85.
Они уходили вверх по узкой тропе, всё дальше и дальше – к вершинам, скрытым пеленой тумана. Первые несли что-то, похожее на флаг, отсюда не разобрать было, какого цвета. Их шатало и сносило ветром – туда, где по бокам от тропы разверзалась бездна, и острые камни, осыпаясь из-под ног, летели в неё, чтобы исчезнуть бесследно. Чем дальше, тем гуще становился туман и делалась уже, терялась из вида извилистая тропинка над пропастью.
– В этом они все, – протянула стоявшая у неё за спиной Софи. – Взять себе флагом красное платье когда-то жившей шлюхи и идти под ним против всего, пока не упадут.
– Но куда они? – проговорила Лаванда. – Ведь там… ничего нет. Там только туман.
– Именно так. Туман жизненно необходим всем в их роде. Пока он не даёт им рассмотреть, они могут идти вперёд – к какой-то свободе, к какому-то свету. Спроси их, что это, – и они не ответят.
Ветер злился на этих утёсах. Он яростно трепал крысиный плащ Софи и птичьи перья в браслете Лаванды.
– Они поют? – Лаванда прислушалась и уловила тихий, почти сливавшийся с ветром мотив.
– Это песня у них в голове, – снисходительно пояснила Софи. – Когда-то она двигала города и страны, теперь же это просто старая ветошь. Она обещает им лучший мир, который они никогда не сумеют построить.
– Там только пусто, – тихо повторила Лаванда. – Зачем им эта пустота в тумане? Почему они не возьмут моего солнца?
На вершине ветер ходил вольно и беспрепятственно. Ничто здесь не прерывало его одинокий свист.
Феликс остановился у самого края, окинул взглядом окрестности. Открывавшийся вид одновременно восхищал и разочаровывал. Под холмом разворачивались снежные поля и холмы поменьше, все в застывшем немом величии, местами их опушала кромка леса, в отдалении различались грубые постройки и даже, кажется, замёрзшая речка. Но никакого признака города, никаких огней на горизонте – ничего такого.
Он оглянулся на своих спутников. Пурпоров стоял почти рядом, Рамишев и Сибилла – чуть подальше, держась за руки (Рамишев помогал ей взбираться по крутому склону, когда они поднимались).
Первая вылазка, столь ловкая и удачная, так вдохновила его, что захотелось повторить, и он позвал их с собой на холм, как только добрались до посёлка и немного перевели дух. Если Ринордийск близко, заключил Феликс, уж с высоты-то мы должны будем его увидеть. (Китти отказалась, сославшись на то, что несколько приведёт в порядок стоянку и по возможности поищет всякие полезности).
Ну вот, пожалуйста, твоя вершина. Ничего там нет.
Или нет, погодите, вон там у горизонта… Он напряг зрение, рассмотрел на секунду какие-то белые зазубрины, но те сразу расплылись.
Феликс недовольно мотнул головой, всмотрелся вновь, не так пристально.
Не хотелось признавать, что там нет города. Не просто не хотелось – казалось неправильным, немыслимым, какой-то глупой ошибкой. И следом же будто приобнял кто-то, незримо и тепло, легонько погладил по плечам, – эдакое без слов выраженное «я здесь».
Он с неуверенностью вновь оглянулся на компанию.
– Думаю, он там, – Феликс небрежно махнул в сторону горизонта. – Просто день, днём видно хуже. Была бы сейчас ночь – мы бы обязательно заметили огни.
Они молчали и смотрели недоверчиво, даже как будто немного с обидой, что он разочаровал их.
– Не верите? – пробормотал он, отводя взгляд. – Ну да, ваше полное право, конечно.
– Я на самом деле тоже думаю, что он там, – подала голос Сибилла.
Феликс резко обернулся к ней:
– Ты тоже чувствуешь? Что-то такое?
– Нет… Но я верю, что чувствуешь ты.
