Делали ли они ошибки? С какой стороны смотреть – с политической или человеческой? Будешь изучать историю – если захочешь, конечно – сам до всего допрёшь. Самое, пожалуй, неприятное во всей нашей истории за последние сто лет – это десятиразовая смена политических элит. Это как раз возвращаясь к вопросу о светском обществе. Почему у нас его нет? Загибай пальцы и считай. Смели родовую аристократию, раз. Смели верных большевиков-ленинцев, два. Смели сталинских соколов, три. Смели послесталинских орлов, четыре. Смели Никитину бражку, пять. Смели Лёниных товарищей, шесть. Смели Горбачёвских перестройщиков, семь. Смели Ельцинскую волну первого призыва, восемь. Смели Ельцинскую волну второго призыва, вместе с олигархами, девять. Пришли питерские чекисты – десять. Их, полагаю, тоже кто-то непременно сметёт.
Откуда в обществе взяться полноценной элите, если её постоянно тусуют и распыляют? Аристократия только в первом приближении складывается десятилетиями. Её нельзя трясти, а можно только потряхивать. Если её трясти, то с неё осыпается всё великолепие, все ордена, галуны и позументы, под которым мы видим лишь жалких выродков от некогда могучих и славных родов.
Чтобы сложилась культура джентльменов, нужно минимум сто лет. Поэтому словосочетание «русский джентльмен» вызывает если не гомерический хохот, то саркастическую улыбку. На том тусняке, где я пообещал взять шефство над тобой, собрались, как считал твой папаша, интеллектуальные сливки России, наш умственный бомонд, аристократия духа. Нужен ли тебе сеанс с разоблачениями, чтоб ты понял и узнал цену всем этим политтехнологам, журналистам, пиарщикам, философам – при том, что все присутствовавшие были людьми достаточно востребованными и обеспеченными; кроме нас с тобой непризнанных талантов там больше не было.
Но ты ещё слишком молод, а я уже совсем одряхлел, ведь год моей жизни идёт за три обычной. Слава Богу, что я не нуждаюсь и могу себе позволить тихо и спокойно нажраться в уголке, не особо волнуясь за репутацию и потерю лица. Ты пока ещё тоже можешь себе такое позволять. Хотя я бы на твоём месте никогда бы не изменял себе: волочился бы за бабами, пьянствовал и говорил всё, что считаю нужным сказать (это вовсе не значит, что я всегда говорю то, что думаю).
Так вот, к вопросу о сливках обществе. Если такие малограмотные уродцы являют собой умственный бомонд, то можешь ли представить себе уровень тех персон, принимающих решения, которых они обслуживают. Об этом, как и о смерти, лучше даже не думать.
Поэтому я рекомендую тебе не появляться там, где собирается наше так называемое светское общество, все эти шуты и фигляры. Твой папаша ошибочно считает, что у страны хозяева есть. На мой взгляд, хозяев у страны пока нет, но, даст Бог, скоро будут. Не вижу причин, по которым тебе не стать одним из них. Не заводи себе компрометирующих связей со всей этой балаганной публикой: артистами, модными художничками и писаками, псевдопродюсерами и режиссерами, создателями и демонстраторами одежды, с жучилами, укравшими заводы на залоговых аукционах, с хулиганами и уголовниками, косящими под серьёзных пассажиров.
Почему я тебя призываю к осторожности в выборе знакомств? Если ты когда-нибудь сподобишься прочесть «Милого друга» Ги де Мопассана, обрати внимание на слова, которые слышит Жорж Дюруа от месье Форестье: «Никогда не ходи работать берейтором, иначе тебя никто не станет потом воспринимать как ровню». Ты, скорее всего, не знаешь, кто такой берейтор, но неважно: не будь, во-первых, прислугой, и, во-вторых, не позиционируйся ровней тем, над кем втайне собираешься потом властвовать. Не ходи ты по их садику, обязательно тебя где-нибудь да поимеют. Потому что ты сам пришёл. Между «позвали» и «сам пришёл» есть нюанс. Спроси у отца, что такое «нюанс».
