– Как же я один решу?
Смешная она, в самом деле!
– Конечно, места здесь так себе, – пытаюсь я рассуждать, – но потонуть тоже не выход. Мой отец даже с лодкой не совладал, что уж говорить о корабле!
Я как увидел на карте эти острова, так и ломаю голову, есть ли способ их обогнуть? И что за твари там водятся – в волнах и на берегу? Из-за усталости мысли обретают форму туманных видений, и эти видения мне не нравятся.
– Надо сперва поглядеть на корабли, – заключаю я, потерев глаза, – наверняка, там говорить не о чем.
Эйка не шевелится, но когти на ногах выпускает. Молодец, и так всё покрывало в зацепках!
– Наверняка, – соглашается она. – Но если ты отплывёшь подальше, глядишь, и Связь оборвётся.
Значит, я всё-таки заснул на пару секунд и упустил суть.
– Мы же вдвоём хотели, при чём тут Связь?
– Ни при чём. Жуй, пока не остыло.
Она резко поднимается с кровати, и вся стая серебристых птичек недовольно вспархивает следом. Я неосознанно провожаю их взглядом. Мне кажется, я постоянно наблюдаю за Эйкой. Может, это её изводит? Шторы зачем-то пошла раздвигать, когда закат ещё горит.
– Так ты мне не покажешь свой остров? – вздыхаю я, сворачивая карты. – Ладно, сам найду когда-нибудь.
Эйка не отвечает, внезапно озадачившись полировкой меча.
– Ох, Ильм, тут буковки! – вскрикивает она изумлённо.
– Где? – я всё-таки поднимаю глаза, хотя только что себе пообещал не донимать её Связью.
– Да вот же! – Эй разворачивает прозрачное лезвие против света.
Действительно. Последние солнечные лучи выбивают из сердцевины клинка огненные скользящие закорючки.
– Положи! Мерзость какая-то, – морщусь я, отодвигая в сторонку книги.
Эйка брезгливо опускает меч.
– Какая мерзость?
– Понятия не имею. Поставь клинок в угол, пускай остынет.
– Он холодный, – Эйка прячет меч в ножны и забирается мне за спину.
Обнимает ногами, зарывается лицом в мои волосы, и я думаю, что умереть при таких обстоятельствах – мечта, а не смерть.
– Ну? Рану свою потревожишь, – предупреждаю я, боясь шелохнуться.
– Обойдётся, – заверяет Эй, прижимаясь щекой к моему плечу, – я смирно посижу. Угощайся.
Пытаюсь. Но мясо слишком горячее, и я через раз дую на пальцы. Уж больно есть хочется! Даже больше, чем спать.
– Опять кровь, – сокрушается Эйка, зализывая ранки от своего укуса, – нечего было по лесам шастать! А если бы тебе плохо стало?
– Мне хорошо, как никогда, – сообщаю я с набитым ртом.
– Тебе так только кажется, – подтрунивает Эйка.
– Тут половина всего кажется. Так и живём.
– Кто живёт, а кто нет.
Почему-то этот разговор вызывает у нас смех.
– Доедай уже свою гадость, – фыркает Эй. – Сил нет смотреть!
– Сама кормишь, и сама же аппетит перебиваешь.
– Нечего тут перебивать, – шипит она, – это же кошмар – целиком уминать жареные трупы!
– Справедливо, – признаю я, поперхнувшись, – буду теперь под кроватью ужинать.
– Не надо под кроватью.
– Тогда и ты не выходи.
– Как скажешь, – Эйка гладит меня по голове и прибавляет нравоучительно: – совместные трапезы – основа семейной жизни. Ты когда собираешься силки проверять?
– Каждый день, – сглатываю я, сверившись с её клыками, – думаешь, чаще надо?
– Я думаю, шапку тебе надо сочинить из той лисы, – объясняет она деловито. – А то уши отморозишь и не услышишь, как я читать научилась.
– Ты и читать будешь?
Мне не по себе от всего этого. Больше, чем от её зубок.
– Зачем же я упражнялась? – Эй снова улыбается, и теперь клыков не видно. Значит, умеет их втягивать, когда хочет.
Когда мы оба сыты, и меч в ножнах, и карты свёрнуты, я пристраиваю голову у неё на коленях, и Эй читает вслух третью книгу – в алом, будто кровь, переплёте. И впрямь с буквами у неё стало гораздо лучше. Я слушаю в полусне про тёмные тревожные времена, про древних царей и земли с диковинными названиями. За всю жизнь это первый спокойный вечер, когда не надо ничего делать, даже зажигать маяк.
