17.
– Да, действительно, при чём здесь ты? – сказала Китти.
Феликс уставился на неё, не понимая. Она продолжила:
– У нас с госпожой Мондалевой старые счёты. Она знает какие.
– Да какие бы ни были, – он опустился сбоку на край дивана, не поворачиваясь к Китти. – Я, кажется, всё сказал, что мог, она не стала слушать. В итоге только заявила, чтоб я убирался и что больше меня видеть не желает. Вообще.
– Об оппозиции и Нонине ей не говорил? – осведомилась Китти.
– Не успел.
– Жаль. А то бы она к тебе прислушалась и, конечно, тут же сместила бы этих нехороших людей.
В голосе проблеснула ирония. Феликс обернулся: на губах её бродила знакомая полуулыбка.
– А вместо них взяла бы, – с невинным видом продолжила Китти, – например, тебя.
– Ну прекрати, пожалуйста, – он резко встал с дивана, прошёлся по комнате.
Китти внимательно глядела, очевидно, ожидая продолжения. Феликс остановился.
– Ты не понимаешь. Я девять лет был с этими людьми, был одним из них. Агитировал, призывал… сражался на их стороне. Я… я вырастил это в себе, не взял у кого-то – вырастил сам, я жил этим, я не представлял себя вне этой борьбы, вне этой идеи. А теперь выясняется, что всё это было фальшивкой… игрой в поддавки? Нет, когда они поняли, что им ничего не светит, решили, конечно, попробовать по-настоящему. Ну и что мы имеем теперь? Что крысы одного цвета свергли крыс другого цвета, а я им в этом помог, – Феликс вновь подошёл к окну, сжал пальцами край подоконника. – И сам я – точно такая же крыса, и всё это с начала и до конца – один большой фарс.
– Не преувеличивай, – негромко прервала Китти. – То, что кучка интриганов использовала идею в своих интересах, не дискредитирует саму идею.
Феликс обернулся на неё.
– Я потому и думал… Потому и хотел, чтоб это не закончилось вот так. Я же знаю, что там были и люди вроде меня. Если хоть какое-то из наших дел что-то значило…
– Кстати, Нонине в итоге свергли вы. А не «крысы».
– О да, – рассмеялся Феликс. – А уж госпожа Мондалева – целиком на моей совести.
Он обошёл диван, упал на него навзничь позади Китти.
– Меня повесить надо.
– По таким меркам нас всех надо повесить, – Китти не глядя потрепала его по волосам. – И не единожды.
Тикали минуты. Где-то за окном фонари приглушались в мягкой тени и глухо рокотали на трассе машины. Зеленоватый отсвет города лился на потолок.
– Что будем делать? – спросил Феликс.
– Есть варианты?
– Всё обнародовать.
– Расклеить по стенам.
– Захватить телестанцию.
– Лучше сразу Ринордийск.
– Набрать кандидатов и перевыбрать правительство.
– Ты бы пошёл? – неожиданно поинтересовалась Китти.
– Нет, – Феликс покачал головой. – Нет, не смогу. Не хочу.
– Вот и я нет.
– А что? У тебя бы неплохо вышло.
– Нет, – всерьёз сказала она. – Сразу нет.
Феликс помолчал.
– Что теперь с работой будешь делать?
– Не думала пока. Поищу что-нибудь другое.
– Может, к нам?
– Посмотрим. Пока отдохну просто.
– То есть получается, – Феликс встал с дивана, – с одной стороны у нас бывшие информаторы и соучастники Нонине на высших постах, с другой – Лаванда, для которой нас всех и наших проблем просто не существует.
– Вот поэтому я и не говорила про бумаги, – тихо сказала Китти.
(«На самом деле мы ничего не можем. С нами кончено», – немым послесловием отозвался жёлтый комнатный воздух).
Где-то в отдалении прогудела большая машина, и вновь тишина. Лишь назойливо свистел ветер.
Феликс остановился у стола: он разглядывал конверт и фотографию. Китти смотрела в сторону, делая вид, что не замечает.