«Спасибо тебе, – не сказал он, лишь кивнув и прикрыв глаза, – спасибо тебе, странная девочка, с которой мы едва знакомы месяца три, чуть больше. Хоть кто-то ещё в меня верит».
Захотелось вдруг отойти с ней в сторонку, где ветер не перебивал бы каждое слово, и рассказать всё с начала и до конца: о борьбе за свободу – где-нибудь, когда-нибудь, о лезвиях-словах, повисших глубокой ночью бессмысленными обрывками ваты (пожалуй, ещё сигарету), о том, чем пахнут старые газетные вырезки и как блистает солнце на ободке бокала – коктейль голубой, как голубое небо, рассказать о Ринордийске, в котором она никогда не бывала, о его тонких шпилях и башнях, за которыми встаёт рассвет, о том, как хорош прохладный весенний день, в который не жаль и умереть (или это только так кажется), и о том, как на зимних улицах, будто свечи, горят озябшие фонари сквозь вихри метели…
Ладно, хватит пафоса. Всё уже сделано до нас.
– Два на два, стало быть, – скептично и насмешливо протянул Феликс. – Ну что, возвращаемся? У нас ведь ещё один человек.
Когда он вошёл в помещение, Китти в накинутом на плечи пальто, опустившись перед железной печкой, что-то методично сжигала. Глаза её остановились и смотрели в полыхающее чрево, лицо же в отсветах пламени было совсем белым.
Феликс обошёл её сбоку.
– Китти? Что ты сжигаешь?
– Всякий мусор. Тут плохо с топливом.
Подозрение, нелепое и непонятно как возникшее, показалось вдруг не подозрением, а совершенно правильной догадкой.
– Что ты сжигаешь?! – Феликс быстро шагнул к ней и остановился.
Китти подняла голову, дёрнула уголками губ. Какое-то тёмное удовлетворение залегло в её глазах – будто она поняла, о чём он подумал, но специально медлила с ответом.
– Распечатки в соседней комнате. В папке с документами, – сказала она наконец. – Уж наверно, я бы обсудила с тобой до того, как сжигать их.
– Вот это оставь, пожалуйста, – отрезал Феликс, отойдя в сторону. – Мы не для того столько скрывались, чтоб под конец пути всё просто сжечь.
– Ты так уверен, что под конец?
– Мы нашли, где Ринордийск.
Он рассказал. Китти слушала внимательно, не перебивая.
– Никто его не видел, – задумчиво заключила она в итоге.
– Но я чувствую, что он там.
– Вопрос жизни и смерти, Феликс, – Китти смотрела на него в упор тёмными, почти почерневшими глазами. – И не только твоих. Можешь ты доверять этому своему чувству настолько?
– Да!
Она смотрела ещё несколько секунд, затем кивнула:
– Хорошо. Я нашла целых две канистры с бензином. Не слишком много, но на какое-то время хватит.
– А еда?
– Еды нет, – ответила она невозмутимо. Взглянула на окно, где начинал сереть коротенький день.
– Мы выдвинемся отсюда, когда стемнеет. Моя машина поедет первой. Я буду вести, а ты – говорить куда. Пойдёт?
86.
– Так, значит, выходит – если, конечно, мы верим Шелетову, – что мы можем встречать их здесь уже этим вечером, – он предупреждающе перехватил взгляд Дукатова. – Разумеется-разумеется, не прямо здесь. Я говорил, скорее, про какой-нибудь неброский уголок, где мы, наконец, сможем нормально поговорить.
– Что, они правда под Ринордийском? – Дукатов недоверчиво сощурился. – Не понимаю такого изврата логики.
– Мне самому странно… Скрываться по всей стране, чтоб в итоге вернуться прямиком сюда… Но если по Шелетову, то получается, всё так.
Дукатов оглядел всех остальных:
– Мне одному кажется, что этот Шелетов давно импровизирует на тему? Я бы взглянул хоть на одно свидетельство, что он не тыкает случайно в карту.
