Я отдал телефон.
– Дело не только в деньгах?
– Разве без них ты бы смог позвонить и отключить свет во всем здании? Значит ли это, что не в них дело? Это власть?
– Ты этого хочешь?
Он не ответил и, видимо, продолжил излагать свою душу:
– Так вот. Однажды его долго не было, полтора года точно, мы редко созванивались. Я заканчивал учебу и определялся, остаться с твоей матерью или попроситься к отцу. Мы говорили об этом, он ответил неоднозначно, будто только Элин все решает. Я был уверен, что я не как мой отец и решу этот вопрос. Но знаешь, что случилось?
Я все это время силился с проросшей в голове болью, она, как отрава, растекалась во мне. А Ник резко сворачивал углы на поворотах, не спешил использовать тормоз перед светофором, добавлял ядовитые нотки.
– Что же? – я пытался не верить в то, что он говорил, но все логично рисовалось в больной голове до горечи во рту.
– Твой друг, – он будто огрызнулся, а не ответил.
Мы приехали.
– Ты…!– я не нашел слов высказать ему все, что я о нем думаю. В таких ситуациях слова в голове взрываются как пух из разорванной подушки и, при попытке поймать хоть одно, ничего не выходит. – Я сдам тебя полиции!
Он только скривился в ухмылке и телефоном, зажатым в руке, указал на вход в здание, по ходу продолжая разговор:
– Лучше веди себя нормально, не думай, что я пришел к тебе один. А в полиции тебе никто не поверит, сочтут за сумасшедшего.
На первом этаже, следуя за подсказками на полу, мы двинулись к лифту. На проходной я кивнул начальнику службы безопасности, который стоял у кресла охранника. Их лица еле-еле выделялись в размытом облаке света от настольной лампы.
– Я подпишу бумаги и что дальше? Ты будешь жить с чистой совестью? – я нажал кнопку пятого этажа.
– Начну с этого, – он рассматривал самодовольное отражение.
Когда я открыл кабинет Макса, машинально взглянул на полки с книгами. Я прекрасно помнил, где обычно располагался атлас анатомии. Но теперь ничего. Только темнота. Белым пучком в нее ворвался свет от фонарика на телефоне Ника. Я прошел вперед, итак зная расположение кабинета, включил компьютер. Ник с грохотом поставил стул у стола, оказавшись напротив меня. Заметив свечу, он полез в карманы и металлической зажигалкой вдохнул в нее жизнь, но это еще как посмотреть.
Я, не торопясь, снял пальто, кинул его на спинку кресла. Ник лениво следил за моими движениями как сытый хищник.
– Давай договоримся, что после этого ты не будешь иметь отношения к ребенку, к Марии, и я знаю, что пожар ты устроил. Что ты хотел от Макса? Это же …
Он с улыбкой перебил меня:
– Ты не в том положении, чтобы торговаться! У него случайно не молодой врач? Кажется, Тимур? – в его тоне голоса не было ничего угрожающего, только слова, что он специально безразлично произнес, собрались в риторический вопрос.
– Если ты обижен на отца, так я не помню, чтобы он хорошо относился ко мне, – я передал ему подписанные документы о передаче дома, этого здания, акций компании и о сложении полномочий гендиректора. – Не забывай, в первую очередь я был его подопытным.
Знал бы он, как мне странно это говорить.
– Да, я знаю. Прежде чем испробовать метод лечения Марии, его пробовали на тебе.– Ник внимательно изучал документы. Отложив одни, он переходил к другим. – Но со мной он даже не жил, его не было, когда он был нужен мне. Особенно, когда с тобой что-то происходило. Весной, летом были сложные периоды. Видишь, сколько я о тебе знаю? Полгода он мог даже не звонить, настолько был занят работой. Ты был его работой! – он с сожалением рассмеялся. Я про себя тоже.
– Да, ты похож на него. Можешь гордиться собой.
Могло ли мне стать легче от осознания того, что человек, который издевался надо мной, был мне не родным? Еще нет. Осознание приходит не сразу, еще мне мешала моя память. Я мало что помнил. Может, это хорошо?
– Эд, мне уже захотелось познакомиться с подчинёнными.
