– Такими радостями я вполне насладился, – уверяет Костлявая Рыба, собирая чашки, – мне бы к людям поближе.
Пока он укладывает свой скарб в небольшой сундучок, я размышляю, не сводя глаз со скелета на дне.
– Я бы позвал вас с собой, – произношу я медленно, – но это может худо обернуться. Наверное, вам лучше отправиться к голубым скалам. Правда, там трава бродит. Но вы её не слушайте и нормально дойдёте. А в ущелье встретите людей. Жить с ними можно, если не пристрелят. Только оттуда потом не вырвешься, так что сами решайте.
– Я об этом крепко подумаю, – обещает он, снимая с крючка заржавелый ключ, – спасибо, что заглянули. А с рыбой будьте аккуратнее. Она хвостом хлещет – второго раза не надо! Лучше к ней под брюхо подобраться, я так и делал.
Дверь за его спиной открывается в бездонный чёрный коридор, но у него с собой фонарь, не заблудится.
– А как ваше имя? Если не секрет, – спрашиваю я, вглядываясь в его бледное до прозрачности лицо.
– Гереф, – сообщает он, чуть запнувшись, – Гереф Цальда, если быть точным. А что?
– Спасибо за службу, Гереф, – говорю я ему, – счастливой дороги.
Пару секунд он смотрит на меня, не отводя взгляда, потом медленно кивает и отступает за порог. Я расщёлкиваю на нём браслет – назовём это браслетом – и захлопываю дверь между нами. Оборачиваться не хочется, но надо. Когда я снова бросаю взгляд в чёрную глубь бассейна, по поверхности воды проходит едва заметная рябь. Тогда я считаю до одного и поднимаю меч.
* * *
Эйка стоит, прислонясь спиной к невидимой преграде на входе в убежище Костлявой Рыбы. Когда я отодвигаю морок и выбираюсь оттуда, она тщательно скрывает радость и не торопится помогать. А рыбий хвост, между прочим, тяжёлый! Сам справлюсь, не вопрос.
– Ухи из неё не сваришь, – докладываю я с сожалением, – но чем богаты… Вот ещё чаем угостили!
Гереф действительно оставил на столе полную жестянку. Право, не стоило. Эйке ни тот, ни другой подарок не нравятся. Она молча оглядывает меня с ног до головы и даже ощупывает, а потом, не говоря ни слова, толкает в грудь. Глина – материал мягкий, и удар затылком для меня не смертелен. Жаль только, что чай просыпался.
– Прости, – выговариваю я сквозь гул в голове, – я понимаю, что ты волновалась. Зато теперь мы поплывём быстрее и с охраной.
Ну, или нас потопят с чуть меньшей вероятностью. Эйке это безразлично, и она уходит, не оглянувшись.
– Спасибо, я тоже тебя люблю, – кричу я ей вслед.
Эй холодно выплёвывает:
– Не любишь.
Хорошо, что этого и не требуется. Связь многое упрощает. Без дальнейших разговоров мы сталкиваем плот в бурно цветущую воду. Эй усаживается лицом к югу и застывает.
Скелет рыбьего хвоста с медным кольцом я отдаю взволнованному до дурноты скату, который ожидает нас на дальнем конце протоки. Он там уже не один, их настолько много, что воды не видно. Но к плоту они не приближаются.
– Откуда такая толпа? – дивлюсь я, отмывая меч в проточной воде.
– Я их слегка взбаламутила, – бросает Эйка, не повернув головы, – мне не надо дышать, я могу и на дне найти добычу.
– И… – я не сразу нахожусь с ответом, но невольно отступаю от воды, держа меч наготове. – И что ты натворила?
– Пока ничего. Ты же вернулся! – произносит она ледяным тоном.
Мне вдруг становится смешно.
– Ты чуд… – у меня в самом деле перехватывает дыхание. – Ты чудесная, – договариваю я, наконец, – но ты же не ешь рыбу!
– А это не рыбьего ума дело, – гневно щурится Эйка. – Их беда, это их беда. А если не отвяжутся, будет бедой больше. Вот и всё, что им следует знать. Помогай им, если жизнь недорога, только меня не вмешивай. Я бы с большим удовольствием помогла той костлявой твари!