– Я тоже иногда сомневаюсь… Однако ничего невозможного в том, чтоб им вернуться, откровенно, не вижу. Что до логики – думаю, скоро сможем поинтересоваться у них самих. Я всё же рассчитываю, что здесь, под столицей шелетовским не составит труда на них выйти…
– Безусловно, им не составит, – сказал Шелетов собственной персоной.
Все даже подпрыгнули слегка и тут же сделали вид, что ничего подобного не было.
Шелетов стоял у дверей и поглядывал на всех с любопытством и интересом. Он был не слишком высок, одет в серый потрёпанный пиджак и довольно мало походил на ссо-шника (как всё ещё звали людей его когорты, хотя никакого ССО уже больше полувека не существовало). Хуже всего – было непонятно, как долго он здесь стоит.
– А, господин Шелетов, – он улыбнулся и чуть привстал навстречу. – Вы извините, я не подумал, что вы будете нас подслушивать.
– Вот ещё, подслушивать, – тот отодвинулся от входа, прошёл к свободному месту рядом. – Когда говорят о своём, говорят тише и как минимум закрывают двери. А так ни о каком подслушивании и речи быть не может.
Каждое движение он производил не то что неохотно, но с какой-то ленцой. Сев, с тем же интересом оглядел присутствующих.
– Думаю, самое время определяться с планами, господа.
– Да? – с вежливым вопросом он посмотрел на Шелетова.
– Что конкретно вы хотите получить. Как понимаете, теперь мы можем сопровождать их на всём пути вплоть до главных улиц Ринордийска. Но я слышал, вы изъявляли желание обо всём поговорить. Тогда, разумеется, не следует доводить до города. Какое-нибудь местечко за окраиной подойдёт для такого случая куда больше. Почему не в городе – вы прекрасно знаете: на входах достаточно внимательно следят за перемещениями, а госпожа Мондалева, конечно, безмерно занята, но всё же не спит.
– Остаётся признать, что вы, несомненно, правы.
Шелетов коротко кивнул, будто возражений и быть не могло.
– Теперь вопрос второй: нужны ли вам непременно все или кто-то в особенности?
Он помедлил, переглянулся с Вайзоновым и кратко с Дукатовым:
– Видите ли, в чём дело…
Мглистая темнота неслась над взбитыми сугробами. Ветер свистел и бился в окно сбоку.
– Всё ещё прямо?
– Да.
Феликс даже привстал, сколько позволяло сиденье, навстречу вечеру и горизонту – так ему казалось ближе. Они мчались полями.
Китти неожиданно затормозила.
– В чём дело?
– Речка. Надо поискать мост.
Он приподнялся (при остановке даже швырнуло в кресло), постарался разглядеть, что она увидела.
– Может, так, по льду? Февраль всё-таки.
– Мы ещё – может, – она кивнула куда-то назад. – А вот они вряд ли.
Феликс оглянулся на видневшийся позади внедорожник. Тот неуверенно рокотал на одном месте.
– Ладно…
Поначалу казалось, всё просто: они только отдалялись правее и правее, не составит труда потом вернуться. Но вскоре пришлось сделать огромный крюк, так вильнуло русло, за ним – ещё один, направление так и не выровнялось после него. Казалось, река теснит их, отдавливает назад, совсем в другую сторону.
Наконец неясной тенью пролёг мост.
– Здесь!
Машина, неловко переваливаясь, пересчитала каждое из брёвен. Несколько из них угрожающе скрипнуло, но не больше.
Китти остановилась:
– Куда теперь?
Куда… Он оглядел призрачную белизну, что вдруг расстелилась во все стороны. Понял, что не знает.
Не чувствует больше.
С чего он вообще взял, что что-то там чувствует!
Китти смотрела на него не мигая. Если она хоть что-то сейчас скажет, подумал Феликс, он не сможет больше вообще ничего.