– Ты же знаешь, что у нас одна из лучших лабораторий, несмотря на то, что одну ты уничтожил, – я постарался сильно не выражаться. – Можешь начать оттуда.
Он снова рассмеялся.
– Ты уверен?
– Мне только нужно позвонить, – я потянулся к телефону.
В один миг он оказался рядом и скинул все со стола. Пламя свечи обжигало листы бумаги.
– Хватит звонков! Достаточно. Ты привык, что по одному щелчку все делается для тебя?
Какое-то время я вглядывался в его образ, потом схватив кувшин, вылил на пол воду.
– Посмотри, что ты сделал!
Он не обратил внимания, включил фонарик. Яркий луч направился вперёд, в сторону двери. Я поспешил за ним и догнал у лифта.
– Экскурсовода по лаборатории я могу найти получше, ты же в этом не разбираешься.
Но я шагнул в лифт, и когда двери снова раздвинулись, успел закрыть лицо руками и отвернуться от света.
Это всего лишь реакция.
Надеюсь, Элин сказала правду.
– Я еще раз подпишу бумаги, вернемся?
– А ты не заметил, здесь более подходящее место? Я же не крот. Все ломал голову, как это так жить.
Резкий свет.
Ник направился к одному из кабинетов. Коридор ослеплял белоснежными стенами. Слишком много света на один метр. Голова и так болела, что еще могло пойти не так?
Стараться дышать и не отключиться.
Я замер, понимая, что впервые вижу всю обстановку в свете. Привыкнув находить ориентир в темноте, я растерялся. Помещение оказалось намного больше, чем я представлял.
Я оперся о стену, пытаясь спокойнее дышать, голова гудела, я еле различал голоса. Слишком далекими они казались. Но что-то заставило меня обернуться. Сначала сквозь белую завесу я различил Софию. В конце комнаты у окна она поднялась со стула, поправляя помятую водолазку, оказывается, розового цвета, дрожащими пальцами, сложила руки, то ли обнимая себя, то ли закрываясь, при этом сжимая губы. Она медленно потянула ладонь к шее, к лицу, прикрыла ею рот. Вдруг шагнула ко мне, но ее перехватила рука. Правее от нее я увидел мужчину и узнал в нем того менеджера, что уже имел наглость приставать к этой женщине. Я же его уволил! Понятно, почему он теперь больше смахивает на бандита.
Что-то хрупкое нашлось внутри меня и тут же сломалось.
Мне казалось, я послал его куда подальше вместе с просьбой отойти от нее, но не услышал своего голоса. Кто-то взял меня под руку и посадил на кресло.
– Мы не закончили, – я увидел перед собой лицо Ника, оно вызвало во мне приступ тошноты. – Эй, ты с нами? Извини за это, – снова его смех, – обычно все наоборот: те, кто приходят на встречу с тобой, испытывают неудобства! Но не сегодня!У тебя, наверное, начинает болеть голова? – он потрепал меня по волосам.
– Потерплю, мне не привыкать, – София сидела на стуле, – и подпишу бумаги. Ты только тянешь время!
– Это хорошо. Но ты сам мне напомнил об отцовском долге. Все же он мой сын, а что вы с сестрой сможете ему дать?
Твердости в моем голосе уже не было, я и не пытался, только кивнул в сторону наглеца, что стоял у окна:
–Я подпишу, Ник! Отправь его в кабинет или он не способен отличить документы от туалетной бумаги?
Все же точка, на которую я смотрел, освежала меня. Стоило расценивать это как подарок, как возможность посмотреть на Софию практически при свете дня. Искусственный свет невыносимо бил мне в лицо, я чувствовал его всей кожей, даже под рубашкой. Он оставлял на мне горячие мурашки, как внезапно включенный душ. Но все это уходило на второй план. Если бы мы сидели ближе друг к другу, я мог бы рассмотреть ее кожу – она казалась светлее, ее глаза – наверняка сейчас раскрасневшиеся, ее волосы – даже растрепанные, они отражали этот свет.
– …или ребенок? – Ник закончил фразу, передавая мой пропуск бандиту.
– Что? – я сел удобнее.
– Наверняка на файлах пароль, – подал второй голос. Он отошел от Софии и теперь мог бы сойти за слишком умного.