Можно смотреть в огонь или на Эйку, можно слушать её голос или дрожь стёкол под порывами ветра. Ощущать её руку на своих волосах и ждать зимы. Жаль, что Эйка ещё слаба и быстро устаёт от книги. Хорошо, что я могу продолжить с той же строки.
Глава 9
Всю следующую неделю снег валит, не переставая, и Эй спит до полудня, пока я путешествую к лесу и обратно. Скоро река замёрзнет, и приносить добычу станет легче. Возможно, к той поре Эйка достаточно окрепнет, чтобы охотиться самостоятельно. Но пока ей не лучше и не хуже. Когда я возвращаюсь, она с трудом просыпается. Но её надо кормить, и мы обедаем – теперь вместе. Либо прямо в постели, либо перед камином – у огня уютнее. На четвёртый день Эйка предупреждает, что впадёт в зимнюю спячку от такой монотонности. И потом, она ведь обещала мне библиотеку!
Я сомневаюсь, можно ли в её состоянии гулять по замку, но Эй возражает, что плавание на корабле будет куда длиннее. А к нему надо готовиться. Боюсь себе представить эту подготовку! Даже для похода в библиотеку она велит мне захватить мешок и съестные припасы. Я так не собирался, когда покидал маяк.
В конце концов мы отправляемся в путь, и Эйка ведёт меня с завязанными глазами сквозь переплетение галерей и лестниц. Мы бредём без малого два часа, и она успевает рассказать мне несколько забавных небылиц про свой туманный остров. Я уже не жду, что мы доберёмся до ночи, и предлагаю устроить привал в каком-нибудь чулане без зеркал. Но тут Эй захлопывает очередную дверь и разрешает мне прозреть.
– Иди сюда! – окликает она из мрака. – Тут только книжки, они незлые.
Я делаю шаг и ударяюсь о шкаф.
– Ой! – пугается Эйка. – Забыла, что ты слепнешь в темноте! Тут есть лампы.
Я нащупываю на стене светильник и Пером высекаю искру. Абажур вспыхивает бледно-розовым светом, а следом зажигается целая галерея светильников. Становится видно, что стены состоят из книг. Это нескончаемый коридор с уходящими ввысь шкафами. Потолок теряется в темноте.
Эйка виснет у меня на шее и прикасается к моим губам смеющимися губами.
– Я молодец? Ты рад?!
Не знаю, чему я рад больше – книгам или тому, что она весела и целует. Наверное, всё же Эйке. Шкафы нагоняют оторопь. Мне чудится, что все эти знания вот-вот посыплются на голову и придавят.
– Ты что дрожишь? – не отстаёт Эй. – Погреть?
Нет, я в тёплом плаще. Но здесь и впрямь студёно. И каминов нет. Как же раньше топили? Сейчас у меня пар идёт изо рта. У Эйки не идёт, ясное дело. Она спокойно поднимает температуру тела до уровня закипания крови и прячет мои руки себе под платье.
– Спасибо, ты чудо, – вздыхаю я, целуя её волосы, – только нам жизни не хватит всё это прочитать.
– Смотря какая жизнь! – подмигивает Эй. – Показать, где написано про волшебство? Там много! Коридор делает круг, не заблудимся.
Она же боялась колдовства, нет?
Книг действительно много. Так много, что хочется завыть оборотнем. Вот я всегда знал про себя… Словом, знал я, что не всё так просто с магией. Но жизнь-то надо налаживать! Тем более, семейную. Только как? Всех наук не осилишь ни за зиму, ни за вечность. А из прочтённого я мало что пойму и ещё меньше выучу. Пожалуй, стоит сосредоточиться на кораблях. Что они такое и как плавают.
– Тут про корабли, – радостно сообщает Эй, раскидывая руки перед двумя высоченными шкафами.
Здорово, что теперь и она читает. К старости отчалим! Неожиданно моё сердце немного успокаивается. В шкафу напротив я вижу все восемнадцать томов в ряд – «Детям о мире». С полезными примечаниями внизу страниц: заклинание огня… Поиск воды… Определение сторон света… Когда подрастёшь, малыш, ты узнаешь о них подробнее. Не настолько же подробно!