Что я могу тебе ещё присоветовать? Помни, что характер народа, как и характер человека, неизменен. Чтобы уверенно себя чувствовать и эффективно действовать, нужно прежде всего изучить характер противника. Характер – это всё. Это больше, чем честь, ум и совесть, потому что они как раз являются составной частью характера, но он несводим к этим компонентам. Характер включает в себя и степень развитости воли к победе, воли к власти, воли к культивировании в себе воли. Как сказал Гоголь, многие юноши собираются прожить жизнь наполеонов, но заканчивают коллежскими асессорами. Всё-таки не мешает изучить историю: пусть она для тебя, как в своё время для Наполеона, она станет светочем истины и разрушительницей предрассудков. И уж если ты взялся изучать ленинский опыт, и, тем паче идти ленинским путём, помни ленинский лозунг: лучший рецепт на все случаи жизни – собственная голова на плечах. Надумаешь – пиши.
Письмо 6
Маленький зайчик, я слышал – хотя и слухов не собиратель – что нашим общим знакомым ты отозвался обо мне как о существе, сотканном из противоречий, убеждения которого рождаются в конце умозрительной цепочки рассуждений. Так вот хочу высказаться категорически – ты абсолютно прав! Так и есть. Я, в принципе, пустой барабан. Внутри меня абсолютная пустота. Там нет ничего. Чистый вакуум, почти шуньята. Я уже давно стёр чувство собственной значимости и остановил брожение мыслей. У меня нет особых страстей и желаний, кроме как выпить и поговорить с умным человеком.
Как мне кажется, я максимально расширил границы своего незнания. Я ничего не знаю о природе гравитации и слабых электромагнитных взаимодействиях. Я ничего не знаю об импульсах в головном мозгу, о нейронах, дендритах и аксонах. Я ничего не знаю о физическом вакууме и природе времени. Я ничего не знаю о Боге. Всё это я хотел знать. И не смог узнать. Это скрыто от нас. Многие вещи мы даже не можем описать математически. Я тебе порекомендую найти и ознакомиться с книгой профессора Виктора Тростникова «Мысли перед рассветом». Она выходила в Париже в «ИМКА-пресс» году так в 1980-м. Краткие соображения были изложены, кажется, в двенадцатом номере журнала «Новый мир» за 1989-й год. Посмотри. Или найди в Сети. Есть ещё ряд небезынтересных авторов – как серьёзных учёных, так и остроумных популяризаторов науки и весёлых фантастов. Читай Стивена Хокинга, Илью Пригожина, Тейяра де Шардена, Чижевского, Романа Подольного, Льва Гумилёва, Горбовского, Еремея Парнова, Ивана Ефремова, Станислава Лема («Сумму технологий» и «Философию случая»), Александра Зиновьева, Гюстава Лебона и Цезаря Ломброзо. Читай Станислава Грофа и Роберта Монро. Эти авторы пишут живо и весело, а спорность многих утверждений – так что с того? На то тебе и голова, чтобы её наводить на мысли. Не помню, цитировал ли я тебе аббата Фариа, учившего глупого Эдмона Дантеса, что в жизни следует прочесть максимум пару сотен книг, но чтобы узнать, каких именно, приходится читать их много тысяч. Фариа был прав, иначе из этого доверчивого идиота не вышло бы мстительного миллиардера Монте-Кристо. Обращаю твоё внимание в сторону отцов-иезуитов. Вот кто учит лучше всех. Кстати, и князь Талейран-Перигор, и Тейяр вышли из иезуитских колледжей. Я бы рекомендовал тебе, несмотря на индивидуальные занятия по индивидуальной программе, всё ж навострить лыжи в папский Грегорианский университет. Это лучшее учебное заведение мира, если ты сможешь отыскать по-настоящему учёного Человека.