Ник сунул мне ручку и лист бумаги из лотка принтера. Когда я передал ему обратно, то не заметил, как бандит (все же он тот, кто есть) исполнил волю Ника и, ударив в челюсть, свалил меня со стула. Закрыв лицо руками, я удержал очки.
– …ты смеешься надо мной?! – Ник пытался повернуть меня к себе, его крик отдавался в левом ухе. Я сплюнул кровь на пол. Потребовалось пару минут, чтобы собрать голову по кусочкам и понять, где я нахожусь и что произошло. Ник скомкал бумагу, пароль его не устроил.
– Не успел сказать- попробуй на английской раскладке.
Он нахмурился, разжал кулаки на моей рубашке, но все же отправил отсюда своего “помощника” тыкать в кнопки.
Я прокашлялся и сел у стены, она приятно отдавала прохладу. София. Я забыл про нее, хотя у меня из головы все вытряхнулось.
– Будет справедливо, если мне достанется либо ребенок, либо женщина, а? Как ты считаешь? Видишь, я даю тебе возможность выбрать.
София подбежала ко мне. Я улыбнулся как дурак – оно того стоило! Насчет ее глаз стоило фантазировать глобальнее, лицо было заплаканное. Платок у меня остался в пиджаке.
Я перехватил ее руки:
– Она может идти?
– Если ты ее выбираешь, – Ник выдвинул ближайшее кресло на середину.
– Что это значит?
– Встретиться с прошлым и строить будущее, слишком хорошо для тебя. Выбери что-то одно, я заберу или сына, или эту женщину.
– Я должен за тебя выбрать? Боишься ответственности? Тогда надеюсь в тебе проснутся хоть какие-нибудь отцовские чувства.
– Что? – София с криками заколотила меня своими кулачками. – Что ты делаешь?! Как ты можешь!
– Жаль, – улыбаясь предстоящей перед ним картиной, произнес Ник. – Но правильно, надо думать о себе в первую очередь.
Это торги или аукцион, но не обычный разговор людей.
– Ты жалкий ребенок, которому обещали конфету, но так и не дали! – я попытался подняться и постарался сделать это без помощи Софии. Как бы ее отправить отсюда. – Уходи! – не хотелось на нее смотреть. На мои слова она только делала большие глаза и подносила руки к своему лицу.
Я не хотел, чтобы она смотрела на меня.
– У тебя болит голова? Как быстро развивается твоя мигрень? – Ник заинтересованно встал, поравнялся со мной. – Потом у тебя блокируются легкие. Сколько у тебя времени? Несколько часов? Минут?
Он так говорил, будто прочитал мою медкарту. Действительно, он не заставил себя ждать, рассказал про дневник отца. Оказывается, Ник видел его у него. Я не представлял какую он имел ценность, пока из его рассказа не понял, что мой друг знал о записях и предполагал, что там есть важные данные о ходе моего лечения.
– Значит, вот что произошло? Ты оставил заживо гореть человека из-за этих записей?
– Во-первых, это были не просто записи. Твоя резистентность к анестетикам сделает прорыв в медицине, как только я найду способ исправить это, но отец уже определил, что это генетическое заболевание. Мутировавший ген, определяющий выработку белка в твоем организме, принесет мне славу. Это очень даже поэтично. Он успел записать это только в своем дневнике.
Не успел понять, паника меня охватила до этого или после того, как я понял, что стало тяжело дышать. Передглазами поплыли желтые маячки, хотелось закрыть глаза. Я попытался расстегнуть рубашку, Макс говорил, что он не смог снять пиджак. Только в этот момент я понял, как страшно ему было гореть заживо!
– Мой отец начал над этим работать!
– Думаю, ты его превзошел.
Эта мигрень никогда не закончится, а я не хотел снова выпасть на месяц из жизни. К тому же мой врач, да и Макс тоже, часто повторяли, как искусственное погружение в сон с каждым разом вредит моему организму. На этот раз не хотелось, чтоб София тратила время на посиделки у моей кровати.
– Тебе нужна слава?
