Отпуск заканчивался, а возвращаться на Север не хотелось. За бои в «Диком псе» им не заплатили только потому, что Лиса отговорила его биться до конца. И зачем он ее послушал?

Ответ Зару был известен.

Из катакомб Ниоба выбралась белая, словно призрак, с трудом держащаяся на ногах. В правом глазу полопались сосуды, создав жуткий контраст зеленого и красного. Ник тут же отвел ее в свою коморку и уложил на кушетку.

– Это легкие деньги. Почему нет? – возмущался Зар, стараясь незаметно рассмотреть, что происходит в коморке.

– Моей просьбы недостаточно? – устало спросила Лиса.

В алом платье и маске, с подведенными глазами и намазанными красным губами она выглядела вызывающе пошло и старше лет на пять. Удивительно, что кого-то этот маскарад сумел обмануть.

– Уйти сейчас мы не можем. Так почему нет?

Ник наклонился как-то слишком низко. Он что, целует ее там?

– Зар, – беря его за руку, Лиса силой повернула его голову, заставив смотреть в глаза. – Твоя голова занята другим. Лучше иди, побудь с ней.

– Если бы она хотела меня видеть, то сказала бы об этом прямо.

– О да, вы ведь славитесь умением вести откровенные разговоры, – фыркнула подруга, закатив глаза.

От нее пахло коньяком и сигаретным дымом. Плечи устало поникли, взгляд рассеянный. Обдумывая что-то, она раздражалась оттого, что он упрямился.

– Это не твое дело, – сощурившись, одернул ее Зар.

– Подумай вот о чем, – упершись в него веером и не позволив уйти к арене, продолжила она. – Когда Ниоба умрет, последнее, что ты будешь о ней помнить, – это собственная глупость и пустое упрямство, что не позволили помириться. Ведь копить обиду и тешить гордость куда интереснее.

Когда выглянул Ник и сказал, что Ниобу нужно срочно доставить в больницу, стало не до боев и легких денег. Руд, ожидавший во дворе, сильно удивился и испугался, когда вместо Тишины и лэрта в карету занесли едва живую подругу.

Ниобу поместили в отделение интенсивной терапии, Ник остался с ней, Лиса поехала переодеваться. Если в больнице кто-то увидит ее в таком виде, репутационный совет вмиг лишит работы. Остались только Зар и Руд, которым пришлось нести вахту в катакомбах.

Зару снился сон. Он знал, что это сон, потому что видел его много раз.

У костра посреди леса сидели двое: женщина и ребенок. Свет выхватывал из темноты колючие еловые ветви, все остальное тонуло в темноте. Казалось, они забрались в самое сердце темного и глухого леса.

В реальности они лишь сошли с дороги, укрылись за небольшим леском, расположившись на стоянке пастухов. Здесь имелись кострище и небольшой запас дров. Зар запомнил, потому что мама часто использовала чужие стоянки, всякий раз напоминая, что утром нужно будет восполнить запас дров, что они потратят за ночь.

Во сне черные волосы матери распущены. Свет костра делает их чернее окружающей темноты. Она сидит, обняв сына, и рассказывает сказки. Вокруг тихо, сонно.

В реальности времени на сказки не было. Нужно приготовить ужин, поскорее покушать, помыть котелок, устроить лежанки. Вокруг кружили комары и оводы, которые больно впивались в кожу, несмотря на все ухищрения с дымом. Порой от них спасает ваниль, разведенная в воде и намазанная на открытые участки кожи, но где двум бродягам взять ванили?

Волосы мама коротко стригла как себе, так и сыну, если получалось, сбривала наголо, борясь с вшами. Имелись у Зара смутные воспоминания о длинных косах матери, относящиеся к раннему детству и их жизни в таборе. Но он даже не был уверен, что воспоминания эти реальны, а не родились из рассказов и фантазий.

При помощи пращи Зар самостоятельно охотился на мелких зверей. Слишком взрослый, чтобы просить милостыню, он достаточно юн, чтобы, срезая чужие кошельки, делать вид, что ни при чем. Мама в это время, укутавшись в то немногое, что осталось от цыганских нарядов, гадала на картах или по ладони. Пока простофили, раскрыв рты, слушали предсказания, Зар заглядывал в их карманы.