– Ей уже не помочь, – вздыхаю я, – слушай, там на самом деле такая странная история…
– Так поди и запиши её! – свирепо предлагает Эйка. – Молча. В назидание благодарным потомкам.
Не знаю, как потомки, а скаты выражают горячую благодарность. На Эйку они поглядывают с опаской, но обещание выполняют и плот не трогают. Или боятся тронуть.
После захода солнца у них начинается праздник. В честь избавления от Рыбы. Всю ночь под водой танцуют беззвучные тени, время от времени вспыхивая грозовыми разрядами. На горизонте такими же короткими всполохами зажигаются тучи. Ненастье бродит кругами, но никак не грянет. Потом подводное свечение гаснет, но десять белых теней продолжают следовать за нами. От чего они нас охраняют, я не знаю, но плывём мы спокойно. И не в пример быстрее, чем своим ходом. Перед плотом пускают Прозрачного, и он прокладывает стремнину, по которой нас несёт на юг.
Эйку ничто не радует. Днём и ночью она сидит на одном месте и со мной не общается. Ну и я с ней сижу – а что делать?
– Напрасно ты сердишься, – говорю я на третью ночь, – всё закончилось хорошо, а всё хорошее требует платы.
– Это никогда не кончится, ― отвечает она на пятый день. ― Только мне платить уже нечем, а ты нас обоих погубишь.
Но ведь не прямо сейчас! Сил моих нет. Как можно жить, всё время думая о смерти? Дождь в очередной раз иссякает, только редкие тяжёлые капли хлюпаются в реку и стучат по брёвнам плота. Я ложусь на эти брёвна, смотрю в тяжёлое небо и думаю, дошёл ли Гереф до голубых скал? Хорошо бы ему успеть, пока буря не окутала остров! Эйка ложится рядом, но всё равно не заговаривает со мной. На седьмой день мы прибываем в гавань.
Глава 14
У заброшенной речной пристани мы прощаемся с водными жителями. Точнее, я прощаюсь. Эйка упрямо считает их врагами, но не трогает ради меня. Или ради принципа. Когда мы выбираемся на берег, солнце уже садится.
Я провожаю глазами синие всполохи, которые поднимаются вверх по реке, и отталкиваю шестом плот. Тогда Эйка берёт меня за руку, и мы идём в город. Они немного утомляют, эти безлюдные города. Гавань белоснежна, как раскиданный по скатерти сахар. Или как россыпь льда. Будто ждали лета, а свалилась зима. Ставни забраны, двери заперты. И уже понятно, что кораблей нет – их мачты были бы видны издали. Может, в других краях есть корабли. Это всё равно, что гнаться за солнечным зайчиком.
Но путь требует завершения, и мы доходим до взморья. До необозримо длинной набережной с узорными мраморными перилами и разноцветной мозаикой под ногами. Океан тянет жадные языки к ничейному великолепию и отступает с разочарованным гулом. Буря так и блуждает поодаль. Солнце поджигает волны, и они переливаются чёрным и алым – словно угли в костре.
Эйка усаживается на гладкие, как стекло, перила и говорит мне:
– Не расстраивайся.
– Я не расстраиваюсь.
– И не отчаивайся, ― ветер треплет её нежные локоны, и Эй нетерпеливо убирает их от лица, озираясь по сторонам. ― Целый город на двоих! Где ещё найдёшь такое богатство? Можно позвать твоих друзей, если тут не слишком опасно.
– Каких друзей? – спрашиваю я, вдыхая солёную горечь.
– Каких-нибудь, – рассуждает она, болтая ногами, – тех, что живут в засыпанном городе. Или под городом. Или в голубых скалах.
Ага, друзей у меня пруд пруди.
– Чего ради?
Я заправляю под её платок невесомые прядки и смотрю, как набухает гроза над тёмной водой. Что-то будет. Не мешало бы укрыться под прочной крышей.
– Соберёте команду. Построите корабль, – тормошит меня Эйка, – ну же!
– Завтра подумаем.