– Почему бы нет? Я терпел все твои кризисы, каждый неотвеченный звонок отца – это твоя головная боль. Да, он запирал тебя одного, пугал уколами, пробовал новые лекарства, наблюдал, как тебя выворачивает наизнанку, или как ты не можешь уснуть, потому что у тебя галлюцинации! Я все это знаю! Как я иногда хотел быть рядом с ним, чтобы посмотреть на это! А твоей чокнутой матери он докладывал только сухие данные. Я знаю, что ты многое не помнишь, так я помогу тебе!
– Иди к черту!
Я пытался еще что-то сказать, но ничего у меня не получилось. Рухнув на пол, я почувствовал холодные руки Софии. Как низко я завоевываю ее внимание! Сквозь шум в ушах, словно на наковальне отбивалось что-то похожее на пульс, не знаю чей. Я все же различил, как София спрашивала меня про шприц с адреналином. Да, пиджака при мне не было.
Я понял, что на какое-то время отключился и закрыл голову руками, будто это помогло бы от боли, но услышал басистый голос начальника службы безопасности. Спросить бы, почему так долго! Но головная боль, отравляла во мне все человеческое, весь мой разум. Все куда-то откатилось, остались только чувства. Холодный пол. Быстрые шаги. Что-то упало на пол, оставляя металлический звон, а может, грохнуло, грохнуло у меня в голове.
Фигура загородила свет.
– Эдуард Александрович?!
Я попытался приподняться, но напряжение отдавалось в темени.
Моя голова оказалась на коленях Софии, она пыталась обнять меня всем телом. С какой-то стороны снова послышался низкий голос:
– Я понял, что что-то не так, когда вы позвонили. Подозрения подтвердились, как только вы мне прислали письмо. Мы схватили того типа, он хотел прикинуться работником…
Нефизически я улыбнулся, собрал себя на долю секунды:
– Свет.
И стало темно.
Глава 14
Время. Мы составляем чек-лист важных дел, но забываем вычеркивать выполненные пункты. На это нет времени или оно поглощает наш мозг, вытесняя эту маленькую деталь.
Ненавижу просыпаться. Я помню, только как я заснул, но открыв глаза, возникает вопрос – который час? который день? На этом я всегда останавливался в подобных случаях. Пока что.
Я повернул голову: похоже на палату, но не у меня дома. Не было ужасного больничного запаха, нос щекотал свежий оттенок полыни с чем-то цитрусовым. Свет приглушен, но все хорошо различимо. Рядом с кроватью широкое зеленое кресло, такого же цвета тканевые шторы свисали до небольшого столика. Приятная тишина. Кажется, слышно, как тикают где-то рядом часы. Приподнять голову выше у меня не хватило сил, даже пошевелить рукой. Я устал.
Теперь темно. Видимо я еще сплю.
Когда я снова открыл глаза, в кресле кто-то сидел, читал книжку, облокотившись на край так, что я мог видеть только светлую шевелюру, руку с танцующим карандашом на уровне уха и толстую книгу. Я узнавал в нем черты Макса. Не хотелось мешать ему.
Голоса. Они двигались по кругу. Я открыл глаза, будто только так мог отмахнуться от звуков. Макс снова в кресле. На шорох он резко обернулся, убрал книжку, не оставив шанса в следующий раз найти знакомые строчки.
– Эд? – он улыбнулся, сначала нерешительно, затем в этой улыбке я почувствовал искреннюю радость. Но взгляд оставался серьезным. Нет, он сам выглядел иначе. – Эд, наконец-то. Не вставай, я сейчас позову медсестру. Секунду!
Я положил голову на подушку, Макс выбежал из палаты. Неужели это был он? Я снова попытался приподняться, но не вышло, тело мне не подчинялось. Когда он снова появился, я не мог отвести глаз от него.
– Эд, у тебя может кружиться голова, поэтому не пытайся встать некоторое время.Это все-таки тебе пригодится. Я забыл, – с этим словами он достал темные очки из футляра на столике рядом, сел на край кровати и надел мне их. – Как ты себя чувствуешь? Как же я рад!
Ты сейчас раскиснешь от счастья. Я невольно взглянул на его руку. Рука как рука. Ты читал книгу? И часто ты это делаешь?
Не переставая улыбаться, Макс смотрел на меня, а я разглядывал его. Наверное, он догадался.
– Так как ты себя чувствуешь?
