Вот за поворотом показалась входная дверь, осталось буквально пара шагов. Холодный пот прошиб мое тело, и мысленно я уже открывал замок, поворачивая дверную ручку, как что-то тонкое и омерзительно холодное обвило мою лодыжку, реальность ушла из-под ног, проваливаясь в темноту.
***
Я чувствовал, что все еще крепко обнимаю свою сестру, даже чувствовал, как колотится ее маленькое, перепуганное сердечко. Я открыл глаза. Мы стояли посреди темного, густого ночного леса. Огромные ветвистые деревья переплетались друг с другом кронами, а стволы насчитывали, наверное, не один десяток колец. Глаза, привыкая к темноте, выхватывают очертания тропинки, где за деревьями слабо светится огонек. Немного постояв, прислушиваясь к лесной тишине, я неуверенным шагом побрел… в обратном направлении.
Я прекрасно понимал, где нахожусь, и это горькое дежавю будило во мне панику. Да, я не посредине бесконечного океана, но от этого мне не становилось легче, ведь теперь я не один. Я шел по лесу, все дальше уходя от тропинки. Трава, доходящая почти до колен, больно резала кожу, оставляя красные полоски. Помню, как подумал о том, что невозможно почувствовать боль в мире нереальном. Точно! Константин, тот человек на вокзале, говорил о том, что реальность – это то, во что верю я.
Я остановился возле огромного дерева, куполом раскинувшего ветки, которые под собственной тяжестью свисали почти до земли. Я забрался под них, оперевшись спиной о ствол, и тихо прошептал то ли себе, то ли Алинке.
–Это неправда. Мы дома. Мы дома! Мы дома!!! – всеми силами я пытался верить в собственные слова. Страх, пропитавший всего меня, заставлял дрожать. Здесь не было слышно ни единого звука – ни птиц, ни шелеста листьев, даже трава, когда я шел по ней, не издавала ни единого шороха, словно тоже была смертельно напугана. Здесь не было ветра и запахов. Лес, в котором пахло подвальной затхлостью, а воздух был спертым, как в душной коморке. Я прижимал к себе сестру и, как молитву, повторял про себя одни и те же слова.
Внезапно окружающая нас реальность дернулась, словно картинка из старых черно-белых кинофильмов, и пошла легкой рябью. Тяжесть воздуха перестала давить на плечи, и сквозь искусно сплетенную пелену фальши ко мне прорвался легкий, еле уловимый ветерок, принеся с собой нотку аромата дома. Нашего. Этот запах я не перепутаю ни с одним запахом в мире! Он ободрил меня и придал сил. Картинка перед глазами пошла белыми полосами, и на секунду мне даже показалось, что я увидел очертания нашей гостиной. Но то ли наведенный морок был слишком сильным, то ли что-то еще удерживало наваждение, не давая ему рассеяться. Я опустил глаза и увидел лицо моей сестры. Оно было белее мела. Она не то, чтобы не боролась, а искренне верила в то, что все, что нас окружало, было на самом деле. Посмотрев немного на бедного, до смерти напуганного ребенка я понял, что битва проиграна. Если с собственным разумом я еще мог договориться, то убедить маленькую девочку, которой нет еще и года в том, что все, что она видела, неправда от начала и до конца, было невозможно. Я осторожно прижал ее к себе и поцеловал в лоб. Никогда до этого момента я не понимал и не чувствовал, что моя любовь к ней столь велика, как осознавал это сейчас. Слезы катились по моим щекам, обжигая кожу. Именно сейчас, когда только ее искренняя вера якорем держала нас в этом страшном месте, я любил ее всем своим напуганным детским сердцем. Если бы эту энергию направить в другое русло…
–Даня, вы что здесь делаете?
Я открыл глаза и увидел отца. Точнее, сначала услышал его. Открыв глаза, я увидел стоящие передо мной пару ног. Я отодвинул ветки и поднял голову. Тот немногий свет, что был в этом лесу светил из-за спины темной фигуры, очерчивая лишь знакомый силуэт, заставляя сердце в груди плавиться от нахлынувшей, испепеляющей все нутро радости.
– Папа! – я кинулся к нему. Он подхватил на руки Алинку, а я обеими руками вцепился в него.
– Папа! – повторял я, уткнувшись лицом в его рубашку.
–Я вас везде искал. Как вы умудрились забраться сюда? – с невозмутимой легкостью и, свойственной ему простотой, спросил отец.
Я был так напуган и одновременно счастлив, что просто молчал. Алинка тоже плакала.
–Пойдемте, я выведу вас отсюда, – сказал он.
Мы молча шли по ночному лесу. Алинка все никак не могла успокоиться, видимо, слишком испугалась, а я просто наслаждался тем, что вскоре смогу забыть все это как страшный сон.
–Как ты нашел нас? – спросил я, когда перевел дыхание.
–Мы с мамой весь дом облазили. Она очень напугалась, когда не увидела вас дома. Ну и достанется же вам от нее, когда вернемся, – папа, как всегда веселый и улыбчивый, всегда знал, как разрядить обстановку. Мне не нужно было слушать, что он говорил, лишь бы говорил в принципе. Он был такой прохладный. Видимо, от страха у меня поднялась температура, а он был как холодный компресс.
–Алинка все никак успокоиться не может, – сказал я.
–Дома успокоится, – спокойно сказал он.
Лес становился реже, и я не сразу понял, что мы идем по той самой тропинке, от которой я ушел. Впереди маячил слабый свет, как от ночника или маленького фонарика.
–Пап, ты уверен, что мы правильно идем? – спросил я.