Сказки в детстве ему рассказывала бабушка, сморщенная, словно печеное яблоко, старуха с коричневой от солнца кожей и белыми косами. Очень уж она лелеяла внука. Дедушка и дяди, напротив, гоняли его розгами при каждом удобном случае, продолжая бить, даже когда мама закрывала его своим телом. Когда пришлось бежать, бабушка была единственной, о ком Зар вспоминал с теплотой и жалел, что она не может пойти с ними.

Во сне всего этого не было. Не было голода, усталости и страха. Только тепло и уют, какие бывают в объятиях близкого человека.

Тишину нарушил грохот выстрела. Вмиг темнота распалась, тепло пропало. В тело впился холод, грудь сдавило от ужаса. Костер оказался потушен и растоптан. Мать бросилась бежать, крича, чтобы он бежал следом.

Быстрее! Быстрее!

Мелькая среди ветвей деревьев спина матери удалялась. Сколько бы он ни бежал, сколько ни задыхался, магия сна не позволяла сдвинуться с места.

Порой сон заканчивался на рычащей тени чудовища, что бросалась на мать. Чаще, когда она останавливалась, глядя в глаза сыну, он просыпался за мгновение до трагедии.

В тот злополучный вечер они не успели разжечь костер, когда мама, услышав шаги, схватив сына за руку, бросилась бежать. Когда на нее бросилась собака и повалила на землю, она выпустила его руку, только чтобы, перехватив нож, ударить животное. Оцепенение, охватившее ребенка, прошло в тот миг, когда мама закричала от боли. Зубы пса вцепились в ее руку. Выхватив собственный нож, он с криком бросился на животное.

Едва освободившись от мертвой туши, мама ухватила его здоровой рукой. Она бежала, сгорбившись, прижимая изувеченную руку к животу. Крепко держа ее, Зар бежал впереди, утягивая за собой.

– Лезь на дерево, – задыхаясь, приказала она. – Я уведу их в сторону.

Он было запротестовал, но мама встряхнула и толкнула к дереву.

– Дождись, когда они уйдут. Иди на юг. Найди Волка…

В этот момент голова ее дернулась в сторону и взорвалась фейерверком костей и крови. Крупный пес повалил мальчишку на землю, но, повинуясь приказу хозяина, рвать не стал.

Освободившись от сна, Зар лежал в тишине гостиничного номера. В коридоре, тихо скрипя половицами, уже ходил проснувшийся персонал. Солнце разгоралось на востоке, заглядывая в занавешенные пыльными занавесками окна.

Глядя, как пылинки кружатся в лучах солнечного света, Зар осознал, что не помнит лицо. Даже во сне оно стало нечетким, утратило черты.

Резко встав, он бросил одеяло и, пройдясь босиком по холодному полу, присел перед сумкой. С момента возвращения в Кондому он не брался за карандаш. Блокноты и альбомы оказались на дне сумки, а найти карандаш или уголь – задача непростая. Среди грязных носков нашелся огрызок, который Зар тут же заточил до состояния «палец ведьмы».

Найденный блокнот – полностью исписанный, пришлось рисовать на чистом краешке. Овал лица – они много путешествовали, вероятно, лицо исхудавшее. Волосы? Она часто носила платок. На бумаге появились складки платка. Добавил бусы и монеты, которыми она украшала платок, когда они посещали города. Глядя на пустой овал лица, Зар хмурился. Они много времени проводили на открытом солнце и ветре. Схематично добавил морщины на лбу и в уголках губ. Наметил нос.

Портреты были сильной стороной Зара, но сейчас он пялился на набросок, не в силах сделать ни единой линии. Лицо матери стерлось.

В дверь постучали. Деликатный стук Лисы он узнал бы и во сне.

– Входи, – открыл он дверь.

Смыв отвратительную краску с лица и привычно собрав волосы в косу, подруга выглядела лет на восемнадцать вместо двадцати двух.

– Через час прибывает поезд Айналис, – словно почуяв, что что-то не так, голос ее стал осторожным и тихим. – Не передумал встречать ее?

– Нет. Только оденусь.