Это был все тот же мой друг и в то же время я заметил в нем изменения. На его левой щеке были различимы шрамы, что старило его и придавало серьезный вид. Я явно пропустил вчерашний день. На нем была светлая рубашка, жилет, светлые брюки, вроде как обычно, все же присутствовала какая-то вычурность. Возможно, из-за его волос. С ними тоже что-то произошло. Его с силой затащили в салон красоты? Они были уложены как на постере для девочек-подростков. На скулах мелькнул блеск. Это я разглядел, когда он наклонился, взял мою руку на 15 секунд. Теперь-то я почувствовал ее тяжесть, да и тяжесть всего тела.
Как будто устал, я отвечал на его вопрос.
– Это слабость. Ничего, – друг изменился в лице.
Который час? Я в больнице?
Пришла медсестра. Немолодая женщина с поджатыми фиолетовыми губами. Представилась. А мой друг поднялся:
– Ладно. Я найду врача. Скоро вернусь.
Почему-то я испугался, что он уйдет надолго, а эта, то ли женщина, то ли изюм, включит свет и обжигающий луч направит прямо на меня. Но голос у нее оказался спокойный, и она по-детски общалась со мной, а может это не из-за вежливости вовсе, а из-за жалости к моей беспомощности. Но краснеть она меня не заставила, поэтому я остановился на том, что ее профессионализм превышает жалость к пациентам, а одним из них я сейчас и был.
Как Макс обещал, кружилась голова. Я забыл, как зовут медсестру. Почему это удивило меня, я то и дело пытался вспомнить, что она сказала, когда вошла в палату. Она подложила мне подушку. Ног я тоже не чувствовал. Не первый раз я просыпаюсь через долгое время сна, но ощущение явно было другими. Она подала воду и даже придержала стакан, для меня он был тяжелым, но как только я глотнул воды, меня тут же стошнило.
Послышались шаги, в палату вошел Макс и двое в халатах. Одним их них оказался Алексей Андреевич, другого врача я не знал. Медсестра что-то записала на двух листках, прижатых на планшете. Слышно было, как ручка быстро бежит по невидимым строчкам, передала это безымянному врачу и вышла. Пока тот внимательно читал, Макс и Алексей Андреевич выстроились в ряд. Последний, опустив руки в карманы, покачивался на каблуках, рассматривая меня. Заметно, что хотел заговорить, но будто ждал разрешения врача, но я не любил тишину:
– До…добрый…вечер, Алексей Андреевич?
– Добрый, Добрый, Эд, – раздвигая усы улыбкой, на месте ответил он, после того как попросил пару раз повторить, что я сказал.
Тут все разом двинулись. Врач подошел ко мне, Макс сел в кресло, подавшись вперед, Алексей Андреевич остановился у моих ног, не мешая никому.
Врач сел на кровать. На его халате я прочел синюю вышивку: “Смирнов С.С.” Можно сказать, что он ровесник Алексея Андреевича, но лицо выглядело свежее. Смирнов обратился ко мне спокойным, серьезным, неожиданно бархатным низким голосом:
– Эдуард, что последнее вы помните?
Я посмотрел в сторону Макса.
– Такой… вопрос… я не задавал еще себе.
– И все же?
В голове было пусто. Будто ее отформатировали и начали заполнять пять минут назад, когда я открыл глаза.
– Так, – почему-то Смирнов нахмурился.
У меня болела голова.
– Сейчас у вас не болит голова?
В подтверждение я качнул головой.
– Почему она болела?
Из-за света. Мой организм не переносит свет, начинаются головные боли. И я отключился. Обычно легкие перестают работать, теперь я нахмурился. Я должен был вспомнить что-то не очень хорошее. Сколько на этот раз я проспал?
– Хорошо, – вдруг резко закончил врач и развернул ко мне планшет. – Напишите свое имя.
Зачем? Я смотрел на неясные записи.
– Я думаю, не стоит, – Макс выхватил ручку и сунул врачу в передний кармашек. Фамилия сморщилась. Тот не обратил внимания, спокойно снял ручку и продолжил задавать вопросы, чаще посматривая на записи, лишь иногда дополняя их. Просил поднять руки, что я с трудом почему-то сделал, а к концу нашего разговора вовсе почувствовал усталость.