–Конечно, – ответил он спокойно. Алинка буквально надрывалась.
Легкий холодок пробежался по моей спине.
–Пап, вы видели странное существо? Похожее на ящерицу?
–Видели. Я прогнал ее. Не бойся – сказал он с невозмутимым спокойствием. Слишком невозмутимым и чересчур спокойно…
Я боялся услышать это. Прогнал. Прогнал существо, которое вы, взрослые, видеть не можете! Я повернул негнущуюся, оцепеневшую от страха шею и посмотрел ему в лицо. Падавший свет слишком четко обрисовывал контуры. Боюсь, эта картина навсегда запечатлелась в моем мозгу. Огромные, по-человечески посаженные, рыбьи глаза смотрели четко вперед, а рот расползался в жуткой улыбке от уха до уха…
–Алинка!!! – заорал я, кинувшись к ней, пытаясь забрать мою сестру, но страшный псевдо – отец оттолкнул меня так легко, как будто я ничего не весил. Она все это время пыталась предупредить меня, как умела, как могла. Ее рыдания стали истеричными, а голос начал хрипнуть. Я снова кинулся к ним, но существо сделало странный жест рукой в воздухе, и меня оторвало от земли. Я завис в воздухе, в полуметре от земли, беспомощно болтая ногами и руками.
–Отпусти! – рычал я.
Существо, не обращая на меня никакого внимания, взяло Алинку обеими руками. Я видел, как его руки превращались в отвратительные лапы, с короткими, кривыми пальцами.
–Алинка, не слушай его! Смотри на меня. Слышишь? Смотри на меня, Алина!!!
Ребенок рыдал. Ей было безумно страшно, а я ничем не мог ей помочь. Я ненавидел себя за свою глупость.
–Алинка, милая (откуда взялось это взрослое слово в моем словаре?), посмотри на меня… пожа…
–Слушай внимательно, человек, – застрекотало существо. Оно говорило на нашем языке, но как-то странно в эту речь вплеталось неприятное стрекотание и, похожее на голубиное, клокотание. Оно держало ее прямо перед собой и обращалось к ней. Улыбка не сходила с его лица, а голос стал монотонным, как будто оно говорит хорошо поставленную и давно заученную речь. – Сейчас ты примешь решение, и обретешь своего хозяина, в лице бесчисленной армии, которой отдашь свою душу целиком и полностью. Далее ни одно твое решение не будет принято тобой без нашего участия. Ты станешь воином великой армии или останешься здесь навеки.
Алинка замолчала и слушала его, как завороженная.
–Алина, не верь. Не слуш… – надрывался я, но, не обращая на мои крики никакого внимания, существо продолжало.
–Твоим согласием будет название того существа, что породило тебя на свет. Говори.
Задумчивое молчание моей сестры, как оплеуха, заставило меня действовать.
Наверное, в самые ответственные моменты, когда мы отчаянно нуждаемся в чуде, потому как больше ничего спасти нас не сможет, мы творим его сами. И пусть психологи пытаются давать научно обоснованные понятия и присваивать термины тем или иным человеческим поступкам, но разве это имеет большее значение, чем сам факт самоотверженного поступка. Разве нужно искать название той силе, что подтолкнула человека закрыть спиной своего товарища на войне? Разве нужно подбирать подходящее слово для человека, который бросился защищать чужого ребенка от стаи взбесившихся разъяренных дворовых собак? Разве требуется четкая формулировка, чтобы измерить всю силу характера той женщины, что не побоялась идти по жизни вместе со своим ребенком, пусть даже неизлечимо и тяжело больным, понимая, что отныне никогда больше ее жизнь не будет прежней. Я не думал, что буду делать, когда останусь здесь один на один с этим ящером, в теле моего отца, я просто схватил прозрачный «хохотунчик» и, что есть силы, кинул его.
Прозрачная горошина попала точно в цель, блеснув перламутром, перед тем, как разбилось на тысячи мелких осколков о плечо моей сестры. Первый раз я наблюдал, как это происходит со стороны. Оболочка «хохотунчика» разбилась на миллионы крошечных кристалликов, которые с невероятной скоростью начали кружиться вокруг Алинки, разгоняясь все быстрее и быстрее. Они кружились все быстрее, образовывая вокруг сестры плотный прозрачный кокон. Существо больше не держало ее, она висела в невесомости, удерживаемая прозрачной плотной сферой. Алинка повернула ко мне свое личико, собираясь заплакать. Но я успел улыбнуться ей, перед тем, как прозрачный кокон из материи и времени с легким хлопком исчез, возвращая сестру в реальный мир.
***
–Аркадий Андреевич, может смена обстановки как-то повлияет на его состояние? Мы отвезем его домой, может там ему станет легче?
–Это ничего вам не даст. Даже если вы отвезете его на северный полюс, он вряд ли отреагирует, простите за столь бестактное изречение, – худощавый, невысокого роста седой мужчина, снял очки и протер их краем белоснежного халата. – Мы и так делаем все, что в наших силах. Препараты очень сильные. Дома вы не сможете оказать ему правильный уход, и можете лишь усугубить ситуацию. Позвольте нам делать свою работу. Просто молитесь, и надейтесь на лучшее.
Женщина, не сдержавшись, всхлипнула. Мужчина молча смотрел в пол, сдвинув брови и закусив губу. И только маленькая шестилетняя девочка, держа маму за руку, молча смотрела на своего брата.
Почти пять лет назад в эту больницу привезли восьмилетнего мальчика. Молодая пара была в панике. Аркадий Андреевич Броневой, заведующий психоневрологическим отделением главной городской больницы, лично взялся работать с пациентом.