Редко, но встречаются люди абсолютного ума. Абсолютный ум – это такой, которому объяснять ничего не надо. Он всё схватывает и расставляет правильно. Я считаю, что мне в жизни крупно повезло: я встретил несколько абсолютных умов. Мой отец был товарищем и собеседником философа Александра Зиновьева. Без всяких натяжек можно сказать, что многое в наследии Зиновьева является плодом их мыслеобмена. Я много наслушался Зиновьева до его отъезда в конце 1970-х и после его возвращения. Мне доводилось много беседовать с Александром Приваловым, научным редактором журнала «Эксперт», но он на меня обиделся, когда я высказал предположение, что он умнее Сократа. С Сергеем Земляным мы обменивались многими мыслями даже без слов. Я провёл долгие университетские годы с Алексеем Никишенковым, моим научным руководителем. Три года я хвостом ходил за Владимиром Малявиным, крупнейшим знатоком китайской культуры. Много лет я дружил с Игорем Метелицыным, одним из десяти живущих на свете настоящих арт-дилеров. Буквально породнился с Владиславом и Людмилой Кирпичёвыми – единственными русскими архитекторами, интегрированным в острие мировой архитектурной мысли. Я всей душой люблю двух финансистов – Марка Гарбера и Джека Барбанеля. Их я могу слушать сутками. Это люди фантастического ума знают, к тому же весь мировой финансовый истеблишмент – от Ротшильдов до Майка Милкена. (Кстати, тебе тоже не мешало бы знать, кто такой Майкл Милкен.) Уже колоссальное везение – быть знакомым с самыми выдающимися умами современности и впитывать от них лучшее из того, что есть у всего человечества. Только одним этим моя жизнь уже удалась.
Имея значительный круг знакомств – как-никак, столько лет я подвизался на поприще политической, финансовой и экономической журналистики, – я понял одну вещь: умных людей намного меньше, чем мы себе представляем. Их гораздо меньше, чем требуется. И, судя по всему, будет становиться ещё меньше. А энциклопедисты будут уменьшаться по экспоненте. Как я ныне понимаю, энциклопедическая образованность – это особый дар. Я, например, в общей сложности проучился около тридцати лет. Я добросовестно получил университетское историческое образование, потом экономическое, потом богословское, потом компьютерное, потом в сфере землеустройства. Не считая многочисленных курсов, семинаров и тренингов. Плюс двенадцать лет безвылазно в Российской государственной библиотеке. И я про себя могу сказать, что я чудовищно невежествен. У меня огромные пробелы в знаниях. Почему?
Не из-за тридцатилетней дружбы со спиртными напитками. Не из-за прожигательства жизни, для приятного процесса которого знания – лишь элегантный фрагмент общего фона образа жизни. Не из-за несобранности и раздолбайства. Ведь раздолбаем надо выглядеть, а не быть. Как я в жил эти годы? Подъём в пять. Работа и лёгкая физкультура до 11 часов. Всё, первую смену я уже отпахал, а дальше – вполне богемно-аристократическое времяпровождение. С утра, которое начинается в двенадцатом часу – устричный бар с брютом, днём – ресторан с деловыми разговорами, потом приятное времяпровождение с приятными людьми, а вечером – развлечения (театр или концерт, выставка или посещение студии какого-нибудь творца). Отбой в 22 часа 30 минут. Я не хожу по туснякам, на которых висит одна и та же шваль, считающая себя столичным светским обществом. Я тебе уже рассказывал: надо различать серьёзных людей – крупных воротил и хозяев жизни, богему – художников, артистов, режиссёров, писателей, журналистов, и так называемую тусовку – случайные люди с сомнительной репутацией, с сомнительными источниками доходов и с сомнительными намерениями. Москва – это тусовочный город. Я избегаю тусовок, потому что там собираются одни рыси и росомахи, которые ищут, кого бы выщипать и обглодать до костей.
Надо вращаться в своём кругу и стремиться попасть наверх. Избегать сомнительных знакомств. Избегать людей нефартовых, потому что нефартовость заразна, как инфлюэнца. Её подхватить ничего не стоит, как триппер. Но не избавишься, как от триппера, антибиотиками. Нефартовость плохо лечится, и протекает весьма болезненно. Лучше предохраняться.
