–Когда-нибудь вы поймете, что натворили, господа.
Леман вышел, не дожидаясь ответа, хотя никто отвечать ему и не собирался. Присутствующих охватил какой-то необъяснимый трепет, и Бестужев лишь спустя какое-то время смог зайти в комнату. Костя лежал на спине со сложенными на груди руками, под которыми Александр Александрович заметил письмо. Абсолютно белое лицо, наконец, выражало полное спокойствие и умиротворение. Костя был мертв. Бестужев взял письмо. Он сразу понял: оно от таинственной Б. Его,вероятно, привез с собой Леман. Девушка писала, что во всем призналась отцу, и тот дал свое согласие, рассмотреть кандидатуру Чернова еще раз, если он явиться лично. Однако об этом ему узнать не довелось, а Бестужев, не читая, передал письмо брату Сергею, чтобы он смог ответить, если сочтет нужным.
К этому моменту Владимир был уже давно мёртв. Он прожил после ранения всего три дня. Мать еще долго не позволяла никому подойти к телу, а после велела Шипову отправить записку Катерине, со словами «она должна знать». Тело сына старая Новосельцева велела забальзамировать и перевезла в Москву, где он и был похоронен. Она построит Князь-Владимировскую церковь на месте этой дурацкой дуэли выкупив двор на Лесном, в которой Владимир провел последние свои дни. А в 1834 году там же установят две круглые тумбы на расстоянии восьми шагов.
Ну а дальше, события развивались согласно замыслу Рылеева. Чернова хоронили на Смоленском кладбище. Решено было, чтобы за гробом не следовало ни одного экипажа, а те, кто хотят проводить несчастного поручика шли пешком. Это было сделано для более явного контраста между похоронами богатея Новосельцева. Всего за гробом в общей сложности шли около четырехсот человек. По современным меркам, до солидной демонстрации недотягивает, однако, для России IXX это настоящее народное шествие. Толпа медленно плыла за таким, казавшимся маленьким катафалком. Кондратий Федорович был особенно активен, показательно принимал соболезнования, как родственник усопшего, много причитал о несправедливости судьбы, и затих, только когда Аграфена Григорьевна подошла поблагодарить его за помощь. Только сам Кондратий Федорович знал, чего ему стоило пережить этот день. Однако одним шествием представление не закончилось. На могиле больше говорили мало знакомые родителям убиенного люди. Например, Оболенский долго размышлял на тему справедливости закончив речь словами: «тому, кто собою выразил идею общую, которую всякий сознавал и сознательно и бессознательно: защиту слабого против сильного, скромного против гордого». Кюхельбекер даже попытался читать свое стихотворение «На смерть Чернова», однако был остановлен при упоминании Царя. А Рылеев снова заметил того человека, с которым столкнулся на днях в дверях Черновской офицерской квартиры. Николай появился почти незаметно, выразил свои соболезнование родственникам, подошел к руке Аграфены Григорьевны и Катерины и все время лишь молча наблюдал за происходящим.
–Вы ничего не скажите? – тихо спросила его Катя.
–Не рискну соревноваться в красноречии со столичными господами.
Постояв еще немного, Леман слегка поклонился молодой Черновой, тяжело вздохнул и медленно пошел к выходу.
Николай вновь посетит Черновых только в тридцать втором году, уже в звании полковника и героя недавно минувшей русско-турецкой войны. Обретя полную независимость (героям не указывают как жить), он почти с порога попросит руки Катерины Пахомовны и его предложение будет с большой радостью принято.
Судьба декабрьского движения отечественному читателю хорошо известна. Скажу только, что первого своего «сентябрьского» собрата они, конечно, вспоминали мало, вопреки уверениям данным на его могиле. Холодным декабрем они так и не сумели разобраться чего же на самом деле хотели. Наверное, каждый чего-то своего, однако, все точно хотели перемен, если не для страны, то для себя. Дальше дело их, как и они сами обрастут легендами, и никому уже не будет никакой возможности разобраться, где правда, а где вымысел. Они расколят общество и станут своего рода лакмусовой бумажкой: скажи, как ты относишься к декабристам, и я скажу кто ты.
Эпилог
Воздух, воздух! Плечо после падения жутко болело, но боль притуплялась на фоне облегчения, принесенного возможностью дышать. Чьи-то сильные руки подхватили меня и сняли с головы этот жуткий мешок. Я смог откашляться и оглядеться: на земле рядом со мной с синюшными лицами и выпученными красными глазами сидели Каховский и Муравьев. Под ними также порвались веревки. Милостивый, Боже! Под тремя из пяти! В этой стане даже не нашлось достаточно приличной веревки, чтобы вздёрнуть нас с первого раза! Что-то заставило меня поднять глаза и невольно мурашки пробежали по телу. Ветер слегка раскачивал тех двоих везунчиков, у одного из них до сих пор в судороге подергивалась нога, кажется, у того мальчика – Рюмина. Только теперь я понял для чего нужны мешки. Ни за что не хотел бы увидеть сейчас их лица. Черт. Все же как страшно умирать. Начальник караула что-то истошно орал за спиной. У Муравьева был разбит нос при падении и, кажется, сломана нога, но он выглядел спокойным, иногда кривясь от очередного приступа боли в ноге. Каховский обхватил себя руками за ноги пытаясь унять дрожь. Один глаз у него заплыл кровью, и он все еще судорожно хватал воздух ртом. Меня скривило, от того каким жалким он казался, но потом я перевел взгляд на свои дрожащие руки и понял, что нисколько не лучше его сейчас. Солдатик, на которого орал начальник караула пробежал мимо к выходу из крепости. У них нет запасных веревок! Я повернулся спиной к виселице, чтобы больше не смотреть туда. Взглянул на облака, мирно и безразлично плывшие над нами. Боже, ведь было бы проще, коли знать, что это не просто так, что дело наше принесет свои плоды, пусть и не так как мы рассчитывали. Теперь я не знаю, для чего это все было. Для чего мы здесь теперь. Будь бы у меня хоть один шанс, я бы все переиначил, все исправил или… Не смей! Не смей причитать, ты знаешь за что умираешь, в отличие от Кости. Глупые предрассудки этого гнилого общества и мое желание ему эту гниль показать – вот причина. Хм… И снова несчастный кузен в голове, значит, скоро свидимся. Ждем новых веревок.
На самом деле
– Кондратий Рылеев поселился в знаменитой квартире только 1825 году. Т.е. на начало повествования, он не мог встречаться там с Константином Черновым.
– Точная история знакомства Черновой с Новосельцевым не известна. Запутавшийся шарф помог обрести свою судьбу Варваре Лопухиной – подруге и музе Лермонтова.
– Нет точных данных о том, какую именно роль Кондратий Рылеев сыграл в описываемом конфликте, однако, есть сведения, что Новосельцев получал письма от Чернова, написанные рукой Бестужева.
– Нет никаких свидетельств, что Константин Чернов был знаком с Николаем Леманом. Он упоминается как муж Екатерины Черновой.
– История с «раскаянием или забвением» на балу всего лишь легенда. Есть версия, что Чернов намеренно искал повод стреляться с Новосельцевым, ради достижения целей Северного общества.