Я тоже улыбаюсь, раз она улыбается. Не хочу сейчас говорить, что магия не выпустит с острова простую деревяшку. Будь это возможно, команду давно бы сколотили. Нет, никто из этих людей за мной не пойдёт. И правильно сделает. Но Эй здесь, и я обнимаю её, ненароком загораживая от ветра. Эй не мёрзнет, но ей нравится греться.
– Пойдём отсюда, а то унесёт, – усмехается она, – вон там горит свет, я давно на него гляжу. Ты хочешь на огонёк или подальше от огонька?
Я силюсь понять, про что речь, но взор у меня не столь острый, особенно в сумерках. Не хотелось бы попасть в неприятную историю, но не океану же задавать вопросы?
– Я посмотрю, а ты подождёшь снаружи, – решаю я, наконец.
Эйка предупреждающе скалит зубы:
– Опять?
– Зачем пропадать обоим? Корабли были нужны не тебе, а мне, – объясняю я, снимая её с перил. – Не унывай, в случае чего ты меня спасёшь. И всех скушаешь.
Тут больше разговоров, чем дела. Тусклая звезда вдалеке – это свеча в окошке. Двухэтажный дом зажат между набережной и длинным причалом, прорезающим тяжёлые волны. Кроме как через вход под тёмной вывеской на причал не попасть. Но и делать там нечего, разве что в воду прыгать.
– Кабак, что ли? – щурится Эйка, силясь прочесть название.
Дверь белая, как и всё здесь, словно её много лет никто не тревожил, только обмывали дожди. А буквы совершенно поблекли. Я пытаюсь разобрать надпись, но тщетно.
– Трактир какой-то, – предполагаю я неуверенно, – какая разница?
– Сейчас увидишь, – ехидно предрекает Эй, – иди-иди, я посижу на ступенечках. Могу заодно меч постеречь. Он ведь тяжёлый!
Меч не тяжёлый, но намёк понятен.
– Я ненадолго, не бойся тут одна.
Она негодующе выпускает когти, но я уже толкаю белую дверь без ручки. Не заперто. А то было бы слишком просто. Внутри полумрак, по столам мерцают тусклые светильники. В зале никого нет, не считая трактирщицы – полной дамы примерно одних лет с океаном. Деревянная стойка, на которую она облокотилась, почернела от времени и соли, но кажется несокрушимой, как скала.
– Добрый вечер, – говорю я хозяйке, – нельзя ли узнать у вас дорогу?
– Куда? – её голос похож на скрип давно не смазанной двери. – Дальше только волны.
– Вообще-то, мне туда и надо, – объясняю я осторожно.
Взор хозяйки упирается в меня, как луч маяка, уходящий на неизвестное расстояние.
– Среди волн дороги не проложены, ― довольно сообщает она, ― ты один сюда добрался?
– Более-менее, – отвечаю я, разглядывая пыльную лестницу наверх.
В водянистых глазах старухи мелькает сумрачный смех.
– Более-менее – это про тварь на крыльце?
– Она моя жена, – произношу я привычно.
– Бывает, – равнодушно соглашается хозяйка, – что же ты её на улице держишь, раз жена?
Могу и не держать, но пеняйте на себя. Эйку главное в дом пригласить, а там как сложится. Когда мы возвращаемся вдвоём, старушка запирает дверь на засов.
– Чтобы не мешали, – объясняет.
Кто тут помешает и чему? Эйка держится за меня, скромно потупившись – само смирение! Только коготки больно впиваются сквозь рукав в мою кожу.
– Дороги кончаются, а вопросы никогда, – усмехается трактирщица, вернувшись от двери.
Её одеяние похоже на те наряды, что мы видели в замке. Попроще, но тоже сплошь расшитое – серым по серому. Волосы заплетены в мелкие косички, которые спускаются до полу. Снизу эти косички черны, как смоль, а сверху белы, как лунь. Когда она снова обращает на меня взгляд, кажется, что смотришь в бесконечную череду отражений, и на дне там кто-то шевелится.
– Я уже спросил, что хотел. Но если у вас найдётся совет или ночлег, мы бы не отказались.