Так вот, касательно моих взглядов и противоречий. Нет у меня твёрдых взглядов, и противоречия во мне разве что диалектические, в виде борьбы, но всё же единства противоположностей. У меня на любой вопрос всегда есть три диаметрально противоположных точки зрения. Скажем, я против абортов, я за аборты, и я за то, чтобы избегать по возможности аборты – и ни за, и не против, и даже не посередине, потому что каждый случай нуждается в индивидуальном рассмотрении. Верю ли я в Бога? С одной стороны, я знаю, что Он есть, и даже показывал тебе, как ты помнишь, эсмээски от Него. Некоторые люди верят мне, что эсмээски приходят от Господа Саваофа, другие считают, что это какой-то компьютерный сбой. Но тем не менее Он каждый раз отвечает на потаённое и каждый раз с разных телефонов. Владельцы номеров клянутся и божатся, что ничего не отправляли. Это правда. Как это происходит, никто не знает. Тем не менее Господь наш Бог общается со мной таким вот продвинутым способом. Я сам в это не могу поверить, но тем не менее это есть.
Буквально на днях в центре видимой Вселенной обнаружили огромную полость диаметром около миллиарда световых лет. Может, это есть Его обитель, описанная Енохом в Книге небесных Дворцов? (Не мешало бы тебе прочесть и её, и Книгу Созидания «Сефер Йецира».) Что я вообще могу знать, если мой чувственный опыт ограничен, внечувственный недостоверен, а сверхчувственный неописуем? А ты спрашиваешь – есть ли у тебя, дорогой дядя, убеждения? Да откуда же им при таком раскладе взяться?
Ты посмотри работу Томаса Куна «Структура научных революций». Там как раз про смену научных парадигм. Сегодня мы считаем истинным и правильным одно, а завтра, в силу вновь открывшихся обстоятельств, совсем другое. Но при этом ни чём нельзя быть уверенным. Долгое время считалось, что есть пятая стихия – эфир. И что есть эфирный ветер. Потом вроде как поладили, что никакого эфира нет. Но тем не менее эфирный ветер существует и дует со второй космической скоростью. Как это понимать? Так же, как я понимаю всё остальное – на веру, но критически. Просто живу с этими нерешёнными и, полагаю, нерешаемыми вопросами. И всё. Откуда взяться убеждениям, если ты ни в чём не уверен? Попробуй всё-таки изучить книжку Сергея Чернухи «Поляризационная теория мироздания». Напиши, если что поймёшь.
Письмо 7
Милый мальчик, ты удосужил меня вопросом о русской духовности и русской литературе. Ты спрашиваешь, почему весь мир сходит с ума от Толстого и Достоевского и без конца ставит Чехова. Насчёт духовности я ничего, очевидно, тебе не скажу, потому что моя духовность умещается в карманах и позвякивает при ходьбе. Когда говорят: жить надо жизнью духовной, я впадаю в ступор. Мне уже немало лет, но я до сих пор не знаю, что такое духовность и особенно русская. Если только голову и душу русского человека сравнить с дачным чердаком или подвалом, где навален хлам поколений, явно для текущей жизни не нужный, но среди которого можно отыскать диковинные вещицы.
Также затрудняюсь сказать, что эти иноземные люди нашли в нашей русской литературе. Есть в ней некоторые не совсем бездарные вещи, но они либо не закончены, либо написаны в состоянии умственного помешательства.