До вокзала они дошли пешком. Пахло сиренью. Лиса любила это время года. Трава еще не слишком высокая, воздух наполнен сладостью, гнуса в лесу нет. В годы учебы она уже потащила бы всю компанию на природу.

Айналис планировали встречать полным составом, даже Ник, пусть и с неохотой, но собирался пойти. Ниоба все еще в больнице, если и просыпается, то из-за лекарств едва способна связать пару слов. Ник там же, всегда рядом с ней, дежурит у кровати. Руд в катакомбах, следит за несколькими дверям и ждет, когда лэрта решат перевести. Сменил Зара около четырех часов назад.

– Зар, все нормально? – поднося гроздь цветов черемухи к лицу, спросила Лиса. – Я могу одна ее встретить, а ты выспись.

– Кошмары вернулись, я не могу спать.

От Лисы скрывать что-либо не имело смысла. Все равно догадается, а перед этим будет волноваться и переживать. Так зачем? Выслушав сон и мысли по этому поводу, она взяла его под руку. На душе стало немного спокойнее.

Айналис выглядела невероятно бодрой и свежей для человека, который целую ночь трясся в поезде. Рыжие волосы завиты и высоко заколоты, платье обилием бантов напоминало подарочную упаковку. Оказавшись на верхней ступеньке, она без раздумий прыгнула вниз, Зар едва успел среагировать и поймать подругу.

Кукольно-маленькая и хрупкая, она, казалось, ничего не весила. Если бы не многочисленные украшения и бархат, Айналис унесло бы ветром. Громко и эмоционально приветствуя друзей, она сделала вид, что не заметила их малочисленности, и ни словом, ни жестом не высказала недовольства.

Ее вместе с бесчисленным багажом отвезли в гостиницу на площади академиков. Шикарное место с баснословно дорогими номерами.

– Если мачеха узнает, что я живу в обычной, нормальной гостинице, устроит папе скандал, – оправдывалась Айналис, мило краснея, глядя на громаду здания.

Заселившись в гостиницу, они отправились позавтракать и устроились под сенью цветущих черемух.

– Новая мачеха запрещает мне работать, – недовольно покачала головой подруга. – Не пристало молодой леди копаться в железяках, перемазанной в масле. Ха, словно ее запрет способен меня остановить! Спасибо Лисе, она пересылала мне заказы.

– Новая мачеха – это которая? – спросил Зар.

– Которая Эмили или та, что Мари? – пытаясь припомнить, потерла висок Лиса.

Невинный жест вмиг напомнил о Ниобе, та делала так же при головных болях.

– Та, что Агата, – легкомысленно отмахнулась Айналис.

– Твой папа ест их, что ли?

– Ах, если бы.

Наука в Империи всецело подчинена религии, и если церковь говорит, что Создатель сотворил асов совершенными, то и не стоит идти против его слов и плодить слабость.

Мама Айналис умерла от послеродовой горячки. Вторая жена была отправлена рожать в монастырь – продемонстрировать благоговение перед Спасителем – где обвитие пуповины убило и ребенка, и роженицу. В третий раз беременную поместили в больницу, ей не повезло родить вечером, когда врач вернулся из морга, где преподавал науку юным дарованиям. Четвертую, Агату, уговаривают ехать рожать в Кондому, но она слишком набожна, чтобы так оскорбить своего духовника. Хотя как всесильный Спаситель может оскорбиться, если ребенок появится не на имперской земле, никто внятно объяснить не мог.

– Зато мы имеем возможность полюбоваться великолепным образчиком архитектуры классицизма! Вы только посмотрите на эти колонны! – быстро переводя тему, произнесла Айналис, указывая на здание городской библиотеки.

Айналис выучилась на архитектора, хотя хотела стать инженером-механиком и всю жизнь провести в катакомбах, разгадывая технологические загадки прошлого. Темой дипломной работы стали турбины, которые приводят в движение подземные воды, обеспечивающие электричеством Академию и близкие к ней здания. Но, увы, отец и очередная мачеха решили, что механика не женское занятие, и угрозами забрать ее из Академии заставили изменить специальность.

– Удивительно, что они так просто отпустили тебя в Кондому, – недоверчиво покачала головой Лиса, помешивая чай. – Тем более в начале сезона.

– Возможно, они меня не отпускали, – накручивая прядь волос на палец, ответила Айналис.