– От корабля тоже не откажемся, – вставляет Эйка.
– Платить-то есть чем? – строго уточняет хозяйка. – За постой. Кораблями я не торгую.
Эй колеблется, но к моему удивлению протягивает старухе перстенёк. Чёрный камень с тусклым белым свечением.
Я бросаю на неё укоризненный взгляд, но уже знаю, что без толку. Это неизлечимо.
– Теперь последний, клянусь, – шёпотом заверяет Эйка.
Хозяйка поджимает губы:
– Кольцо – не плата.
Засов можно перерубить. И пусть это бойкое место дожидается новых посетителей! Но игра начинает меня забавлять. В конце концов, её трактир, её и правила.
– Камень волшебный, – тихо улыбается Эй, – вы его только на руку не надевайте! И в зеркало не глядитесь.
– Зеркал не держу, – уверяет нас старушка, – но поверю на слово.
– У меня же есть деньги! – опомнившись, я снимаю с шеи монетку и протягиваю трактирщице. – Не знаю только, много это или нет.
– А вы надолго? – подозрительно уточняет она.
– Надеюсь, что ненадолго, – заверяю я, оглядев сумрачный зал, – здесь очень мило, но хотелось бы обзавестись своим домом.
Хозяйка деловито прячет монету в карман и усмехается:
– Тогда денег хватит. Всё равно у вас больше нет.
– А кольцо так возьмите, – неожиданно предлагает Эй.
Старушка не отказывается, но и радости не выражает.
– Вижу, вы много где побывали, – угадывает она по трофеям.
Я стаскиваю с плеча мешок и сдержанно поясняю:
– Не так, чтобы много. Просто прогулялись по острову.
– Свадебное путешествие, – прибавляет Эй.
– Свадеб не было давно, это точно, – подмигивает ей хозяйка. – Учудила ты! Не тяжело на цепи-то держать, смирно сидит?
– Когда хочет, – Эйка снимает с головы платок и поправляет волосы. Окна тут запечатаны ставнями, и солнце взойдёт нескоро.
– На ночь оставайтесь, – разрешает трактирщица, примеряя перстень, – можете вон за тем столом расположиться, ужин я принесу. Да отцепись от него! Сегодня всё равно есть не будешь, – бросает она Эйке, прежде чем удалиться.
Эй хихикает мне в плечо.
– Это про тебя или про ужин?
Мне не смешно. И мне тут не по себе. Место нам отводят в дальнем углу. Причём, трактирщица оставляет меня на одном конце стола, а сама устраивается на другом. Трапеза выходит неожиданно богатой. Впору позавидовать здешним запасам. Пока я ломаю хлеб, притворяясь, что не заинтересован в пище, хозяйка усаживает подле себя Эйку. Разговаривают они тихо, я едва могу расслышать, о чём.
– Ну что, – спрашивает старушка, – голодно тебе?
– Боюсь стройность потерять, – Эй улыбается, и её клыки поблескивают в полумраке.
– Нашла время, – сетует трактирщица, погладив её по косам, – гляди-ка, и зубы ещё не сточила! У меня там козочка есть. Сбегай через заднюю дверь, мы пока поболтаем.
– Правда, можно? – радостно вздрагивает Эйка.
– Беги-беги. Ты вот ещё что… – хозяйка откладывает ложку и подманивает Эй еле гнущимся пальцем с чёрным камнем.
Эй наклоняет голову, едва не задев клыками шею старушки. Я допиваю компот из чего-то, кроме абрикосов, и с замиранием сердца слежу за этим смертельным трюком. Через секунду Эйка бросает на меня короткий взгляд и выпрямляется.
– Я знаю, – улыбается она хозяйке, – но тут уже ничего не поделаешь, судьба такая.
Эйка уходит, а я, наконец, проглатываю ком в горле заодно с напитком. Я уже свыкся с тем, что вокруг полно очевидного и непостижимого. Эйку можно и потом расспросить, а трактирщицу без толку расспрашивать. На меня она глядит так, будто я ей не шибко нравлюсь. Положим, я и себе не нравлюсь, но от себя деваться некуда. А ей что за печаль? Мы же только переночуем! Я бы сию минуту заснул. То ли устал с дороги, то ли старушка подмешала в питьё особых травок. Либо рискуй, либо воздухом питайся.