Феликс поднял фото:
– Анонимка?
Китти неохотно кивнула.
– И чего ты молчала?
– А смысл?
– Смысл… – он отложил фотографию, снова присел рядом на диван. – Ты понимаешь, что могут перейти и к действиям? Это быстро.
– И что? – Китти пожала плечами. – Маму я уже переправила за границу. Хотят мстить за что-то мне лично – пожалуйста.
18.
Ринордийск замело снегом.
Белые дорожки протянулись по Турхмановскому парку: затихшему и безлюдному в это время года. Феликс прошёл по ним к пустым траншеям, что летом были фонтанами. Здесь, у припорошённого бортика он нередко ожидал кого-нибудь в прошлые годы, чтоб встретиться без свидетелей: зимой это место не привлекало ничьего внимания. Статуя девы и мантикоры стояла, подёрнутая дымкой изморози, как в тяжёлом дремотном забытьи.
Он задержался ненадолго, прошёл дальше – к высоким решётчатым воротам, к выходу из парка. Чёрные прутья мёрзло скрипнули, неохотно выпустили наружу – к сугробам и белым, как сугробы, домам. Позади же, на дорожках уже заметало его следы.
Это было царство молчания. Улицы узко тянулись меж извилистых и длинных зданий, и казалось, нет конца лабиринту, что сплетался совсем не так, как должен был в действительности. Феликс несколько раз пытался свернуть к Главной площади или улице Кобалевых, но каждый раз терпел неудачу: только улицы тянулись всё вдаль и белой змейкой вилась позёмка.
Окна в домах были заперты и не горели; впрочем, ещё стоял день. Странно, правда, что совсем не было людей на улицах, ни одного. Даже в самую яростную метель попадётся навстречу один-два прохожих…
Когда он долго ходил по городу зимой, становилось несколько не по себе: Ринордийск начинал казаться странным, отчуждённым… как будто не вполне живым.
Будто порождённое этой мыслью, перед Феликсом, в проёме домов выросло настоящее кладбище. Он бросил взгляд направо и налево, прикидывая, как бы обойти это место, но обходить здесь, похоже, было негде. В минуту кладбище вымахало до размеров огромного поля и протянулось в обе стороны, сколько хватало глаз.
Что ж, ладно. Он вспомнил: где-то там стоит склеп, из которого тайный ход ведёт к холмам по ту сторону реки, вот выход из ловушки лабиринта. Феликс двинулся вперёд, на поиски.
То с того, то с другого боку вставали ровные и чёткие контуры камней и уплывали, оставаясь позади. На одном из них, светлом, слегка присыпанном снегом, кто-то сидел.
Феликс приостановился, задержал взгляд. Чёрный изящный силуэт сложно было разобрать издалека. Похоже, он даже не касался земли, но удерживался легко и непринуждённо.
– Эй! – окликнул Феликс. – Чей это камень?
– О, кто пожаловал… – с нарочитым удивлением протянул силуэт.
Феликс шагнул ближе:
– Дай мне посмотреть.
– Кого-то конкретного ищешь? – неизвестный плавно повёл рукой. – Или так просто?
Было что-то знакомое в этом жесте… Феликс притормозил в недоумении.
В это же время всё будто дёрнулось, поплыло туманом, начало неотвратимо блёкнуть.
– Лила, – проговорил напоследок силуэт. – Её звали Лила.
Он открыл глаза. Полежав немного в темноте, поднялся, переместился к столу. Открыл ноут – тот тут же засветился приглушённым сиянием.
Феликс не любил кладбища – не настолько, конечно, как разрушенные дома, но тем не менее. Надо было немного успокоиться.
В интернете не было сейчас ничего нового, но знакомые страницы и записи возвращали к привычной реальности. Это всегда так бывает – хорошо, что этот агрегат снова у него.
…Тогда, летом, в день его рождения, Китти позвонила в дверь. Они успели поссориться за несколько дней до того (видимо, отвыкнув встречаться чаще раза или двух в месяц), и Феликс не ждал её.
