в яростном нетерпении впился взглядом в профессора.
– То, что это именно гистограммы, я понял уже по заполненным ячейкам. Вот тут, – профессор выделил область на экране пестрящую формулообразными символами. – информация уже поступала. И что это, догадался я только лишь потому, что эту тему хорошо знал, и мы с вами про неё даже говорили. Вернее, вы сами спрашивали. Хотите знать ответ, почему и для чего в деле Рябы проявился профессор Симон Шноль? Вот вам и ответ – он здесь, в виде этой программы.
– Ч…что?..
Луговской вздохнул и с довольным выражением лица поглядел на экран.
– То, что это «гистограммы Шноля» я догадался достаточно быстро, но как именно они тут работают? Вот для того, чтобы развеять последние сомнения, потребовался ваш программист. Господин Горчаков, перед вами программа, которая является помощницей другой программы, догадайтесь какой? Данный код тоже работает с фотографиями, тоже их обрабатывает, но не для того, чтобы выдать очередной фотомонтаж, а для того, чтобы подсказать НьюВижн, где, что, как и во сколько фотографировать.
– Постойте… хотя ладно, продолжайте.
Профессор усмехнулся и встал с кресла.
– Понимаю, вам сложно понять, но попробую объяснить. На самом деле, я не знаю точно, как всё это работает, я лишь сужу по архитектуре данного кода (вернее, по её остаткам), а также исключительно потому, что знаком со смыслом работ Шноля о так называемой, макрофлуктуации. Помните, я рассказывал вам, что Ряба интересовался работами этого учёного?
– Да, конечно. – сказал Горчаков сосредоточенно глядя на Луговского.
– Смысл их напомню, был в так называемых гистограммах физических флуктуаций. Эти флуктуации, то есть, случайные результаты измерений разных процессов, оказались на редкость схожими у совершенно различных, казалось бы, систем: от коагуляции белковых молекул до радиоактивного распада нестабильных элементов. То есть, процессы абсолютно разные и никак не связанные друг с другом, но вот распределение случайных погрешностей измерений – а именно их Шноль и исследовал – оказались на редкость похожими! Отчего многие физики покрутили у виска и попросту объявили, что такого не может быть. Но Шноль упёртый, продолжал свои измерения, и за длительный срок накопил большое количество этих гистограмм совершенно различных процессов. Так вот, как я уже говорил, между ними обнаружилась взаимосвязь, корреляции. Распределение случайных результатов оказалось не таким уж случайным: были обнаружены закономерности в рисунках флуктуаций, которые были схожи как у макро-, так и у микропроцессов. Сначала Шноль думал, что на результаты измерений что-то оказывает влияние, какие-то скрытые параметры – ну там, излучение Солнца, космическая радиация или что-то ещё. Но как мы знаем, на скорость распада радиоактивных элементов ничего повлиять извне не может, на то она и радиоактивность, исходит непосредственно из ядра вещества. Так вот, адекватного объяснения этому до сих пор найдено не было, но было одно странное наблюдение: дело в том, что эти гистограммы измерений, сильно зависели от того, в каком месте планеты и в какое время года были сделаны эти измерения. И они циклически повторялись! Шноль предварительно сделал вывод, что на эти результаты оказывает влияние годовое положение Земли и суточные ритмы, а также, долгота и широта места измерения. Всё бы ничего, да только любой физик вам скажет, что быть такого не может, и космическими лучами тут дело не объяснить. А вот как раз сейчас, я вспомнил о Евгении Рябе, и что он говорил мне, будучи ещё студентом. Его объяснение было экстравагантным, но абсолютно не доказуемым.
– Что же он говорил?..
– Его теория была в том, что пространство и время анизотропны, и от места к месту, от времени ко времени их свойства меняются. Очень незначительно, но меняются.
– И?..
– Ещё со времён Эйнштейна мы помним, что пространство-время изотропно, то есть, равномерно и постоянно, в том смысле, что везде во Вселенной действуют одни и те же физические законы, которые соблюдаются с абсолютной точностью. Теория же анизотропии, никогда и не была научно обоснованной, так как отсутствовали экспериментальные доказательства. А вот Ряба как раз и ухватился за эти шнолевы гистограммы, и развивал идею об анизотропии пространства-времени. И вот мол, повторяющиеся рисунки гистограмм и их цикличность, а также универсальность для абсолютно разных физических процессов, говорят о том, что от момента к моменту и от места к месту пространство-время чуть-чуть меняет физические законы – это мол, и доказывают работы Шноля. Но я, как профессор всё же говорю вам, что это слишком смелое заявление и у нас нет достаточных доказательств этой теории, а возможно, все эти макрофлуктуации и не содержат никаких закономерностей, а имеем мы дело лишь с системной ошибкой.