– Подожди, – попросил он.
В тишине застыл на мгновенье звенящий ступор, затем отступил, дал место ощущениям и мыслям. Ну конечно, как это он потерял…
– Прямо, – Феликс вздохнул с облегчением. – Прямо и чуть-чуть влево.
Там, впереди город по-прежнему сверкал огнями, невидимыми за горизонтом.
Они проехали больше половины, когда Китти зачем-то сбавила скорость.
– Слышишь?
Феликс дёрнулся было сказать, что нет, но тут же услышал и сам.
– Моторы?
– Перед нами, – Китти кратко обернулась. – Да?
Не дожидаясь ответа, она резко взяла влево.
Звук затих, растворившись в уходящих сугробах по правую руку.
– Это, может, и просто кто-нибудь, – пробормотал Феликс.
– На полях? Сейчас?
– Мало ли, – он упрямо пожал плечами.
Вскоре, однако, шум раздался уже с другой стороны.
– Нашествие, – тихо хмыкнула Китти и повернула ещё больше. Теперь они ехали скорее налево, чем к городу, перпендикулярно тому, что было нужно.
Но звуки на этот раз не пропали надолго. Они возникли снова: один, два… нет, собьёшься считать, сколько моторов: они менялись, одни выдвигались вперёд, другие скрывались на время и вновь возникали, затмевая первые. Казалось, минута за минутой они звучали ближе.
Феликс напряжённо вслушался.
– Они нас видят, что ли?
– Вполне возможно, – Китти не отрывалась от дороги. – Засекли.
Она вела машину в сторону и, понял Феликс, наперерез, по чуть-чуть, но продвигаясь вперёд. Если успеть обойти их и разминуться до того, как те будут слишком близко…
Шум раздался слева. Следом же выросло на рыхлом снегу несколько чёрных металлических морд.
Китти на всём ходу развернула машину, подняв клубы снега, и погнала обратно. Внедорожник, которому они, огибая по дуге, успели просигналить, подался за ними, в сторону от города.
Какое-то время проехали свободно. Сугробы взметались и падали, пятна от фар прыгали по ним, как испуганные зверёныши, но казалось даже, что удалось оторваться.
– Если сейчас по большой дуге. Сможешь потом найти путь?
– Естественно.
Естественно – сейчас он, наверно, смог бы что угодно, найти город вслепую за сотню километров или выйти одному против всех них, если сложатся обстоятельства. Злобная ярость наполняла его и придавала столько сил, сколько он не помнил в себе за все последние месяцы.
Они продвинулись далеко вглубь полей – с полчаса или больше шли по линии реки, не приближаясь, однако, к ней вплотную.
– Мы сейчас отдаляемся, если что.
– Я понимаю. Хочу попробовать зайти с севера.
Чужие фары пробили темноту и замельтешили в отдалении хаотичными всполохами.
– Они за рекой! – возвестил Феликс.
Машина вильнула в сторону, и тут же нагрянул встречный рёв моторов. От него путь вынужденно вёл на запад – снова к городу и в лапы ловушки.
Китти резко отвела машину по дуге, притормозила.
– Так, стоп. Сейчас начнём метаться, хуже некуда.
Оба замерли. Затаив дыхание, они напряжённо вслушивались.
– Они везде, что ли? – прошептал Феликс.
Китти неохотно кивнула:
– Кажется, мы в петле. Попались, как идиоты.
Рядом затормозил внедорожник. Вспыхнул фарами, его дверца открылась. Китти, вздохнув, отстегнула ремень и вышла сама. Феликс вынырнул вслед за ней.
– У нас бензин кончается, – сообщил Пурпоров, быстро подходя к Китти.
– Знаю. У нас тоже.
Из внедорожника выкарабкались Рамишев и Сибилла.
– И что теперь? Даже если зальём из канистр всё, что есть, на все эти круги не хватит. Там на путь по прямой до Ринордийска, не больше.