– Я ненадолго, – сразу заявила Китти. – Просто кое-что принесла. Что-то вроде подарка.
– Весьма заинтригован, – усмехнулся Феликс. – И что же это?
– Во-первых, вот, – она достала из двойного пакета и поставила на стол его ноутбук. – Думаю, успел соскучиться.
– Я думал, его уже расчленили, – Феликс невольно улыбнулся, как старому товарищу.
– Нет, стоял в хранилище в целости и сохранности. А во-вторых, – она вытащила из сумки какой-то свиток, – вот это.
Феликс недоумённо принял в руки желтоватую, сложенную гармошкой бумагу.
– И что это?
– Список Нонине, – Китти проследила, как он чуть не выронил свиток, но подхватил обратно. – Все, кого она успела записать углём перед смертью.
Феликс бегло просмотрел выведенные чёрным фамилии.
– А почему мне-то?
– Хотя бы потому, что ты там есть. Меня – нет.
– И что мне с ним делать?
– Не знаю, что хочешь, – Китти улыбнулась. – Это же твой подарок.
Вслед за этим она развернулась, шагнула к дверям:
– Ладно, пока.
– Может, останешься? – кинул вслед Феликс. Китти остановилась.
– Ты хочешь, чтоб я осталась? – спросила она – похоже, и впрямь удивлённо.
Список он тогда отдал Лаванде. Глупость, конечно, сделал, что уж теперь говорить.
Феликс откинулся на спинку стула, неудовлетворённо оглядел стол вокруг ноута. Будто чем-то здесь можно было теперь помочь. Понятно, вряд ли Лаванда что-то сотворит со свитком, но всё же не было в этом ничего хорошего и добавляло поводов для смутной тревоги.
Будто их не хватало и так.
Он мельком глянул за окно, отвёл взгляд. Может, следовало всё-таки остаться у неё, мало ли? Китти же никогда не скажет, если трудно или страшно, не подаст даже виду. А ему всегда было спокойнее, если рядом – кто-то живой.
(Да, так и началась вся эта история с Лавандой…)
Ладно, условился Феликс, завтра утром. Утром придёт к ней и заявит, что остаётся на неопределённый срок. Может, это ничего и не изменит, но оба хотя бы будут в курсе, где другой и что всё в порядке.
С сомнением он посмотрел на телефон; поколебавшись, решил, что сейчас не время. Завтра утром.
19.
«Иногда я просыпаюсь от резкого шума: будто пули бьются о железную стенку. В самые же плохие ночи я понимаю, что это лопата стучит о камень».
Она лежала, глядя в потолок над собой. Он мерцал, чуть менялся в плывущих тенях, и казалось, там кто-то живой, смутно знакомый: исчезающие фигуры среди ветвей колдовского леса. Она проследила, как тени наплыли и перетекли друг в друга, прикрыла глаза.
Бродя между бараков, Рита бесцельно обшаривала взглядом всё вокруг: не то чтоб она наделась что-то найти, но всё же в глубине души цеплялась за эту возможность. Бездействие гнело её, и казалось, что угодно было бы лучше.
– Где норма? – рявкнул невдалеке чей-то грубый голос.
Ему что-то отвечали: было не разобрать.
– Если не будет до темноты, будешь иметь дело со мной.
Рита остановилась у барака, настороженно разглядела из-за угла. Охранник уже отошёл, почти же на земле сидела каторжанка: ещё не старая, но определённо в возрасте. Рита мельком бросила взгляд по сторонам, подошла к ней.
– Чего от тебя хотел этот скот?
– Мне надо свить все эти верёвки… – тихо проговорила та. – До темноты я не успею.
– Это ничего… Дай-ка, – Рита опустилась рядом с ней, взяла моток тонких верёвок. – Как это делается… Так просто?
– У меня пальцы уже почти не гнутся, – оправдываясь, пояснила каторжанка. Рита, не прерывая дела, попыталась улыбнуться ей:
– Ну, не плачь, – дыхание паром вырывалось в холодный воздух, но по-настоящему зима не притронулась к этой земле – видимо, отошли к югу. – Как тебя зовут?
