Извините

*****

В день, когда я понял, что деваться больше некуда, облака падали на мир тяжёлыми серыми гирями и солнцу никак не удавалось пропустить хоть каплю своего света на эту погасшую землю. Я решил уйти.

Конечно, всегда оставалось ещё кое-что. Кое-что только моё – право на смерть. Осознание того, что при себе всегда имелся этот козырь в рукаве и что никто в это не мог вмешаться – именно это всегда помогало кое-как оставаться на плаву. Решиться никогда не поздно, поэтому я просто ушёл.

Тучи тягучие заполоняли небо постепенно, но верно, хотя бы и закатное солнце боролось и не сдавалось. Мне случилось наблюдать вечное противостояние, фиксируя отрезки света в полосах тьмы, болея всем собой за заведомо проигравшего. Гром гремел, пространство сотрясалось, слишком быстро меняясь, чтобы запечатлеть его состояние, и я стался недееспособен в таких условиях. Тогда жёлтое в последний раз объявилось на миг ярким пятном на засаленном холсте боевых действий и пропало.

Стало страшно в эти тяжёлые времена для нас с солнцем. Но не мог бросить его, не мог оставить одного. Лишь бы правильно поняло. Лишь бы не учуяло гниль. Гниль временами, но кто знает – какими. Этими, что прямо сейчас, рядом с ним, или теми, что при ночи, рядом с ней.

А стихия бушует. Ветер, путаясь в улицах, рвёт деревья, штурмуя кроны со всех сторон. Могучие, сопротивляются они, великие, отбиваясь, но ветер беспощаден. Срывая ветви, он терзает их, как бездомных детей, брошенных в пустоту мёртвых улиц.

Ноги сами несли меня куда-то. Куда-то, где был абсолютный мрак. Не сразу заметил, что освещение пропало. Вокруг было ничего, а я – абсолютно нигде. Сосны и ели – последнее, что я осознанно наблюдал. Начался хаос. Но хаос непривычный, незнакомый мне прежде.

Я шёл вперёд с закрытыми глазами, не смея, не отваживаясь. Назад поворачивать было уже нельзя. В моей жизни случилось достаточно пасований в пограничность. Всё или ничего – то, что я бесконечно прокручивал в голове, стараясь не отвлекаться на страшные мысли. Вокруг было много звуков. Много воя, шороха, треска, криков. Всё или ничего – вот что было у меня, а остальное – не моё. Остальное было чужим, и оно пыталось внедряться в мою в голову, но я сражался и не позволял.

Падал в скользкое и мокрое, отирал руки о себя, хватался за стволы и сучья и вставал. Взбирался на холмы, соскальзывал и катился вниз. Цеплялся за кресты и лавки, выпрямляясь снова. Глаза не видели – в них сходили с ума алые пятна и блестели, переливаясь, разноцветные точки. Они заполняли темноту, они двигались, и я, не сдаваясь, – с ними. Пробирался сквозь тернии в никуда. Но я верил, что вечный круговорот событий – этот бесконечный цикл – однажды сможет разорваться. Должно быть, вера привела меня к рассвету.

*****

В темноте не мог разглядеть того, что издало звук. Но я понял, что это была она.

Сквозь вечно мерцающую пелену своего виденья я различил этот образ. Этот преследующий, манящий образ. Вечный и теперь уже реальный, он был прямо передо мной. Я всегда искал его картинкой, а предстал он звуком. О, как обманул он меня!

– Чего разлёгся, красавец?

– Стой, не вижу тебя, не убирай звук.

– Сюда. Видишь теперь?

Я вскочил и побежал к источнику света. Влетел в проём, закрыв ладонями глаза, не в силах выдержать ослепительной яркости. Когда глаза очнулись, я смог постепенно различить всё вокруг. Пол, стены, стол, языки огня в печи. И светлый, наконец, светлый образ, застилающий глаза белым нежным пятном. Настоящий, ощутимый, тёплый.

Она была закатным солнцем. Она была всем или ничем. Я хотел броситься ей в ноги, хотел очутиться всем собой в ней, я хотел умереть в ней.

Тогда она привлекла меня к себе, будто силой гравитации, и я потянулся. Я почувствовал, что нужен ей так же, как и она мне. Ни больше, ни меньше – абсолютно. И я извинился. Очень долго меня не было. Очень длинная оказалась дорога, запредельно тяжёлым был путь.

Но вдруг я понял, что пришли и другие. Вдруг ощутил их рядом. Но страха больше не было, ужас покинул меня навсегда. И я закрыл спасительный образ собой, чтобы они впивали свои когти, свои ножи в меня, чтобы не достали до неё.

Тогда я увидел, что они окружают нас. Забираются с другой стороны, чтоб вонзить свои клыки ей в спину. И я обернул её собой, насколько мог. Тело моё обволокло её тело, и мы пульсировали одним целым, мы слились воедино.

В общем разрешении мы распускались жизнью, живительной энергией, приводящей в движение всё существующее. Соединившись, наше целое бесконечно расширялось, окутывая время и пространство всего живого. Мы отражали яркий свет друг друга, затмить который им оказалось не по силам.

Я растворился в нас, оставляя себя в этой реальности и погружая её в небытие, в безопасность от них. Так она осталась внутри, а я – снаружи. И тогда они отступили. Я не был им нужен. Она спасла меня, чтобы я спас её.

Вдруг я упал без сил, будто уходя в небытие за ней, за нашим последним свиданием. И наступила тишина.

*****

Но однажды я очнулся. Её нигде не было. И назавтра её не было. Жаль, что я был пьян. Наверное, лучше бы её запомнил.

Теперь я уже давно здесь. Знаю, что она никогда не вернётся, но мне от этого не плохо. Я всегда жил в своей голове, и теперь она там. Навсегда там – на чердаке воспоминаний, в укромном уголке, под окном, куда попадает солнечный свет. Там же, где лежит самое важное, где аккуратно сложены в стопку светлые моменты детства. Хранится она бережно – каждый день прихожу, проверяю, протираю пыль.

Здесь хорошо – даже ночь прекрасна. Вокруг природа, тишина. Из людей только мёртвые на заброшенном кладбище, поэтому меня никто не тревожит.

Наверное, это всё. Больше у меня нет слов. Хотя их никогда и не было.