Зато двенадцатый том целиком про судоходство. Начну-ка я с него. А потом соображу, что прихватить из шкафа напротив. Эйка дополнительно заталкивает в мешок «Начальную магию», «Войну островов: первое столетие» и что-то в глухой обложке (потренируемся, когда её рана совсем затянется). У меня возникает мысль, не проще ли переселиться в библиотеку? Но тут слишком промозгло и неприветливо. И Эйка говорит, что до ближней лестницы – тьма зеркал.
Мы долго бродим по гулкому коридору, озарённому тусклым розовым сиянием. Заглядываем в страницы с понятными и непонятными буквами. Рассматриваем картинки с волшебниками и тварями с неведомых островов. Книги бесподобны, от них не оторвёшь взгляд – каждый символ будто годами рисовали, а каждая картинка готова ожить и заговорить.
Но ничто не оживает, и тяжёлую тишину нарушают лишь наши голоса. Любой звук немедленно гаснет. Это пространство либо умерло, либо крепко спит. И при этом ни одна страница не пожелтела, ни одна пылинка не легла на сверкающие столы, которые попадаются нам по дороге. Здесь ощущается присутствие мощной магии, равнодушной ко всему творящемуся вовне. Будто нет и не может быть дела важнее, чем охрана этой галереи шкафов. Не исключено, что так и есть, не мне судить. Но думать об этом неприятно. Полночи мы блуждаем среди тысяч беззвучных голосов и нетленных слов, и на этот раз Эй устаёт быстрее, чем я. Хотя и уверяет, что рана давно не болит и вообще дело не в этом. Просто она привыкла спать днём, а скоро день.
Назавтра меня мучает совесть за то, что я таскал её в такую даль. Я заставляю Эйку осушить залпом двух лис, и мы валяемся в постели до следующего утра. Эйка дремлет, а я читаю ей детскую книжку про корабли, из которой так до конца и неясно, насколько эти штуки реальны. На третий день я сознаюсь, что желал бы снова увидеть библиотеку. Мы не доучили принесённое в прошлый раз, но на других полках тоже много полезного! Я дойду и один, если мне объяснить дорогу.
В итоге мы снова отправляемся вдвоём. Как и на следующий день. На обратном пути Эйка собирает по комнатам всякую мелочь – от одеял и чашек до тяжёлых замысловатых украшений, которые сама не знает, как надевать. Оказывается, что браслеты крепятся к кольцам, а диадема – к ожерелью, всё жутко неудобное, и Эйка умирает от хохота, представляя, каково ходить так целый день.
Мне не по вкусу слабое мерцание чёрных камней в этих диковинных предметах и лихорадочный блеск в глазах Эйки. Даже её смех будит тревогу. Но мы ложимся спать, как обычно, и наутро всё повторяется снова: моё путешествие по льду туда и обратно, её обморочный сон и поход за книгами, о котором на этот раз просит сама Эйка.
Мы засиживаемся в библиотеке допоздна. Ужинаем там же. Я – печеньем и компотом, Эйка – свежепойманным зайчонком. Потом она лежит на животе поперёк стола, заваленного всевозможными книгами, и монотонно спрашивает через каждые минуту-две:
– Как вставить нитку в иглу… Как завязать узел… Надо?
– Вряд ли. Узел легче руками завязать.
Я сижу за тем же столом и составляю список полезных заклинаний. Карандаши, наконец, нашлись, бумага тоже – длинные узкие свитки с замысловатыми завитушками по краям и позолотой на обороте. Писать на них удобно, но что писать, я не понимаю. И это пригодится, и то… И всё равно я где-нибудь ошибусь! Захочу вставить нитку в иголку, а вставлю иголку в глаз. Потому что есть близкое по форме заклинание для повышения остроты зрения. Зачем сочинять такие похожие обозначения? К пятому свитку все они кажутся одинаковыми. За это я и не люблю магию! Чуть ошибёшься – и получи дерево с глазами!
– А если придётся крепить паруса? – предполагает Эйка.
– Ладно, это пометь галочкой. И заодно поищи, как развязывать магический узел.
Я бы рядом с каждым заклятием помещал зеркальное – для отмены. Кстати, о зеркалах. Вчера мы наткнулись на описание чар, которыми всю эту жуть прилепили к стенам. А как очистить стены, нигде не упоминается. Вот и живи с кучей злобных уродов! Отдирать их трудоёмко, многие приросли к своим местам намертво. Завешивать бесполезно. И разбить сил не хватает. Хорошо, что они сквозь стены не просачиваются.