– Что там такое? – спрашиваю я, указав на одну из плошек.
– Мёд, – озабоченно вздыхает хозяйка и пересаживается ближе. – И на что тебе этот маленький вампирчик?
Я поднимаю глаза, так и не решившись отведать густой янтарной смолы из расписной мисочки.
– У нас Связь. Понятно, я думаю?
– А не убьёшь почему?
– Влюбился.
– Раз так, можно и помучить, – обстоятельно соглашается трактирщица. – Корабль для чего ищешь?
– Чтобы уплыть, – пожимаю я плечами. – Устал здесь, хочу поискать помощи. Или убежища. Что-нибудь поискать.
– Что-нибудь и тут найдётся, – старушка подпирает кулаком щёку, и становится понятно, что в сердцевине перстня заключена пустота со дна её зрачков. Точь-в-точь.
– Дело хозяйское, – рассуждает трактирщица, – но вот какая незадача. Я жизнью поручилась, что никого не пропущу на причал. А жить мне долго, и тебе со мной не сладить.
– Понимаю, – соглашаюсь я, задумчиво вертя в руках ложку, – но нам с вами делить нечего. И силами мериться ни к чему, уважаемая… Простите, я забыл, как вы представились. Если не желаете представляться, ничего страшного.
– Хорпа моё имя, – отвечает она спокойно, – я на ровном месте тайн не делаю.
– Вы мне не растолкуете, что за странность с этими именами? – не могу я удержаться. – У одних есть, у других нет… И никто не спешит знакомиться. Или тут магия примешана?
– Пожалуй, – неторопливо подтверждает она, – была магия, а осталась привычка. Вроде договора о дружбе и взаимопомощи. Но теперь какая взаимопомощь? Твари вовсе собой не распоряжаются, потому и имён не носят.
– Не то чтобы я всё понял, но зовите меня Ильмом, – предлагаю я, чуть подумав, – по-моему, имя настоящее.
– Я помню, что ты Ильм, – усмехается она, – но спасибо, что назвался. Я одно не пойму, как ты собирался вести корабль?
Эйка проскальзывает на свободный стул рядом со мной и затихает там, подобрав ноги и сыто щурясь. Похоже, ей тут уютно. Раз так, то и мне становится спокойнее. А то этот разговор, как прогулка по краю пропасти.
– Мы рассчитывали на везение, – объясняю я Хорпе, – а до этого учились по книгам. И сюда прибыли по воде. Опыт небольшой, но мы не рвёмся в дальние странствия. Хотели плыть потихоньку, вдоль берегов.
– У берега бы вы и разбились. На западе сплошные рифы, – морщится старуха, – колдовать-то тебе есть чем?
Я с улыбкой достаю из-за пазухи Перо.
– Редкая масть, – отмечает Хорпа, – бесценная по нынешним временам вещь. А что это такое, ты знаешь, Ильм?
Не хотелось бы ляпнуть откровенную глупость, но была не была.
– Отец мне рассказывал про древнюю волшебную птицу, – начинаю я неуверенно, – но мне думается, что это перо дракона. Впрочем, я могу ошибаться, так как сам драконов не встречал. Может, их и не было никогда.
– Да, драконы как-то повывелись, – озабоченно соглашается трактирщица, – но чтобы уж совсем ни одного не встретить, это, я скажу, редкая неудача. Ну а меч твой что же?
– Что с ним не так? – пальцы сами тянутся к рукояти, и мне стоит труда оборвать движение.
Но старушка не выказывает беспокойства.
– Всё в порядке с мечом, – утешает она, – не представляю, что могло бы его повредить. Такие мечи вручали прославленным воинам. Как-никак, в каждом клинке – смерть дракона.
– То есть им дракона убили? – переспрашиваю я с опаской. – Или с ним надо на драконов ходить?
