Степанида снова заплакала. Лёва ничего не ответил. Он встал, закрыл собой подругу и приготовился к заведомо неравному бою. Конечно, Лёвка – спортсмен, и мускулы у него хоть куда, любой мальчишка позавидует, даже 13-летний. Но Собаков – не мальчик. Это взрослый опытный боец, сильный и беспощадный. Во всех учебниках истории написано о том, как он во время собаче-кошачьей войны в одиночку скрутил сразу трех вражеских «языков», и еще о многом другом написано…
Генерал Собаков хмыкнул, внимательно посмотрел на мальчишку, в его глазах мелькнуло даже что-то вроде уважения. Но лишь на мгновенье. Генерал сделал резкий рывок вперед, но схватил только воздух. Лёвка прошмыгнул между длинных ног азавака и мигом развернувшись обезьянкой запрыгнул ему на плечи. Со стороны казалось, что в лесу затеяна семейная игра – верзила папаша катает на плечах постреленка сынишку, а тот крепко обнимает своего родителя. Но на самом деле Лёвка по-кошачьи надежно вцепился в азавака, чтоб не сбросил. И, на всякий случай, обняв за голову, плотнехонько закрыл ему глаза. Кошачьи коготки при этом пребольно впились в торчащие азавакские уши. Генерал начал подвывать от боли. Сначала тихо, потом громче, громче. Он пытался сбросить нахального седока, для этого проделывал невероятные пируэты, все более и более похожие со стороны на дикий танец. Держаться на плечах танцора становилось все труднее. Несколько раз ослепший генерал оступался и только чудом удерживался на ногах. Дети обменялись взглядами, поняли друг друга без слов. Улучив момент, когда гарцующий генерал повернулся лицом к дубу, находившемуся от него на расстоянии примерно полутора метров, Лёвка крикнул:
– Подсекай!
Степанида, растянувшись на земле, крепко обняла генерала за ноги у самых щиколоток (вот уж везло ему сегодня на крепкие объятья) и Собаков стал падать, как подрубленное дерево. Когда до ствола дуба оставалось несколько сантиметров, Лёвка свои объятья разжал, ловко спрыгнул назад, оттолкнувшись от генеральской спины, чем придал падающему еще большее ускорение. От удара лбом о ствол, а может быть и ото всех только что пережитых потрясений, Собаков отключился.
И тут…
– Лева-а! Де-е-ти-и! – донеслось откуда-то издалека.
– Ма-а-ма-а-а! – дико заорал Лёвка. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Боже, какое счастье почувствовать, что рядом мама и папа.
– Степани-и-да-а!
– Я зде-есь! – оглушительно завопила Степанида. Лёва уважительно посмотрел на нее, надо же, он и не знал, что в этом щупленьком тихом создании помещается столько голоса.
Дети не стали терять времени зря, взялись за лапки и припустились на зов. Что это на стволе – зарубка. Одна, а там вторая, дальше третья. Вот то самое место, откуда Лёвка услышал визг Степаниды. Беглецы остановились, Собакова больше опасаться нечего – до границы Ололии рукой подать, а голоса родных уже совсем близко. Что это в примятой траве? Злополучные очки, те самые, из-за которых заварилась вся эта история. Лёвка поднял их и вручил Степаниде:
– Я больше не буду. Честное слово.
А Степанида посмотрела на него так, что у Лёвки дух перехватило, приподнялась на цыпочки и чмокнула его в щеку.
Из-за деревьев показалась толпа родных, соседей, школьных друзей. Скольким ололийцам они, оказывается, доставили беспокойство. Детей обнимали, целовали, трясли, что-то говорили, спрашивали, заглядывали в глаза. А те ничего не слышали, не понимали, счастливо улыбались, молча смотрели на милые знакомые лица.