– Сбежала из дома? – улыбнулся Зар.

– Угу, – она виновато втянула голову в плечи.

– Молодец, дай пять.

Она радостно хлопнула по ладони.

– Я сказала, что еду навестить подругу. Всего на недельку, – улыбаясь, она хитро щурила серые глаза. – Но в Кондоме совершеннолетие наступает в восемнадцать!

В Империи с этим строже. Распоряжаться своей жизнью женщине не положено, хотя после двадцати четырех она и может самостоятельно принять решение о замужестве. В теории.

– Они не смогут потребовать чего-либо от магистра, который трудится на благо Кондомы и является при этом совершеннолетним гражданином!

Двойное гражданство – хитрая штука.

– Тогда тебе следует присмотреть новое жилье, – улыбнулась Лиса.

Они говорили и говорили, всячески избегая тем больниц, катакомб и сожженных заживо родственников. Только к обеду, когда Айналис подняла эту тему, пришлось рассказать о Ниобе.

Омнибус довез их до больницы. Вид бледной, резко похудевшей и посеревшей Ниобы привел всех в ужас. К тонким рукам тянулись капельницы. Темные с рыжиной волосы разметались по подушке, на контрасте сделав лицо подруги еще бледнее, несмотря на загар.

Наклонившись, Лиса принялась собирать ее волосы. Выпутав из своих волос зеленую ленту, она с головой ушла в процесс.

Опустившись на стул, Айналис испуганно смотрела на Ниобу. Большие серые глаза наполнились влагой.

– Одно дело – знать, что это… – она запнулась, в голосе зазвенели слезы, – рано или поздно произойдет. Другое – видеть.

Вошедшего Ника она даже не заметила. Зато заметила Лиса, которая попросила закрыть дверь. В момент, когда она, выпрямившись, решительно посмотрела на друзей, Зар уже знал, что сейчас услышит.

Для Лисы нет ничего ценнее друзей. За десять лет они стали семьей, и одним богам известно, как смерть родителей повлияла на нее. Лиса не из тех, кто легко выворачивает свою душу перед другими, но Зару хватило проницательности заметить изменения.

– Все знают, что такое лечение Талантом? – деловито, словно профессор в аудитории, поинтересовалась она.

– Да, – ответил за всех Ник. – И мы этого делать не будем.

Взглядом Лисы можно было бы повторно заморозить Карестову пустошь.

– Это противозаконно, – зашептал Ник, бросая боязливые взгляды в сторону двери. – Если кто-нибудь узнает, нас отправят на каторгу!

«Тебе ли петь о законе, когда ты подрабатываешь на нелегальных боях костоправом?» – мысленно оскалился Зар.

Айналис мысленным осуждением не ограничилась. Держа подругу за руку и не поднимая взгляда, она поинтересовалась:

– В чем дело? Личная выгода не перевешивает опасность?

Ника как пыльным мешком по голове огрели. Выпучив глаза, он разве что не зарычал на бывшую возлюбленную. Потребовалось некоторое время, чтобы, справившись с собой, он ответил:

– Послушайте. Использование Таланта в медицинских целях – весьма скользкая тема. Тут разрешений нужно получить больше, чем при амнистии преступника, осужденного на смертную казнь.

– Ага, и денег никто за это не заплатит, – все так же ни к кому не обращаясь, продолжала Айналис. – В отличие от мордоворотов из «Дикого пса».

– Велик риск сломать свой организм и обзавестись точно такой же кистой под черепом, – разъяренно шипел он.

– Потому чем больше нас, тем ниже риски, – развела руками Лиса.

– А как вы объясните внезапное улучшение состояния? – не сдавался Ник.

– Чудо? – подняла глаза Айналис.

В серых глазах плескалось нескрываемое презрение.

«Стоит навести справки и узнать, отчего они расстались», – подумал Зар. Во время выпускного, когда жизнь дала ему пинка, было как-то не до этого.

– Самое главное, я бы не рекомендовал это делать Лисаре, – скрестив руки на груди, Ник скорчил самую серьезную мину, на которую был способен. – Думаешь, я не знаю, отчего у Ниобы вдруг ослабли головные боли? Кто-то наведывался к ней по ночам, пользуясь тем, что она спит как убитая.