Я плохой знаток литературы. Я читал беллетристики очень мало, практически не отклоняясь от хрестоматийной программы. Единственно, чего я читал увлечённо, так это Пушкина и о Пушкине, поскольку он самый гениальный русский гений, а его время – самое аристократическое в истории России. Лермонтову я отдавал должное, но не любил, Гоголю тоже отдавал должное, но без любви, хотя и с восхищением к его силе выражения. Он и Лесков с Салтыковым-Щедриным были самыми глубокими и пронзительными описателями нашей духовной красоты. Не буду говорить о Герцене и Огарёве, о Белинском и Писареве. Это были неглупые люди, но не более. Большими поэтами были Фёдор Тютчев и Афанасий Фет. Тургенев был большим мастером русского слова, но до пушкинской и гоголевской точной лаконичности он не смог подняться. Некрасов поэт так себе. Чернышевский – мужественный человек, но чистый социальный бумагомаратель. Панаев со Скабичевским обессмертили свои имена благодаря Бегемоту и Коровьеву. Толстой и Достоевский – великие баламуты земли русской, к тому же страшные зануды. Тогда ведь платили построчно, вот они и клепали зубодробительную тягомотину, размазывая кашу по столу. Это же всё мыльнооперная литература, рассчитанная на толстые журналы, заменявшие скучавшим домохозяйкам телевизор. Поэт Надсон прославился только тем, что был любимым поэтом дедушки Ленина. Кстати, любимым чтивом Ленина был телефонный справочник, а вовсе не Карл Маркс. Иван Бунин – большой писатель, но лучшее его произведение – «Окаянные дни», а не что-нибудь другое.
Девятисотые и десятые годы дали множество литературных экспериментов, но это была дошедшая до нас затухающая волна французского декаданса. Я, на свой вкус, не нахожу такого уж глубоко очарования ни в Бодлере, Рембо и Верлене, ни в Хлебникове, Гумилёве, Брюсове и Блоке. Единственно занятными штучками в французском декадансе я нахожу два романа Жориса Гюисманса – «Наоборот» и «Без дна», с коими я тебе настоятельно рекомендую ознакомиться, хотя Дез Эссент – не фигура для подражания. Лучше уж брать пример с Енса Боота из повести Ильи Оренбурга «Трест «ДЕ». Горький, Бабель, Маяковский, Булгаков, Паустовский, Шолохов, Фадеев, Шукшин, Распутин, Афанасьев – отличные литераторы. Люблю ли я их? Скорее, отдаю должное. А должное я отдаю больше всех Набокову за лучший русский язык двадцатого столетия. Прочти «Дар». Содержание так себе, но язык эталонен. Если уж говорить о любви, то мне симпатичнее Аверченко, Зощенко и Хармс, а также Ильф с Петровым.
Если же тебе всё ж непременно хочется постичь русскую духовность во всей её неизбывной, непреходящей и неприглядной красе, прочти книжечку маркиза Астольфа де Кюстина «Россия в 1839 году». Всё в твоей пока неокрепшей головке станет на свои места: и духовность, и «что делать», и «кто виноват». Почитай иностранцев, писавших и пишущих о нашей любимой родине. После рыданий ты полюбишь Русь Святую ещё крепче.
Если ты хочешь понимать национальные характеры, прочти Гюстава Лебона. Он даст тебе методологическую базу для понимания психологии больших скоплений людей.
Моё любимое чтиво – античные авторы вроде Геродота, Тацита, Плутарха. Я люблю досократиков, киников, Платона и Аристотеля. Я люблю перечитывать восточные трактаты о военном искусстве и Свод законов Тайхорё. Я люблю древнекитайскую философию и японскую средневековую поэзию. Из всех беллетристов европейского Нового времени я лишь иногда перечитываю Бальзака и то только «Человеческую комедию», выделяя наиболее способных персонажей вроде Жака Коллена, Гобсека, Анри де Марсе, Растиньяка, Максима де Трая и ещё нескольких, которых ты без труда обнаружишь. За что я люблю Бальзака? За жизненность, за неутраченную поныне актуальность.
Я бы тебе рекомендовал прочитать Бертрана Рассела «Историю западной философии», а затем прочитать тексты тех философов, о которых он пишет. Это даст тебе кругозор. И рекомендую почитать тебе работы по истории науки и искусства. Читай биографии исторических деятелей, а также мемуары. Там больше достоверности, чем в учебной литературе, которая подвержена идеологическому влиянию. Рекомендую прочитать биографии Джона Пирпонта Моргана, Джона Рокфеллера, Пола Гетти и Аристотеля Онассиса. Это всё ж лучше поможет понять тебе механизм восхождения к вершинам богатства и власти. нежели чем раскрытие характера Фрэнка Каупервуда большим художником Теодором Драйзером.