Глава 15
Без света не может прожить ни одна живая душа. Такое существо как муравей, ориентируется по солнцу и находит путь домой. В природе нет ничего лишнего. Природа синоним естественности. Разве в такой гармонии может что-нибудь пойти не так? Может ли птица лететь и упасть в один миг? Почему рыба до сих пор попадается на крючок? Почему вековой дуб в одночасье превращается в угли? А когда выдающийся маэстро случайно задевает клавишу, умирает ли его природа? Точно, музыка. Мутирующий ген…
Нет, это не мои слова. А почему мутирует ген? Что заставляет измениться? Нет, это даже не мои мысли, это музыка. Мне захотелось закрыть уши или выдернуть провод, который, как мне показалось, я уже зажал в ладони. Темнота давила на меня, и я не понимал, открыл ли я глаза или еще сплю. Я попытался дотянуться до чего-нибудь, но правая рука плохо слушалась. Это что-то я все же уронил. Стеклянное. Тут же яркий свет, рассеянный откуда-то сверху, как луч солнца во время тумана, ослепил меня. Только музыка не прекращалась, только набирала темп, и клавиши все сильнее отстукивали, еще быстрее сменяли друг друга. Я просил, чтобы прекратили, но вместо этого меня пытались уложить и успокоить. По голосам я понял, что это две девушки, наверное, медсестры и они легко со мной справились. Они не понимали меня. Я уже кричал, чтобы выключили. Свет!
Наконец, свет погас, а бархатный голос обратился ко мне по имени отчеству. Голос двигался в темноте, замер рядом с кроватью.
– Вам так комфортно? Вы можете не закрывать глаза, Эдуард Александрович? Если почувствуете, что хотите спать, сначала сообщите об этом. Договорились?
Я хотел ответить ему, чтобы он…но вошёл кто-то еще. Быстрые шаги семенили и появились в палате вместе с голосом.
– Эдуард, как хорошо, что вы снова с нами. Вас что-то напугало? Вы кричали на медсестёр.
Голос знакомый. С этим голосом музыка, которая на секунду стихла, снова завелась у меня в голове. Или напомнила о себе. Когда он говорил, будто какое-то сверло стучало в моей голове, будто нужно достать оттуда кусок и всем показать – вот он, мутировавший ген.
Я тяжело дышал, может я слышал своё дыхание? Нет, это голоса.
– …а вы бы столько пролежали? – поймал я фразу первого спокойного голоса.
– Что-что? Сколько я здесь? Сколько? – я даже попытался приподняться, но теперь-то почувствовал тело. Там, где болело, там тело.
– Теперь нужно сказать! Вы молодец, Сергей Сергеевич!
Музыка. Она будто на заднем фоне.
– Сколько я здесь лежу?!
После нескольких попыток сбросить все, к чему я мог прикоснуться, он ответил:
– Перестаньте! Эдуард, вы пролежали здесь, в больнице, почти полтора года.
А может на него подействовали угрозы?
Полтора года. Почти. Это сколько месяцев, если два плюс два…
– Сколько месяцев? – спросил я голоса в темноте. Мне кажется, я видел, как они пожимали плечами.
– Полтора года, Эдуард.
– Я это услышал, кретин! Сколько это месяцев?
– Шестнадцать, – спокойно ответил первый.
– Идите к черту! Уходите! – я скинул последнюю подушку.
Я смотрел вверх и почему-то представлял потолок. А я мог его представить. Почему, интересно? Белое сплошное матовое полотно. Если бы где-то был включён небольшой ночник, то на этом полотне остались тени. Где-то на полу…
Ночник на полу как дома…он мне совсем не мешал, от него исходил тёплый домашний свет, он мог согреть даже больничную палату, отогнать запах и шум. Если я захочу спать, сказать. Я не хочу. Я смотрю вверх на потолок в темноту, а они резко кидались светом.
– Где мои очки?
Никто мне не ответил. Я поднял голову, без подушки не очень удобно. Если я пролежал здесь шестнадцать месяцев, то неудивительно, что моё тело меня не слушается. Я нашёл свою правую руку. Если бы одно окошко тёплого света! Почему окошко? Встать не получается, ног я не чувствую, а руки слабы. Хочется печенья.