– Наведывалась, – пожала плечами Лиса, явно давая понять, что стыда по этому поводу не испытывает. – Уж прости, я люблю подругу и не желаю ее терять.

– И мы тебя тоже, потому одной неизлечимо больной нам достаточно.

Они скрестили взгляды.

– Ладно. Как скажешь. Мое дело – предложить.

Она всегда так делала. Ниоба непомерно упряма, будет стоять на своем, даже зная, что не права. Ник слишком горд, чтобы признать свою неправоту. Когда тебя окружают упертые бараны, самый лучший способ – это согласиться, а после сделать по-своему.

Едва покинув палату, Зар поймал взгляд Айналис.

– Предутренние часы самые сонные, – тихо произнесла она с хитрой улыбкой на губах.

Глава 22. Ниоба Верес

Проснуться и не чувствовать себя как сопля, одурманенная лекарствами, – величайшее из благ. Не поймешь, пока не почувствуешь.

Проснувшись под утро, Ниоба ощутила себя как никогда живой. Использовать Талант и взбираться под потолок явно не стоило. Напряжение и откат нагрузили организм, а тот, в свою очередь, тут же дал слабину перед кистой. Но сегодня он наконец победил! Ниоба и припомнить не могла, когда в последний раз так хорошо себя чувствовала, да еще и проснувшись в такую рань.

Немного порадовавшись, она с удивлением посмотрела на капельницы с пустыми банками, что уныло стояли в углу. Разве их не должны убирать? Иголки в конце трубок заставили девушку поежиться. На мелкой матово-коричневой плитке пола песок. Еще со времен учебы Ниоба легко могла определить, ходили ли куда-нибудь друзья без нее, по этому песку.

Немного покрутившись в кровати, устраиваясь поудобнее, Ниоба вскоре уснула.

Проснулась от знакомых звуков – прочеркивания карандаша о бумагу. В залитой солнечным светом палате сидел Зар. Волосы отросли, на щеках щетина, рубашка измятая. Такой родной, что на глаза навернулись слезы.

– Доброе утро, – подняв глаза, улыбнулся он.

– Привет, – поспешно вытирая лицо, отозвалась девушка.

От его улыбки в груди стало тепло, все тревоги и волнения отошли на второй план.

– Лиса подарила альбом, – сказал он, демонстрируя толстую папку. – Попросила нарисовать всех, пока я не уехал.

– И даже Ника?

– И даже Ника, представляешь себе? Я пока не придумал, как усидеть с ним в одном помещении дольше десяти минут и не устроить драку.

Захихикав, она спрятала лицо в одеяле.

– А мне покажешь, что получилось?

– Конечно.

Зар передвинул стул поближе, и Ниоба заметила, что он давно не спал. Кожа бледная, под покрасневшими глазами запали тени.

– У тебя все хорошо? – с беспокойством спросила она, рука сама собой потянулась к нему.

– Спросила она, лежа в больничной палате, – улыбнулся Зар, мягко перехватывая ее руку.

От простого прикосновения все внутри затрепетало.

Наклонившись, он прошептал:

– Дежурил сегодня в катакомбах, немного не выспался. Не переживай.

Словно смутившись внезапной интимности, он выпрямился, отпустил ее руку и отделился от нее раскрытым альбомом. На первом листе оказалась Айналис. Вот уж кто не против попозировать. Зару хорошо удалось передать по-детски большие глаза, кокетливую улыбку, даже едва заметный шрам на лбу и скуле не забыл.

В детстве Айналис укусила собака, обезобразив девочку. Так решили родные и поспешили сослать ее с глаз долой в Академию, запихнув на курс раньше возраста. Когда Ниобе на первом курсе было уже десять, Айналис едва исполнилось восемь. Шрам зарос, напоминая о себе лишь неровностью кожи, которой и не видно, если не приглядываться.

На следующем листе оказался Руд. Позируя в форме, он стоял, широко расправив плечи, скорчив хмурую, представительную мину. Но сдержать рвущийся наружу смех, что выразился в морщинках вокруг глаз и уголках губ, не сумел.

Лисара смотрела с портрета мягким, чуть усталым взглядом. Распущенные волосы Зар не стал рисовать в их обычном пушистом состоянии, собрав в изящные локоны. Беспокойство мыслей выдавала едва заметная морщинка меж бровей подруги.