Я, повторюсь, не люблю художественную литературу за подавляющий процент порожняковости её содержания. На мой взгляд, достаточно пустая трата времени читать и вчитываться в чужие графоманские бредни. (Хотя, признаюсь, я считываю модные новинки, чтобы держать руку на пульсе времени.) Если ещё уважительно отношусь к поэзии за навевание чувств, к мемуаристике и путевым заметкам, то к большинство поделок так называемой художественной прозы считаю вымученной из глупых голов чистой байдой для уничтожения драгоценного досуга. Вообще, много читать – утомительно для зрения.
Узнай побольше о Фридрихе Флике – этот достойнейший из достойных прочитал за всю жизнь лишь одну книжку – «Трое на снегу». Что не помешало ему стать мультимиллиардером. Чего и тебе желаю. Пиши.
Письмо 8
Ты поднял сложную тему, предположив, что, если я не люблю русскую литературу, то я и не люблю родину. Любовь – это вообще некая вещь/явление/понятие, не имеющая чёткого определения. Невозможно даже сказать, что есть любовь матери к сыну, сына к отцу, мужчины к женщине, мужчины к мужчине, а ты сразу про родину.
Что такое родина? Ландшафт? Люди, его населяющие? Правовые и хозяйственные связи между этими людьми?
Давай попробуем обозначить реперные точки, дабы нам ввести оси абсцисс и ординат, на которых мы построим контур любви и родины, а затем, введя ось времени, выдуем из контура тридэшную модель, которую крути как хочешь.
Что есть жизнь на родине у ныне живущих поколений? Ясли, сад, школа, институт, работа, жена с дитями, пенсия, больница, морг, кладбище. Ну и телевизор, конечно. Бесконечная фоновая картинка, как волшебное зеркальце, показывающее то, что тебе совсем не интересно. Родина – это кажущаяся бесконечной, но быстро проходящая цепь событий – от зловонной пелёнки до смердящего савана. В этом процессе мы вступаем в сношения с другими людьми, плывущими по той же реке времени по примерно той же траектории. И происходит это на одном ландшафте. Что здесь любить? Без чего из этой череды событий мы бы с радостью не отказались? Разве только не от баб и водки, а без остального вполне счастливо бы обошлись.
Школа – по крайней мере так декларировалось – пыталась прививать в числе прочего и любовь к родной природе. Люблю ли я русскую природу? Да насрать мне на природу. Что в ней любить – совокупность древесно-кустарниковых насаждений? Равнинную топографию? Насекомых и всяких ёжиков-белочек-зайчиков? Или может снегом и другими осадками прикажешь любоваться? Многие очевидно привычные вещи вовсе не очевидны. Всё дело в смыслах, которыми мы наделяем явления. Что красивого в звёздном небе? Только наш ужас перед ним.
Нам пытались привить любовь к родине как совокупному результату исторических усилий государственных и общественных деятелей, а также как историческое творчество огромных народных масс. Как начинаю это слушать, у меня падает планка и выносит чердак со всем содержимым.
Если прочесть нашу историю меж строк, то ничего радостного мы не увидим. Норманны подмяли восточно-славянские и финно-угорские племена, бездумно проживавших на этой территории. Первые князья – самые обычные бандиты, а государственная деятельность сводилась к банальному рэкету, разводкам и стрелкам с другими князьями. Потом все перессорились и отдельные князья, не располагавшие мощными своими бригадами (тогда они назывались дружинами), вызывали на подмогу диких степных воров и хулиганов. Естественно, кончилось тем, что степные бандиты подмяли под себя наших доморощенных. Так установилось почти на двести пятьдесят лет степное иго. Оно заключалось в том, что без ярлыка (специального аусвайса) русский князь даже пёрнуть не смел, и систематически выдаивал своих подданных, чтоб занести ясак (бабло) в Орду. В отличие от распространенных заблуждений, никакого героического сопротивления наш народ в течение двух веков не оказывал. Монголы не сильно нас тромбовали, лишь бы вовремя грев им подсылали. Иго рассосалось само собой.