Я снова лег, но белого потолка не было. Темнота. Не закрывать глаза, хорошая мысль, надо ее задержать. В голове будто сделали ремонт, заставили открытыми стеллажами, но на них пусто. Не открыть и не закрыть. Все наружу, но этого всего и нет. А что есть? Надо исходить из этого. Кто я вообще такой? Я тот, кто пролежал здесь почти полтора года. Одной рукой я потянул одеяло и сжал его зубами.
Шаги останавливались, перетаптывались и шли дальше, мимо палаты. Можно было различить женские и мужские. Женские позже останавливались, но дольше стояли. Каблуков здесь никто не носил. Конечно, столько ходить. Наверное, коридоры огромные. Что за больница?
По потолку прошёл острый жёлтый луч и остановился. Я поднял голову, фигура замерла у двери. Мужчина, это я понял по шагам по направлению ко мне.
– Эд, это я. Ты здесь? – чувствовалось беспокойство.
Я с шумом выдохнул и упал на место.
– Макс…
Что-то щёлкнуло и коснулось моей ноги. Вот она где. Макс сел на край кровати. Видимо опустил ограничитель. Затем, коснулся плеча и обнял меня. Да, он тоже врач, поэтому делает это аккуратно.
– Эд, я рад, что ты проснулся. Эд! Это все ничего,станет лучше. Я могу забрать тебя домой, если хочешь. Я приподниму? Необязательно быть здесь, – он приподнял кровать, а в его руках оказалась подушка. – Я в любом случае заберу тебя через пару дней. Поэтому меня сегодня здесь не было, извини. Можно включить свет?
Слишком быстро и много слов.
– Да, свет. Только я не знаю…
– Очки? Я найду.
Он тут же достал их из ящика стола, этот звук я уже слышал. Как они там оказались? Макс хорошо знал расположение палаты. Его лицо осветила настольная лампа.
– Ты хочешь есть?
Полтора года меня кормили какой-нибудь дрянью.
– Вряд ли это назовешь едой, – он опустился в кресло, развернув его. Не улыбался, был серьезный, даже складка на переносице. Я засмотрелся на его розовую рубашку. – Ты знаешь, кто тебя ждет дома?
– Я живу один.
– Так было. Ничего. Твой мозг отдыхал, требуется время, чтобы восстановить цепочки. Но все получится.
Вот откуда этот бред у меня в голове!
– Кого ты помнишь? Меня ты сразу узнал?
– Да, – я пытался расшевелить застывшие извилины. – На работе…женщина. Наверное, секретарь.
– Да, ты работал последнее время с ней. Как ее зовут, или как она выглядит?
– Значит, я здесь полтора года? Это несправедливо!
– Ты все наверстаешь, как обычно. Я помогу тебе!
– Как обычно?! Ты считаешь это утешеньем?
Пришли два врача и медсестра. Она пожаловалась, что я сорвал капельницу. Я посмотрел на руку, затем вокруг себя, снова на руку. Мне показалось, что там торчит кусок иглы! Пластырь прозрачный, поэтому я не заметил. Я содрал его не с первого раза. Макс почувствовал мою панику.
– Подождите с этим, – он остановил движение медсестры.
– Макс, пусть они уйдут, – я стал оглядываться. Чем бы запустить в них? Лампа слишком тяжелая и не дотянусь.
– Эд, тебя должны осмотреть врачи.
– Ты тоже врач.
Подушки не было.
– Я не твой врач и не ношу белого халата.
Макс говорил со мной осторожно, складок на его лице стало больше.
– Пусть уйдут!
– Эдуард, вы помните меня?
Голос был знакомым сверлящим, сверлил в моей голове.
Я закричал, схватившись за голову:
– Нет-нет, уйдите! Идите куда подальше! Вон отсюда!
– Эд! – Макс подсел ко мне, взглянул в лицо, у него самого оно было испуганное. – Они только осмотрят тебя, я буду здесь. Это важно, понимаешь?
Я был против.
– Пусть он уйдет!
Он обратился к одному, назвал его Алексеем Андреевичем.
– Максим, не стоит идти у него на поводу. Это только вредит ему.
Но все же он ушел.
– Но это – твой лечащий врач, Сергей Сергеевич. Его оставим, хорошо? – он снова вернул мне подушку.