Улыбаясь, Ниоба перевернула страницу и вдруг обнаружила там себя. Волосы выбились из косы и растрепались, одеяло смялось, из-под подушки выглядывала рука. В то же время она не могла не отметить, что ее лицо выписано куда подробнее и симпатичнее, чем у остальных друзей. Умиротворенное и беззащитное.

Заглянув дальше в альбом, она обнаружила чистые листы.

– А где твой портрет? – возмутилась Ниоба, надеясь, что загар скроет непрошеный румянец.

– Я не рисую автопортретов.

– Что? Почему?

– Всегда получается какой-то урод, – шутливо отмахнулся он. – Кажется, зеркало меня жалеет.

– Тогда давай сходим в фотостудию?! – подскочила она, в восторге от собственной придумки. – Давай! Я хочу твою фотографию.

– Хорошо, но предупреди заранее, чтобы я привел себя в порядок.

– Глупости, ты отлично выглядишь, – выпалила Ниоба и почувствовала, как пылает лицо.

– Тогда ты тоже сфотографируешься.

– Договорились.

Они пожали руки и держались чуть дольше, чем этого требовали приличия.

– Кстати, о произошедшем, – чувствуя себя неловко, поспешила заговорить она. – Кто-нибудь следит за подземными выходами из «Дикого пса»?

– В данный момент Руд.

– Я не нашла Тиш, но в одной из камер сидел Эльбирин. Он пообещал помочь найти Тиш, если мы сейчас поможем ему. За городом у одного из канализационных выходов из катакомб живет его человек. Он тоже наблюдает за катакомбами. Как только Эльбирина решат перевести, он пойдет за ними. Есть небольшая вероятность, что там же окажется и Тишина.

– А от нас что требуется?

– Для начала найти этого человека и помочь, – тут она запнулась, потому что Эльбирин назвал это штурмом. – прорваться в лабораторию.

– Освободить лэрта и, возможно, Тишину, – задумчиво кивнул Зар. – Так, объясни, где именно обитает этот, второй.

Простой разговор сделал Ниобу счастливой на ближайшие пару дней. Они разговаривают! Наконец разговаривают! Как раньше, в Академии, придвинувшись друг к другу. Ни волнения, ни смущения, никаких отведенных в сторону взглядов и тягостного молчания. Когда в палату вошел Ник, Ниоба и не подумала отодвинуться, занятая рисованием карты местности.

Ниоба не понимала суеты врачей. Она пошла на поправку. Голова не болит! Так стоит ли так переживать по этому поводу и мучить ее анализами. Выписать в тот же день они отказались. Друзья принесли ей книг и занимали разговорами весь вечер. Особенно порадовала цветущая Айналис, которая бросилась обниматься, едва войдя в палату.

Ночью не спалось. В конце коридора кто-то весьма мучительно стонал, отходя от операции. По коридорам то и дело прохаживалась медсестра, заглядывая то в одну палату, то в другую. Включив настольную лампу и радуясь, что такая возможность существует, Ниоба углубилась в чтение романа.

Шум в коридоре начал стихать, пока в час не привезли срочного больного, которого тут же отправили на операционный стол.

– Какая нервная работа, – покачала головой Ниоба, перелистывая страницу. – Наверное, даже хорошо, что Лиса сюда не попала.

Тишина наступила лишь в полтретьего ночи, а Ниоба уже час обещала себе, что это последняя глава. Свет в коридоре выключили. Пациенты уснули. Стало тихо. Выключив лампу, девушка закуталась в одеяло.

За окном мелькнула тень.

Должно быть, Зар отправил своих птиц следить за мной, – засыпая, подумала Ниоба. – Порой его забота превращается в паранойю.

Дверь бесшумно отворилась. В комнату вкатился какой-то предмет. Дверь закрылась. Любопытствуя, девушка свесилась с кровати, пытаясь разглядеть в темноте банку, которая едва слышно шипела. В горле появился странный привкус.

Подскочив, она бросилась к двери, но кто-то по ту сторону не позволил ее распахнуть. На слабеющих ногах Ниоба потянулась к окну, но не дошла до него.