– Ещё должно быть заклинание, чтобы проходить сквозь препятствия. Пригодится, если мы упрёмся во что-нибудь, – говорю я Эйке.
Дня не прошло, чтобы я во что-нибудь не упёрся. Например, в сказочную науку о кораблях…
– Ух ты! Нашёл! – подскакиваю я, не веря своим глазам.
На смену загадочным чертежам с пояснениями на нездешних языках очередной справочник выдаёт, наконец, что-то внятное.
– Нашёл, как повелевать судном? – радостно замирает Эйка.
– Не совсем, но почти. Погляди сама!
Эйка живо усаживается ко мне на колени и таращится на страницу, испещрённую столбцами магических формул. Согласно заголовку, всё это нужно для управления кораблём. Не подробное руководство, но уже кое-что.
– Немало! – тихо поражается Эй. – Сколько же магов нужно, чтобы сдвинуть такую посудину?
– Хватит и одного, – мрачно усмехаюсь я. – Если он запомнит все заклинания и забудет про сон.
Она переворачивает листок, там ещё столько же символов. И на следующем листе, и на следующем… Я зажмуриваюсь, потому что начинает рябить в глазах. Скоро потребуется заклинание для остроты зрения!
– И как бы ты один плыл? Без сна? – удивляется Эйка, продолжая шелестеть страницами.
– Один я бы рискнул, но тобой рисковать не хочется.
Эйка ласково трётся носом о мою шею:
– Обо мне не тревожься, я раскрою крылышки и упорхну.
– В шторм? – уточняю я, затачивая магией карандаш. – И далеко ты улетишь в открытом океане?
Эйка поднимает ресницы, и в её глазах разгораются насмешливые искры.
– Я пошутила, Ильм. Я не собираюсь тебя бросать на тонущем корабле.
– Стало быть, оба потонем, – вздыхаю я, берясь за карандаш.
Я уже мозоль натёр на пальце, а истина всё дальше и дальше.
– Опять… Так мы точно далеко не уплывём! – сокрушается Эйка, оттянув ворот моего плаща.
Очень приятно, когда её прохладный язычок залечивает вечно ноющий укус, но мы тут для дела, и я мягко отстраняю голову Эйки от своего горла.
– Но-но, не отвлекайся! Смотри, тут дальше есть картинка, какое заклинание к чему приложить… Ну же, Эй!
Я сбиваюсь с дыхания, карандаш со стуком выпадает из пальцев, и Эй словно бы просыпается.
– Ой, извини, увлеклась лечением, – моргает она, поправляя на мне плащ. – Слезу-ка я лучше…
– Сиди, так удобнее, – отвечаю я, придвинув книгу. – Послушай, что я придумал. Нам ведь не надо на край света! Будем держаться вблизи берегов, чтобы ты могла охотиться. Опять же, там есть пресная вода. И могут встретиться люди. Осталось сообразить, какой курс безопаснее. Чтобы не напороться на скалы или на тех, кто нам не обрадуется.
– Или слишком обрадуется, – многозначительно облизывается Эйка. – Раз мы выяснили названия окрестных островов, надо почитать про них подробнее.
Я отодвигаюсь глубже в кресло, чтобы можно было держать и её, и книжку, и мы начинаем разбираться с заклятиями. Сперва Эйка с интересом вникает в незнакомые слова и формулы, но колдовство ей быстро наскучивает. Какое-то время она слушает волшебную тарабарщину, смиренно положив голову мне на плечо, но в итоге засыпает так, что я не могу её добудиться.
Не могу добудиться.
Я не сразу понимаю, что это значит. Просто нам пора возвращаться, и у меня уже рука онемела ― не от неудобного положения, а от холода. Эйка совершенно окоченела. Я трясу её, растираю ей пальцы и снова пытаюсь докричаться. Что опять не так? Эй ела вовремя, и повязки совсем сухие! Видно, всё из-за серебра. Если среди гор золотой бумаги скрыто средство от этой напасти, я нипочём его не найду. Лучше бы мы в лес пошли, там хоть звери водятся!
Не придумав ничего умнее, я спихиваю со стола книги, укладываю Эйку и забираюсь к ней. Её лицо кажется прозрачно-бледным, но всё же не таким измождённым, как в первую ночь после копья. Вдруг ей надо совсем немного крови, чтобы прийти в себя? Она запретила мне подобное самовольство. Но не объяснила, как без этого обойтись.