– Макс, зачем это? Я хорошо себя чувствую.
– А что еще? – Сергей Сергеевич вмешался.
– Большое желание запустить в вас чем-нибудь.
– Хорошо, – он достал ручку. Смирнов С.С. – Вы помните, о чем я вас попросил чуть раньше?
– Не засыпать.
– Правильно. Вы несколько раз просыпались, но как только закрываете глаза, открываете их только через несколько дней. Хотелось бы прекратить это.
– Но это не по вашей части. Вы будете задавать мне вопросы, что я помню?
– Да, одного врача вы уже отправили. А что бы вы ответили мне?
– Предложил бы вам догнать его.
– Кого именно?
– Мозгоправа!
– Вам неприятно его присутствие? Почему?
– У него слишком громкий голос.
– Но голова у вас не болит?
– Нет.
– Но вы помните, что общались с ним?
– А вы выполняете его работу?
– А какую работу свойственно выполнять вам? – врач продолжил, не получив от меня ответа: – Вам придется заново научиться ходить, вы потеряли мышечную массу, поэтому придется постараться, поработать. Полтора года, Эдуард.
Спасибо, что напомнил.
– Мне это знакомо. Раньше мне приходилось находиться в искусственном сне.
– Вы помните это? Знаете почему, и помните, как очнулись последний раз?
– Да, сегодня. Не слишком много вопросов за раз?
– Вы не помните или пытаетесь вспомнить?
Это забудешь. Только это и осталось в голове. Я пытался ухватиться за нечто важное для меня, но мысль ускользала, как только следовал следующий вопрос. Когда я смотрел на Макса, мне хотелось спросить у него, но я не помнил о чем.
– Вы мешаете.
– Может пока достаточно? Он устал, – Макс поднялся. Врач тоже.
– Эдуард Александрович, в этот раз как видите, все иначе. Это не месяц как прошлый раз…
Шестнадцать раз.
– …и седацию мы завершили на вторые сутки. Но вы не пришли в себя. Активность началась полгода назад. Вам придется тоже что-нибудь сделать, если хотите остаться с нами.
Поесть в тот день мне не удалось. После второй ложки меня хорошенько прополоскало. Медсестер я к себе не подпустил, Максу это не понравилось, но я не мог ничего с собой сделать. При мысли об иглах, шприцах, уколах мне хотелось снова заснуть на пару лет. А что со мной могли делать все это время? Наверняка делали. От этих мыслей по телу, точнее по тем частям его, что я чувствовал, пробегала дрожь. А может это судорога.
Я знал, что из-за света и головной боли оказался в больнице, но при какой ситуации это произошло, не помнил. Это было на работе, провал. Макс предпочитал подождать, пока я вспомню сам. Принес ноутбук и телефон. Через несколько попыток я разблокировал его. Но ни одно имя не показалось мне знакомым. Ноутбук был узнаваемым. Я вспомнил, чем занимался. Спать не хотелось, поэтому я слушал Макса. Он рассказал, что продал десятиэтажное здание, оставив нам первые три этажа. На третьем осталась лаборатория, на первом и втором планируется открыть центр помощи детям с редкими заболеваниями.
– Иногда не только детям, но и людям не нужны операции, чтобы выжить, вылечиться. Чтобы научиться общаться или доверять, нужны всего лишь добрые руки, которые познакомят со спокойствием, а оно может быть в виде линий – рисунков, тактильных форм – игр или нот – музыки. Я увидел это на примере твоей сестры, что и навело меня на мысль помогать детям. Кстати, у нас было несколько филиалов, я оставил один по изготовлению лекарств. Надеюсь, ты не против, обычно ты доверял мне во всем.
– Хорошо, думаю так и есть.
– Так вот, насчет твоего племянника. Сейчас ему пять лет, как мы и предполагали с твоей сестрой, у него та же предрасположенность, но еще не проявилась. Реакций на солнце пока не было, но на местное обезболивающее у него резистентность, как у тебя. Выяснилось, когда он в том году сильно повредил руку. Мне пришлось постараться, чтобы наложить три небольших шва, а он тихий и закрытый ребенок. И они живут в твоем доме. Ты сам привез их туда в тот день.