– Можем ещё отступить, – без интонаций произнесла Китти.
– Зачем, куда отступить? – вскинулся Феликс, но его никто не услышал.
– Но куда? – Пурпоров повёл рукой. – Последнее поселение было давно, туда не хватит уж точно. И там же ведь тоже больше нет бензина?
– Нет. Мы весь забрали.
– А где он есть, мы не знаем и не доберёмся.
– Хорошо, чего ты хочешь от меня? – Китти не смотрела на Пурпорова или на кого-то ещё, она смотрела в снег. – Чтоб я материализовала бензин в баках? Или посёлок поблизости? А, чтобы они оттуда ушли?
Она двинулась куда-то прочь от машины:
– Хорошо, сейчас скажу, чтоб расступились и пропустили нас.
Феликс успел схватить её за руку.
– Ты что, с ума сошла?
– Ну вот, господин Пурпоров считает, что это входит в мои возможности, – Китти приостановилась. – Жаль только, значок дежурного я успела сжечь. Но думаю, мне и так поверят.
Феликс кинул взгляд на Пурпорова:
– Что ты молчишь, скажи ей!
Тот только потерянно развёл руками:
– Но я реально не знаю, я просто хочу понять, что делать…
– Вот именно, – Китти невозмутимо кивнула. – Поэтому я пойду и спрошу у них.
– Нет, пойду как раз я, если ты отдашь мне пистолет, – сорвался Феликс. – Они мои естественные враги, а не кто-нибудь!
– Люди… – Рамишев уже неопределённое время пытался привлечь всеобщее внимание. – Люди, люди!
Все наконец посмотрели на него.
– Я только хотел сказать, там стоят какие-то постройки, – Рамишев неуверенно махнул рукой.
В той стороне, куда он показывал, дальше на юг, из снега высились невзрачные угловатые контуры. Одно крупное строение, видимо, было основным, рядом теснилось ещё несколько, поменьше.
– На посёлок не очень похоже, но всё-таки… хоть что-то, – пояснил Рамишев.
– Спасибо, Витик, – Китти кивнула ему. – Едем туда.
87.
«Зачем я здесь?»
Собор наискось просвечивали лучи, но всё же тут было затенено, и галереи уходили в полумрак и сепию. Витражи, напротив, сияли, возгораясь на лучах алым, золотистым или зелёным. Фигуры были переменчивы: недвижно смотрящие перед собой, они, казалось, скашивали вдруг взгляд и тихо следили, что ты, как будешь делать, уголки же губ оказывались изогнутыми вверх или вниз – совсем немножко, можно и не заметить – да в следующую секунду уже и не было видно.
Лаванда двинулась вперёд неспешно, как в музее. Витражи нравились ей: им казалось, что они о чём-то ей рассказывали. На одном она заметила давешнюю человечицу в маковом: она тащила куда-то свой флаг, медленно уходя к горизонту, но не сумев глядеть на него. Глупая.
На других расплясывали невиданные диковинные звери, и все косили глазом, все посматривали, глядит ли она, когда проходит мимо. Но больше привлекала волна – огромная, из куска чистого, но непрозрачного синего стекла, в котором свет застыл, заставив застыть мгновенье вместе с собой. «Из века в век, – прочитала Лаванда в рукописной книге на столике под витражом, – всевозможные ясновидцы и предсказатели уделяли катакомбам повышенное внимание, приписывая им особую важность и даже роковое значение в жизни столицы. Так, подземные реки, будучи потревожены…»
Страница закончилась, и Лаванда перевернула лист, но буквы там расплющились, стали жирными и непонятными, будто на них пролили что-то. Лаванда недовольно отвернулась и сделала вид, что ничего не случилось.
Она видела великанов, раззявленными ртами уставленных в небо, и созданий юрких и незаметных, как переливы вечернего огня. Правители сидели на престолах чопорно и строго, они не могли покинуть раз данное место и глядели с жадностью и упрёком, пока она проходила среди них под лучистой короной.