Мне представляется нелепой идея лезть к опасному чудовищу с любым оружием. Хотя если целой армией… Но к чему пускаться в столь опасное предприятие – чтобы перьев надёргать?
– Вот уж дракона так точно не убьёшь, – хозяйка поливает мёдом хлебную корочку, и густая тёмная струйка тянется, как в замедленном времени.
Я всё ещё гадаю, солёное это яство или острое? Или ни то, ни другое?
– Тут всё проще, – уверяет Хорпа, наслаждаясь неизвестным вкусом, – дракон роняет в жизни одну слезу – когда умирает. И слеза эта застывает, не долетев до земли. Из неё и выходят самые прочные клинки.
– С буковками? – распахивает глаза Эйка.
– Буквы – боевое заклятие, – поясняет старушка, доедая хлеб, – чтобы любая рана была тяжёлой, а смерть мучительной.
Такая осведомлённость в опасных чарах настораживает, но загадка манит, как бездна.
– Про магию спорить не стану, – соглашаюсь я почтительно, – и легенда красивая. Но мы просмотрели множество книг, и ни в одной не написано, где живут драконы.
– Здешние книги не для чужих глаз, – поясняет хозяйка, слизнув с перстня горько-сладкую каплю. – А своим не надо объяснять очевидное.
– Что же тут, очевидного, – удивляюсь я, – если можно весь остров обойти и не наткнуться на этих тварей?
Наверняка, оно, и к лучшему.
– Дурень, – Хорпа ударяет меня двумя пальцами по лбу. Больно, кстати. – Да ты и есть дракон.
Я открываю рот и закрываю его обратно, не придумав вопроса. Оглядываюсь на Эйку. Она испуганно трясёт головой, тоже впервые слышит про такое диво.
– Вы хотите сказать, что в подобное… существо можно превратиться? – спрашиваю я в лёгком параличе. – Этому специально обучают?
– Учиться нечему, – отмахивается трактирщица. – Многие так и думают, что волшебники меняют обличье, становясь драконами. На самом деле, это драконы становятся людьми, и нет никаких волшебников.
Нет волшебников – прямо скажем, убийственное откровение! Эйке отлично слышно, как моё сердце заходится дробью, а потом падает в яму. Я тут же ощущаю на запястье её ледяные пальчики и поглаживаю их под скатертью.
– Зачем же оно понадобилось им… Нам? – растерянно обращаюсь я к Хорпе.
– Забава такая, – не вполне понятно объясняет она, глядя при этом на Эйку.
– То есть я родился драконом? – предполагаю я осторожно.
Старушка неожиданно разражается хохотом.
– Это было бы то ещё зрелище! – признаёт она, отсмеявшись. – Нет, милый, рождался ты, как все люди. В этом уж я понимаю, можешь мне поверить. Как-никак, я пятнадцать сыновей выносила! Но сколько бы ни сменилось поколений, дракон всегда один. Это своего рода бессмертие. Тела меняются, но ты всё помнишь.
– Он не помнит, – одними губами произносит Эйка, глядя на Хорпу, – он только себя помнит.
– Хитро, – кивает старушка. – А ну как воплотится ненароком? Беды бы не было!
Что за манера – говорить обо мне так, будто я за стенкой? Это неприятно. Неприятнее только намёки Хорпы на то, что я сам – сон и шутка бессмертной твари. Одно перо в его хвосте.
– Ну да, – подтверждает Эй с дрожащей улыбкой, – память передаётся через кровь, за этим и надо рождаться в человеческом облике. А драконы, наверное, из яиц вылупляются, это совсем не то. Но как же они научились людьми становиться?
– Ели их в больших количествах. Вместе с памятью, – предполагаю я хмуро.
И боюсь, что не сильно ошибаюсь. Во всяком случае, Хорпа не возражает. Теперь они обе так на меня смотрят, что сразу не по себе делается. Я должен чашку выронить или разрыдаться? Или разнести крыльями дом? Можно уже пойти запереться в скорлупе?
– И как же… Как избежать возвращения в истинный облик?
Старуха глядит на меня, как на сумасшедшего. Эйка нервно теребит коготками бахрому скатерти.