У меня одна проблема – теперь Эй не заставишь пить. Сорвав плащ, я пробую приладиться к её клыкам так и этак, но тщетно. Наверное, ей не важно, куда кусать, но я стараюсь всё делать, как в прошлый раз. Тогда ведь получилось! И сейчас получится.
Я, наконец, соображаю, как использовать карандаш. Нащупываю прошлый укус, делаю один прокол и второй. Ни капли! Должно быть, в Эйке скрыты заживляющие чары, раз она умеет закрывать раны… Что же теперь делать?
Я видел заклятие кровопускания в лечебном справочнике, но не стал переписывать эти чары. Зачем они при наличии вампира? Нет же, понадобились! Перетряхивая книжки, я бранюсь на языке оборотней и уговариваю Эйку потерпеть. При этом мой пульс тикает в ушах, как взбесившийся будильник. Я не сразу соображаю, что смотрю на нужную страницу. Терпеть не могу сходу пробовать незнакомое волшебство! Я могу случайно перерезать себе горло. Или убрать из-под нас пол. К счастью, я не выдающийся маг, на серьёзное бедствие меня не хватит.
Для надёжности я стискиваю Перо обеими руками и, задержав дыхание, вывожу горящие символы. Перо, должно быть, презирает меня за такую скорость и точность письма. Но когда я прикасаюсь им к шее, из старого укуса, наконец, вытекает алая струйка. Клыки Эйки тут же удлиняются. Значит, не всё потеряно.
Я бережно поворачиваю её голову, чтобы зубки нащупали законное место, но выдыхаю с облегчением, лишь когда она полностью погружает зубы. Это больно, больнее, чем раньше. Ведь сейчас она не контролирует силу укуса. Но я терплю и боюсь дёрнуться, чтобы не начинать заново. Теперь, когда Эйка при деле, я могу лечь рядом и подождать. Нет, надо перекатить её на себя – так будет удобнее.
Голова начинает кружиться, но Эй предупреждала о таких осложнениях, так что я отодвинусь, едва она откроет глаза. Едва она их откроет. Но Эйка не поднимает ресниц и вообще не шевелится, только пьёт и пьёт. Я обнимаю её как можно крепче и окунаюсь лицом в её волосы, в густую непролазную черноту. Во мрак, который смыкается одним мигом.
* * *
Расступается мрак куда дольше. Я пробую поднять веки, но узкая полоска света бессильно схлопывается. В последний раз она оказывается кроваво-алой, и в попытке отгадать, что это такое, мне, наконец, удаётся удержать глаза открытыми.
Загадочное свечение – всего лишь пожар заката под свинцово-чёрными тучами. Багровые портьеры против обыкновения раздёрнуты, и холодный вечерний свет заливает постель. Эйка сидит в изножье этой постели, замотавшись в кокон из шёлка, на этот раз зелёного, и смотрит на меня так, будто собирается съесть. Разве она не должна быть сыта? Я не помню, чем кончилось дело в библиотеке, как я дошёл сюда, если шёл, и как очутился в кровати под островами и океанами. Но на чём всё прервалось, я помню. Такое не забудешь.
Внешне Эйке намного лучше. Но довольной она не выглядит.
– В следующий раз я тебя убью, – произносит она так, что трудно разгадать, предостережение это или угроза.
Я пытаюсь разомкнуть губы, но ничего не получается. Эйка с досадой поднимается и суёт мне воду. Уже не в роге, а в чашке. Ручка чашки отбита, тонкий фарфор просвечивается в лучах зимнего заката. Я делаю осторожный глоток и шёпотом отвечаю:
– Договорились.
Пусть тоже гадает, что я имею в виду. Она могла бы обрадоваться, что мы вместе. Всё ещё.
– Ненавижу тебя, – резко выдаёт Эйка.
Я сосредоточенно делаю два глотка и откидываю голову на высокий щиток кровати, исполосованный её когтями.
– Ты слишком слаба для сильных чувств, – отмечаю я без всякого выражения и даже без голоса, – побереги силы, ты только что чуть не умерла.
Она смотрит на меня с полминуты, прежде чем ответить.
– Это было третьего дня. Просто обморок.
– Нет, – припоминаю я, – не просто. Так или иначе, я рад твоему возвращению. Ты меня не поцелуешь, милая?