– Лила…
– Лила. Вот и чудесно. Вместе сейчас всё успеем, – она истосковалась по действию, действованию, и монотонная работа в эту минуту была ей почти в радость.
Новая знакомица смотрела на неё, как будто не веря.
– Ты… ты ангел? Да?
– Нет, – Рита всё же невольно улыбнулась. – Я не ангел…
Они управились больше чем с половиной, когда вновь подошёл охранник.
– Эй ты! – Рита сделала вид, что не слышит. – Ты, ты! Тебя освободили от работ.
– Я не для вас работаю, – огрызнулась она, не оборачиваясь, хотя он стоял сейчас прямо за ней. Лила испуганно протянула руки, то ли порываясь забрать у Риты верёвки, то ли просто в немом «не надо!»
– Успокойся, – проговорила Рита. – Пока я здесь, они тебе ничего не сделают.
Замешкавшийся было охранник всё же рывком поднял её. Обычно они избегали и этого, но, видимо, он не знал, что предпринять.
– Ну я же сказал, эту не трогать, – из ниоткуда появился Эрлин. Как всегда «вовремя».
– Но она, – тот растерялся совсем, – она не выполняет!
– Оставь, – бросил ему Эрлин. Когда охранник отошёл на два шага, обернулся уже к Рите. – Почему бы вам не вернуться в барак, фройляйн? Скоро темнеет.
– Сначала я помогу ей, – сложив руки на груди и сверля взглядом землю, она упрямо застыла на месте. – Я обещала.
– Значит, по видимости, придётся нарушить обещание. Шестнадцатый пустует? Вот туда.
– Я никуда не пойду! – она отступила немного, когда охранник направился было к ней, готовая царапаться, кусаться, если понадобится. Конечно, это не сильно поможет, но совсем даром им не пройдёт.
– Рита, – оказавшись позади неё, Эрлин говорил ей почти на ухо, – ну, ты же понимаешь, что каждый твой взбрык скажется на ней. А вовсе не на тебе, – когда она обернулась, он изобразил улыбку. – И не смотри так, будто для тебя это новость.
Вновь подошёл охранник, и Рита последовала за ним, но через несколько шагов оборотилась.
– Лила! – кинула она напоследок. – Я тебя найду. Слышишь? Обязательно найду!
Барак окружил тишиной и полумраком, дверь позади шумно закрылась. Рита тут же попыталась отпереть её снова, но замок был надёжный. Расцарапав о дверь запястья и ещё несколько раз ударившись о неё от безнадёжности всем телом, она отступила вглубь, упала на подобие лежанки.
Хотят держать её взаперти – пусть держат. Главное, не забыть потом, не забыть, что обещала, не забыть о…
– Лила, – по-прежнему глядя в потолок, проговорила Китти. – Её звали Лила.
Похоже, сегодня ей вновь не заснуть.
Она встала, поставила вариться кофе – обречённо-привычная последовательность движений, где не будет никаких перемен; пока он готовился, на минуту включила телевизор. Ничего нового, повторяют дневной выпуск: про то, как некая Китти Башева работала на тирана и узурпатора Нонине, про то, как она по-прежнему занимает должность на государственном телевидении (ах да, уже не занимает… ну так, значит, занимала) и даже всё ещё пользуется казённым транспортом в личных целях, и кстати, а за какие заслуги… и т.д., и т.п. Всё это она слышала за последние дни уже неоднократно и из опыта знала, как набирают оборот подобные сюжеты – что обычно всплывает, в какой последовательности пускается в дело… Всё так же, как с десятками других, – ничего нового.
Она налила кофе, выключила телевизор. За окном ползла густая матовая синь с провалами чёрного. Она ничего не обещала – ни участия, ни справедливости – она лишь ползла, как и без того должна была ползти.
Китти и не ждала особо.
Она сняла шкатулку с подоконника, осмотрела её, аккуратно докрутила до упора маленький ключ. Помедлив, – каждый раз как будто через силу – открыла крышку: из недр прянула нежная печальная мелодия, перепетая отрывистыми звеньканьями колокольчиков. Слова же Китти знала и так.