– От себя не убежишь, – медленно произносит Хорпа, – бывают случаи, когда не превратиться нельзя.
Эй пихает меня ножкой под столом, но мне надоело ничего не понимать.
– Например? – доискиваюсь я с неприличным упрямством.
Не помешало бы разобраться, при какой фазе луны возможна такая внезапная метаморфоза.
– Например, если её убить, – Хорпа указывает на Эйку пальцем с чёрным перстнем.
Эй весело скалится:
– Не надо меня убивать, я и так мёртвая! Хотя… Тогда тебе не придётся плыть по волнам! – поворачивается она ко мне. – Лети на все четыре стороны! Вдруг в этом и есть моё назначение?
– Не обнадёживай понапрасну! – улыбаюсь я через силу. – Будь всё так просто, остальные маги улетели бы с острова. Зачем же они строили корабли?
– Чем чаще ты рождаешься человеком, тем меньше в тебе от дракона, – объясняет Хорпа, покручивая на пальце кольцо. – Нет нужды воплощаться, если и так можно творить что душе угодно. В том числе, вечное и прекрасное, – прибавляет она, ободряюще улыбнувшись Эйке.
Всё равно не понимаю.
– Так драконы слишком хороши или слишком плохи, чтобы оставаться людьми?
Когда Хорпа переводит на меня взгляд, улыбка из её глаз пропадает.
– И то и другое, – произносит она тем же размеренным голосом, – они разные. Как и все в этом мире. Но я уже сказала, что нет грани между тобой и драконом. Просто ты очень бестолковый дракон. Всё равно что новорождённый. Правда, по-настоящему они не рождались давным-давно. И почти так же давно не умирали. Хотя иногда стоило бы.
– Вероятно, во мне дракон умер, – предполагаю я с нервной усмешкой, – я не помню прошлых жизней. И никогда не раскрывал крылья. Так почему вы решили, что они у меня есть?
– А Перо чьё?
– У вас оно тоже имеется, – я бросаю взгляд на подставку для ложек, притулившуюся на краю деревянной стойки. В неё среди прочей утвари воткнуто и Перо – серебристо-чёрное, острое, будто нож.
– Куда же без Пера? – улыбается трактирщица. – Магия – рисунок огнём по воздуху. Но летать для этого необязательно.
– А вы умеете лететь?
Сам не знаю, верю я в это или нет.
– Ни в коем случае, – успокаивает Хорпа, – на потеху я не превращаюсь, да и крылья давно растеряла.
Может, она говорит в переносном значении, а может в прямом. Или в обоих значениях. Пока я размышляю над этим, Эйка поднимает на хозяйку задумчивые глаза:
– Если у вас пятнадцать сыновей, это значит, что дракон возродится в каждом?
– Это значит, что он не возродится, – отвечает Хорпа, тяжело поднявшись из-за стола, – что-то разговоры у нас пошли невесёлые! Сыграем лучше в кораблики. Уж это ты умеешь?
Мне бы не хотелось краснеть под её взглядом, и я признаюсь с улыбкой сожаления:
– Умею. Но играю неважно.
Ситуация кажется одновременно забавной и жуткой.
– Кто же в наши дни хорошо играет? – вздыхает Хорпа, извлекая из-под стойки поцарапанную игральную доску.
Её заскорузлые пальцы с неожиданной ловкостью расставляют фигуры по голубому полю. Кораблики потрёпаны многолетними бурями, но видно, что изготовлены они куда искуснее тех, что я оставил на маяке.
Выбирать цвет хозяйка предлагает Эйке, зажав в каждом кулаке по кораблику. Эй указывает на алый – в той руке, на которой перстень.
– Колечко доставил в замок последний из моих мальчишек, – неожиданно сообщает Хорпа, поворачивая ко мне угол доски, занятый алым флотом, – колдовал над камнями, конечно, не он. Но нести ему доверили.
Я пытаюсь сосредоточиться на правильном ходе, но поневоле гадаю: последний – это по старшинству или из оставшихся? Или опять и то, и другое?