По лицу Эйки проходит лёгкая судорога.
– Ты для этого слишком слаб, – передразнивает она с нервной усмешкой, – я думала, ты вообще в себя не придёшь. Что я только ни делала, тебе было всё едино. И ты постоянно норовил истечь кровью. Кто бы знал, что в человеке её целое море! Я очнулась мокрая насквозь. Платье так и пришлось выбросить.
У неё такой вид, будто её до сих пор мутит.
– Не всё же тебе меня пугать! – усмехаюсь я. – Хотя платье жалко.
Эйка отвечает тяжёлым нечитаемым взглядом, а потом пихает ногой стопку томов по врачеванию, сложенную возле моей подушки.
– Вот твои книги, чародей. Лечись, если найдёшь способ. Я больше ничем помочь не могу. Если укус снова откроется, прощайся с жизнью. И побереги простыни! Чистых не осталось.
О! Хорошо, что она запаслась бельём. Ворох кровавых тряпок так и валяется в углу, и моя одежда там же. Всё в таком виде, будто меня оборотни рвали.
– Постараюсь, – обещаю я, не решаясь потянуться за книгой, – я помню, что ты не выносишь кровь.
– Лишь когда надо сдерживаться, – поясняет она, облизнув клыки, – а раз сдерживаться незачем, то кровь – это восхитительно! Но ты не забивай себе этим голову. Лучше поспи и подкрепись зайчиком. Я за эти дни подучилась, больше не пережариваю.
Ага, она уже за зайчиками слетала! И опять навострилась.
– Ты так говоришь, будто собралась куда-то. Куда? – спрашиваю я непринуждённо.
– На охоту, – прохладно улыбается Эй, – мне давно пора, я только ждала, чтобы ты очнулся.
– Какая охота? После человеческой крови ты можешь долго не есть.
Её голос продолжает остывать:
– Сейчас я больна, мне надо больше.
Я подбираю слова, теребя пальцем скол фарфоровой ручки. Похоже, назревают скандал и битва мировоззрений. Не уверен, что нам обоим по силам такая роскошь.
– Ты могла сказать раньше, сколько тебе требуется, – замечаю я, не поднимая глаз, – я бы добыл.
– Что ты добыл бы? – она смотрит на меня в упор, как перед броском.
Не знаю, что. Звезду с неба. Не дождавшись ответа, Эйка сбрасывает ноги с постели и поднимается, сердито вырвав у меня край юбки.
– Ночь ещё не настала, – пытаюсь я воззвать к её разуму, – давай посидим тихо. Полежим.
Да, лежать гораздо лучше. Так голова не кружится. Эй нетерпеливо оглядывается на гаснущее солнце и с усмешкой опускается в кресло. Оот этого легче не становится. Минута капает за минутой, и молчание между нами уже можно резать ножом.
– Больше ничего не хочешь? – уточняет она, полируя когти о бархатную обивку.
– Хочу, – решаю я, чуть подумав, – дай мне синюю воду. Там, на каминной полке.
Эйка выглядит недовольной, но приносит.
– На дне осталось, – предупреждает она, протянув бутыль.
– Ты поила меня этой гадостью?
– А ты меня чем поил?
Я делаю короткий глоток и сердито затыкаю пробку. Жидкий огонь прокатывается от горла до кончиков пальцев, и зрение обретает режущую чёткость.
– Всё ведь обошлось! Так почему бы тебе не успокоиться? – спрашиваю я, поморщившись.
– Потому что ты предатель! – огрызается Эй. – Хитрый стал, да? Сам мне лис таскаешь и сам же подставляешь шею! Ты уж определись.
– Ты сказала, что лис тебе мало. Вот ты и определись!
– Мне всегда будет мало, – заявляет Эйка, свирепо блеснув глазами из вечерних теней. – А ты всегда будешь хотеть, чтобы я тебя съела. Не можешь с этим совладать, прыгай в озеро, как грозился.
Она действительно отворяет окно. А там мороз, между прочим.
– Сразу прыгать? – уточняю я, сердито кутаясь в покрывало. – Или подождать, пока ты себя заморишь?
– Свою проблему я решу, а не решу, так сдохну. Так тому и быть, – обрубает Эйка.
– Не бывать этому, пока я жив.
Она отвечает глухим ворчанием, а мне вдруг становится смешно.