– Погодите. Постойте… – Горчаков встал, вскинул руки к вискам и постарался сосредоточиться. – Я смутно понимаю только что услышанное, хотя и стараюсь. Вы мне другое скажите: Ряба значит, каким-то образом приспособил формулы этого Шноля вот к этой программе? Так?..
– Да. Именно.
– С какой целью?
– А вот тут, самое интересное, господин Горчаков. Я не берусь утверждать это, но, пожалуй, выскажу предположение…
– Высказывайте.
– Гражданин следователь, вам никогда не казалось, что ваш подследственный очень успешен в своих фото-провокациях? Да-да, я в курсе, и к чему было это скрывать от меня с самого начала?
– Очень успешен. И? – Анатолий застыл, словно рептилия, немигающим взглядом впившись в профессора.
– Есть у меня одно подозрение, почему парень столь продвинулся в этом вопросе. Тут такое дело: я изучил кое-что по поводу этой вашей НьюВижн. Прошарил тему, так сказать, благо, интернетом пользоваться умею, несмотря на то, что вы почему-то не посвятили меня в дело, а предпочитали юлить.
– Вы правы, Эдуард Сергеевич, прошу прощения…
– Так вот. Как я понял, изначально, самые интересные результаты фотообработок появлялись не так часто, ведь так?
– Именно! Я тоже задавался этим вопросом. И?
– А тут у Рябы хиты за хитом, так?
– Так.
Луговской на миг замолчал, задумчиво прошёлся по комнате и выглянул в окно, скрестив руки за спиной. Горчаков в напряжении ожидал ответа.
– Сдаётся мне, что всему виной вот эта новая программка, на основе матрицы Шноля. Именно с помощью неё он рассчитывал, когда, что и где фотографировать, и только потом уже приходил черёд НьюВижн. И получал гарантированный результат.
Горчаков медленно опустился на диван.
– Вы удивлены? – оглянулся Луговской на остекленевшего майора.
– Значит… Вы уверены?
– Нет, дорогой следователь, я ни в чём не уверен. Считайте, это моя догадка, помощь следствию. Вы просили разобраться с программой – что ж, я разобрался. И вот, по крайней мере, зная, из чего она состоит, я могу сделать такое смелое предположение: я вижу матрицу гистограмм, макросы нейросетей, каналы входящей информации, и остатки кода, скорее всего, цифрового изображения. И ещё кое-что…
– Что?
– А ту структуру, которую я обнаружил ещё в НьюВижн. Структуру, которая цементирует программу, заставляя её выдавать неожиданный результат.
– Вы про эти… суперструны?
– Так точно! – Луговской засмеялся. – Я имею все основания предполагать, что «суперструны» и «матрицы Шноля» в данной программе работают сообща. Так что, по всей видимости, мой гениальный студент додумался-таки, как удачно скрестить ежа и ужа и находить в предметах то, что скрыто для человеческого взора. Заодно, судя по всему, сделал открытие, которое может перевернуть историю человечества. Горчаков сидел тихо и неподвижно. Прошло несколько минут, прежде чем он мог встать и промолвить:
– Эдуард Луговской, вы свободны. Вы будете доставлены обратно домой, приказ о денежной премии за помощь следствию буду ходатайствовать лично, все возможные обвинения против вас, прошу считать недоразумением.
– Что вы собираетесь сделать, Горчаков? С Евгением Рябой? Бегать за ним с пистолетом? Посадить за какую-нибудь госизмену или экстремизм? Он как минимум, нобелевский лауреат, понимаете?
– Мы… мы не знаем, сначала нужно его найти. Но я это учту, учту, что вы сказали… Постараемся не навредить ему.
– Деньги мне ваши не нужны, я их не приму, с меня достаточно, так что можете не суетиться. Но раз вы сами выразили желание отблагодарить меня, то я приму эту благодарность, но у меня будет к вам одна простая просьба.
– Просите что угодно, профессор, сделаю всё, что в наших силах!
– Не дайте посадить Евгения. Пообещайте, что избавите его от тюрьмы и будете гарантом его безопасности!
– Всё что в моих силах, профессор всё, что в моих силах! В свете всего сказанного вами, теперь я лично, как никто другой заинтересован в его безопасности.
Луговской, не говоря ни слова, быстро собрал личные вещи и направился к выходу.
– Прощайте, профессор. Спасибо, и прошу простить нас, ещё раз. Может быть, когда-нибудь увидимся, но уже при более мирных обстоятельствах.