Здесь больше не было масок, но лица оставались неузнанными, вытянутые и озарённые в изменчивом свете – хотя казалось, всех их откуда-то помнишь, некоторые промелькнули в давнем забытом сне, другие жили с тобой бок о бок или стояли когда-то над самой колыбелью мира.
Лаванда пришла не за ними. В Сокольском соборе ей нужен был ответ на один только вопрос. Она миновала витражи, улыбавшиеся вслед затаёнными оскалами, – дальше, к концу галереи, где за светло-мраморной колонной путь сворачивал вправо, уводя с собой свет. Напротив же колонны, в нише, куда не доставали искосые лучи, покоился ещё один витраж.
Луна, огромный белый диск, висела, как и было заведено, в сиреневом небе, но уже была расколота на части неодолимой силой. Трещины расползались между зазубренными изломами и разбивали картину.
Лаванда остановилась возле. Конечно, она тотчас поняла, что это за Луна.
«Мел взяла сельская травница – сновидица и знахарка, что жила на отшибе и, если только её не просили, не вмешивалась в дела соседей. Её слова могли быть неясны, но глаза следили течения мира, не видного людям. Глубины и дали разверзались перед ней».
– И этот последний, – тихо, только сама себе сказала Лаванда. – Он остался последний.
Кто-то шевельнулся в стороне от колонны и тем привлёк внимание. Лаванда обернулась: там стоял молодой человек непримечательной наружности, в сером костюме и шляпе по моде прошлого века. Смотрел он с некоторой отстранённой грустью.
– Кто вы? – спросила Лаванда.
– Вы меня не помните? – тот сдержанно и несколько неловко улыбнулся. – Я сновидец, игрок словами… поэт. Вы должны были видеть меня на старой фотографии.
Лаванда внимательно прищурилась, но вновь раскрыла глаза:
– Я вас не помню.
– Что ж, вполне может быть, – он отвёл взгляд. – Это в любом случае не помеха, мне просто хотелось уберечь вас от ошибки.
– Меня? – столь же отстранённо удивилась Лаванда. Человек улыбнулся опять:
– Видимо, такая у меня судьба – говорить правителям, что они неправы. В этот раз я, правда, пришёл не как подданный, а как союзник и товарищ по духу.
– Говорите же, я вас слушаю.
Тот посмотрел внимательно, покачал головой:
– Вы не можете грезить бесконечно. Сначала кажется, что вы полностью управляете ими, но они хрупки и капризны… Смотрите! – он легко повёл рукой, в глубине галереи закачались тени, и подумалось даже, что пахнет сиренью, однако в следующий миг всё уже полыхало огнём. – Однажды они покинут вас – в самый неподходящий день и час. И всё, что останется вокруг, – это пустота и разрушающийся мир, до которого вам прежде не было дела.
– Я поняла, кто вы, Алексей Лунев, – сдержанно заметила Лаванда, – но ваши советы мне не нужны. Я слишком долго слушала всех и теперь знаю сама, что, как и для чего мне следует делать.
Свет проник по её мановению через расколотый диск, и стало видно, что в глубине галереи не было ни огня, ни сирени, один только шорох теней.
– Луна больше ничего не может дать вам, – тихо сказал человек. – Всё, что было у неё для вас, вы уже взяли сами.
– Я знаю, – кивнула Лаванда. – Я иду к Солнцу.
Она отвернулась, и человек скрылся из глаз, смешался с полумраком за колонной, будто и не был здесь. Больше никто не заграждал путь, и Лаванда пошла вперёд.
Галерея раздавалась далее – меж опустевших листов старой бумаги, меж засохших цветов, сплетённых в венки. Свет истончался, растянутые его нити натыкались на глухую кладку стены. Пыльная дымка клубилась в воздухе на лучах. Здесь был тупик.