– Сама посуди, зачем мне кормить озёрных гадов, когда ты тоже голодная?
Эйка поворачивается к зимним небесам и произносит с усталой безнадёжностью:
– Вот поэтому я тебя ненавижу.
– Улетишь – не возьму тебя на корабль.
– Да пошёл ты со своими кораблями, – бросает она через плечо.
– И то верно! – вздыхаю я с облегчением. – Сей же час и отправлюсь. Ты пока лети, куда хотела, не оборачивайся.
С третьей попытки у меня получается встать.
– Это ещё зачем? – настораживается Эй.
– Затем, что ты… Сгинешь, – предрекаю я, с трудом отдышавшись. – Хочу к тому времени быть… За горизонтом.
Весь пол сегодня волнами. Я делаю несколько шагов, цепляясь за нарисованный на стене океан, и безмерно устаю от качки.
– Ну-ну, плыви, – цедит Эйка из-за спины, – куда плыть-то собрался?
– За помощью, – хриплю я, доковыляв до подоконника, – привезу нормальных магов, чтобы вас всех тут расколдовали по самое не балуйся.
– О! – сумрачно оживляется Эй. – Вот это дело! Чем же я стану, если меня расколдовать? Прахом?
Этим вопросом я не задавался. Надо будет задаться, если кровь вернётся к мозгам. Пока я просто говорю ей:
– Ты бы уже три дня прахом была.
Эйка молчит пару долгих мгновений.
– Всё равно ты не доберёшься до берега, – решает она наконец. – Это у тебя от укуса такая тьма замыслов. Ляг, ненормальный! А то опять кровь пойдёт.
– Тебе что за дело?
– Ну, я же не какая-нибудь тварь бессердечная, – усмехается она.
И подходит. Лучше бы не подходила. И обнимает. Лучше бы не обнимала. У меня, когда она так прижимается, всё перед глазами плывёт.
– Ложись, а? – упрашивает Эй, поглаживая едва зажившие рубцы на моих рёбрах. – Ну, мне, правда, надо. Или это не кончится. Подожди, я тебя прошу. Мне сейчас опасно с тобой быть.
Я трясу головой, отказываясь слушать.
– Никуда ты не полетишь, и не лезь ко мне со своими выходками! Ты какую-то блажь себе в голову вбила. Или убьёшь кого, или сама убьёшься. Через мой труп.
– Страсти какие! – ахает она. – Ну-ну. Я подожду, пока ты в обморок грохнешься.
– Долго придётся ждать.
Эйка с мрачной усмешкой расправляет крылья. Ветер треплет на ней зелёный шёлк, готовясь понести на все четыре стороны. Ага, сейчас! Я взбираюсь на подоконник и заслоняю ей путь. Холод режет кожу, но в раздрае чувств он кажется мне огнём. Эйка внимательно за мной наблюдает и даже не щурится от ветра.
– Спускайся, – предлагает она негромко, – а то сдует. Или всё-таки решил прыгать?
– От тебя зависит, – отвечаю я, цепляясь за оконную створку.
– Если от меня, то я поймаю, – рассуждает она, – а если у тебя своя голова имеется, то слезай. Простудишься, и не поплывём никуда.
– Мы и так не поплывём, – обрубаю я, – и не маши на меня своими крыльями! Я же за Перо не хватаюсь.
– Как скажешь, – улыбается она и отходит.
А потом молниеносно выбрасывает хвост и сдёргивает меня с подоконника. Я лечу на пол и, возможно, что-то себе ломаю, но главное, что не руки. Руками я отчаянно хватаюсь за кончик её хвоста, повыше ядовитого шипа. Эйка не замечает этого, она уже целиком нацелена на охоту. Или я её так довёл, что словесные аргументы закончились. Меня разворачивает и несколько шагов тащит по полу, а Эй вылетает в другое окно. Закрытое. То есть вышибает раму. Я бы за ней и дальше увязался, но обо что-то задеваю головой, и сознание меркнет.
Очнуться меня заставляет понимание, что иначе я замёрзну насмерть. Не самая интересная смерть при таком богатстве предложений! Снаружи ночь, через выбитое окно наметает снег. Я зажимаю ладонью правое ухо, чтобы заглушить звон несуществующего будильника, и, наконец, поднимаюсь с усеянного стеклом пола. Нет, не поднимаюсь. Нет, всё-таки поднимаюсь. Нет, не стоит себе лгать. В общем, я как-то добираюсь до водопада, попутно захватив Перо и синюю бутылку. Захлопываю дверь и начинаю греть магией ледяные струи, вычёркивая в воздухе одну попытку за другой. При этом меня трясёт одновременно от холода и от хохота.
