– Ну вот, теперь могу идти, – бодро сказала девчушка, укрыв женщину новым одеялом. Она быстро ушла, тихонько прикрыв за собой дверь.
– Что бы я делала без своей травницы? Она всё знает обо мне, – голос панночки стал бодрее. Она даже сделала попытку улыбнуться. Но это выглядело так, будто её желтая кожа просто сморщилась в определённых местах на лице.
– Это была она?
– Да. Как вас называть?
– Отец Александр.
– Меня, думаю, вы знаете.
– Да.
– Я…достаточно давно не исповедовалась. Точнее, если уж говорить честно, никогда.
– Ну да, ваш муж не верит в Бога.
– Дело не в этом. Он хороший. Только его трудно понять. В нём надо усмирять зверя.
– Это он с вами сделал? – священник глазами указал на прикрытое разлагающееся место.
– Нет. Почему вы так подумали?
– Он сказал, что …
– А, понимаю. Нет, он просто не хочет слухов. Он не знает, о чём я с вами буду говорить.
– Почему же вы, – на слове «вы» священник сделал акцент, указывая на то, что женщина слыла своей чрезвычайной добротой, – решили исповедаться, если ни разу в жизни не делали этого?
– Потому что…мне страшно…не за себя…а за дочь, – глаза женщины увлажнились. – Я сделала много ужасных вещей, боюсь, что после моей смерти, моя дочь пропадёт. Может так я вымолю прощение, и всё с моей дочкой будет в порядке. Помогите мне.
– Я обязан вам помочь, – юноша присел у кровати умирающей, разложив на коленях мокрый от снега фиолетовый палантин для исповеди.
– Спасибо, – слеза скатилась на перину.
– Тогда начнём. Какие грехи ты совершила, дочь моя? – сказал священник, а в мыслях он уже снова грелся у камина, ибо надеялся, что вся эта затея с исповедью лишь предсмертная истерия. У такой женщины грехов за всю свою жизнь накопится меньше, чем у обычного работяги за день. Вот быстро они закончат это, и священник отправится в монастырь читать ночную молитву за здравие несчастной.
Женщина снова слабо улыбнулась: юноша называет её, женщину, у которой дитя