«Почему вы сегодня так грустны, моя фройляйн,
Почему так тревожно поёт на душе…»
Она оставила шкатулку играть на столе, сама же вместе с кофе вышла на балкон. Там воздух был свежее.
Она подняла чашку ко рту, поняла, что не может пить это тёмное. Оно слишком сильно пахло кофе – неприлично сильно. Будь это какое-нибудь невнятное варево – какое им могли раздавать в ссылке, – она бы, может, попробовала, но вот это…
Китти напомнила себе, что многие другие, не лучше её, возможно, в эту самую минуту распивают дорогие вина, и всё же отхлебнула немного.
Её чуть не стошнило от этого глотка. Прижав руку ко рту, она несколько минут боролась с организмом. В итоге спазм отступил, но делать ещё попытку совершенно не хотелось. Китти отставила чашку, вернулась в комнату.
Мелодия уже доиграла. Китти завела шкатулку повторно, затем разрешила себе упасть на диван и заложила руки за голову.
И ещё раз –
«Почему вы сегодня так грустны, моя фройляйн…»
Это можно продолжать до бесконечности.
Тени вновь начали наползать на потолок, навязчиво сплетаться во что-то, как в бреду. Колокольчики – чики-чики – поют о безвестном, невозвратимом, но не твоём, но не тебе. Тебе – только тени на потолке.
Поняв, что всё равно не уснёт, Китти вспомнила о машине на стоянке. Почему бы и нет. Как будто никто сейчас не мешает.
Она поднялась и стала переодеваться в уличное.
20.
Слева за стеклом проплыл и скрылся Передвижный мост.
– Человек это, конечно, не без странностей, – он рассеянно скользил взглядом по фонарям снаружи и изгибам дороги. – Но мне он, пожалуй, нравится. По крайней мере, небольшой отряд… Это бы я ему доверил.
– Очень рад, что смог тебе помочь безвозмездно, – ровно проговорил Вайзонов, не отвлекаясь: он вёл машину.
– Ну что значит «безвозмездно»… Может, и тебе что-то понадобится весьма скоро, откуда ты знаешь? Это ведь такое дело… заранее не предскажешь.
Вайзонов только ухмыльнулся на это. Поэтому можно было продолжать.
– Скажи, а нет за ним, случайно, какого-нибудь… тёмного прошлого? – он нарочито пафосно повёл рукой.
Вайзонов помолчал ещё немного, кратко качнул головой:
– Сомневаюсь, что у него вообще есть какое-нибудь прошлое. Шелетов – явление по-своему уникальное. Служил по большей части в глубинке – то на югах, то на востоке… И везде, где отвечал он, распоряжения сверху выполнялись безукоризненно, но о нём самом как о человеке сложно сказать что-то определённое. В последнюю южную войну за ним была территория на подступах к Ринордийску, а это что-то да значит.
– О, – он важно поднял палец, – ну, это серьёзно.
Они ехали вдоль набережной. Слева, с открытого водного пространства то и дело вспыхивали яркие огни.
– А кто там сейчас на обыске за главного? – вдруг встревожился он. – Надеюсь, не тот дебил Клементинов?
– Он самый, – кивнул Вайзонов.
Он недовольно цокнул.
– Надо было, конечно, проследить мне лично… Замотался. Надеюсь, ему хватит ума никак ничего?.. Скандалы нам были бы абсолютно ни к чему, – слева проплыл фонарь, осветил ограждение внизу. – Подожди!
Автомобиль остановился.
Он, прищурившись, вгляделся в фигуру возле фонаря.
– Это ведь она? Да?
– По крайней мере, машина её, – Вайзонов кивнул на припаркованное на противоположной обочине авто.
– Вот человек, – он удивлённо покачал головой. – Её сейчас фанатики от любой из сторон прикончили бы за просто так. Хоть бы охрану себе наняла.
Потеребив, он отстегнул ремень, потянулся к двери.