С десятого раза начинает валить пар – видимо, получился кипяток. Для лучшего результата я выпиваю синей воды – всё равно её надолго не хватит. А в замке есть другая вода, разных цветов. Потом запасусь, если не сварюсь и не закоченею.
Отчасти я понимаю, что не стоит сидеть в фонтане – раны на шее могут открыться. И напиваться не стоит – заснёшь и захлебнёшься. А отчасти мне наплевать. Надоело постоянно думать о гибели. Об Эйке я тоже стараюсь не думать. Всё время тянет представить, что она делает и с кем?
Она как-то рассказывала, что раньше старалась освобождать от мук больных и престарелых. Такой лёгкий и приятный поцелуй смерти. Может, да, может, нет. По-моему, у неё всё под настроение. Не представляю, кого она выберет, но я ему не завидую. Или вру, завидую. У меня же Связь!
Я никак не могу успокоиться, а ведь Эйка вот-вот вернётся, и не дело ждать её здесь. Ещё минута – и подъём. Ладно, пять минут. Да кто сказал, что она вернётся? Она обещала не исчезать, но и я обещал не лезть к ней в зубы.
Если она опять пропадёт, что делать? Остаться здесь? Отправиться на новые поиски? Уйти к кораблям, как грозился? Точно, возьму корабль, уведу его на край света и затоплю там. Вот же смех!
Я бы мог, наверное, почитать книжки – о, тут есть весьма занятные! – и наколдовать ей клетку с цепями. Но к чему утруждаться? Пусть только покажется, я её просто убью. И себя убью. И весь мир обрыдается. Эх, раньше надо было думать! Теперь она будет сытая, мне с ней не совладать…
Бешеные мысли так и скачут по тёмному кругу, и мне стоит огромного труда собрать их в разумную форму. Почему непременно кто-то должен погибнуть? Эйка всегда была опасной. Теперь она не всегда опасна, это уже хорошо. Надо только пережить этот день… Эту ночь. А назавтра я принесу ей лису. Двух лис. Трёх. И постараюсь, чтобы её больше не протыкали копьями. Надеюсь, она хотя бы не напоролась на оборотней там, в ледяной мгле.
Вода постепенно остывает, и мысли тоже – до состояния межзвёздного холода. Я не могу провести грань между Связью и привязанностью, как не могу отграничить разум от безумия. Но всё, что я говорил и делал в этом замке, теперь представляется горячкой и бредом. Кровавым помрачением, тут Эйка угадала. Я прирос к ней, как к дереву, и пытаюсь подобрать удобное положение. Что я такое, чтобы она ко мне возвращалась? Я бы её сам на маяк не взял, будь моя воля.
Я как-то ничего уже не хочу. Ни к кораблям, ни головой в озеро. Даже не хочу видеть Эйку. Мне тяжко и стыдно, и я не представляю, что ей сказать. Я хочу… Одеться, наверное. И выбраться уже из воды, а то превращусь в одно из светящихся чудищ у подножия замка.
Я возвращаюсь в комнату, захваченную первозданной стужей, и роюсь в тряпках, раскиданных Эйкой по креслам. Всё это лиловое и охряное кажется одинаково бесполезным. Алое должно смотреться на мне особенно несуразно. Замотавшись в алое, я набрасываю сверху свой плащ, чтобы перестали стучать зубы, и отправляюсь гулять по замку. Окно-то надо чинить!
Зеркальный щит я прихватываю с собой. Я не самоубийца, несмотря на все потуги. Иначе отмучился бы давно, ещё когда остался один на маяке. Так чего мне бояться – зеркал? Возле одного из них я стою довольно долго, пока моё мокрое отражение с кровоподтёком на правом виске не сменяется постепенно выползающей из мрака безглазой нечистью. Видимо, у меня два отражения.
– Назад, – говорю я твари, дав ей по лбу Пером, но тварь не успокаивается и продолжает алчно разевать пасть.
В последний момент я отдёргиваю руку, а потом снова протягиваю пальцы к его зубам.
– Тошно тебе, да? Тошно… Сам виноват, что уж теперь. Назад, я сказал!