Уже оказавшись в дверном проёме, Луговской чуть замешкавшись, остановился и произнёс:
– А знаете что, Горчаков? Вот я всё же никак не пойму один момент: вот какое дело Вселенной до наших мелких передряг на этой жалкой планете, и почему, в таком случае, даже если Ряба докопался до её секретов, она услужливо предоставляет озабоченному исключительно своим мелким болотом наблюдателю какое-то грязное бельё человечества? Почему на этих фотографиях не проявляются рождение галактик, тайны тёмной материи, устройства чёрных дыр или секреты эволюции? Почему всегда коррупция, убийства, блядство? Или, почему не являет хотя бы что-нибудь символическое, в виде какой-нибудь непонятной нам странной мозаики или математических узоров? Так нет же, она говорит с нами на одном языке, в виде символов, букв, рисунков и конкретных персонажей! Откуда такое адресное снисхождение к безволосым обезьянам для матушки-Вселенной, с чего бы? Не понимаю я этого, хоть убейте, и в программном коде этого уж точно не найдёшь. Подумайте на досуге, может, у вас получится найти ответ? А теперь прощайте, Горчаков.
Дверь хлопнула, и Луговской вышел в коридор, оставив одинокого майора застывшего посередине комнаты наедине со своими мыслями.
* * * * *
В парке на Чистых прудах было людно. Переодетый в гражданское Анатолий сидел на лавочке и потягивал безалкогольное пиво неторопливо поглядывая на людскую суету. Присевший рядом Алексеенко закряхтел, поправляя всё ещё перебинтованную руку.
– Что, как она, лучше хоть? – безучастно спросил Горчаков.
– Лучше. Вот, к врачу сейчас бегал, менял слои, говорит, на днях снимут повязки. Почти не болит, но пока тревожить нельзя. Но по всей видимости, рубцы останутся.
– Эх, Гриша, это подарок тебе на всю жизнь.
– Ага, на память. И бедро всё не проходит, синячище там капец, видать серьёзно я на ту ветку напоролся.
– До свадьбы заживёт.
– Хех… – капитан усмехнулся и замолчал. Затем, глядя куда-то вдаль, спросил:
– Так что значит, правда что ли наш герой на Нобеля тянет?
Горчаков поёжился.
– Не знаю, Гриша, не знаю… всё со слов профессора. Но в любом случае парень талантлив, несомненно. Я слушал Луговского, пытаясь переварить, то, что он мне сказал… всё это очень странно, если честно. Верить ли – я не знаю. Все эти гистограммы, суперструны, М-теория, бог весть что. С одной стороны, наша задача просто поймать его и завести дело, но с другой…
– Что с другой?
– Кто он. Что он. Знаешь, никогда в моей практике меня так не интересовала личность подозреваемого, как сейчас.
– А как меня-то.
– Я серьёзно. Вот какие мотивы у него, а? Ведь с такими знаниями действительно мог уже стать новым Эйнштейном в каком-нибудь, в Кембридже преподавать, исследовать, а чем занимается? Ерундой какой-то, опасной, глупой ерундой! И зачем?..
– Ты же говорил, он в психушке лежал?
– Ну, много кто лежал, это не объяснение. Тем более не по шизе, а нервный срыв, что-то типа того. Это навряд ли объясняет его поведение. Да и в конце концов, раз копии программ с ним, почему он не уедет из России и гадит от куда-нибудь из-за бугра? Почему он остаётся здесь, продолжая рисковать?
– Ох, знаешь, Толя, ты себе этих вопросов можешь сотни задавать, и всё же я рекомендую тебе не ломать сейчас голову. Наше дело поймать, а допрос уж всё покажет.
– Это понятно. Просто ещё раз напоминаю нам же, что имеем дело с человеком, которого надо беречь, как это ни странно звучит.
– Выходит, что да. Хотя жаль, я бы при встрече с удовольствием пристрелил.
– У тебя ещё будет кого.
Горчаков встал с лавочки и указал жестом на дорожку. Алексеенко тоже поднялся и они медленно пошли вдоль бульвара. Снующие дети, кричащие подростки, целующиеся парочки, прибухнувшие мужички и неспешные старушки огибали потоком медленно идущих сотрудников ФСБ, словно пытаясь их закружить, увлечь вместе с собой, вырвав из пут старых, застоявшихся мыслей.
– А знаешь что, Толя. – сказал капитан. – Если всё, что говорил профессор правда, быть нашему пациенту на службе… у нас.
Горчаков шёл молча сжав зубы и сосредоточенно глядел вперёд.