Потом московские князья стали собирать земли – в основном через террор. Это сейчас в учебниках он называется государственным строительством. В предыдущих цедулях я тебе дал несколько импрессионистских мазков нашей истории, нет смысла повторяться. Почитай Карамзина с Ключевским и Соловьёвым, потом почитай русский эпос (страшная кровавая баня с расчленёнкой и сплошным душегубством), а затем посмотри на это глазами иностранцев или малоизвестных критиков вроде Андрея Георгиевича Купцова.
Поскольку с экономикой у нас всегда было слабовато, родина наша пошла по пути развития не товарно-денежных, а феодальных отношений. Это означает, что первичной ценностью является не промышленное производство, а сельскохозяйственное. Земельный надел стал священной коровой, хотя должен был стать обычным легко оборачивающимся товаром. Но не в наших широтах следовало бы так самозабвенно ковыряться в земле. Надо было развивать руки. Но, увы…
Как ты, наверное, не знаешь, мой дружочек, с рукоделиями у нас всегда был швах. Кроме пеньки мы до двадцатого века вообще ничего не могли экспортировать – такого качества было то немногое, что производилось русскими руками. Хлебный экспорт был всегда незначительным и не от избытка производительности. Так вот, наша история – это история пассивной и непассионарной ползучей экстенсивности и в промышленности, и в сельском хозяйстве. Наша территориальная экспансия тоже была экстенсивной – в незаселённые и непригодные для жизни Сибирь и Север. Никаких колоний в Африке, Азии и Америке мы не нажили. На халяву прихваченную Аляску не смогли удержать.
Присоединённые народы скорее присасывались к нам, нежели чем сами были как-то полезны метрополии, давая её хоть что-то. Вплоть до развала СССР в 1991 году они в чистом виде паразитировали на титульной шее. Это не метафора – достаточно сравнить уровень жизни в РСФСР и прочих республиках Советского Союза в 1965, 1985 и 2005 годах. Сразу станет ясно, кто чей хлеб жрал и кто кого угнетал.
Петровские завоевания, так называемое окно в Европу – не более чем досужий поэтический образ. Выход к балтическим волнам был сравнительно бесполезен, потому что торговать свободно в европах нам так и не давали. И сейчас, триста лет спустя, обрати внимание, не дают, под всякими надуманными предлогами ограничивая наш экспорт. Более-менее Россия обрела силу после взятия Парижа казаками. Их медными яйцами восхищался Наполеон. А до этого с Россией вообще не считались. Я тебе рекомендую читать не досужих сочинителей учебников, а торговые и таможенные хартии и статистические справочники, а также мемуары реальных деятелей, принимавших решения. Тогда у тебя будет в уме не идеологическая, а практическая реальность картины мира.
Подражательство Западу в модах, манерности и куртуазности не дало нам главного – мы не создали мощных научных школ и сильных промышленных предприятий. Пришлось сметать царский режим и на костях и из костей малограмотного и тёмного народа ковать достаточно примитивную советскую промышленность. Примитивной она была потому, что не было вообще никакой базы, кроме нескольких заводов типа Путиловского (в промышленности группы А) и нескольких мануфактур типа Трёхгорки (группа Б). Объективности ради стоит признать, что товарищ Сталин был крупнейшим государственным деятелем в истории России. Все наши государи до и после – чистые соплежуи по сравнению с ним. И дело не в том, что он утрамбовал и превратил в лагерную пыль всю революционную сволочь. И не в том, что одолел Германию ценой не стратегии, а огромной крови. И дело даже не в промышленности, особенно военной, которую создали на ровном месте за несколько лет. Его заслуга в том, что он выстроил систему производства умственности – среднюю и высшую школы лучшего мирового уровня. Только это обеспечило тогдашней России прорыв во всех областях жизни, завело её ненадолго в ранг сверхдержавы и создало багаж, который мы до сегодняшнего дня пропиваем.