– Ты надолго? – поинтересовался Вайзонов.
– Сейчас вернусь… Поговорю только с ней.
Китти стояла, облокотившись на ограду и низко склоняясь над водой. Она не подняла голову на звуки шагов, даже когда он подошёл совсем близко.
– Доброй ночи, Китти, – проговорил он с улыбкой.
– Доброй ночи.
Он прислонился к ограде рядом, с видом ценителя огляделся по сторонам.
– В этот час здесь особенно красиво. Не правда ли? Все эти мосты в огнях… перевёрнутые улицы в реке… Тишина, – она не ответила. – Успокаивает, наверно?
– Некоторых, вероятно, да.
– Время, конечно, сейчас нелёгкое пошло, – он сочувственно вздохнул. – Впрочем, когда оно было лёгкое… «И все ночи без сна жду гостей дорогих», всё такое… Ну, это классик, – мельком улыбнулся он. Китти задержала на нём взгляд чуть дольше, потом снова отвернулась. Но она поняла, это было видно.
– Что же… Чтоб не мешать наслаждаться прекрасным видом, я, пожалуй, попрощаюсь?
Посмотрев на него ещё раз, Китти кивнула:
– До свидания.
Когда они с Вайзоновым отъехали за угол, он поднял руку:
– Подожди… Постоим немного.
– Ну и зачем ты ей сказал? – довольно равнодушно спросил Вайзонов.
– Немного подтолкнул, что такого. Сейчас будет прямо там.
– Не легче было отвезти?
– Чтоб я утратил у неё всякое доверие? – он тихо рассмеялся. – Зачем так, побуду лучше тайным доброжелателем… А что слишком поздно – так кто ж это мог знать.
Ответа не последовало, и они продолжали сидеть в тишине. Через минуту Вайзонов всё же нервно зашевелился:
– Так что? Двигаем?
– Погоди…
Ещё минута – позади, у реки раздался гул мотора, и автомобиль прошумел вниз по набережной.
– О, – он поднял палец и кивнул Вайзонову. – Что-то ещё соображает. Вот теперь можем ехать.
Китти съехала с большой дороги чуть раньше, чем обычно, и подобралась к дому дворами.
«Опоздала».
Со стороны казалось, ничего особенного, но, если приглядеться, можно было заметить блуждающие фонарики в полумраке за стеклом.
Хотя, может, и вовремя. Это как посмотреть. Бумаги, конечно, уже не спасти, но вернись она чуть раньше, было бы хуже.
Ничем себя не выдавая, она окинула взглядом машины вокруг: то особое чутьё, что не могло не появиться при службе у Нонине, подсказывало, что ожидают с нескольких сторон. И точно, позади прошуршали колёса: автомобиль чуть подвинулся и перекрыл въезд во двор. Всё же заметили.
Был второй въезд с другой стороны дома, и ещё ворота, туда она не поехала. Вместо этого двинулась, погасив фары, вдоль невысокого забора и заросших кустов самшита. Она знала эти дворы – возможно, даже лучше, чем её гости, – и, если так, имела небольшое преимущество. Там, где забор прерывался, проход загораживали зелёные коробки старых гаражей. Два из них были развёрнуты и почти сходились под углом, между ними оставался зазор как раз такой ширины, чтоб могла протиснуться маленькая машинка. Дальше же, за гаражами, расползся огромный пустырь.
Со стороны дома – видимо, там поняли план – взвыло второе авто, но оно было теперь слишком далеко. Китти пересекла пустырь по дуге (под колёсами хрустели и давились осколки битого стекла), миновала соседние жилые дома, запрятавшись за их длинным рядом (окна почти не горели – лишь одно-два на верхних этажах), и, наконец, выехала к трассе много дальше того места, где свернула во дворы. Осталось преодолеть насыпь…
Здесь гарантий быть не могло. Однако машина взобралась по сыпкому гравию, вздохнула, грузно перевалилась на ровный асфальт. На пустыре замелькали тени, заметались шумы и лязги, но Китти уже мчала сквозь ночь вниз по трассе.