Но за стеной отчётливо слышалось движение. Совсем другая жизнь.
Лаванда отставила стену – та спала занавесом и перестала мешать, – и то, что открылось глазам, было широко и великолепно. Колесо в полнеба шло своим кругом, всё в огне, весёлое и яростное. Одна за другой пролетали кабинки – красная, чёрная, белая и всех других цветов, – они повторялись и всё бежали, будто никогда не могли замереть и не кружиться больше. Ливень хлестал с неба, и вокруг разбегались уже все, кто мог. Только молодая пара стояла почти у подножья – те, чьим именем назвали главную улицу города. Взявшись за руки, они с интересом смотрели в мелькание спиц.
– Значит, что у нас получается, – негромко и отчётливо проговорил мужчина. – Одна и та же фигура через века, на каждом витке действие повторяется. Три акта с одним и тем же сюжетом, с теми же лицами…
– Три мало, – аккуратно прервала женщина, не отрывая от колеса взгляда. – Думаю, хотя бы пять или семь.
Здесь и сейчас, поняла Лаванда, когда вода заполняет землю, а огонь пронизывает воздух. Здесь будет только ещё оборот, и колесо остановится в последний раз. Так должны были застыть и обратиться в горы двое детей, что пробрались в зачарованный край и нарушили его покой. Так должна застывать любая форма в окончательном и совершенном своём варианте.
Она подняла руку, чтоб остановить вращение, и вздрогнула: парочка смотрела на неё с улыбками.
– Похоже, снова не на этот раз? – мурлыкнул мужчина, обращаясь то ли к ней, то ли к своей спутнице.
– Видимо, что-то было забыто, – откликнулась женщина в тон ему. – Ведь это так легко – не учесть и упустить какую-нибудь мелочь…
– Откуда пришёл он – загадка веков, – похоже, что-то процитировал мужчина. – Но ты правильно заметила, это, конечно, никакая не загадка. Откуда они пришли, достаточно известно, и это не так просто откинуть.
– Да, этого совершенно нельзя откинуть, – согласилась женщина.
– Как старая навязчивая песенка.
– Уже и слова забылись, а мотив остался, – она с улыбкой обернулась. – Я варю кофе. Ты будешь?
«Мотив?»
На задворках щёлкнул звук открываемой крышки, и как будто на миг донеслась мелодия – тихие и переливчатые колокольчики пели о чём-то забытом, но тут же всё смолкло, Лаванда не успела вспомнить.
Парочка развернулась к огненным всплескам, а колесо двинулось на них, ширясь и всё заполняя. Лаванда хотела схватить его, но колесо растаяло в её руке, всё растаяло, хотя она не говорила так сделать. Помещение переменилось: теперь это был большой зал со старыми каменными стенами, в щелях рос мох и веяло сырым. Воздух же дрожал и переливался от жара факелов – они были расставлены здесь всюду и принуждали тени растолкаться по углам. Лаванда заморгала с непривычки: глаза не сразу приспособились к освещению. Когда же она начала различать и узнавать предметы, то увидела, что на плитах и каменных глыбах сидели люди. Очень много людей.
Влага и шум дождя, казалось, уже сидели в стенах, текли где-то в трубах.
– Ты погляди только на эту крысавицу.
Он посмотрел, что там так привлекло Вайзонова в углу коридора, недовольно покачал головой:
– Давно ли они у нас тут шастают?
– Они по всему городу. Пора было и сюда когда-нибудь добраться, – Вайзонов задумчиво проводил взглядом незваную гостью, так же задумчиво обернулся. – Ты слышал? Говорят, из-за них эпидемия. Прямо-таки настоящий мор косит.
Тихо хлюпала в трубах скрытая от глаз мутная жижа.
– Что за… – он недоумённо и раздражённо развёл руками. – Нет, я не понимаю. Крысы, эпидемии… В каком только веке мы живём?