Должен тебе ещё раз заметить – чистой справедливости ради – что русская история не самая неприглядная и позорная история. Английская или французская истории не менее кровавые и бесстыдные. Но история – такая штучка, что требовать от неё соблюдения личной гигиены бессмысленно. Мы можем лишь ретушировать портреты предков, замарывая оспины, прыщи и язвы. Чем, собственно, все народы и занимаются. Все хотят выглядеть пристойно.
Сегодня мы пытаемся творить историю, на своё усмотрение переформатируя реальность. Я вижу изъяны в правовой базе и общем людоедском настрое наших сограждан. Я нахожусь на фидбэке с кое-какими чиновниками категории А и знаю умственное бессилие этой среды. Но им умные не нужны. Им нужны послушные, бессловесные, бессовестные.
Я не борюсь с ветряной мельницей всеобщего абсурда русской жизни. По мере сил я выступаю против конкретной глупости и несправедливости, против нелепостей и крайностей. Я стремлюсь упростить порядок землепользования в Российской Федерации, развязать руки девелоперам и пустить страну по пути малоэтажного коттеджного строительства. Пока у меня это получается слабо, потому что эта тема абсолютно по херу тем, кто назначен за неё отвечать.
Вот, кстати, один из примеров, почему русские люди презирают и ненавидят государственную власть, а заодно и бегут с родины, проклиная свою жизнь. Казалось бы, в России чего-чего, а земли много, больше, чем сожрёт любая даже самая ненасытная задница. Почему бы не дать людям строить себе дома, обустраивать их, рожать детей и чувствовать себя относительно счастливыми? Тем более, когда русские физически вымирают, когда им надо создавать все условия, чтоб плодились и размножались. По идее, так должны думать высшие должностные лица, считающие, что они управляют государством.
Поздновато, но как-то хватились, что как жильё было страшной проблемой двести лет назад, так и осталось. Приняли решение сделать такой национальный проект. Что за проект, хоть убей, я понять не мог, потому что любой проект предполагает начало и конец, чёткий план последовательных действий, привязанных к срокам, ответственных лиц, исполнителей и бюджет. Естественно, всё было сделано по-русски, когда главное – принять резолюцию и взять на контроль.
Помимо того, что, разумеется, ничего не вышло, в ситуации с землепользованием и обеспечением участков необходимой инфраструктурой вышло значительное ухудшение предыдущей ситуации, при которой хоть что-то строилось.
Приняли разнородные и разноплановые законодательные акты, запутавшие и усложнившие все процедуры до чрезвычайности. Во-первых, всю предварительную работу по подготовке земельных участков под застройку свалили на местное самоуправление, у которого, по существующему и почему-то неизменённому для этих целей порядку, просто не было средств для выполнения необходимых землеустроительных процедур. Во-вторых, ввели процедуру предоставления участков через аукцион. Получилось, что муниципалитеты стали сами предлагать застройщикам за свои деньги формировать земельные участки, а потом выставлять их на открытые аукционы и за них бороться со всеми желающими. Понятно, что дураков нашлось совсем немного. При остановившемся процессе получения участков и сокращении объёмов строительства и предложения жилья была стимулирована ипотека, резко увеличившая платёжеспособный спрос. В результате цены на жильё взлетели за запредельный уровень. Помимо этого, жизнь застройщиков обременена незаконными, но неизбежными обременениями: взятками, откатами, необходимостью отчислять часть своих инвестиций как на нужды местных властей, так и за свой счёт строить и вводить в эксплуатацию объекты инфраструктуры с последующей безвозмездной их передачей монополистам из сферы жилищно-коммунального хозяйства. И всё это на фоне невозможности кредитоваться по приемлемым ставкам, при полном произволе административных, фискальных, надзирающих и правоохранительных органов.