– Этот перстенёк и прочие безделушки, – поясняет Хорпа с сухим смешком. – Королева была большая модница, а камни таковы, что непременно засмотришься! Она их надела и не смогла отвести взор от зеркала. С того всё и началось. Тебе, деточка, повезло, что ты в зеркалах не отражаешься!
Трактирщица снова глядит на Эйку с тёплой улыбкой. Эйка тоже улыбается, но слегка напряжённо.
– Мы утопили прочие камни. Не знаю, правильно или нет, – тихо поясняет она, – в замке тьма зеркал, и в каждом кто-то живёт. Мы и сюда принесли два зеркала, они нас защищали в дороге.
– Хоть какой-то прок, – невозмутимо одобряет Хорпа.
Я, наконец, спускаю на воду первый кораблик, и он тут же тонет под натиском белой армады.
– А вы, получается, были против короля? – невинно интересуется Эй.
– Против которого? – уточняет Хорпа, двигая крохотные судёнышки. – Тут каждый воевал за своего короля. Их двое было братьев. Близнецы – не отличить! А дракон, соответственно, один. Но поди его разбери – решил драться по разные стороны! Замок достался старшему, он и бежал со своими кораблями. А мы тут были за младшего, он казался нравом помягче.
Помягче – это в смысле подослать в дом брата проклятые драгоценности, чтобы там все полегли?
– Вы так много знаете, – произношу я тихо, – а обо мне что расскажете?
– Ты хочешь, чтобы рассказала? – Хорпа расправляется с двумя моими судёнышками подряд. – Когда долго живёшь, узнаешь много. Но радости от этого мало.
Могу себе вообразить. Нет, не могу. И не хочу вспоминать. Думаю, Хорпа угадывает это по моему лицу. А я всё думаю, мой отец, или я, или мы – как это назвать точнее? Он нарочно так сделал, чтобы начать заново? Или это вышло случайно? Встретил девушку, полюбил, решили – пусть будет новый дракон… А потом он пробил лодку. Не представляю, как бы я поступил! И не то, что боюсь узнать, просто мне кажется, это меня поглотит. И что тогда останется от нас с Эй?
Я начинаю понимать, зачем им всё это понадобилось, этим непостижимым пернатым созданиям. Волшебникам, лепившим из живого и неживого всё, что угодно. Даже с одним Пером такого натворишь, что ай-яй! А сколько перьев на драконе? Должно быть, они устали от всемогущества, а потом устали от бессмертия и затеяли войну. Наверное, под толщей лет крылась иная причина, но сейчас это уже не имеет значения.
Углубившись в размышления, я нечаянно захватываю у Хорпы два корабля, а, вынырнув в реальность, не могу понять, как это мне удалось? С остатками моего флота она разделывается легко и без сожаления. Я даже не расстроен. Мне не до игр, и вообще играть с вечностью – глупая идея.
– Улов не велик, – отмечает Хорпа, кивнув на захваченные мной судёнышки, – но можете взять один на память, раз уж я присвоила колечко.
– Большое спасибо, – бормочу я удивлённо. – Но у вас же набор будет не полный!
– Я уже наигралась.
Всё ещё в сомнении я поворачиваюсь к Эй, поставив по кораблику на ладонь.
– Придётся тебе снова решить! Этот для боя – тяжелее и крепче. Этот для погони – легче и быстрее.
– Давай быстрый, – предлагает Эйка, – надоело драться.
– Ложиться будете? – интересуется Хорпа, ссыпая остальные фигурки внутрь доски. – Или до утра посидим?
– Ой, извините! – спохватывается Эй. – Мы вас совсем заболтали.
Ей приходится дёрнуть меня за рукав, чтобы двинулся с места. Хорпа тем временем отстёгивает ключ от поясной связки.
– Держи, – говорит она мне, – наверху всё заперто.
Я забираю ключ и лишь на полдороге спохватываюсь:
– От которой он двери?
– От любой, – устало объясняет Хорпа. – Доброй ночи. Хотя, что уж тут доброго? Вон, какой ураган поднимается!
Напророчив бурю, хозяйка скрывается в тёмном проёме за стойкой, и я не решаюсь её окликнуть.